Что нам весна принесла . . .

Ой, весна, ой, крэсна,

Што нам прынесла?
- Людзям здароуечка,
- Птушкам гняздзечка.

Так поется в народной песенке, записанной в 1983 г. в Гомельской области.

В документальной повести «Чернобыль» (1987) Юрий Щербак пишет:

«...Каким далеким, идиллически безмятежным представляется нам теперь тот дочернобыльский мир – спокойный, неторопливый, самонадеянный, годами пребывавший в полусонном, поблажливом, вседозволяющем благодушии».

И действительно, именно таким - беззаботным и светлым - и брезжит тот мир в памяти, которая противится воспоминаниям.

Во времена студенчества привелось мне работать в фольклорной экспедиции в Гомельской области. До Чернобыля оставалась пара-тройка лет.

Красивейшие места – реки Днепр, Птичь. Кругом зеленые луга, где бродят без присмотра стада жирных гусей- богатые леса, где полно земляники, малины и грибов. Живописно разбросанные деревни, крепкие дома, куда более старательный народ, чем в глубинке России... Слово даю.

Поперек улиц валялись там и тут в лужах или пыли, по погоде, такие огромные кабаны, что их не то что объехать – обойти было трудно... Бегали куры, помеченные то красной, то зеленой краской – чтоб не путаться. Яйца у них крупные, желток яркий. В огородах зрела клубника.

Все это было чистым тогда... Таким чистым!

Вечер. Гремят ведра, мычат коровы на закате. С трудом разогнувшись, хозяйка дарит нам частушку:

Самолет летел, колеса тёрлися,
А мы не ждали вас, а вы припёрлися.

Да, и чего мы к ним «припёрлися»! Люди мы городские, праздные, многие девушки с сигареткой, в «модных штанах». Кое-кто сразу закупил крепкое местное «Яблочное» и обчистил огороды. И потянулись за нами причесанные трактористы в цветастых рубашках на танцы в клуб, и начались меж ними кулачные бои... «Девки – говорит нам, хитро прищурившись, местный мужичок, - а вы и вправду актёрки?» Как не согласиться ! «А ну, тогда прикиньтеся!» - «Прикидываемся»...

Собирать фольклор вообще очень трудно. Чтобы выжать хоть какую прибаутку из деревенского человека, порой надо беседовать с ним часами, а у него на то нет ни лишнего времени, ни сил. Не могу сейчас вспомнить всего из тогда записанного, но было его ничтожно мало. Вопреки толстым и тонким книжкам с милыми картинками на эту тему, народ не сыплет своей мудростью не переставая, не носит вышитых рубах и фартуков, не водит хороводов и не ткет поясов, распевая хором. Если распоются, то на свадьбе под самогонку, но кто ж справляет свадьбу среди лета!...

Взрослый народ там неулыбчив и строг, но щедр, добр и тверд в морали. Дети же обожают «актерок» и беспрерывно таскают нам еду из дома: хлеб, сало, лук с огорода- тянутся с разговорами – вот и фольклор. Частушки, песенки. Хоть что-то, но в основном – из мультфильмов и журнала «Вясёлка». Повеселишься, а в отчет не запишешь.

(Девочки те сейчас – девушки на выданье, юные жены и матери. Нет, не хочется думать, где они и как они...)

Отчеты наполняются слабо. А что, мы сами разве не народ?.. С горя, что материала не хватает, сами лепим пословицы и загадки на ходу, а одна девушка даже сказку про самогоноварение сочинила – но уж что-то нечленораздельное. Сказка или песня – десять единиц, пословица или загадка – одна. Надо набрать сто двадцать (после отсева)... Мелкими шажками идти легче.

И вот, попив молочка, гляжу на сельскую улицу - и говорю: загадка. Подруга записывает, потом переведем:

Над нашей калиткой
Протянуты нитки.
По ним каждый вечерок
К нам приходит огонек. -

      серо, скучно, но что делать! Не вековать же в полесской деревне. Опять смотрю в окно – гонят скот. У нашей хозяйки коровы здоровые, молоко их отменное. Она сама делает сметану, сыр, масло... Выпаливаю: пословица. «Калi добрая карова, дык I уся сям'я здарова». Записали в отчет, поставили галочку.

Как поразила меня в местной библиотеке алабамского города встреча с книгой «Беларускi фальклор у сучасных запiсах»! Здесь всего-то книг сто пятьдесят на русском, а позаботился же кто-то... Хватаю книгу, ищу знакомое. Нет, нету подлинной частушки «приперлися» - видно, нехороша показалась академикам- разбрасывались они тогда – не понимали: больше не соберешь. И нами сочиненного нет – отсев был большой.

&n
bsp;    А моя пословица здесь! Моя, кровная, про корову, на странице 166! Письмо из хрустального зверинца прошлого, неразбитая еще фигурка!...

Были добрые коровы, были дети все здоровы...

Кануло это все. Дочернобыльская жизнь канула. «Не ждали вас – вы припёрлися...»

О себе в те времена я говорить не хочу. Память ставит заслонку. Известно, как мало помнят дети, особенно плохое, – природа защищает их, чтоб уберечь от постоянного стресса. Такой «детский» механизм срабатывает и у меня. Обратимся к другим источникам.

Что принесла весна, открывшая чернобыльскую эру?

Юрий Щербак: «Опасность в Чернобыле и вокруг него была разлита в благоуханном воздухе, в бело-розовом цветении яблонь и абрикосовых деревьев, в пыли дорог и улиц, в воде сельских клодцев, в молоке коров, в свежей огородной зелени, во всей идиллической весенней природе. Да разве только весенней?»

...Не касi, братка, лугавой травы,
Ох iвой, люлi, лугавой тра... У!
Лугава трава - то мая сястра,
Ох iвой люлi, то мая ся... У!      Опасность пришла и в молчании властей, сокрытии ими фактов о подлинных масштабах бедствия. Первая их реакция – отрицать очевидное. И врать, врать, врать. Даже в мае 1986 г. пресса все еще продолжала притворяться, что ничего особенного не произошло, – это вместо того, чтобы обратить внимание всех на ужас происшедшего, помочь людям встретить необратимое.

Поспешили, естественно, обвинить все и всех в «злорадстве»- представить обеспокоенность положением и отсутствием информации в мире как вражескую вылазку, как стремление подорвать советский строй. Всякий раз, когда я вспоминаю ужас тех окаянных дней и лет, меня охватывает глубочайшее отвращение и недоверие как к прессе, так и властям (а ведь был тогда наверху Горбачев – рыцарь «гласности»)- это отвращение никогда не исчезнет.

Так, агентство АПН сослалось на некоего тунисского (!) журналиста как на носителя знания и правды. 13 мая 1986 г. Абделькерим Абдалла (не удивлюсь, если это был всего лишь студент Университета Дружбы народов или БПИ) писал, что чем больше обращаешься к западным источникам информации, «тем больше приходишь к выводу, что являешься свидетелем грандиозного антисоветского шоу». И далее:

«А факты таковы. В субботу, 26 апреля на Чернобыльской атомной электростанции произошла авария, которая сопровождалась утечкой радиоактивных веществ в атмосферу. Цепной реакции деления ядерного топлива не было. Советские власти незамедлительно приняли все необходимые меры по ликвидации локальных последствий аварии. Как видно, кому-то на Западе очень хочется использовать происшедшую аварию в политической игре» (Газета «Советская Белоруссия») .

Обиженное на Запад лицемерное бубненье сопровождалось примитивным враньем: некий ветеран, старый пень, якобы говорит:

«В беде, где бы она ни случилась, люди всегда должны помочь друг другу. Однако, вместо сочувствия, западные «голоса» на все лады распространяют ложь в свяи с аварией, сеют панику. Мы же знаем свою реальную обстановку, прошли медицинское обследование и спокойно продолжаем обычную крестьянскую работу. По заключению специалистов, угрозы для нашего здоровья нет» («Советская Белоруссия», 17 мая 1986 г.)

Нет в деревне такого «ветерана». Быть не может. Пусть «народ – дурак» - но отдельный человек, особенно попавший в беду, - никогда!

Юрий Щербак встретился со старым пожарным, дедом Григорием Хмелем, рассказ о несчатиях семьи которого вызвал у писателя воспоминания о гоголевском Тарасе Бульбе. «Какие наши литературные или бытовые, зачастую мелкие и жалкие, проблемы могли сравниться с драмой этих людей, которые вели себя с высоким человеческим достоинством?» - поражается Щербак.

Ох, сколько мелкотравчатого и ложного наслоилось вокруг!... 17 мая 1986 года корреспондент «Советской Белоруссии» бодро отмечает: «Не выявлено ни одного сложного заболевания, вызванного последствиями аварии. И хотя радиационная обстановка улучшилась, медицинская служба остается начеку».

Да, с ними не пропадем... Радиационная обстановка улучшилась всего за три недели, благодаря советской медицине!... Оснований для беспокойства нет!...

Мы можем взывать к Богу, как Иов: За что, за что нас караешь, Господи? Чем провинились мы п

еред тобой? Господи, за что нас так? Дай же нам терпение и мудрость... Но мы не безгрешны, в отличие от Иова, стоявшего на своем. Господь не милует нас и не открывает перед нами своих путей. Они неисповедимы.

Но человеческое слово и поступок – вполне! В мужестве и честности нет никакой загадки!

После опубликования статьи Алеся Адамовича «Честное слово, больше не взорвется» в «Новом мире» письма людей, связанных с трагедией, потрясают.

Вот свидетельство очевидца из Могилевской области:

«В апреле – мае 1986 года несколько дней кряду дул сильный юго-восточный ветер. Земля на огородах, осадок в ведрах и другой посуде, где собиралась дождевая вода с крыш, имели красный цвет.

В ряде мест и в 1986 и 1987 годах люди замечали необычное: желто-зеленого цвета налет. Дозиметрист хозяйства – штатная должность, рожденная апрелем 1986 года – с опаской подносил прибор, полагая, что воочию видит цезий и стронций. Сведущие люди успокаивали: таков след специальной жидкости, применяющейся для осаждения продуктов выбросов реактора».

 

Ой ты, ластаука, ты касастая,
Ой лёлi, ты касастая
Ты не вi гнязда па-пад стрэшанню,
Ой лёлi, па-пад стрэшанню...      Через год после аварии Юрий Щербак напишет:

«Прошлый, веками сложившийся уклад вошел в противоречие с новыми реалиями мира послечернобыльского: дозиметристы рассказывали, что наиболее трудно, почти невозможно, очистить от радиации соломенные крестьянские стрехи – крыши хат; очень опасно сжигание листьев – и в этом мы убедились сами, поднеся к костру разведенному во дворе нерадивыми хозяевами: прибор отрегировал значительнм увеличением цифр. Вот вам и «дым отечества нам сладок и приятен... » По той же причине здесь запрещено употребление дров, ибо, по меткому выражению одного из врачей, каждая печь в Полесском превратилась бы в маленький четвертый реактор...

Кто еще год назад мог знать, что повышенный уровень радиации обнаруживается на грибах, торфяниках, смородине, а в поселках – возле углов домов – там, где с крыш стекает дождевая вода...»

Что значит – год назад, когда и за минуту до этого, и недели спустя после несчастья все еще не знали, не представляли себе, что с ними случилось! Те, кто знал, были и остаются бессильны. И нечестны.

Инженер-конструктор из г. Припяти, работавшая на Чернобыльской АЭС в те дни, написала в «Новый мир» о бесконечном вранье вокруг них:

«Оказывается, в отношении нас все меры были приняты, мы были предупреждены... Да неужели после таких предупреждений нашлись бы матери, позволившие своим детям играть в песочнице, бегать по лужам дезактивационных растворов, везли бы их в колясках в сторону станции? Неужели бы работали люди в садах, из которых был виден 4-й блок, рыбачили бы, возились в гаражах рядом с «рыжим лесом»? Тщетно ждали жители Припяти разъяснений по местному радио, а раз его не было – значит, все в порядке, мы еще во что-то верили. Оказывается, медики ждали, когда наши детишки получат по 25-75 бэр в соответствии с «критериями»!»

Детей вывезли в пионерлагерь неподалеку, говорит она далее, и они «помогали селянам сажать картошку, пили молоко, радушно предлагаемое людьми, их приютившими». О да, картошка и молоко у них там были хороши, и люди добры и щедры – это я могу подтвердить! Но «никто не замерял уровень загрязнений травы, почвы, молока, не было никаких рекомендаций...» Люди не дураки, незнание не означает глупость.

Но если б знали?... Куда деваться-то?

Дом нечист, души нечисты. Кровь испорчена, радость отнята...

«Ионизирующее излучение бесцветно, безлико, но оно имеет вкус, принося ощущение горечи и сухости губ, головные боли, онемение кончика языка», - пишет сельский житель из Могилевской области в ответ на статью Адамовича. И далее:

«Только три года спустя сквозь замалчивание, игнорирование прорвалось вынужденное признание о «необходимости уточнения» размеров пораженной территории Белоруссии, республки, охваченной кольцом реакторов. <...> Факт выпадения радиоактивных осадков если е замалчивался, то по крайней мере сознательно искажался в тиши высоких кабинетов... <...>

В каждой семье жажда поверить в собственное будущее. В каждой семье живо опасение: какой счет представят годы спустя дети, внуки, не упрекнут ли?»

Но «онемели» языки у пораженных радиацией советской системы «товарищей», про которых-то и сказано: «Мы не пашем, не сеем, не строим – мы гордимся общественым строем...» Детей своих они сразу отправили не в соседний пионерлагерь, а за границу. Запаслись «чистыми» продуктами и стали вершить.

За что, Господи, тем-то, кто и пахал, и сеял, и строил, и даже искренне гордился общественным этим строем? А вот за то – за ту простую гордость. Или?...

«Антиобщественный и антигуманный характер деятельности «закрытой радиологии» проявляется также в попытках скрыть правду и доказать, что работа по ликвидации аварии на ЧАЭС никогда и ни у кого не оказала влияния на состояние здоровья и что последующие болезненные явления ... никакой связи с этой работой не имеют», - пишет в «НМ» доктор медицинских наук, возмущенный наплевательским и несправедливым отношением к пострадавшим ликвидаторам аварии.

Вызванный военкоматом в 1987 г., разбитый болезнями тридцатилетний мужчина рассказывает:

«Работа была поставлена так, что никому ничего не надо.

Очень часто дозиметристы делали неточный замер радиации. Где надо было работать 5 минут, мы работали 15 – 20. Аппаратура измерительная была старой, показывала неправильно. Измерительные карандаши вообще были негодные. Больше дневной нормы писать было запрещено, так что с виду все было хорошо. Набрав дневную норму, спускались с реактора. Но здесь приходил раствор или битум, и нас снова посылали на крышу. Бардак был большой, который назывался «сложной обстановкой»...»

Бардак натворили – мирового масштаба.

Юрий Щербак встречался с академиком В.А.Легасовым и врачом Робертом Гейлом. Последий, поддерживаемый финансах Армандом Хаммером, честно выполнял свой гуманный долг – ему, американцу, стыдиться нечего.

Покойный академик Легасов, прямая жертва чернобыльской катастрофы, писал незадолго до своего самоубийства Алесю Адамовичу:

«...Меня беспокоит, что широко известна лишь внешняя сторона этой величайшей трагедии: ошибки и трусость одних людей, беды и психологический шок других, героизм и изобретательность третьих. Людей же, знающих истинные истоки и возможные последствия Чернобыля, очень мало, да и ограничено большинство из ни в возможности высказаться.

Так сложилась моя научная и человеческая биография, что, не будучи создателем атомных реакторов, я в силу своих профессиональных и должностных обязанностей видел задолго до 26 апреля, как зарождалась чернобыльская трагедия, знаю, кто бил во все колокола, а кто обрезал этим колоколам языки...» Легасов не вынес.

 

Убiла стряла добрага молайца,
Ой, люлi, добрага мола...
Па тому молайцу некаму плакацi,
Ой люлi, некаму плака...      Вот почему мы не безгрешны – не то что Иов, ввергнутый в пучину несчастий и оттуда возвращенный и обласканный Богом. Спорить с Богом нам не дано.

Несколько раз приходилось мне в Алабаме послужить переводчиком для группы детей из пораженных районов Белоруссии, привозимых сюда на отдых и лечение. Это такие же ребятки, какие носили нам когда-то из дома сальцо и лучок, которые все спрашивали о городской жизни и мечтали сходить в цирк.

Но то были – «чистые» дети. Были они побойчее, чем эти, а об Америке даже не мечтали. Бегали по «чистым» улицам, пили немагазинное густое и сладкое молоко.

Почти каждый день гостящих здесь ребят возят по врачам. Как утверждают алабамские медики, их помощь продлит жизнь каждого ребенка в среднем на пять лет - независимо от того, сколько каждый проживет. Если дано пятнадцать, то будет двадцать. Если шестьдесят, будет шестьдесят пять...

Все, как один, худенькие, дети эти, возрастом между семью и четырнадцатью годами (значит, все уже после-...), в здешних условиях поразительно анахроничны. Они застенчивы и сверхвежливы. Девочкам мамы навесили золотых сережек и цепочек, чтобы выглядели понаряднее: гости мы в Америке, а не нищие. У мальчиков белесые чубчики, новенькие майки с Микки-Маусом и скрипучие сандалики; у всех рюкзачки полны сувениров. В семьях, которые их разбирают по домам, по-русски (тем более по-белорусски) никто не говорит. Иногда приходится помогать им понять друг друга в простейших ситуациях.

Молодая пара держит за руки восьмилетнего Василька и хочет узнать, какая его любимая еда. Василек шепчет мне – жареная картошка с колбасой. Я перевожу. Как это – не понимают они. – French fries? With sausage - Polish kielbasa? Нет, не френч, а надо картошку очистить, нарезать соломкой, поджарить на сале, с лучком. Колбаса – копченая краковская, "kielbasa" пойдет. Краюху хлеба бы еще надо, соленый огурец, киселю кружку.

 

Шчэдрыкi – ведрык!
Вынесь варэнiк,
Грудачку кашкi,
Кончык каубаскi...      Американцы не чувствуют этого. На сале жарить уж точно не будут. Они не верят ни мне, ни ребенку, а покупают любимую их собственными детьми пиццу, и маленькие полешуки с трудом ее пережевывают. Один мальчик говорит мне: «Тетя, скажите им, что мы это не любим». Американцы расстраиваются – хотели как лучше.

Щедрость хозяев не знает границ. Детей развлекают, возятся с ними, дают им уроки. У детей есть почти все. Не хватает только мамки, сестры, дружков, родной речи. Лиз Харли, известная здесь телеведущая, у которой двое детей, никак не может расстаться с девочкой Наташей одиннадцати лет. Девочка, с длинной косой, поразительно красива и смышлена. Лиз, не так давно перенесшая рак, тоже красива – не от природы, а своим умом и добротой.

И вот эта Наташа поедет обратно к себе в деревню, где нет ни одного здорового человека, животного и растения, где до сих пор умываются из рукомойника и запираются на ржавый крючок, где гремят ведром у колодца, вода из которого – отрава; где жизнь вроде продолжается, но это не та жизнь, и никто в нее по-настоящему не верит... Страшно ребенку яблочко дать, морковку из земли выдернуть. Вот и грызут дети конфетки-бараночки... Ни зубов, ни витаминов.

Лиз боится, что Наташе тоже грозит рак. Мечта Лиз – удочерить Наташу. Но это невозможно – Наташу ждут дома.

Американцы, у которых гостят полесские дети, не любят привлекать переводчика. Они ревнуют – а вдруг я, вооруженная тайным словом, шепну им что-то на незнакомом языке – и уведу детишек, как гамельнский крысолов. Иногда все же без переводчика никак: возникает серьезная дилемма. Звонят, просят: «Узнайте, пожалуйста, у Светы, хочет ли она поехать с нами на бейсбол или навестить нашу племянницу». Иногда, вопреки этике, я срываюсь: «Ребенок здесь под вашей полной ответственностью. Не заставлйте его принимать решения о том, о чем он понятия не имеет. Дома их не спрашивают – решает взрослый». Бывает – обижаются, думают – грублю. Но много ли там, у детей дома, нарешает врослый!..

В походах к врачу переводчик им нужен позарез.

У всех детей обнаружены отклонения: авитаминоз, шумы в сердце, изменения в печени, селезенке, желудке, в структуре костей и т.д., а также – страшно испорченные зубы. Дантист и медсестра просвечивают рентгеном, сверлят, пломбируют, чистят, вырывают эти зубенки – черноватые, корявые, изьеденные. Я нависаю над каждым пациентом, держу за маленькую руку, перевожу каждое слово врача: «Ирочка, открой рот пошире, не будет больно! Ну вот, молодец – ведь не больно было?» Нет, не больно. А маi ж вы дзетанькi мiлыя... Даражэнькiя...

Спрашиваю вертлявого мальчика Колю: ты дома зубы чистишь? Он опускает глаза и шепчет: «Не-а». А конфетки на ночь ешь? Он кивает, свешивает голову набок. Здесь его учат: надо чистить зубы, полоскать рот, дарят зубные щетки. Коля обещает чистить зубы всегда. Правильно, Коля. Всегда - плюс подаренные тебе пять лет... Береги их...

Юрий Щербак, написав документальную повесть, сокрушается о своем бессилии – невозможно целиком осмыслить и показать масштабы трагедии: «Ни один писатель или журналист, сколь бы сведущ он ни был, не в состоянии сегодня это сделать». Придет время, надеется он, когда создадут эпопею, для которой понадобятся «новые подходы, новые литературные формы, отличные, скажем, от «Войны и мира» или «Тихого Дона». Какими они будут? Не знаю».

Ой, не знаю, не знаю. Если это и будет, будет не скоро. Память людей, сродни детской, отторгает Чернобыль и не желает верить, что он – в крови, в костном мозге, в генах будущих поколений. Период морального и мыслительного полураспада человека куда короче, чем у цезия и стронция...

 

Литература

«Атомная энергетика – надежды ведомств и тревоги общества». Обзор читательских писем. – Новый мир, 1989, N 4.

Беларускi фальклор у сучасных запiсах: Традыцыйныя жанры. Гомельская вобласць. – Минск: Университетское изд., 1989.

Щербак, Юрий. Чернобыль. Документальная повесть. – Юность, 1987, N 6,7,9.

Газета «Советская Белоруссия», номера за май 1986 г.