Посвящение "Лебединому стану"

31-12-2000

О, сад, сад ..

В. Хлебников

О, Стан, Стан!

 

Victor Kagan

Где надпись при входе обещает больше того, чем есть, а есть больше не того, чем может выразить надпись.

Где в кастальских беседах тускло поблескивают кастеты, а мысль блестит, как плевок на морозе.

Где под развесистой клюквой вечнозеленого вопроса тщетно роют носом землю в поисках трюфелей славы несъедобные гуаны.

Где новый ледоруб умирает от зависти к предку, проникшему в мысли Троцкого.

Где летучие мыши дискуссий слетаются на давно не стиранные белые одежды серых домыслов и черных вымыслов.

Где виртуальные поля искривляют зеркала и распрямляют извилины, сохраняя плохую видимость интеллектуальности.

Где решаются судьбы мира, а миру на это глубоко наплевать.

Где за ником не отличить Дам от Не Дам, а накладные бюсты и пуленепробиваемые жилеты опадают подобно осенней листве, отшибая ноги хозяевам и ножки хозяйкам.

Где речения Наташи Ростовой и мадам Стороженко не различит даже лингвистическая экспертиза.

Где многорукое божество восседает с гордым видом на лысеющей кочке и стебется заезженным голосом силиконовой куклы.

Где русофобская птица каган с русопятской мордой человеконенавистнически талдычит о гуманизме.

Где продрогшая на прибалтийском ветру газель держится с достоинством северного оленя.

Где древний читатель, глотая желчегонные таблетки, исходит любовью к человечеству, путая имена и фамилии отдельных его представителей.

Где горбатится, с сизифовым упорством катя в гору тяжкий камень своей невинности и утирая пот кепкой-аэродромом, мохнатый грузин с девичьим именем.

Где похитившего Европу быка сменил европеец с самогоном в бокале венецианского стекла, прозревший в женщинах коров и возвещающий об этом миру с апломбом школьного учителя, излагающего учение Дарвина.

Где персонаж Шолом-Алейхема, вырвавшись из-под теплой иронии автора, солирует в роли Соловья-Разбойника.

Где звук Ц под дланью нового языкознавца, начитавшегося старых протоколов, превращается в ТС и плавно переходит в Ps-s-t!

Где из каждого горшка глядит на тебя недреманное око наблюдателя.

Где история тщательно пересматривается слепыми кротами.

Где зазевавшихся мух ловят на сахар, которым посыпана липучка тяжелой неприязни ко всему летающему, начиная с воробьев.

Где жители далеких планет возбужденно чирикают в поисках вошек.

Где Циля берет вас на цугундер, когда вы изнемогаете от желания оказаться у нее на бедре.

Где любимое развлечение миролюбивых экспонатов – боевой треп, отвлекающий петухов от кур и грозящий демографической катастрофой.

Где демографические показатели не могут определиться между поредением жидов и пожидением рядов.

Где пропорционально представлены сторонники и противники пропорционального представительства.

Где придворные дамы не лезут в карман джентльменов за шпильками друг для дружки.

Где запахи Шанели и шинели сливаются в экстазе выговаривания невыговариваемого.

Где на скрижалях и заборах с восторгом графомана, недавно научившегося письму, пишутся одни и те же слова.

Где бричка смотрителя запряжена лебедем, раком и щукой.

Где над каждым восклицанием висит тройной вопросительный знак, а над каждым вопросом – тройной восклицательный.

Где на недержание подтекста не напастись памперсов.

Где Султан не выказывает никакого интереса к гарему, а наложницы – к парандже.

Где в искусственном тепле воспаленного воображения селекционеров выводятся новые породы тюбетейкоголовых.

Где остается открытым линнеевский вопрос о различении головожопых и жопоголовых.

Где moderato остается несбыточной мечтой дирижера, безуспешно дрессирующего оркестр имени Jurassica Park.

Где вершится карнавал некоронованных королей в новых нарядах, а выкрикивающих что-то мальчишек
секут розгами, вымоченными в подавленных эмоциях.

Где пугливая лань конституционного права неприкосновенности ника пугливо шарахается от рыка разоблачения псевдонимов.

О, Стан, Стан

Где двести Лебедей пролетели, как один, а гонявшиеся за ним вороны – как фанера над Парижем.

Где все, как за его воротами, только густое – гуще, а жидкое жиже, что и создает его непереносимую прелесть, от которой разбегаются старые и на которую слетаются, сбегаются, съезжаются, сползаются новые ники.

Где жизнь, поп свою собаку, продолжается...

Комментарии

Добавить изображение