Первый кризис постдемократического общества как проявление «парадокса Эрроу»

Проблема

Америка не смогла избрать своего очередного президента демократическим путём. Такой сюжет ни один уважающий себя издатель не почёл бы заслуживающим аванса ещё за день до начала ноябрьской драмы президентских выборов. Потребовалось ещё семь недель бесплодных судорог демократии, чтобы до истеблишмента дошло, если хоть не осознание, то смутное ощущение чего-то неладного, тогда раздался скрип вздымаемого Deus ex machine судебной системы и запутавшемуся сюжету драмы, приобретшей все признаки фарса, было возвращено исходное единство времени, места и образа действия.

У самой демократической в мире страны снова есть, наконец, легитимный президент, а отцы нации благодаря мудрому решению Верховного суда получили столь необходимую им сейчас передышку для поиска разумных и взвешенных решений. Последние, несомненно, скорректируют процедуры голосования на выборах, дабы исключить самую возможность досадных казусов в будущем. По крайней мере, таковы сейчас прекрасные намерения.

Между тем, ситуация с выборной демократией удивительно напоминает состояние с наукой в начале XX века. Тогда эпоха классического естествознания склонилась к закату и физика казалась полностью «выработанной» отраслью: на ясном небосводе научной картины мира оставалось лишь несколько мелких облачков. Эти облака потом разрослись в грозовые тучи квантовой механики и теории относительности, вдруг породившие молниеподобную вспышку нового знания.

Над идеей выборного народовластия тоже было безоблачное небо. Абсолютно никого не испугал освежающий дождик из небольшой тучки, набежавшей на Солнце американской демократии. Аналитики, освещавшие ход и исход выборов-2000, либо подразумевали, либо дружно скандировали тезис о нерушимости священной 200-летной американской традиции. Точно, как в начале XX века корифеи классической науки заботливо рекомендовали своим наиболее перспективным студентам не связывать научную карьеру с физикой, дисциплиной, достигшей окончательного совершенства, и потому беспроблемной. Дело было, напомним, как раз накануне открытия Резерфордом атомного ядра.

«Ярче тысячи солнц» - так, словами «Бхавадгиты» описал свои впечатления о первом испытании ядерного оружия в Аламогордо один из создателей американской атомной бомбы Роберт Оппенгеймер 16 июля 1945 года, всего через какие-то тридцать с небольшим лет от зарождения новой физики. В непереносимо ярком свете нового знания впервые высветился вопрос о выживании не только Человечества, но и биосферы.

Родится ли из нелепого казуса в рутинной процедуре избрания политического лидера, который и кризисом-то никто не назвал, понимание того, что мир становится иным?

Безусловно, должно, просто не может не родиться.

Но неужели в том, чтобы верно пересчитать бюллетени в урнах, есть какая-то наука?

Напрашивается логичный вывод, что с имевшим место и, действительно досадным, сбоем избирательной системы технологически продвинутая Америка без труда справится технологическими же средствами. Ну и, конечно, посредством отражением процедурных тонкостей в чётких формулировках соответствующих законов. Адвокатов в Америке, как известно, больше, чем во всём остальном мире, и особых затруднений как бы нет.

Право, в чём же тогда принципиальные проблемы выборов?

Разберёмся!

Гипотеза      Суть нашего предположения в том, что имевший место конституционный кризис в США, носит отнюдь не политический, а системный характер. Более того, кризис ещё только зарождается. Его суть в том, что первое и пока единственное на Земле постиндустриальное общество de jure становится ещё и постдемократическим. Впрочем, de facto оно давно уже стало таковым, что самими американцами рассматривается лишь как изъявление Господне, мнение же прочих, не имеющих счастья быть американцами, никакого значения не имеет.

Таким образом, текущий кризис ничего не разрушил, он всего лишь снял иллюзии относительно совместимости демократической риторики и постдемократической практики.

И в этом тоже нет ничего нового. То, что собственной пропаганде верить совершенно не обязательно, знал ещё д-р Геббельс. Демократическая риторика неизбежно долж

на была столкнуться с тем же открытием, с которым сталкиваются все дети, однажды узнающие, что мамы вовсе не нашли их в капусте, а родили. Добросовестно заблуждающиеся или наивно верующие в пропагандистские постулаты аналитики ищут политических корней кризиса и тем совершают детскую ошибку. Кризис действительно создан политиками, но causa activa его отнюдь не политическая, а вполне объективная и, следовательно, исчислимая.

В науке истина, заключающаяся в том, что решение проблемы не лежит в плоскости исходных представлений, считается тривиальной. Политики, копающиеся в повседневном дерьме, об этом, естественно, не знают и безмятежно экстраполируют свои бытовые по сути представления на объективную реальность. Этих людей отчасти можно понять и извинить (должен же ведь кто-то делать и их дерьмовую работу), они оглушены многолетним рёвом пропагандистской машины, запущенной с началом «холодной войны» и не выключенной до сих пор. Неотразимые преимущества демократии пропаганда расписывала и приукрашивала ещё и для того, чтобы деморализовать противника. Цель была достигнута: противник сдался на милость демократии. И вот победитель вдруг проявляет себя «бумажным тигром».

В чём дело? Что конкретно послужило причиной столь неожиданной метаморфозы?

 

Парадокс Эрроу      Изо всех парадоксов это самый, наверное, парадоксальный парадокс. Он является базовой идеей теории социального выбора, родившейся в трудах американского математика Кеннета Дж. Эрроу, и являет собой поразительной пример отрицательного научного вывода, который по мере развития только усиливал исходный результат в смысле строгости запрета. Свой результат, известный также как «теорема о невозможности», Эрроу получил, выдвинув в качестве непременных условий выбора абсолютно естественные, более того, просто-таки ключевые признаки демократии. Эти условия сводятся к следующим положениям. Выбор должен быть определён в той же системе представлений, в которой сформулирована и сама альтернатива выбора, т.е. должен точно отвечать на поставленный вопрос. Выбор должен быть устроен так, чтобы при единогласном предпочтении избирателей избиралась именно данная альтернатива, а не иная. И, наконец, выбор не должен зависеть от посторонних альтернатив, т.е. избиратели должны определять свои предпочтения между избираемыми кандидатами, а не между посулами тех или иных групп влияния. Перечисленные условия получили названия, соответственно, аксиом гомогенности, единогласия и независимости.

Так вот, как выяснил Эрроу в своих исследованиях1 ещё полвека тому назад, всем перечисленным выше условиям в совокупности отвечает только диктаторский, т.е. отнюдь не демократический выбор. Но по индукции верно и обратное: если утверждается, что некое решение было принято демократическим путём, значит был нарушен хотя бы один из выше перечисленных принципов. Это положение восходит к выводу другого великого математика, Курта Гёделя о так называемых «формально неразрешимых суждениях», более известному2 как «теорема о неполноте». Последняя утверждает, что всякая замкнутая логическая система либо противоречива, либо неполна. Такова, например, сумма бюллетеней для голосования в избирательных урнах.

Из трёх условий «теоремы о невозможности» наиболее уязвимым для модификации в практическом смысле является последнее - независимость. Гомогенность и единогласие, образно говоря, «зашиты» в технические процедуры выбора и их модифицировать сложнее, зато независимость представляет собой чрезвычайно удобную мишень для атаки хакеров, имеющих целью корректировку в нужную сторону результатов общественного выбора. Иными словами, «управляемая независимость» до последнего времени являлась тем, что можно бы назвать «ручкой настройки» (триммером, скрытым параметром) голосования. Принцип независимости нарушался и нарушается всегда, повсеместно и осознанно. Дело в том, что на любых выборах сравниваются не сами кандидаты, как правило, неразличимые по своим политическим взглядам (либо неизвестные избирателям, либо просто безразличные им), а выгоды от голосования за того или иного кандидата. Зачастую эти выгоды являются именно тем, что Эрроу определил как «посторонние альтернативы». Например, некая группа влияния предлагает избирателю за его выбор деньги или материальные блага. Если он идёт на эту сделку, происходит выбор посторонней альтернативы, в результате чего нарушается принцип независимости. От зарождения демократии в античности и до самого последнего времени эти нарушения на практике не могли быть проконтролированы. Однако прогресс в высоких технологиях ныне позволяет отследить каждый индивидуальный выбор. Президент Клинтон даже поставил недавно перед Национальным научным фондом (NSF) новую задачу: обеспечить американцам возможность для волеизъявления через Интернет.

Но именно в технологическом прогрессе-то и таилась опасность для демократии!

Покуда тотальный контроль не был фактом реальности, совершались необходимые манипуляции с голосами избирателей, которые отражали реальное соотношение сил элит. Все были удовлетворены, уважали демократию и кичились ею перед менее продвинутыми нациями. Теперь же атаки хакеров на компьютеры избирательной системы, имеющие целью модификацию принципа независимости, стали перехватываться. Условия выборов на деле приблизились к тем, которые описываются условиями «теоремы о невозможности». В итоге неумолимо срабатывает «запрет Эрроу»: строгое соблюдение принципов демократии делает демократический выбор практически невозможным.

Форма «отказа» демократической системы - вторичный вопрос. Она имела и всегда будет иметь вид некого юридического казуса и потому вечно будет казаться, что достаточно лишь навести порядок в процедурных вопросах, да ещё приучить бестолковых избирателей отчётливее ставить крестики в бюллетенях. Иллюзорные надежды! Произошедшее в ноябре 2000-го есть ничто иное, как первый звонок, возвещающий о начале финального акта драмы, глобальной драмы демократии.

 

Ситуация после ноября      Вдумаемся ещё раз в произошедшее на последних президентских выборах в США. Отстававший по данным опросов от своего противника Эл Гор вынужден был пойти на то, чтобы первым применить новое политическое оружие - доказуемые обвинения противника в фальсификации результатов голосования. Нет сомнений, если бы аутсайдером гонки был не Гор, а Буш, обвинения звучали бы в другую сторону. И если в докомпьютерную эпоху такие обвинения были чистой риторикой, психологическим давлением, - ведь доказать обвинения в фальсификации не было никакой практической возможности, - то сейчас проигравшая сторона, заинтересованная в ревизии результатов выборов, может затребовать протоколы сетевого обмена информацией между компьютерами избирательной системы и - game over! Ведь от необходимости фальсификаций никуда не деться и кандидаты на высший пост в стране и мире, которые не первый день в политике, прекрасно знают это. Значит, теперь появляется такой стоп-кран, с помощью которого проигрывающая сторона всегда сможет сделать ситуацию патовой. Прецедент, созданный срывом демократических выборов 2000-го года, говорит тем, кто способен и желает понять ситуацию, что поезд демократии прибыл в конечный пункт назначения и дальше не пойдёт.

И кто сказал, что «Запад есть Запад, Восток есть Восток и им не сойтись никогда»? Вы не правы, сэр! На самом деле и на Западе, и на Востоке выборы высшего руководителя всегда были, есть и будут прерогативой исключительно истеблишмента. Составляющие его элиты, консолидируясь вокруг тех или иных политических программ, полюбовно (силой) решают, «кому водить». И везде плебс зовут к урнам отнюдь не для того, чтобы узнать, в чём на этот раз состоит его vox populi. Выбор уже сделан, его остаётся лишь принять. При всём при этом людям надо дать ощущение сопричастности доброй старой традиции. И пусть яйцеголовые вещают со своих университетских кафедр, будто бы демократический выбор в принципе невозможен. Они в своих теориях договариваются до того, что якобы и Бога нет. А вот на деньгах написано In God We Trust. Значит, есть, выходит?

Кому хочется верить, тот пусть себе верит, свобода совести - дело частное. На самом же деле социальный выбор определяется отнюдь не верой в демократические институты, а объективными закономерностями того физического мира, в котором мы все обречены жить. В том числе, и «теоремой о невозможности» - одним из законов нашего мира. По нему, по этому суровому закону, выходит, что демократия, как машина для принятия решений, столь же неосуществима, как нереализуема и другая красивая идея - Perpetuum mobile. Против неё выступает закон сохранения энергии, который нельзя отменить, пусть и на несколько минут, в порядке исключения, хотя бы даже по просьбе самых влиятельных лиц.

Древняя красивая традиция волеизъявления нации всё же сохранится, по-видимому, и в постдемократическом мире тоже, как сохраняются в нём монархии и монастыри. Обряды и традиции столь же важны для общества, как и технологии, быть может, даже больше. Лишь бы до сознания высших руководителей дошло, наконец, что мир и вправду становится иным, а стало быть, всерьёз полагаться на коллективный разум нации, проявляющийся в процедуре голосования, - это как молиться о ниспослании победы на выборах. Можно, но без гарантий.

 

Последствия      Всё, что изложено выше, поддаётся перепроверке. Курс social choice читают во всех университетах, в том числе, естественно, и в американских. Чем же тогда объяснить вердикт Федерального Верховного Суда, которым был создан прецедент первого в истории Америки постдемократического выбора высшего должностного лица? Мотивы американских юристов представляются понятными: главное - выиграть время и стабилизировать ситуацию, а затем можно будет без спешки усовершенствовать выборное законодательство и все технические процедуры, после чего ситуация вернётся «на круги своя».

Нет, не вернётся! Последствия паллиативного решения высшей судебной инстанции очень быстро выйдут из-под её контроля.

Дело ведь в чём? Люди в мантиях, взявшись решать математически содержательную задачу методами юриспруденции, не учли «проклятие размерности», присущее некоторым задачам с большим числом переменных. Это свойство некоторых, с виду обманчиво простых задач хорошо известно математикам, занимающимся проблемами оптимизации.

Положим, проигрывающая сторона решила «взять измором» побеждающую сторону, чтобы принудить её «поделиться» плодами своего успеха. Её линия защиты предельно ясна: надо загнать ситуацию выборов в условия, которым отвечает «проклятие размерности», т.е. выдвинуть требования пересчитать, перепроверить, сравнить и протестировать результаты народного волеизъявления по таким критериям, чтобы эти операции могли быть выполнены только за время, соизмеримое с периодом существования Вселенной. Измыслить подобных задач, оставаясь притом строго в рамках Конституции, можно ровно столько, сколько надо, т.е. неограниченное количество. Юридически доказать, что тактика является злонамеренной, никак невозможно, поскольку чисто формально она преследует цель гарантировать защиту прав избирателя. А всё то, что не запрещено, то разрешено и, стало быть, непременно будет использовано в политической практике.

Это «окно уязвимости» демократии появилось вместе с компьютером, точнее, теми сомнениями, которые вызывают выдаваемые им результаты. Не было компьютеров, не было и многообразных проблем ручного пересчёта бюллетеней, превративших в полный кошмар последние выборы. Положим, запретят судебные власти ручной пересчёт, юристы-лиходеи в контакте с молодцами-компьютерщиками придумают такую задачу машинного пересчёта, которая потребует как минимум миллион лет на свою реализацию, и всё равно-таки загонят ситуацию в состояние неразрешимости, которая описывается в теоремах Эрроу и Гёделя.

Так или иначе, но игнорирование запрета, налагаемого «теоремой о невозможности» на возможность принятия решения голосованием, оборачивается неожиданными, но глубоко закономерными проблемами, источниками которых является, как это ни парадоксально, сам прогресс и его олицетворение - компьютерные технологии.

 

Мир становится иным      Что же получается? Можно делать вид, что «теорема о невозможности» - это сухая, абстрактная теория, не имеющая практического значения для демократических выборов. Можно, но тогда очередные выборы превратятся в битву компьютерных экспертов сторон, участвующих в выборах, которые с помощью юристов заблокируют вынесение решения. Можно признать, что прав был старик Эрроу, но что тогда делать со «священной коровой» выборной демократии в Америке? Короче, коллизия.

Когда компьютер пришёл в шахматы, он вначале убил такую важную составляющую этой древнейшей интеллектуальной игры, как доигрывания партии на другой день. Глубокий просчёт вариантов на компьютере лишил доигрывание всякого спортивного смысла. Потом компьютер обыграл чемпиона мира по шахматам. Что изменилось в итоге? Пришло новое понимание роли человеческого разума. В шахматы люди, тем не менее, играть не перестали.

Когда компьютер пришёл в выборы, он, также как в шахматах, обрушил спортивную компоненту этой любимой игры миллионов. Играть в выборы люди, надо думать, от этого не перестанут. Но теперь многие поймут, что исход этой игры решает схватка хладнокровных профессионалов, а вовсе не задор миллионов любителей с хорошо промытыми мозгами.

Мир от этого понимания не станет лучше или умнее, просто он станет иным.

vedi@nm.ru