Лучший писатель поколения П

Проблема П

Критики ни разу не сумели серьёзно задеть П, хотя, разумеется, старались на совесть. Просто в нынешних социально-экономических обстоятельствах нет у них морального права вставлять своё критическое перо более высокооплачиваемому собрату. Источник морального права - общественное мнение Страны Дураков, артикулируемое теми же самыми критиками, воспринимает сейчас только логику поля чудес. Потому-то П, снискавший финансовый успех, и неуязвим для пишущих за деньги.

Удостоенный от санитаров отечественной литературы неслыханного титула «бестеллермахер» П славен среди критиков не просто как ум, честь и совесть поколения прагматиков, П - это их сказочный герой, новый русский Буратино, который послушался П. Карло и пошёл учиться; не связался с К. Базилио и Л. Алисой, а сочинил несколько хорошо продающиеся романов о зоологической психологии малых сих; пренебрёг тусовками в творческой среде деревянных и тряпочных кукол, зато крепко подружился с литературным пиявочником Дуремаром. И при всём при том ещё умудрился остаться весьма приличным писателем, а не только (и не столько) разработчиком дорогостоящего контента.

Парадоксально, но именно прагматизм П, а вовсе не какие-то там литературные достоинства его текстов более всего возбуждает критиков, которые на словах все сплошь поголовные сторонники профессионализма и прогресса. Дружный их приговор П таков: умён, толерантен, аполитичен, а, главное, успешен. Вернул интерес к книжкам золотой молодёжи, сызнова увлёк русской литературой как сходящих с ума от благополучия европейских интеллектуалов, так и деморализованную рынком нищую российскую интеллигенцию. В общем, хороший П писатель, но не орёл. Однако парадокс получается: заметно превосходящий соперников в капиталистическом соревновании по главным показателям - финансовый успех, успех у читателя, внимание критики - писатель П у той же критики не получает высших баллов.

Конечно, большой писатель видится на расстоянии, но и в отвратной исторической близи различима фигура крупная. И, добавим, вполне трагическая. Впрочем, проблема отнюдь не в самом лишь писателе, но в судьбе всего поколения П. Как раз об этом здесь и потолкуем со всей традиционной пристрастностью и заведомой необъективностью, без которой разговор о русской литературе не только неинтересен, да и попросту невозможен.

Стремясь найти кратчайший путь к рассудку современного читателя, правильнее всего было бы объявить П реинкарнацией Чернышевского и спроектировать литературную судьбу последнего на П. В другой раз так и сделаем, но сейчас сформулируем вот что.

Лучшее перо своего поколения, П пишет ничто иное, как этого, находящегося ныне в зените своих возможностей, поколения отчёт о проделанной им на Земле работе. Многократно униженному, нездоровому, немногочисленному, мягко говоря, неперспективному, а попросту сказать, вымирающему (физически - по пол-миллиона в год) поколению П не приходится на что-то там особенно рассчитывать в смысле благодарной памяти потомков. Самонадеянно галдящему в «рунете» поколению П на самом деле нечего передать в вечность, кроме hallow. Сгрудившимся подобно живописным запорожцам вкруг безликого и трезвого писарчука, им лишь остаётся надеяться, что их запомнят выдуманными, а вовсе не as is. Сокровенные эти надежды, связываемые поколением П с писателем П, общем-то, вполне понятны. Спросим себя: а разве что-то ещё, кроме образов, созданных Репиным и Гоголем, всплывает в сознании при упоминании слова «запорожцы»? Ну, то-то же. Мощь искусства безмерна и, стало быть, чаяния новых русских приватизировать также и память потомков, весьма, между прочим, реальны. Вот ведь и о Москве неотдалённых 30-х мы чаще судим не по историческим хроникам, а по фактам искусства и фантастические полёты над столицей Любы Орловой в автомобиле и Маргариты на метле для нас куда реальнее, чем реальная жизнь и деятельность тогдашних чубайсов-гайдаров, в ту пору именовавшихся молотовыми-маленковыми-кагановичами и как-то там ещё. Нет сомнений, фантазии П намного живее и интереснее собственно эпохи первичного накопления. Но примут ли потомки отчёт П - вот в чём вопрос? Или дальше жизнь станет ещё настолько гаже, что орёл наш П останется предметом культового поклонения и последующих поколений тоже?

Разберёмся!

Профессионализм и прогресс

Известно, что решения любых проблем никогда не лежат в плоскости представлений, их породивших. Если кажется, что это утверждение опровергается живой практикой, значит либо отсутствовала проблема, либо имеет место видимость решения. Эту банальность мы здесь педалируем вот зачем. По самой обычной логике, приступая к анализу проблемы поколения П, нам следовало бы постулировать существование некой имманентной ему культуры. Чтобы затем выяснить, в чём не совпадают культурные парадигмы текущего и прошлых поколений. Но в том-то и вся особенность текущего момента, что пресловутое поколение П отнюдь не является носителем хотя бы какой-нибудь культуры, это не просто поколение, это ещё и иная цивилизационная общность, вовсе не испытывающей в этой самой культуре никакой нужды, что-то вроде гениально выдуманной Стругацкими «Флоры». Отсюда и невозможность судить о литературных достоинствах сочинений П по критериям гуманизма, являющегося продуцентом культуры, в том числе (и преимущественно), письменной. Сформулируем это иначе: поколение П живёт не в худшей и не в лучшей, просто в принципе иной, чем у предшественников, системе представлений. Чтобы сделать понятнее это не слишком очевидное утверждение, обратимся к представлению в коллективном сознании термина «профессионал» и производных от него. Вряд ли какое ещё слово в русском языке первых постсоветских лет произносилось со столь томным придыханием. Идея профессионализма казалась совершенно очевидной панацеей ото всех российских бед - от хронического невезения в мировых футбольных чемпионатах, до вечной неэффективности вооружённых сил. Ещё недавно, в эпоху исторического материализма заветные слова «хайтек» и «профессионализм» у всех вызывали прилив энтузиазма. Казалось, дай возможность нашим спецам-огурцам подучиться за границей, да овладеть там теми самыми достижениями западной технологической и научной мысли, которые до сих пор приходилось выкрадывать у буржуев героям-чекистам, наступит и у нас профессионализм и прогресс. И ещё казалось, дай только возможность нашим мастерам спорта играть в футбол за настоящие деньги и пусть тогда Бразилия отдыхает!

Прошло десять лет. Щемящую мелодию Леграна из фильма «Профессионал» с Аленом Делоном давно сменили в коммерческом УКВ-эфире другие хиты, Делон вышел на пенсию, а все прекрасные совковые мечты о всеобщем и полном профессионализме как-то потускнели. Вот ведь и играют теперь бразильские профессионалы за наши команды, да только понапрасну надсаживают гланды спартаковские фаны, разрисованные красно-белым гримом, столь мерзко смерзающимся на физиономиях под московским ноябрьским ветерком. Да, «Спартак» это, конечно, «наше всё», но он лишь второразрядная команда даже по меркам Восточной Европы. И спортивные комментаторы, уныло глядя на темнокожих второразрядников, которых на матчи Пепси-чемпионата России по футболу уже выходит едва ли не больше, чем местных ребят, тщательно избегают слов «профессиональный футбол». Точно также как и тележурналистам НТВ, ведущим репортажи из зоны боевых действий на Северном Кавказе, не приходит мысль назвать профессионалами солдатиков, которых удаётся вызволить из чеченского плена, путь в который для большинства из них начинался как раз с подписания профессионального контракта. Определённо что-то не то происходит у нас в России с профессионализмом, рынком и высокими технологиями. Профессионализма нет. И потому Россия отдыхает в очередном цикле футбольного первенства. Рынка нет, а то, что у нас иногда под горячую руку называют рынком, не желает признавать рынком Всемирная торговая организация. И потому Россия отдыхает в ожидании жизненно важного для неё статуса страны рыночной экономики. Высоких технологий нет, а то, что ещё крутится по орбитам, сделано в советские времена теми самыми энтузиастами и любителями, которые так возвышенно мечтали о профессионализме и прогрессе. И потому Россия отдыхает сейчас на мировых рынках вооружения, не говоря уж о рынках «хайтека». Теперь вдумаемся, с какими вообще названиями рода занятий сочетается определение «профессиональный»? Понятия «вышибала», «спортсмен», «киллер», «попрошайка», прочие названия элементарных профессий в сочетании с этим термином вполне органичны. Напротив, совершенно невозможным является, например, словосочетание «профессиональный профессор» или что-то подобное в том же духе, вроде «профессиональный нейрохирург». Теоретически можно, конечно, вообразить такое понятие как «профессиональный кинорежиссёр», потому что расплодились «сам-себе-режиссёры», но постановщика фильма «Сибирский цирюльник» даже одноклеточные новорусские журналы хвалили за что угодно, только не за профессионализм.

Выходит, мы неосознанно, но чётко воздвигаем легко обнаруживаемые в мысленном эксперименте пределы, в которые сами же считаем возможным допустить профессионализм, как полезное и желательное свойство социальной среды. Пределы эти немалые и проще выяснить, в каком из дел выражение «Молодец, настоящий профессионал!» не является высшей похвалой. Если честно, то профессионализм уступает первое место в списке добродетелей лишь для очень узкого перечня видов человеческой деятельности. Ну, например, - Церковь: ясно, что без знания наизусть «Отче наш» карьеры священнослужителя не сделаешь, но также ясно и то, что отнюдь не одно только знание молитв и религиозных обрядов определяет суть служения Богу. Или, например, деятельность, определяемая забытым советским словом «изобретатель». Каких бы профессиональных высот и степеней образованности не достигал человек, но изобретать, - как летать - ему либо дано, либо нет.

Изобретательность - это не приобретаемый навык, а свойство натуры. Нет сомнений, абсолютный музыкальный слух, так же как и скоростную выносливость мышц нельзя приобрести только в муках тренировок, но тут всё же многое можно поправить силой воли. Вот мы и добрались до сути! Профессионалы уступают любителям только в видах деятельности, в которых всё решает не сила воли, а сила духа. Впрочем, последняя в жизненной повседневности для огромного большинства людей не является столь уж необходимой.

Да, это так, но вся штука в том, что общества, довольствующиеся только необходимым, не живут. По крайней мере, не живут долго. Раньше жили подольше, сейчас - от силы одно-два поколения. В своё время появление поколения «новых римлян» с их идеологией, определяемой словосочетанием «золотая посредственность», которую император Гай Цезарь Октавиан-Август (63 до н.э. - 14 н.э.) провозгласил общественным идеалом, одновременно манифестировало и закат Римской империи. Выражение из 7-й сатиры Ювенала «Panem et circenses!» (дословно: «Хлеба и цирковых игр!»), ставшее кличем римской черни при императоре Августе, в равной степени было характерно для всех гибнущих обществ в закатных фазах их существования.

Сходные идейные установки в иных обществах - в разное время и в разных концах света - одинаково приводили, в конечном итоге, к исчезновению названий соответствующих государств с политических карт. Спасшиеся же спаслись благодаря усилиям непрофессионалов, великих духом. И в 1812, и в 1941 гг. профессиональные армии были разбиты в первые месяцы обоих Отечественных войн, а главную военную проблему - остановить натиск противника - в обоих случаях решали и решили силами народного ополчения, партизанских отрядов и прочих нерегулярных формирований. Продолжая военную метафору, уместно сослаться на Чёрчилля, утверждавшего, что «генералы всегда готовятся к прошлой войне». Нормальный рефлекс. Если угодно, профессионализм - это и есть умения, доведённые до уровня рефлексов. И лишь только что-то изменяется в окружающей среде, рефлексы срабатывают вхолостую. Приспособиться к изменениям, обусловленным прогрессом, даёт возможность только культура - неизъяснимая нематериальная сущность, почти, а то и вовсе не востребуемая в потребительских обществах. Нынешний взрывной рост спроса на профессионализм в России родился в тех же социальных слоях, которые в иной фазе общественного развития могли бы стать носителями культуры, но этого не произошло, нынешнему прогрессу они совершенно не требуются. Но каков прогресс, таков и профессионализм: ни тот, ни другой на самом деле не представляют никакой ценности вне контекста культуры. В пользу последнего тезиса - сравнение двух спасательных экспедиций в высоких широтах, одна в марте-апреле 1934 г., другая в августе 2000. С гибнущего ледокола «Челюскин» спасли всех, с гибнущего крейсера «Курск» - никого. В одном случае в обществе доминировала культурная парадигма подъёма и оптимизма, во втором - распада и пессимизма. Имена и лица лётчиков, спасавших челюскинцев знали все в стране, имён водолазов, делавших всё, на что были способны, чтобы спасти экипаж «Курска», не знает никто. Получается, в обоих случаях профессионалы отработали так, как потребовало от них общество. То, что произошло в 2000-м, на деле являет собой парадокс: общество жаждет профессионализма, но вот случается катастрофа и оказывается, что в ВМФ не находится водолазов-глубоководников для спасения экипажа атомного крейсера, погибшего, скорее всего, из-за недостаточного профессионализма его комсостава, и приходится звать профессионалов из натовских флотов.

Нет, право, с профессионализмом в России что-то не так. Но ведь он определённо есть, просто проявляется не там, где мы привыкли его обнаруживать. Ведь всего несколько месяцев прошло с тех пор, как PR-профессионалы продемонстрировали нам способы манипулирования сознанием, благодаря которым мы не только выбрали на высший пост в стране ещё вчера нам неизвестного человека, но и полюбили его совершенно искренне и фактически ни за что.

А нет ли за всей этой фантасмагорией какой-нибудь закономерности?

Культура и выживание

«Умирая, культура превращается в цивилизацию» - так сформулировал ещё в начале невесёлых 20-х Освальд Шпенглер в своём хите «Закат Европы». С тех пор культуру хоронить принимались бессчётное число раз и не зря. Культура, разумеется, смертна, множество культур навсегда ушло в историю, которая, собственно, и есть кладбище культур. Не хотелось бы с ходу въехать, рискуя застрять, в зыбкую предметную область, трактующую о цивилизациях и прочих предметах исторического знания, потому ограничимся заведомо вульгарным определением той цивилизации, к которой мы имеем (удовольствие, несчастье - ненужное вычеркнуть и забыть) принадлежать, как сообщества людей, объединённые коммуникационными сетями . Было бы странным, когда б родившаяся на обломках культуры, эта цивилизация однажды не заявила о себе миру. Было бы тем более странным, когда б это проявилось в форме некого манифеста. Манифест - достояние культуры, цивилизация же заявляет о себе «весомо, грубо, зримо» и, чаще всего, не как водопровод или ещё какая коммуникационная система, а в форме той или иной экспансии. Можно утверждать, что зоной экспансии сетевой цивилизации, - или как там её ещё назовут, - станет внутренний мир Человека. Как режиссёр, умирающий в актёре, культура, умирающая в цивилизации, несёт в себе код и смысл общения, - не только login и password, его ключ и замок, но также и сверхзадачу контакта вообще, как цель и как образ жизни общества. «Культура это - первофеномен всей прошлой и будущей всемирной истории» - так определил её функциональную суть Шпенглер. Просто в период быстротекущего коннекта эта мысль уже не метафора, а диагноз, безжалостный приговор всему, что не является тем или иным ресурсом шпенглеровского феномена великих культур. Иными словами, неверно было бы думать, будто бы Сеть возникла ради того, чтобы некто мог больше узнать о ком-то или о чём-то. Информация и даже знание, доставляемые на рабочие столы, минуя справочники и учебники, предполагают лишь факультативное общение с Сетью, меж тем первофеноменом на деле является не просто коммуникация, а создание творческого состояния посредством Сети. Иными словами, Сеть имеет единственную цель - неограниченную экспансию, а неограниченным объёмом для неё как раз и является внутренний мир Человека. На самом-то деле, вопреки известным обещаниям К.Э. Циолковского, что, дескать, «Человечество не останется вечно на Земле», именно здесь оно и останется, а виртуальный внутренний мир Человека - единственно доступный Человечеству в будущем Космос. Нет, в самом деле, биосфера Земли в принципе только тает, как весенний снег. Процесс же роста населения Земли развивается так, что численность людей вначале по оценкам науки стабилизируется в пределах 15 миллиардов к 2010-2015 гг., а затем неуклонно пойдёт на убыль. О каком таком ещё «завоевании околосолнечного пространства» можно на самом деле говорить, имея в виду грядущий спад населения и глобальное истощение ресурсов планеты. Возникновение феномена сетевой цивилизации и сопровождающий его процесс de facto ликвидации национальных суверенитетов происходит за счёт мобилизации мировых ресурсов культуры и науки в малом числе стран-лидеров. Процесс этот получил специальное название «глобализация». Как и во все иные переломные эпохи, Россия снова оказалась слабым звеном мироустройства и гармонично развивающийся процесс глобализации может «сбойнуть» именно на этой нелепой стране. Впрочем, это - сюжет, заслуживающий отдельного рассмотрения. А сейчас вспомним то, ради чего мы всё это, собственно, принялись обсуждать.

Любовь побеждает смерть

Россия, которой цивилизованный мир ради всеобщего блага был вынужден выпустить кишки, - как цивилизационная общность - не жилец, в натуре. И, конечно же, однажды должен был найтись такой сукин сын, который бы так прямо об этом и сказал. Но притом нашёл такие слова, чтоб и отклик в угасающем национальном сознании найти, и модную в последние сезоны в мире политкорректность соблюсти, т.е. чтобы всё утешительно прозвучало для умирающей. И вот именно с этой-то ролью замечательно, много лучше других в своём поколении, справился П. Покуда другие мастера и подмастерья русской культуры искали опоры в новаторстве, П занялся тем, что в документах партии ещё 50-х гг. именовалось «лакировкой действительности». Метод консервативный, но в умелых руках, да с учётом общего безрадостного трена жизни, он просто таки не мог не сработать. Главное же, мимо чего со «старыми песнями о главном» проезжают литкритики и завистливые собратья П по цеху, заключается в заказном характере его романов. Последние - не обязательно «заказуха» в прямом смысле слова, хотя, быть может, и не без того. По большому счёту в той же самой манере работали над своими просоветскими романами Ильф и Петров, они искренне, настойчиво и изобретательно искали оправданий новой жизни, находя то, чего в ней изначально и не было, но затем, - благодаря им и только им, - стало.

Надо только искренне любить этот паршивый мир. Ведь «Любовь побеждает смерть», как сформулировал в одной своей резолюции т. Сталин. И был тиран в этом, несомненно, прав, что и подтверждает в своём творчестве лучший писатель поколения П.