СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ ГИТЛЕР

(Путь фюрера : от либерализма - к антисемитизму)

 

Подборку из книги Вернера Мазера “Адольф Гитлер” подготовил Валерий Лебедев

 

«Сегодня мне трудно сказать, - пишет Гитлер в "Майн кампф", - когда слово "еврей" заставило меня впервые задуматься. В родительском доме я вообще не помню, чтобы при жизни отца произносилось это слово. Я думаю, что он счи­тал культурной отсталостью уже тот особый оттенок, с которым люди произносят это слово... В школе у меня тоже не было повода, чтобы изменить это унаследованное от отца мнение.

Правда, в реальном училище у нас был один еврейский мальчик, к которому мы все относились настороженно... но ни у меня, ни у других при этом не возникало никаких мыслей. Лишь в четырнадцать или пятнадцать лет я стал частенько слы­шать слово "еврей", чаще всего в разговорах на политические темы. При этом я чувствовал легкую неловкость и не мог изба­виться от неприятного чувства, которое всегда охватывало меня, когда я становился свидетелем межконфессиональных раздо­ров. По-другому я тогда эту проблему не воспринимал.

В Линце было очень мало евреев (Это утверждение Гитлера не подтверждается фактами.

В действительности из 329 учеников реального училища, в которое ходил Гитлер, было 15 детей иудей­ской веры. 299 учеников были, как и Гитлер, католиками, 14 ис­поведовали евангелическую веру и один православную. В классе 1 «Б», в котором Гитлер учился в 1902 г., состав учеников весной 1902 г. по конфессиональному признаку выглядел следующим образом: 28 католиков, 6 евреев, 5 протестантов.

Это сопоставление позволяет отметить два пункта, которые можно толковать принципиально по-разному: или Гитлер со­знательно давал неправильные данные, или говорил правду, утверждая, что антисемитизм среди учеников его школы не имел заметного распространения. Можно только предполагать, что если бы у него в школьные годы уже были определенные антисемитские настроения, то он особо отметил бы в «Майн кампф», что из 38 учеников его класса шестеро были евреями. - В.Мазер).

На протяжении столетий их внешность приблизилась к европейской и стала человече­ской. Я даже принимал их за немцев. Смысл предубеждений против них был мне не совсем ясен, потому что единственное отличие я видел лишь в другом вероисповедании. Я полагал, что их преследуют только за это, и различные негативные выска­зывания против евреев воспринимал неодобрительно и даже с негодованием...

С такими мыслями я приехал в Вену.

Переполненный впечатлениями в архитектурной сфере... я в первое время не замечал внутреннего расслоения населения в этом гигантском городе... Лишь когда постепенно возврати­лось спокойствие и первые впечатления начали складываться в образы, я более обстоятельно осмотрелся в своем новом мире и наткнулся на еврейский вопрос... Я все еще рассматривал евреев как конфессию и по соображениям веротерпимости не одобрял борьбы с ними на религиозной почве. Так, например, тон, задаваемый антисемитской венской прессой, казался мне недостойным культурного наследия великого народа. Меня угнетали воспоминания об определенных событиях средневе­ковья, повторения которых мне не хотелось. Поскольку все газеты, о которых идет речь, не считались ведущими... я видел в них скорее злую зависть как результат неправильного миро­воззрения».

Так излагает события Гитлер. И далее описывает эпизод, с которого началось его обращение в антисемитскую

веру:

“Гуляя однажды по центру города (Вены), я вдруг наткнулся на существо в длинном кафтане с черными пейсами». Кубицек ( в другой транскрипции - Кубичек - друг молодости Гитлера, с которым до 1908 года Гитлер даже жил в одной комнате - В.Л.) который старается подтвердить и дополнить описания друга сво­его детства, дает подробное описание и этого эпизода. Он расска­зывает, что Гитлер, изучая в Вене «еврейский вопрос», посещал даже синагогу и однажды выступил в полиции свидетелем про­тив задержанного еврея в кафтане и сапогах, из числа тех, что обычно торговали на улицах и площадях пуговицами, шнурками, подтяжками и другими подобными вещами. Он обвинялся в том. что занимался нищенством, и полиция якобы обнаружила в его карманах 3000 крон. Гитлер пишет, что после встречи с этим евреем, которую многие биографы расписывают, не жалея фан­тазии, он с особым усердием начал изучать всю доступную анти­семитскую литературу, чтобы получить максимум информации о евреях. Как пишет сам Гитлер, изложенные там сведения «по­казались мне такими невероятными, а выдвинутые обвинения настолько серьезными, что меня охватил страх: а правильно ли я поступаю? Я снова потерял покой и уверенность». Он утвер­ждает, что в это время уже перестал верить в чисто конфесси­ональное различие между немцами и евреями, хотя и не всегда понимал приводимые в антисемитской литературе аргументы, так как они все «исходили, к сожалению, из того, что читатель в принципе уже в определенной степени по крайней мере зна­ком с еврейским вопросом или даже хорошо разбирается в нем».

По мнению Вильфрида Дайма, речь здесь идет о публикаци­ях в журнале «Остара». Этот журнал издавался расовым фана­тиком Георгом Ланцем фон Либенфельсом с 1905 г. и зачастую содержал изображение свастики.

Задачи этого журнала, тираж которого якобы достигал вре­менами 100 тысяч экземпляров, были изложены в № 29 (осень 1908) со ссылками на основополагающие заявления, сделанные в № 3 (1906), 14 и 18 (1907): «"Остара" - это первый и единст­венный журнал, занимающийся изучением расовых вопросов и прав человека, который намерен претворить в реальную жизнь результаты расовой науки, чтобы путем планомерной расовой селекции и обеспечения прав человека защитить благородную героическую расу от уничтожения, которое несут с собой соци­алистические и феминистские подстрекатели». Комментарии излишни. Сказано достаточно красноречиво.

Идеологические понятия, аргументы и формулы, которыми Гитлер после сентября 1919г. начинает подкреплять свои взгля­ды по еврейскому вопросу, можно отыскать во множестве близ­ких друг другу по содержанию книгах, брошюрах, журналах » листовках «известных» авторов, которые формировали общественное мнение на германоязычных территориях еще до пер­вой мировой войны и особенно после ее окончания. В Линце Гитлер наряду с газетами «Флигенде блеттер» и «Алльдойчес тагблатт» читал пользовавшийся особой популярностью среди учеников реального училища календарь “Зюдмарк” (использо­вавшееся пангерманистами название Австрии. - Прим. перев.). который пропагандировал идеи Общества охраны границы «Зюдмарка» и формулировал основные принципы «сознательной германской» политики. Так, например, в 1904г., когда Гитлер переехал из Линца в Штайр, в этом издании содержались тре­бования «усиления германского самосознания», «осознания сущности нашего народного духа и предназначения, указанно­го провидением немецкому народу», «воспитания сильных на­родных натур» и «глубокого изучения истории как путеводной звезды для любых действий на благо великого объединенного немецкого народа». Лексика Гитлера частично позаимствована из формулировок календаря “Зюдмарк”.

Решающее значение для становления Гитлера как антисеми­та имели публикации австрийских пангерманистов, находив­шихся под влиянием Георга фон Шенерера, который, как и отец Гитлера, был родом из окрестностей Шпиталя и которого Гитлер боготворил еще в Линце. Еще до февраля 1908 г., когда антисемитски настроенный адвокат из Майнца Генрих Клас был единодушно избран лидером Всегерманского союза, Шенерер придал австрийскому пангерманистскому объединению антисемитское направление. Но и пангерманистам Германско­го рейха, о котором Гитлер мечтал еще в школьные времена, эти идеи не были чужды. Эрнст Хассе, бывший до февраля 1908 г. лидером пангерманистов, уже в 1897г. в своей книге «Всемир­ная политика Германии» констатировал, что «наше будущее построено на крови», и его очень удивляло, что «такой, казалось бы, простой факт в течение долгого времени оставался незаме­ченным». После того как Людвиг Шеман перевел на немецкий язык изданную в XIX веке книгу графа Гобино «Эссе о неравенстве человеческих рас», и после появления «Основ XIX века» Хьюстона Стюарта Чемберлена» во Всегерманском союзе сразу же объявились поборники расовой теории. Место господство­вавшей до этого либеральной идеи равенства всех существ, имеющих человеческий облик, заняла теория «значения расово­го состава нации». Приверженец Шенерера Гитлер и в Линце, и в Штайре, и в Вене пристально следил за развитием событий во Всегерманском союзе и истолковывал все это на свой лад. Когда в феврале 1919 г., за полгода до того, как Гитлер в Мюнхене написал свое «исследование» по еврейскому вопросу, Всегерманский союз на своем съезде в Бамберге проповедовал биологический антисемитизм, Гитлер знал его программу и аргументы уже более десяти лет. Сформулированное в пункте 5 программы пангерманистов от 1919 г. положение о «борьбе с разлагающим еврейским влияни­ем как расовой задаче, не имеющей ничего общего с вопросами веры», находит свое отражение и в «исследовании» Гитлера 1919 г.

Спустя пять лет после написания этого исследования Гитлер, говоря о евреях, использует в «Майн кампф» формулировки, понятия и образы, с которыми он еще не был знаком в 1919 г. Новыми, например, являются такие выражения, как «паразит», «международный паразит», «бацилла», «бациллоноситель», «вам­пир», «разлагающий грибок человечества», а также утверждение, что «Земля, как и миллионы лет тому назад, будет нестись в эфире без людей, если еврей одержит победу над народами этого мира». Хотя Гитлер уже в Линце познакомился с запасом поня­тий того круга духовного общения, откуда происходят эти образы, он до 1921 г. охотнее пользуется формулировками и програм­мными концепциями пангерманистов. Опыт общения со «свободолюбивыми идеями», понимание которых доставляло ему труд­ности в Линце, Штайре и, пожалуй, даже в Вене, оставил на нем свой отпечаток на длительное время. После 1921 г. он устраняет это препятствие. Когда благодаря его усилиям партия насчиты­вает 28% чиновников и служащих (частично с высшим образо­ванием), 20% торговцев и владельцев магазинов и 7% других представителей умственного труда, он уже не может себе позво­лить «чего-то не понимать». Таким образом, в «Майн кампф» уже появляются в качестве родоначальников идей «ученик» Дарвина Эрнст Геккель и его последователь Вильгельм Бельше, не названные, правда, по имени. В 1921 г. Гитлер познакомился со вторым изданием вышедшей впервые в 1899 г. книги Бёльше «От бациллы до обезьяночеловека», в котором автор дает картину «неприкрытой борьбы за выживание зоологической особи человека против низшей формы органической жизни» («Выражение "бацилла"... я употребляю как самый удобный эвфемизм, - поясняет Бёльше. - Оно лучше всего передает угрожающее содержание, которое я имею в виду»).

Бельше npopoчит человеку XX века «последний и решительный бой» против «третьего рейха» бацилл и заявляет, что человек, лишь в XIX веке завоевавший «господство на земле», «по всей вероятности, оста­нется победителем и в этом бою». Мысль о том, что бациллы угрожает человеку, который всего несколько десятилетий назад вовсе не знал своего «самого страшного врага», Гитлер своеобраз­но включил в свое «мировоззрение» и с тех пор больше не го­ворил о евреях как о людях. «Обнаружение еврейского вируса. стало одной из величайших революций, совершенных в мире, - пишет Гитлер. - Борьба, которую мы ведем, имеет ту же самую природу, что и борьба, которую в прошлом веке вели Пастер и Кох. Как много болезней вызываются еврейским вирусом... Мы вновь обретем здоровье лишь тогда, когда устраним евреев». В книге «Майн кампф», название которой, возможно, возникло вследствие изучения трудов Бёльше, говорится: «Еврей всегда был паразитом на теле других народов... Его способ распростра­нения... типичен для всех паразитов. Он постоянно ищет новую питательную почву для своей расы... остается паразитом, кото­рый, подобно вредной бацилле, усиленно размножается, как только найдет подходящую питательную почву для этого. Послед­ствия его жизнедеятельности также схожи с паразитами: там, где он появляется, рано или поздно погибает народ-хозяин». Следст­вием изучения Бёльше стали не только взгляды и формулировки Гитлера по еврейскому вопросу и ужасающие меры, которые предпринимались против евреев, которых в конце концов унич­тожали, подобно вредным насекомым, средством для борьбы с вредителями «Циклон Б», но и личный страх Гитлера перед грязью, перед заразными болезнями и его прямо-таки болезненная мания постоянно мыть и без того чистые руки2.

Подобная оценка евреев не дает Гитлеру повода считать себя убийцей бессчетного количества людей. Наоборот, он считает себя посланным провидением спасителем человечества3.

(2 Ожесточенную полемику дилетанта в естественных науках Бёльше с признан­ными авторитетами и с «умниками из числа институтских профессоров» Гитлер до конца своей жизни считал совершенно уместной.)

(3 В 1924 г. Гитлер писал: «Я верю сегодня в то, что действую по воле всемогу­щего Творца. Борясь с евреями, я борюсь за дело Господа».)

В рамках своих исторических представлений Гитлер, как и его бывший учитель Александр фон Мюллер, отводит евреям роль разлагающего фермента и исповедует биологический антисемитизм, реализацию которого он возводит в ранг беспощадной борьбы за существование. «Неужели, - заявил он 1 декабря 1941 г., - природа создала его (еврея. - Прим. автора) от только для того, чтобы он своим разлагающим влиянием приводил другие народы в движение? Если это так, тогда апостол Павел и Троцкий достойны наивысшего уважения, поскольку они внесли самый большой вклад в это дело. Своими действи­ями они вызывают к жизни защитные реакции. Защита следует за их делами, как бацилла за телом, которое будет ею побеждено». По его убеждению, еврейство является «смертельным врагом любого света», «отравляет кровь других народов», «высасывает из них жизнь», обманывает, вводит в заблуждение, угнетает, отвлекает их от необходимой борьбы за существование и стремится к «победе демократии», которую оно использует как средство разрушения наций. Гитлер сам достаточно подробно объясняет, каким образом пришел к такому примитивному и искаженному пониманию, которое он называет победой разума над чувством. Стоит почитать его рассуждения.

Евреи для него подлежат полному уничтожению, русские в соответветствии с извращенной идеологией времен второй мировой вой­ны - «собаки» и «свиньи» или, в лучшем случае «недочеловеки», заслуживающие сострадания, так как (по Мольтке) гуманизмом является прекращение страданий врага путем его быстрого убийства.

Как удалось установить автору в 1971 г., в Хадамаре убивали и немецких солдат, ранения которых не оставляли надежд на возвращение в строй: летчики пикирующих бомбардировщиков, у которых возникли нарушения в психической сфере, и другие военнослужащие, потерявшие, к примеру, обе руки или ноги.

( Гитлер заявил: «Движение... выполнило историческую задачу, и нынешним всезнайкам можно сказать только одно: вы все не читали Клаузевица, а если " читали, то не поняли, как можно применить его к современности. Клаузевиц пишет, что после героической гибели всегда остается возможность возрождения. Лишь трусы сдаются сами, и это действует как медленный яд. И люди все больше осознают, что в случае необходимости всегда лучше принять ужасный конец, чем выносить ужас без конца».)

Почти единогласно высказываемое мнение, что сдерживающие факторы у Гитлера совершенно отмерли, исходит из недоказанных предпосылок. Можно поспорить, способен ли был Гитлер собственными руками убить кого-нибудь, чего он как само собой разумеющегося требовал от других. Даже в «период борьбы», когда ему постоянно приходилось участво­вать в стычках в различных залах и когда он демонстративно носил с собой кожаную плетку, он лично не участвовал в драках. Лишь однажды, 9 августа 1921 г., он ударил политического про­тивника. Он ни разу не присутствовал при убийстве или казни, если не считать его пребывания на фронте с 1914 по 1918г.

После того как некоторые из его соратников 9 ноября 1923 г. были убиты в Мюнхене, он боролся с желанием покончить с собой и страдал неврозом, который мучил его в течение многих лет и вновь возобновился после сталинградской катастрофы.

Эрнст Рем, который отлично знал Гитлера еще с 1919 г., не случайно требовал в 1934 г., чтобы фюрер лично пришел и рас­стрелял его, после того как он не только открыто проигнориро­вал настойчивые и публичные предупреждения Гитлера, но и ответил на них неудачной попыткой государственного переворо­та2. Хотя Гитлер уже в середине января 1934 г. более чем детально был проинформирован о действиях3 и намерениях Рема, а уже с началом акции против Рема и его последователей, разверну­той по настоянию Геринга и Геббельса, отлично знал, что его старый соратник уже «назначил» послов за границей, снабдил их деньгами и наделил полномочиями', однако он отказался, к недоумению Гесса, Геринга и Геббельса, лично застрелить Рема. Заявление Бломберга от 1 июля 1934 г., что «фюрер с солдатской решимостью и образцовым мужеством лично разгромил преда­телей и бунтовщиков», могло обмануть только непосвященных, которым Гитлер, Геббельс и Геринг пытались из пропагандис­тских соображений навязать свою точку зрения.

То, что ремовский путч является всего лишь выдумкой национал-социалистов, - это легенда. 28 июня 1934 г. в различных частях рейха, например в Аннаберге, Шайбенберге, Шварценберге и Ауэ, были подняты в ружье военные части, а тысячи эсэсовцев ждали приказа выступить против СА. В Мюнхене отряды СА стояли с оружием на Кенигс-плац, в Кемнице они 30 июня вышли маршем «на маневры» с полной выкладкой и с полевыми кухнями. В одном только округе Ханау полиция изъяла у штурмовиков 4 грузовика винтовок, пистолетов, карабинов, пулеметов и боеприпасов.

Рем 15 января 1934 г. направил 6-страничное циркулярное письмо с различными конкретными указаниями в приказном тоне баварскому премьер-министру, в министерства внутренних дел и юстиции, начальнику поли­тической полиции, гауляйтеру Баварии и даже самому Генриху Гиммлеру, где заявлял, что начальникам подразделений СА в будущем отводится роль контрольной и надзирающей инстанции наряду с правительством рейха, поскольку все партии и «любая общественная оппозиция» устранены. В багаже берлинского руководителя СА Карла Эрнста, например, которого вместе с молодой женой сняли 29 июня 1934 г. в Бремене с парохода, на котором он собирался отплыть в Тенерифу, было обнаружено 40 тысяч марок и письменные полномочия Эрнста Рема на занятие поста посла контролируемого Ремом прави­тельства во Франции.

Общеизвестно, насколько трудно было во время восточной кампании убедить Гитлера посетить командные пункты даже групп армий, хотя убитых и раненых там можно было увидеть лишь в исключительных случаях. От посещения передовых по­зиций его, вероятно, удерживало опасение, что при столкнове­нии с действительностью рухнет его вера в победу, хотя в душе он уже в 1941-42 гг. утратил иллюзии на этот счет. Страха за свою собственную жизнь он не испытывал. Его ссылки на то, что фронтовые офицеры и командующие армиями, будучи у него в гостях, подробно информировали его обо всем и, следо­вательно, не было необходимости бывать на передовой, служи­ли лишь отговоркой. Многие военные и люди из его непосред­ственного окружения были твердо убеждены, что он избегал посещения фронтов лишь потому, что не мог выносить вида убитых и раненых, хотя не испытывал никакой привязанности к солдатам, рассматривал их как инструмент и подсчитывал потери обычно по количеству “списанных винтовок”, подбитых танков или самолетов.

После покушения на Гитлера 20 июля 1944г. его охватили злость и чувство мести и он потребовал, чтобы участников не­удавшегося заговора подвесили «на крюках, как скот на бойне». Он приказал превратить казни в унизительные мучения и за­снять их на пленку, что было его окружением воспринято как намерение время от времени показывать этот фильм сомнева­ющимся или противникам, чтобы заставить их под страхом смерти отказаться от каких-либо действий, направленных против него. То, что он впоследствии сам посмотрел этот фильм, удивило их, тем более что они знали, что он не мог даже смотреть на раз­рушенные города. «Вы можете поверить мне, - спрашивал он сопровождавшего его врача Брандта в марте 1945 г., - что мне не хватает силы воображения, чтобы представить себе, как все это выглядит?» Мнение, что Гитлер, который без колебаний утверждал смертные приговоры и росчерком пера отменял при­говоры суда, связанные с лишением свободы, настаивая на смертной казни, сам был вполне в состоянии сделать то, что приказывал другим, опирается на предположение, что он из-за невероятной физической и психической перегрузки должен был экономить силы и только поэтому избегал подобных ситуаций. Документально подтвержденные факты убедительно опровер­гают этот тезис. Тот факт, что он даже своей поварихе не смог сказать в лицо, что увольняет ее, когда выяснилось, что она еврейка, позволяет, кроме того, предположить, что он даже при убийствах евреев мог проявлять бесчеловечность только до тех пор, пока не глядел им в глаза. С Гретль Слезак он даже завязал роман, хотя знал, что ее бабушка была еврейкой. Гитлер посту­пал вопреки своему чувству, потому что был убежден, что его знания и представления содержат истинный ключ к истории и реальности.

Пока­зательным в ряду многочисленных сомнительных свидетельств психологов и психиатров является вывод Александра Митчерлиха, который утверждает, что в период с 1912 по 1914 г. Гитлер страдал «манией преследования», которая в значительной сте­пени определяла его решения и образ действий вплоть до самой смерти. Он предполагает, что эта «мания» стала следствием описанной Гитлером в «Майн кампф» встречи с евреем в длин­ном кафтане. Митчерлих и его последователи так и не поняли. что рассказ Гитлера был не более чем литературным пропаган­дистским описанием превращения молодого человека, воспитанного в буржуазно-космополитическом духе, в фанатичного антисемита. Болезненные формы это приобрело лишь спустя десятки лет. В период с 1909 по 1913 г. Гитлер часто общался с евреями. Одному из них он поручал продавать свои картины и делился с ним выручкой. Почти ежедневно он вместе с Кубицеком посещал Венскую придворную оперу, хотя ее директором в то время был дирижер филармонического оркестра и композитор еврей Густав Малер ( в октябре 1907 г. Малер переехал в Нью-Йорк).

Подобно Митчерлиху, Алан Буллок тоже придавал чрезмерно большое значение рассказу Гитлера, повторенному Кубицеком. Ему представлялись роковыми упомянутый в опи­сании Гитлера еврей в кафтане и изложенная в «Майн кампф» версия о первом столкновении с проституцией как чисто еврей­ским занятием и средством разрушения арийской расы. Анало­гичные выводы делали также Уильям Ширер, Ганс Бернд Гизевиус и Макс Домарус. Гизевиус, озаглавивший даже один из разделов биографии Гитлера «Еврей в кафтане», делает из этого рассказа Гитлера следующий вывод: «Мы должны придавать этой судьбоносной встрече совершенно противоположный смысл. Гитлер уже давно ищет козла отпущения. Кто-то ведь должен быть, в конце концов, виноват в его теперешнем незавидном положении и грядущей беде, причем это должно быть не учреж­дение, не роковое стечение обстоятельств, не ложное учение, не недостаток знаний, не идея и не чей-то личный промах. Нет, это должен быть человек из плоти и крови». Такое толкование, вытекающее главным образом из версии Гитлера, изложенной им в «Майн кампф», что он бедствовал в Вене после 1908 г., так же мало соответствует реальным фактам, как и широко распро­страненная теория Ольдена, Буллока и Ширера, что Гитлер стал антисемитом вследствие приписываемой ему зависти, возникшей на сексуальной почве.

Предположение Перси Эрнста Шрамма, что антисемитизм Гитлера берет свое начало из «ран­них юношеских впечатлений», получает «естественное» развитие за годы, проведенные в Вене, и неизбежно усиливается в «период борьбы», также в значительной степени основывается на «Майн кампф» Гитлера, где описания во многих случаях явно противоречат фактам. Утверждения, восходящие к Гансу Фран­ку и сформулированные Францем Етцингером, о том, что Гитлер, возможно, сам был евреем и поэтому с такой звериной жестокостью ополчился на них, являются не более чем фантазией (Вернер Мазер посявящает дексятки страниц выяснению родословной Гитлера и не находит ни одного факта в пользу того, что в обозримом прошлом у Гитлера могли бы быть в роду евреи - В.Л.). Попытка американского историка Рудольфа Биниона объяснить антисемитизм Гитлера тем, что Клара Гитлер умерла после операции, в ходе которой ей давали «наркотический газ», а сам Гитлер во время первой мировой войны вследствие тяже­лого отравления газом под Ла-Монтенем оказался в лазарете в Пруссии, где и пережил революцию, также является надуманной и не заслуживает дальнейшего рассмотрения.

Поскольку жизнь Гитлера до начала первой мировой войны была достаточно обеспеченной, то не выдерживает критики и другая широко распространенная теория, что он стал .антисе­митом, потому что потерпел в юношеском возрасте фиаско и для самоутверждения нуждался в «козле отпущения». За исклю­чением ранней потери родителей, в его жизни не было факто­ров, которые могли бы сыграть отрицательную роль. Гитлер, который хотел стать художником и архитектором и вовсе не собирался вести нормальный «буржуазный» образ жизни, был талантлив, целеустремлен и жизнерадостен, хотя ему и не уда­лось с наскока поступить на учебу в Вене, как, впрочем, и будущему директору Академии изобразительных искусств. Кро­ме того, он располагал немалыми деньгами и мог вести безза­ботную жизнь. Утверждение, что в 1918 г. в послевоенной Гер­мании он мог сделать себе карьеру, только будучи ярым проповедником антисемитизма, исходит из предположения, что ан­тисемитизм служил ему всего лишь средством для достижения цели, что также неверно.

Неоднократные высказывания Гитле­ра, что он выполняет «волю Творца, борясь с евреями», выражают его глубокие убеждения. Этому не противоречит и то, что он наедине с самим собой сомневался в своем «предназначе­нии» и в своей теории, о чем свидетельствует Генрих Хайм как человек, которому доводилось слушать самые сокровенные слова Гитлера и который с ведома Мартина Бормана тайком записы­вал их. По словам Хайма, Гитлер в 1941 г., находясь на вершине власти и своих военных успехов, в кругу особо доверенных людей сомневался, что его политика, проводимая в отношении евреев, является правильной в историческом аспекте. Неопуб­ликованные высказывания Гитлера по этому вопросу не представляют особого значения по сравнению со всей совокупнос­тью исторических фактов. Образ Гитлера предстает в еще более ужасном свете, если учесть, что его порой мучила мысль, что он своей антиеврейской политикой действовал вопреки «духу ис­тории» и, таким образом, был неизбежно обречен на крах. Свои сомнения сам Гитлер высказывал в таких словах: «Не заслуживает ли этот народ, вечно живущий на земле, награды в виде самой земли? Имеем ли мы объективное право на борьбу за самосохранение, или оно лишь субъективно существует в нас?»

Яко­бы высказанное в этой же ситуации опасение, что будущие по­коления, возможно, не поймут его антиеврейской политики2, потому что они уже не будут знать, кто такие евреи, тоже может быть истолковано в этом смысле. Оно скорее демонстрирует убежденность Гитлера и его решимость оставить после себя рейх, свободный от евреев. (Рихард Корхер, которому Гиммлер в 1942 г. поручил собрать статистические данные об «окончательном решении еврейского вопроса в Европе», сообщил 31 марта 1943 г., что количество евреев в Европе с 1933 по март 1943 г. «сократи­лось примерно на 3,1 миллиона человек».) При этом Гитлер думает о том, какой памят­ник воздвигнут ему в немецкой истории. Можно считать абсо­лютно доказанным, что Гитлер никогда всерьез не допускал, что заблуждается в этом отношении. В своем завещании, где он изложил мысли, занимавшие его вплоть до самоубийства, он призывал своих последователей: «Прежде всего я требую от руководства нации самым тщательным образом соблюдать расо­вые законы и оказывать безжалостное сопротивление отравителю всех народов мира, международному еврейству». В после­дние часы своей жизни он все же скорректировал свое представление о народах Востока, но не изменил отношения к евреям.

«Если я на основании данного мне Богом разума изменяю свою жизнь, - заявил он 13 декабря 1941 г., - то могу ошибать­ся, но никогда не лгу».

Все почерпнутые Гитлером из книг мысли, которые он счи­тал объективными и пригодными к реализации, он старался , претворить в жизнь и втиснуть действительность в прокрустово ложе своего духовного мира, искаженного жизненными обстоятельствами. Придерживаясь в техническом и естественнонауч­ном плане оптимистических взглядов, которые ясно свидетель­ствовали о влиянии духовных и научных достижений XIX века, он вряд ли сомневался в возможности реализации своих целей. Он придавал новый смысл традиционным понятиям и взглядам, формулировал новый смысл и основу жизни, представлял соб­ственные воззрения как богоугодные, а самого себя как инст­румент провидения, начал войну (слишком рано), истребил множество евреев как вредных насекомых, лишал свободы, кастрировал и стерилизовал множество мужчин и женщин, уби­вал больных, боролся с церковью, заставил юстицию слепо пови­новаться себе, регламентировал общественное мнение, искус­ство и архитектуру, манипулировал массами и способствовал упадку буржуазной морали. Хотя он совершил целый ряд грубых ошибок, ложно оценивал объективную реальность и привел мир к конфронтации, ему удалось добиться многих удивительных успехов. Особые личные, национальные и международные об­стоятельства, необычайная притягательная сила Гитлера, его невероятно сильная воля, способность удерживать власть, дезинформировать мировую общественность, подчинять себе людей, наполнять их надеждами и гордостью, обещать им новый при­влекательный мир и в действительности давать им много поло­жительного, изображать собой воплощение народной воли, сформированной им же самим или от его имени в течение многих лет перевешивали разум и чувство реальности. |

Здесь напрашивается вопрос, сколько языков понимал Гит­лер и что он мог прочесть на иностранных языках. Француз­ским языком он занимался в течение 5 лет по 5 часов в неделю в реальных училищах Линца и Штайра. В июле 1904 г. перед переводом в четвертый класс и переездом в Штайр, где фран­цузский язык в тамошнем училище преподавал профессор Кениг, ему в возрасте 15 лет пришлось выдержать переэкзаменов­ку по этому предмету, что говорит о том, что французский язык не принадлежал к его любимым предметам, о чем он и пишет в «Майн кампф». То, что учитель Грегор Гольдбахер прямо указывает на этот факт в своих воспоминаниях от 29 января 1941 г., позволяет предположить, что знания французского язы­ка у Гитлера в период учебы были вовсе не такими уж безна­дежными. В противном случае Гольдбахер в 1941 г. предпочел бы опустить этот момент. Август Кубицек вспоминал: «Фран­цузский был... единственным иностранным языком, который Адольф Гитлер когда-либо учил, точнее сказать, вынужден был учить (в младших классах)». То, что молодой Гитлер позднее в какой-то степени владел французским, подтверждается данны­ми многих его знакомых до 1918 г. Сдававший Гитлеру комнату в Мюнхене Йозеф Попп, который до 1914г. жил и работал в Париже и владел французским языком, имел достаточно воз­можностей, чтобы оценить знания 24-летнего Гитлера во фран­цузском. Однополчанин Гитлера Ганс Менд, который, как и Райнхольд Ханиш, распространял отрицательные слухи о Гитле­ре, рассказывал одному из своих знакомых, что Гитлер во время войны даже в моменты острой опасности умело и уверенно использовал знания французского языка, которые он за четыре года, проведенные на Западном фронте во Франции, сумел усовершенствовать, выполняя обязанности посыльного в штабе и общаясь с местным населением. Гитлер, без сомнения, прочел некоторые книги и статьи, выпущенные до 1914г. на француз­ском языке, что подтверждается путем сопоставления дат этих публикаций и высказываний Гитлера либо об авторах, либо о поднимаемых ими проблемах.

Судя по учебным программам и дневникам, Гитлер не учил английский язык ни в Линце, ни в Штайре. Однако по некото­рым данным он уже к 1913 г. владел английским «для домаш­него употребления». Где и когда он выучил этот язык, устано­вить не удалось. Живший в Америке и говоривший по-английски Йозеф Попп-младший спустя 53 года на удивление поло­жительно оценивал знание Гитлером английского языка. По просьбе Гитлера он в 1913-1914 гг. часто приносил ему англий­ские книги и другие публикации из мюнхенских архивов и библиотек. Английский племянник Гитлера Патрик, правда, утверждал 5 августа 1931 г. в газете «Пари суар», что Гитлер сам сказал ему летом 1930 г., будто знает по-английски «только 4 сло­ва - good morning и good night» (доброе утро и добрый вечер), но это, разумеется, не так. Высказывания Гитлера (например, в главе 11 «Майн кампф») об организации масс, на что, как известно, оказала большое влияние изданная в 1920 г. в Кембридже книга Макдугалла «Групповое мнение», указывают на то, что ему были известны основные положения этой книги, которая не была переведена на немецкий язык. Журналист Карл Виганд, писавший для американских газет и бравший в январе 1930 г. интервью по вопросам пунктов программы НСДАП, имевших антисемитскую направленность, в номере «Нью-Йорк Америкэн» от 5 января 1930 г. приводит ответы Гитлера, кото­рые тот давал на английском языке. Безусловно доказанным можно считать тот факт, что Гитлер позднее (будучи уже фю­рером и рейхсканцлером) охотно смотрел английские и американские кинофильмы и читал в оригинале английские, амери­канские и французские газеты.

То, что Гитлер порой довольно пространно говорил о духе и структуре английского, французского и итальянского языков. Так, например, 7 марта 1942 г. он, в соответствии с записями Хайма, сравнивал немецкий язык как с английским, так и с итальянским и пришел к выводу, что английскому языку не хватает способности вы­ражать мысли, выходящие за рамки общепризнанных фактов и представлений', в то время как итальянский, будучи «языком музыкантов, звучит прекрасно с фонетической точки зрения», но в переводе представляет собой «ничего не говорящую чепуху”. Гитлер, впрочем, очень положительно оценивал английский язык, потому что он самый простой и ясный в выражениях и самый “мужской по звучанию”.

Некоторые соратники, знавшие Гитлера до 1924г., утверж­дают, что он еще до написания «Майн кампф» занимался иди­шем и ивритом. Документальных доказательств этому не суще­ствует. Беседы Гитлера с Дитрихом Эккартом, описанные им в книге «Большевизм от Моисея до Ленина. Диалоги с Адольфом Гитлером», свидетельствуют, однако, что Гитлер приводил в подтверждение «правильности» своего антисемитского миро­воззрения не только исторические или псевдоисторические, но и филологические «доказательства». В этих «диалогах», которые помимо всего прочего свидетельствуют об очень хорошем зна­нии Гитлером Библии, он приводит имена известных еврейских исторических личностей в их древнееврейской форме, чем он потом с удовольствием занимался и в своих «застольных беседах». Так, например, в беседе с Эккартом он сказал об апостоле Павле, что тот был «кандидатом в раввины», что его на самом деле звали Шаулем, затем он стал называться по-латински Саулом или Савлом, а «впоследствии стал Павлом», что «застав­ляет задуматься». Ему чудилась в этом еврейская хитрость, и это, по его мнению, доказывало свойство еврейской натуры. О том, что Павел был евреем, «иудеем из Тарса», он и сам признавал, называя себя «иудеем из иудеев, по закону фарисеем» (Филон, 3,5). То, что он был кандидатом в раввины, учеником («у ног») раввина Гамалиэля I, Гитлер, очевидно, почерпнул из Деяний Апостолов, которые не могут рассматриваться как надежный исторический источник, хотя не может быть спора о том, что Павел учился в раввинской семинарии в Иерусалиме, где жила его замужняя сестра.

Ссылка Гитлера на «кандидата в раввины Шауля» характер­на не только для его способа аргументации, направленного на достижение эффекта, но и для его ассоциаций. Родители Павла были членами еврейской общине в Тарсе, где семья имела граж­данство как Тарса, так и Рима, благодаря чему была защищена от унижений и в любое время имела право направить жалобу императору. «Возможность получения римского гражданства, появившаяся со времен Августа, значила в то время очень многое и существенно отличала молодого человека (Павла. - Прим. автора) от бедных галилейцев, стоявших во главе первообщины». Уже эти рассуждения Гитлера, нашедшего связь между тем фактом, что еще не обращенный в веру «Шауль жестоко пре­следовал едва зародившуюся христианскую общину», и сменой имени на Павла, демонстрируют, каким образом он произволь­но изменял документально подтвержденные исторические фак­ты с помощью некоторых знаний языка и истолковывал их на свой лад, если они не вписывались в рамки его представлений. То, что Гитлер в дискуссиях порой не только использовал еврей­ские слова (например, в диспуте с Эккартом употреблял слово «pea» в значении «близкий», «соплеменник»), но и этимологиче­ски интерпретировал их, не может служить доказательством, что он самостоятельно занимался еврейской этимологией. Недву­смысленная ссылка Эккарта на то, что Гитлер почерпнул эти знания из основанного им в конце 1918 г. антисемитского жур­нала «Ауф гут дойч», носившего красноречивый подзаголовок «Еженедельник за порядок и право», может быть безусловно принята как исчерпывающее объяснение. Для художника Гит­лера, который мыслил исключительно образами и обладал по­разительной памятью, не составляло особого труда выучить в относительно короткие сроки достаточный запас еврейских слов (и букв), которые могли в дальнейшем оказать ему помощь.

То, что Гитлер в период с 1919 по 1924г. не мог самостоя­тельно понять из иностранных публикаций, ему могли разъяс­нить его владеющие иностранными языками и опытные друзья Герман Эссер, Дитрих Эккарт и Эрвин фон Шойбнер-Рихтер'. Герман Эссер, единственный из них, кому удалось пережить 1923 г., подтверждал спустя двадцать пять лет после своей пер­вой встречи с Гитлером, что это в действительности так и было. Иностранные слова Гитлер употреблял охотно и всегда пра­вильно, хотя и не всегда грамотно писал их. По данным Генриха Хайма, 7 марта 1942 г. в одной из «застольных бесед» в «Вольфе -шанце» он заявил, что «мы должны радоваться», что благодаря иностранным словам «располагаем богатыми средствами выражения оттенков», и должны быть благодарны, что «иностранные слова, ставшие для нас понятиями, добавляют новые краски в речь». «Представьте себе, - говорил он, - что мы начнем ис­коренять иностранные слова. Где та граница, где нужно сделать остановку? Я уж не говорю об опасности ошибок относительно корней слов... Если вместе с понятием из иностранного языка позаимствовано слово, укоренившееся у нас, и если оно звучит хорошо, то это можно только приветствовать как средство обогащения нашего языка». Чтобы избавить людей от трудностей при написании иностранных слов, которые он и сам испыты­вал, Гитлер требовал, чтобы их написание совпадало с произно­шением, чтобы каждый мог их правильно произнести.

То, что Гитлер хранил свои знания языков буквально «в тайне», объяснялось его мнением, что великие личности, де­монстрируя свои несовершенные способности и знания, теряют авторитет и значимость. Своей секретарше Кристе Шредер он доверительно сказал, что может понимать не слишком быструю английскую и французскую речь. Время, пока делался перевод на перегово­рах, он использовал для того, чтобы обдумать и сформулировать ответ, так как в общих чертах уже понял, что сказал его собе­седник (английский или французский). Он придавал большое значение умению политика не только молниеносно принимать решения, но и точно формулировать их, хотя при этом порой отходил от темы и затрагивал второстепенные вопросы и про­блемы. Андреас Хильгрубер, работая над документальной кни­гой «Государственные деятели и дипломаты в гостях у Гитлера», пришел к следующему выводу: «Гитлер обладал искусством употреблять слова, скрывавшие его намерения и изображавшие вещи в таком свете, который отвечал его тактическим целям в данной беседе». Нет необходимости еще раз подчеркивать и доказывать, что его знаний французского и английского язы­ков было для этого недостаточно.

С пунктуацией и орфографией у Гитлера дело обстояло так же, как и у большинства художников. Его отношение к право­писанию и в годы занятий живописью, и позже отличалось небрежностью, легкомысленностью и непоследовательностью. Слова, которые он в молодости писал правильно, если нужно было произвести хорошее впечатление или вызвать положи­тельную реакцию, он нередко писал с ошибками, когда не ста­вил перед собой такую цель.

P.S. Да, Гитлер оказался незаурядной личностью. Он был очень неплохим художником. Его городские пейзажи-акварели почти что превосходны и в свое время (венский период его жизни) отлично продавались. У меня есть хорошие цветные репродукции , но не в Москве, и как-нибудь я их воспроизведу. Да он и портретист неплохой - см. его автопортрет.

Обладал великолепным музыкальным слухом. Любил Рихарда Вагнера и свободно напевал или насвистывал сложные темы из “Тангейзера”... Имел уникальную память. Был очень привлекателен для многих женщин - не тогда, когда стал фюрером и безмерно увеличил свою мужскую силу за счет сексуального ореола власти, а еще тогда, когда был ефрейтором в 1916 году. Разговоры о его половой неполноценности, монорхизме (одно яичко) - это басни. Имел ребенка (он и сейчас вроде бы жив), от француженки Шарлотты Лобжуа, родившей в 1918 году сына Жана Мари Лоре.

И - все пошло насмарку только из-за одного: совершенно ложной расистской идеологии, которой он принес в жертву жизни десятков миллионов людей. Своей возлюбленной Евы Браун. И - свою собственную.

Валерий Лебедев