ЭТО СТАРОЕ СЛОВО - СВОБОДА

290 лет назад в немецком городке Торгау состоялась одна из встреч немецкого философа и математика Готфрида Вильгельма Лейбница и императора России Петра Великого. Лейбниц, один из идеологов Просвещения, искренне верил в возможность улучшения мира с помощью науки и " великого государя", который принял бы к сердцу дело просвещения. "Наукам суждено кругом обойти земной шар и проникнуть в древнюю Скифию. Петр избран провидением для этого великого дела", - писал он своему венценосному корреспонденту. С этой целью он и встречался с Петром, обговаривая проекты государственного управления и образования в России. Обсуждался, в частности, проект создания высшего научного учреждения и привилегированной коллегии для введения просвещения в России.

Запись разговора ( довольно бестолковая, надо сказать) в Торгау сохранилась. Но даже из этого некачественного конспекта ясно, о чем говорили два великих человека. Обсуждались два животрепещущих вопроса: как России быстрее интегрироваться в Европу без ущерба для ее величия и самобытности и как обстоят дела с политическими свободами в России. Лейбниц упрекал Петра в том, что все изменения в России основаны на его, Петра, самовластии и что он ничего еще не сделал для внутренней свободы своих подданых. Государь же объяснял, что с политическими свободами он разберется с помощью разных установлений, которые поменяют уклад жизни, а следовательно, и привычки, и нравы. Уповал он в этом деле не только на просвещение, но и на промышленность. Установления в промышленности произрастят свободу, но и тут нужна твердая рука и крутые перемены. Такой уж у нас народ, твердый и непреклонный, уверял он философа, и для него "одни крутые перемены действительны".

Лейбниц же нудил в том смысле, что крутые превращения не прочны и что, не начав перемен во нравах народных, нельзя говорить о свободах. "В чем состоит их (народов) свобода? В том, чтобы делать то, что они хотят? Но если они ничего не хотят по своим страстям, кто у них свободен? Не они, а их страсти, они в рабстве. Будьте уверены, государь, что нет другой свободы, кроме разума без страстей, все другие виды свободы суть ее призраки". Оставьте созреть постепенно вашему народу, призывал Лейбниц. "Ты меня приводишь в молчание, но не убеждаешь, - ответил Петр Великий. - В знак дружбы прошу никому сего разговора не пересказывать".

Почти три века спустя два других выдающихся человека тоже толковали о свободе. Василий Розанов спрашивал Владимира Соловьева: " Да зачем вам свобода? Свобода нужна содержанию, чтобы развиваться, но какая же и зачем свобода бессодержательному? А ведь русское общество бессодержательно. Русский человек не бессодержателен, но русское общество бессодержательно".

И правда. Созрели ли мы для свободы, о которой толкуем беспрестанно? Зачем нам свобода, если мы не умеем говорить друг с другом, слушать, понимать? Если не способны к связующим компромиссам даже перед лицом реальной угрозы тоталитаризма? Скандал с НТВ обнажил всю убогость и младенческую незрелость нашего понимания свободы. Нужны ли независимый телеканал и пресса, оппонирующие правящему режиму? Все здравомыслящие люди убеждены - да, нужны. Советским агитпросом наелись досыта и всякое свободное слово ценить научились. Кроются ли за атакой на НТВ политические мотивы? И это тоже понимают все. Но дальше разум ( без страстей, как учил Лейбниц) должен был бы подсказать единственно верное решение - эту свободу надо спасать, убеждая, уговаривая, демонстрируя блеск журналистского мастерства, остроумие и способность идти на переговоры и, если нужно, на компромиссы. Вместо этого на слово "компромисс" реакция совершенно клиническая - истерические визги, вопли про Кащенко, измену и прочее. Вот что ответила пресс-секретарь НТВ Татьяна Блинова корреспонденту "Независимой газеты", обратившемуся к ней с просьбой об интервью с Евгением Киселевым: "Киселев, уверена, давать интервью "НГ" не будет. Вы в последнее время сделали много"хорошего" для нашего телеканала. Если вы уже взяли интервью у Кулистикова, думаю, Евгений Алексеевич не захочет публиковаться с ним в одном номере или тем более после него. Вам надо определиться, на чьей вы стороне. По последним событиям видно, что явно не на нашей".

Разумеется, это дело Киселева, кому ему давать интервью, а кому - нет. На этот выбор он имеет право. Но обоснование его отказа поразител
ьно. В деревне говорили: "Я с таким-то на одном поле и мочиться не буду". В деревнях так говорили, но, заметьте, демократами себя называть при этом никому в голову не приходило.Так сказать мог и Киселев, но называть себя после этого борцом за демократию не стоит. Никаких переговоров с противником, кто не с нами, тот против нас, позор предателям и соглашателям - эти вопли давно известны, с той только разницей, что раньше это никакой демократией не называли, а называли партийной и классовой непримиримостью.

Ну что сказать? Не первый раз тех, кто призывает к тяжким поискам согласия, миру и сговору, клеймят как изменников, перебежчиков, оппортунистов. Ох, уж эти инженеры человеческих душ, штампующие теперь уже россиянина при капитализме, свободно поющего в общем хоре! Ох, эти несгибаемые радикалы, бесы российские, легко узнаваемые как в неистовой Сажи Умалатовой, в сочащемся самодовольством Проханове, так и радикалах- демократах! Одной цепью связанные советским убеждением, что копромиссы -это позорное, губительное дело для общего предприятия. Опасность превратить свое сознание в фундаменталистское, в наглухо заколоченный дом есть у тех, и у других. Сооблазн велик - прослывешь непримиримым, а то и героем. Герметическое, полностью закрытое для критики, такое сознание украсит любого радикала, хоть правого, хоть левого. Их счастье - в борьбе.

А вот примирение в добре и истине возможно лишь для тех, кто способен понять, то-есть для тех, у кого есть этический слух и способность к рефлексии. И пока все политическое не превратится в человеческое, не будет, как говорил Александр Герцен, мира свободы.

Эта песня безумно долга.