Русский Север

Все поражает человека, впервые попавшего на русский Север, но более всего то, как он туда попал?!Валерий Лебедев

Три дня полета в Нарьян-Мар

В Нарьян-Маре туман. К вечеру он немного слабеет, но огни ВПП так тусклы, что ночью посадка невозможна. Наш отлет откладывается каждые полтора часа. В пол-шестого, когда полет становится технически невозможным, объявляют отбой до утра. В аэропортовской гостинице люди спят на полу за 200 рублей, мы едем в приличную гостиницу, полночи проводим в заботах об отдыхе и разговорах, утром мчим в аэропорт, чтобы маячить в такой же волынке. Ближе к полудню разведка доносит отбой до утра, мы едем досыпать в гостиницу, устраиваемся с боями, получаем шифровку об отлете, летим в аэропорт, садимся в самолет, долетаем до Нарьян-Мара, кружим над ним, возвращаемся в Архангельск, ждем до половины шестого, едем в другую гостиницу, еле устраиваемся, утром едем в аэропорт, ждем до обеда погоды, получаем разведданные от Юстаса, что вылет отложен до утра, едем в гостиницу, устраиваемся. Получаем сигнал от Алекса об отлете, спешим на регистрацию последними и после всех сроков вылетаем и даже прилетаем. На часовой полет уходит трое суток – и никакой возможности с кем-то встретиться, поговорить в Архангельске…

 

Поселок Искателей: в поисках несчастий      По обшарпанности, зачуханности, развалюшности пос. Искателей (приключений на свою задницу) значительно опережает аналогичные образцы отечественной романтики освоения: Уренгой, Сургут, Нижневартовск, другие нефте-газовые дыры Западной Сибири, поселки БАМа, уже вошедшие в печальную историю и доказавшие собой, что, как бы ни были велики и сказочны запасы недр, вод, лесов и прочего, а Кувейт у нас не получается и даже Лас Вегас не выходит. Ничто так не свидетельствует об угрюмости постсоветского декаданса освоения, как плакаты, призывающие к перестройке и гласности да побитые на уикэнд рожи местных пьянчуг.

Одно-двухэтажные унылости утопают в разъезженном песке и невесть откуда берущейся при освоении глубинных недр грязи. В этих хибарах невозможно ни счастье, ни надежда на него – только смурная борьба за существование, какое-нибудь бессмысленное выживание и ничем необеспеченное сохранение человеческого достоинства вопреки беспробудным побоям и потоку пьянства. В грязи и мерзости построить счастье немыслимо и бесполезно. И уж тем более рваться сюда можно только от одних несчастий к другим, как это и было всегда, во все времена и во всех странах.

Калифорнийские фотинайнеры эпохи Золотой Лихорадки также не обрели счастья, как и геофизики и бурильщики Ненецкого округа, но те хоть вошли в благодарную историю и легенды – эти останутся навсегда презираемыми жертвами.

 

Легенда о больших деньгах Севера      А люди прут и прут на севера за синей птицей из длинных рублей. Вот некий Николай, врач местной больницы, рентгенолог, мечтает сколотить здесь за пять лет деньгу на свою нелепую зарплату. Он, как и большинство ломонувшихся сюда, ждет чуда и богатства, которые придут сами собой. Сами собой приходят только старость и смерть, да и то изредка, всего лишь раз в жизни.

Ныне заработки на Севере – гарантированная нищета плюс не менее гарантированные болезни: от туберкулеза (он вырос за два года здесь в полтора раза) до СПИДа.

Нефтяная лихорадка – это не приток денег, а их отток (к тем, кто немного вложил их сюда).

Вкладывающие в Север себя получат только себя, но потерянных в пропорции с собой вновь прибывшим, равной притоку-оттоку денег. Мало кто догадывается, что делаемые здесь деньги берутся не из недр, а из труда человеческого. То, что лежит в пластах – вовсе не нефть, а некая природность, не стоящая ни черта. Нефтью эта природность становится только после добычи, транспорта и продажи.

Мы размещаемся в общежитии Геолого-разведки, таком же затрапезном, как и тридать пять лет назад в Тарко-Сале. Ничего не поменялось!

 

Компьютерный бизнес      В низеньком шалмане два продмага и компьютерный клуб, переполненный детворой, шмаляющей в дум-дум по паре долларов в час. Какой-то пацан замещает собой хозяина. Вечером возникает и хозяин.

- У Вас Интернет есть?

- Конечно, есть.

- А какой у Вас модем?

- Слушай, а что это?

- А какая версия Виндоуз?

- У нас все есть, только я в этом не разбираюсь, подожди, я Резо сейчас вызову сюда.

Пока едет Резо, мы и сами выясняем, что на всех компьютерах инсталлированы лишь игры, а на штабном есть только намек на возможность установки Интернет-связи.

Потом мы много раз сталкивались с местным Интернетом на веревочках: то ждешь по сорок минут, пока проползет твой файл (а в самом конце – "обрыв связи"), то "Архангельск не соединяет", то еще какая заморочка. Россия построена матрешечным образом: на каждую Москву найдется свой Нарьян-Мар и в каждом Нарьян-Маре зарыта-зашита своя глубочайшая периферия. Интернет устроен прямо противоположным образом и потому несовместим с российской действительностью. Интернету нужен мир монотонной доступности.

 

Криминальная тишина      В Нарьян-Маре стоит непривычная криминальная тишина – нет ни организованной (кому охота лезть в эти тундровые дебри и глухоту натурального хозяйства?) ни неорганизованной преступности. Многие дома и машины не запираются. Основное правонарушение – пьяная драка или грабеж, опять же спьяну. Ни тебе проституток, ни рэкета, ни наркомании, ни всего прочего.

 

Пока.      Большая нефть и Его Величество Лукойл уже создают инфраструктуру социального неравенства и контрастов. Не за заборами, а среди лачуг растет новая, недоступная местным старожилам среда, и они, пятнадцатилетние старожилы и капитаны, составят питательный бульон для нового криминалитета, и лучшие девочки пойдут на панель и в массажные кабинеты, и самые шустрые мальчики будут обливаться кровью и автоматными очередями на стрелках.

 

"Как закалялась нефть" – Лукойл действует      Чисто внешне – Лукойл респектабельно завоевывает ненецкое пространство, неся новую цивилизацию: бензоколонки, телефоны, благоустроенное жилье. Но за этим фасадом то тут то там проглядывает довольно бандитское мурло: опричники охранного ведомства фирмы, скупка на корню всей (и единственной) гостиницы, блокада и островитизация Нарьян-Мара и округа. О нравах и методах Лукойла шушукаются на всех перекрестках, Лукойл по сути подмял под себя все местные ресурсы: коммуникационные, транспортные, строительные, материальные, профессиональные. Выборная кампания, проводимая пиаровцами Лукойла, -- развязная наглость и скупка, террор и угрозы. Впрочем, точно в той же манере действует и команда Бутова и всех остальных претендентов.

Наиболее выпуклой фигурой в обойме кандидатов в кандидаты ЛУКОЙЛа является родственник Алекперова Черномырдин, человек предельной тупости, хитрости и беспардонности.

Когда Лукойл планирует вложить в каждый голос по тысяче долларов (для победы надо собрать 10 тыс. голосов или вложить 10 млн. долларов), то – сколько он предполагает на этом заработать?

Зная здешние "нормы прибыли", эффект будет измеряться в миллиардах.

В программе Лукойла заложено, что объем доходов и вложения фактически совпадают. Это означает лишь, что Лукойл чудовищно занижает предполагаемые объемы добычи, что он собирается демонстрировать и легализовывать лишь крохи от своей добычи и прибыли.

Вторым козырным ходом ЛУКОЙЛа в уходе от налогов являются внутрикорпоративные цены, заниженные по сравнению с рыночными донельзя.

 

Ночи в Искателях: туман самоопределения      В пятничный вечер мы решили немного развлечься. В "Искателях" три точки, волнующие кровь, воображение и кошельки: "Звездное небо" полностью зафрахтовал местный суд, повидимому, по случаю вынесения юбилейного срока приговора, тысячелетия исправительно-трудовых работ с начала года, а, может, просто, сорок девятой годовщины главсудьи.

Судейских оказалось с полусотни – очень крутых, до чванства. В ночном клубе "Сибирь" вход только по предварительной записи, здесь расконвоированные пацаны и тинейджеры. В "Метелицу" нам настоятельно рекомендовано не показываться. И мы едем в город, в "Север".

И только здесь я, наконец, почувствовал, что нахожусь на родине. Все до боли знакомо и пройдено – и этот табачный чад, и заблеванный-загаженный туалет, и угар, и некстати хорошо одетые женщины и девушки, и пропахшие телогрейками и шальными рублями мужики и мужчины.

В разгоряченном конце давно начавшейся ночи, конечно же, грянуло что-то одесское – и сразу плотные мужички задвигали закатанными локтями будто колобки на стометровке, зашаркали потными сапогами, а томные леди, забыв о прокладках и неполученных зарплатах, круто зашевелили бедрами, от плеча и в счет завтрашней головной боли или триппера.

А я тихо сижу в непонятном кресле, лакаю алиготе, троюродного брата сухому вину, но по коньячным ценам, и смутно пытаюсь понять: что я тут делаю и как попал сюда из собственного далекого прошлого.

 

Морской порт – наша пристань      Моя идея снять офис в морском порту оказалась продуктивной: навигация на исходе, народ потек в отпуска, морской транспорт, как и положено транспорту, аполитичен к страстям грузовладельцев. Переговоры с начальником порта были недолгими, и теперь у нас есть своя комната, с телефоном и прочей мебелью. Правда, я так ни разу здесь и не побывал.

 

В недрах администрации      В недрах администрации царят привычные подковерные игры, рассуждения и безделье. Все ждут отсутствующего барина для получения оплеух, их затирания и обоснования предстоящего предательства или перехода в другие руки. Собственно, в кулуарной ритуальной раздаче и получении оплеух и заключается управление территорией – строго по отраслям и ведомствам.

Оргресурс здесь давно исчерпан и каждое решение, каждое действие дается с огромным трудом, как и положено паралитику с глубоким рассеянным склерозом. Застать и достать кого-нибудь невозможно, даже после строжайшей договоренности. И, конечно, всякое дело сразу же усложняется разного рода ужимками, полит. экивоками, условностями, субординациями и страхами, страхами, страхами, давно и никогда несуществующими.

Во мне накапливается и зреет материал для комедии "Особенности национальной власти".

 

Музейные разговоры      Я возвращаюсь в музей пошуршать интереснеснейшими – ни о чем, с точки зрения решаемых задач -- книжками. За день проглатывается по пять-семь книг. Это, конечно, не так шустро, как когда-то в ИНИОНе, но я сильно соскучился по библиотечному чтению, а тут еще бесконечные разговоры на незаданные темы с местными профессионалами. Получается, что я помимо своей воли все время собираю по крохам мысли и идеи для странного текста "За воротами Рая".

 

Проект коммерческого оздоровления      Этот проект возник из пустейшего разговора "если бы рентгенологом был я" на улице в ожидании запропастившегося Шумилова.

В Нарьян-Маре или уже имеется или может быть прожектным образом сформирован сегмент спроса на услуги оздоровления. Эти услуги, в отличие от здравоохранения, действующего реактивно (как отзвук болезней, недугов и недогоманий), носят превентивный и постоянно действующий характер: здоровье дешевле и проще наращивать, чем отнимать у болезней.

В состав услуг оздоровления входят:

тренажерный зал

сауна, баня, спа

небольшой бассейн

массажные кабинеты, включая безопасный секс (оральный, мануальный и т.п.)

небольшой витаминный буфет с оздоровительными напитками и салатами

"травная" аптека

киоск спортивной одежды, обуви и инвентаря

физиотерапия и медицинский контроль, вкл. самоконтроль

Услуги предоставляются по относительно высоким тарифам, что сразу отсекает неплатежеспособный спрос. Возможно также внутрикорпоративное обслуживание.

Оздоровительный комплекс работает как клуб: абонентская плата за вход для членов клуба значительно ниже, чем для разовых визитеров и гостей членов клуба. Базовая плата (плата за вход) постепенно возвращается членам клуба за каждое посещение (1% от абонентской платы за каждый визит в течение года).

Комплекс работает круглосуточно.

Штат комплекса – 3-4 человека плюс 2-3 массажистки по вызову. При избыточном спросе устанавливается предварительная запись и\или расширяется штат.

Инвестиции возвращаются в течение 6-9 месяцев с момента его запуска.

Качество медицинского обслуживания обеспечивается рентгенологом как единственным (если не считать паталого-анатома) специалистом с системными представлениями о здоровье человека. Гарантом качества менеджмента является бизнес-план, прилагаемый к данному проекту.

 

Обед из оленины со строганиной      С питанием здесь откровенная лажа: жрать нечего. Сидим на рыбе. Как-то взял тушонку ростовского разлива, а в ней – сплошное и довольно мерзкое желе с легкими намеками на мясо неизвестной скотины. И весь остальной сухостой – только для украшения полок и поддержания цен на высоком уровне.

Пошли днем в ресторан "Север". Я взял и первое и удвоенное второе из оленины (ромштекс еще туда-сюда, а поджарка – хоть плачь) и компот из брусники (отменно!) и, наконец, свежесоленую семгу (это нечто!).

 

Лукойл – народу, народ – о Лукойле      В целом к Лукойлу отношение настороженного отторжения и неприятия, по делу и просто так. Многие понимают, что из-под них скоро вырвут последние надежды стать людьми хоть какого-нибудь, хоть абу-дабийского сорта. Кое-кто в ожидании перемен к лучшему и новым заработкам. Уже вкусившие скрипят зубами и подрабатывают вечерами как таксисты. "Тюмень, Тюмень – столица деревень", помнится, быстро очеремушкилась и заблядовалась, но потом ее сильно стали подпирать Сургут и Нижневартовск. Да, динамика жизни Лукойлом будет здесь раскочегарена, хочет того Лукойл или нет (наверно, хочет). Но качество жизни… я думаю, скоро здесь перейдут на норвежского лосося и датские креветки и будут вспоминать с сорокаградусной ностальгией старые добрые времена "твоя-моя не понимай".

 

Даешь Какую-то Пешу!      13 октября, в пятницу, сразу после обеда сложилась поездка в Нижнюю Пешу (название я долго не мог запомнить, равно как и ее статус – то ли Верхняя, то ли Нижняя, то ли вообще Средняя), которую я с трудом откопал на карте. А ведь бывший райцентр… Обчихали время и место отлета, обсудили мои функции.

После полубессонной ночи два-три часа предутреннего сна – лишь дразнилка. К 8 утра, как договаривались с зам.губернатора по сельскому хозяйству, я уже был одет и при вещах. К 11 часам – никаких вестей и сообщений. Телефон молчит. Едем в губернаторский дворец. Там – легкое изумление "а Вы разве не улетели?", после чего выясняется, что вертолет летит в полдень, и надо быть в аэропорту.

В 3 дня мы, наконец, вылетаем и всего через час двадцать приземляемся вместе с мебелью, матрасами и другим скарбом для местного интерната на унылом берегу реки Пешы, с видом на Нижнюю Пешу. Мы, начальство, пресс-группа и "ученый из Москвы", прибыли в колхоз "Заполярье" – архипелаг поселений вдоль Пеши от Ледовитого океана до южных границ округа, привольно раскинувшийся на сотню с гаком километров. Как они, эти 4-5 островков жизни, сообщаются друг с другом? соревнуются? выполняют план?

Кабинет председателя колхоза очень напоминает Москву – такое же смешение стилей и времен. Под Лениным висит плакатик: "Подчиненный перед Лицом Начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать Начальства. Петр

1. Указ 6 декабря 1708 года". Кое-где в неположенных местах – иконы, у стенки мается Горбачов без пятнышка, на старинной "Ригонде" японский "Шарп" поет Высоцкого. В красном углу – обветреннные в битвах за урожай переходящие знамена социалистических соревнований, древки у знамен в зазубринах этих самых битв. Из окна видна телевизионная тарелка и кусок жилищного мезозоя.

 

1. А жизнь-то налаживается…      Вечером едем, набившись в председательскую машину привычной теснотой, в Верхнюю Пешу. Дорога до Верхней Пешы – в песчаных ухабах, то лесом, то болотом. 23 километра на 3-4 скорости ("раньше об этом и мечтать не могли!") тянется более часа.

В клубе на сцене и по периметру – столы со снедью по случаю недавно бывшего Дня тружеников сельского хозяйства и 70-летия местного колхоза (сейчас идет волна этих семидесятилетий).

Что-то наворочено колхозом (салаты, семга, селедка, треска), что-то каждый принес с собой в кульке. Все по-домашнему. Посуда у каждого своя, гостям – казенная. Водка по кругу – безразмерно, только успевают подносить. Речи короткие и после каждого выступления – по первой. Эта новая традиция гораздо лучше прежних собраний с прениями в овчинах. Один из ораторов: "Раньше вот так сообща ужинали в старину по бедности, а теперь…" – и осекся. А теперь-то почему? И всяк вспоминает прошедшие 70 лет колхозной жизни – и ни один не помянул горе, смерти и черное, все вспоминают это лихолетье с добром и добрым словом: какой бы история ни была, а эта наша, людская история.

Бабоньки все мелкие, страшненькие, как печеная антоновка, когда пляшут (рок-н-ролл вприсядку-враскорячку), ногами такие вензеля выписывают – как не падают? Мужики – сплошные шаржи новгородского письма: низкорослы, усаты, чудаковаты с лица, в иконописном изумлении от выпитого за жизнь и в последний час, глаз с прищуром, все – в праздничных свитерах, подлинный ХУП век.

Музыка крутит современные русские и старинные советские песни. Настроение приподнятое – только что по триста рублев премии выдали.

Я сижу на углу, нас тут пять Сашек. В Пешах кто не Александр, тот Александрович или Александровна. Мы и познакомились, и подружились, и разговорились. Речь тут корявая, неразборчивая, но что-то мы друг у друга понимаем. Обещал прислать фотографии по адресу: 164733 Архангельская обл., Ненецкий автономный округ, дер. Верхняя Пеша, Семакину Александру Григорьевичу

Ночуем в воинской части, в комнате -- четыре койки под синими байковыми одеялкам, ковры на полах – из них же. Туалет в заполярном комфорте. Под дуэт из храпа я засыпаю, напевая только что придуманную песню:

когда придешь домой в конце пути

чечню в своем сортире замочи

Следующим вечером – опять праздничный вечер, теперь в Нижней Пеше: столы, ломящиеся от едова, приветствия, речи, поздравления, концерт силами местной "пришлой" женской интеллигенции и девчонок. Голоса славные, сильные – хоть сейчас перелицовывай их в церковный хор. Несколько мужиков сразу и быстро напиваются, их за руки-ноги выносят на воздушок, пронзительный и освежающий, они опять возвращаются, идет нелепый кураж до следующего падения и выноса обмякшего тела. Ведут себя так в основном чужие, некоренные – за годы жизни они так и не вписались в местный народ, так и остаются чужаками. В целом здесь и тише и пристойней, чем в Верхней, хотя водки опять – море разливанное. Поют здесь голосисто, а танцуют не как в Верхней Пеше, где ногами вензеля выписывают, а скачут грозными и грузными козлами, будто болты сапогами вколачивают.

По просьбе людей делал их фотографии. Выслать готовые снимки в количестве снятых персонажей надо будет по адресу 166730 Архангельская область, Ненецкий автономный округ, с. Н-Пеша, Михееву Владимиру Николаевичу.

Отчего люди поют и пляшут, когда выпьют? Мне подумалось, что причин тут несколько:

танцуют от недостатка любви или в ее ожидании, беса пьяного тешат, беду свою выколачивают, доказывают свое присутствие и значимость;

поют, чтоб заглушить свой внутренний голос от других или от себя самого, чтоб преодолеть немоту общения, чтоб чужими словам выразить себя.

Праздник утих лишь к пяти утра.

 

2. На поле чудес – местная версия постсоветской экономики      В правлении идет жаркий спор на экономические темы. Все дружно ругают отсутствующую председательницу рыбкоопа за политику нижайших закупочных цен, "как при советской власти". По дурости я спросил: "она, что, ради своей выгоды это делает?" – "если честно-откровенно, то да" – "так она права: покупает подешевле, продает подороже" – "о людях она не думает, о труженниках села". И я опять сел в лужу непонимания новой экономики.

В рыбколхоз завозят из Мурманска треску. Я в недоумении спрашиваю: "зачем?" – "так людей кормить, скотину подкармливать". Уловы рыбы выполнены, но ни наваги, ничего того, по чему планы выполнены и перевыполнены, ни на столах, ни в магазине нет. Где рыба?

Норвеги скупают прямо в море треску по 2.5 доллара, на нашем берегу у тех же рыбаков покупают по 40 рублей за кило. Креветку те же норвеги берут по 96 центов за кило, рыбаки пытались сдать в Нарьян-Мар по 120 рублей – не взяли (в Москве уже готовая импортная стоит также 120 рублей).

Мясо скупается у колхоза по 36 рублей при себестоимости в 237 рублей за кило (кажется, на себестоимость товарной оленины навешивают и всю нетоварную оленину, поедаемую людьми и собаками в ходе оленеводства, а также все расходы по жизнеобеспечению – соль, табак, водку, чай, батарейки и т.п.; при всей дикой неэкономичности оленеводства его поддерживают ради оленеводов, так, в свое время, ГУЛАГ существовал исключительно ради и благодаря зэкам, имеющимся и будущим). Дотации почти исключительно уходят на оплату завоза, местное население этих денег не видит, только слышит.

"Жилхозсервис" продает уголь и прочий завоз колхозу, накручивая ни за что свою зарплату, расходы плюс нормативные (!) 25% рентабельности.

Все так привыкли к двойному счету и на деньги и на производимый продукт и на потребляемый завоз, что разделяют их в своем уме автоматически и никогда не ошибаются.

Дотационное мышление – единственно возможная структура мышления. Дело уже не в деньгах – все мыслится в рабстве "даешь дотации", "где моя дотация?".

Самым выгодным для всех является военный транспорт: самый дешевый, всепогодный и удобный летчикам, нуждающимся в налете часов.

Постепенно вырисовывается схема: государство через разные каналы (налогообложение, принудительный сервис, кооперация) высасывает из производителя сверх всякой меры и возможности, а потому возвращает часть изъятого в виде дотаций. Изъятое всегда имеет размеры большие, чем дотации, что и является средством управления экономикой: и колхозы, и ВПК, и академия наук – все в равной мере планово-убыточны и дотационны, а потому и управляемы, а те, кто вышел из-под этого зонтика в серую экономику, тоже управляемы, но уже по линии законодательства (чтоб вывести свое предприятие из налогообложения один из нашей делег ации вынужден был стать депутатом – вот зачем можно идти во власть).

От этой бессмысленности небо стало таким тоскливым и вертолеты не летают и в Нарьян-Маре "бортов нет", хотя вертолет оплачен и заказан. Тоска тундрового (тундрово-таежного, вплоть до субтропического) поля чудес утомляет своей невыносимой бестолковщиной. И все косятся на меня: "человек не понимает", "ученый из Москвы, что студент из Урюпинска".

 

Продолжение следует