НОСТАЛЬГИЯ ПО РАБСТВУ (В. Сердюченко – Бедные люди)

И на фига они ели эту фигу? Плохо им было в садах Эдема, что ли? С другой стороны, ну, подумаешь вкусили запретного плода. Не фиг было запрещать – и сами бы на него внимания не обратили, и Змей-искуситель не стал бы подзуживать, как не подзуживал около всех прочих плодов. Да и Творец хорош, нечего сказать – собственные творения одним пинком выкинул из дома. За что?! Не завалились же они под этим самым деревом плодиться и размножаться, нарушая идиллию Эдема и суля Творцу мальтусовы заботы, а устыдились своей наготы и прикрыли ее, как могли. Но – выставил! Выставил, прекрасно зная (и сам же им об этом сказал), что на мучения обрекает. Выставил, ибо вкусили они плода от Древа Познания раньше срока, к познанию не будучи готовыми. Пошедшее от них человечество, борясь за существование, не перестает мучиться вопросом: «Что есть человек?». Не то, чтобы каждый индивидуй 24 часа в сутки сидел в позе роденовского мыслителя, ввинчивая палец в мозги, чтобы выковырять оттуда ответ, но Человек (Human Kind) и человек (Human Being), что бы они ни делали, так или иначе пытаются ответить на вопрос: «Что есть я?». В конечном итоге все научные достижения – лишь попытка приблизиться к ускользающему горизонту ответа на этот вопрос.

И вот во граде Львове ученый человек В.Л. Сердюченко, предварительно наточив до разящей остроты свое перо и отложив его до поры до времени в сторону, дабы самому не порезаться, вкушает из бокала венецианского стекла добрую порцию самогона, придвигает к высокому шкафу стул, подкладывает Библию, собрание сочинений Ф.М. Достоевского и еще пару-другую книг, забирается на эту пирамиду и достает со шкафа ответ: «Человек – это ленивое животное, нуждающееся в палке» ( к самому автору это, разумеется, не относится, ибо он неустанно трудится, даже праздное сидение на балконе превращая в тяжкий труд изучения повадок копошащихся под балконом людишек). Что ж, теперь как раз время взяться за перо и одарить бедное человечество найденным ответом. Ответ, надо сказать, не хуже и не лучше других, которые безо всякого труда можно получить от тягающего на ярмарке билетики из коробки попугая или достать из fortune cookie в ближайшем китайском ресторанчике. В общем, можно было бы улыбнуться и пойти дальше, оставив бумажку в ближайшей урне или на столе. Но исполнительское мастерство автора создает такий макияж на бесцветной физиономии ответа, что хочется под него заглянуть – а ну, как и вправду что-то есть?

Первое, что бросается в глаза – плоскостная двумерность авторского мышления. По осям абсцисс и ординат – количество палочных ударов и хорошее поведение человека. Этакое альтернативное мышление, не знающее полутонов и переходов: есть палка – хорош человек, нет палки – плох. Линия прямо пропорциональной зависимости устремляется из закрытого левого нижнего в открытый правый верхний угол, рисуя светлый путь для человечества. Но в памяти всплывают слова А. Галича: «… бойтесь единственно только того, кто скажет: «Я знаю как надо». Не верьте ему, гоните его – он врет, он не знает как надо!» и хочется попросить автора перечитать или припомнить «Очерки бурсы», «Педагогическую поэму» и «Республику ШКИД», поразмышляв над всеми тремя вместе, чтобы его социально-педагогические выводы не были столь дубовыми.

Поляризации В.Л. Сердюченко – его «или-или» – вызывают нечто вроде умиления. Это ж надо – жизнь прожить и не быть знакомым (я имею в виду не декларативное академическое, а внутреннее – присвоенное и усвоенное знание) с гауссовой кривой. А кривая эта, если хочть пораскинуть над ней умом, интересные вещи рассказывает. 5-10% представителей рода человеческого неисправимо ленивы, другие 5-10% неисправимые трудяги, которых даже при помощи палки пять минут полениться не заставишь. 80-90% располагаются между этими полюсами, сочетая в разных пропорциях лень и трудолюбие. Ориентированное на человека общество (скажем – демократическое) пытается организовать себя так, чтобы человек видел смысл в работе, желание работать становилось реальной мотивацией поведения, а оплата труда подтверждала и поощряла эту мотивацию.

Другими словами, чтобы у 80-90% поощрять трудолюбие, а не бездельничанье. Может быть, поэтому уровень безработицы в штате Колорадо всего 2,8% (Т. Марчант в том же номере). Общество, ориентированное само на себя и воспринимающее человека как своего слугу или раба, у которого одна забота – «жила бы страна родная, и нету других забот» действует палкой принуждения – все работают (правда, даже в нем всегда есть свои неисправимые «бичи»), все становятся Ударниками Какого-то Труда, выполняют пятилетки в 2-3 года и т.д. (правда, поля упорно не колосятся, с наделанной на пятилетия вперед устаревшей продукцией неизвестно что делать, но это детали – «главное, чтобы была проделана определенная работа»). Однако стоит исчезнуть надсмотрщику или поломаться палке – и возникает невеселая картинка, описываемая автором в начале статьи и представляемая им как результат и проявление демократии: ««Это и есть единственные реальные плоды чаемой демократии. Демократизированная Россия превратилась в Великую Пустошь, по которой бродит людское нечто. Миллионы лишились работы. Но они и не думают ее самостоятельно разыскивать!». То, что в жизни людей и обществ бывают переходные периоды («Не дай вам Бог жить в эпоху перемен») автору как бы и невдомек, а точнее – никак не вписывается в рамки его черно-белого, раздраженного мышления. Демократизована ли Россия? Увы, пока еще нет – она лишь делает первые шаги на пути демократизации; шаги неуверенные и тяжкие, как походка впервые вставшего после долгой и тяжелой болезни. Лишь умственная близорукость может заставить принять эти шаги за постоянную характеристику. Автор вроде и посмеивается над ожиданиями хорошего, немедленно приходящего на смену плохого, но мыслит по той же логике – ему вынь да положь все, много и сразу. Коли нет - гадких утят надо просто убивать, а чтобы без лебедей не оставаться – переименовать в лебедей белых цапель и, паче мало окажется, перекрасить часть ворон в белый цвет, вытянуть им шеи и впредь считать лебедями.

Вся конкретика «Бедный людей» - треск ушей реальности, заволакиваемой в сырые подвалы брюзгливости автора, возводящего свою брюзгливость в ранг истины и не брезующего ради этого ничем.

      «Советская власть заставляла каждого быть дисциплинированным, образованным и работающим по 8 часов в сутки. ..При Сталине насилие над естеством было особенно жестким … Зато уровень социальной защищенности был в СССР настолько прочным, что никому (в том числе автору этих строк) в голову не приходила возможность остаться без крыши над головой и без куска хлеба с маслом. Это полагалось как бы биологической данностью, само собою разумеющимся условием жизни».

Да полно, г-н Сердюченко. Вы что, на самом деле не знаете о практике «санации», сводившейся к убиранию с глаз долой «человеческих отходов»; самая мягкая форма – выселение на 101-ый километр? Не знаете людей, о которых А. Галич пел: «А сырку к чайку или ливерной – тут двугривенный, там двугривенный, а где ж их взять? … а на копеечку-то вовсе воду пить»? Да вы их просто не видели – не попадались они вам по дороге в университет и не хотели вы их видеть, душу бередить. В Ленинграде в 70-х обслуживала общественный туалет возле Витебского вокзала старушка-блокадница – там она и жила, в закутке между М и Ж, жила на то, что посетители подавали; и столько в ней было достоинства, что даже милиция ее не трогала, ограничиваясь рекомендациями поменьше высовываться и не портить пейзаж своим видом. Сколько таких было? О какой «биологической данности» речь? Сколько людей, проработавших всю жизнь, отстрадавших войны, блокады, лагеря, болезни раскладывали на месяц свои 25 рублей так, чтобы после оплаты жилья и минимально необходимых коммунальных услуг оставалось на пол-литра молока и четвертушка черного в день да на кусок хозяйственного мыла в месяц? О каком гарантированном для всех хлебе с маслом речь? О каком трудолюбии может идти речь, если кусок хлеба с маслом – нечто вроде биологической данности? Но противоречия такого рода автора не смущают.

« …как только со смертью Сталина прекратилась жесточайшая селекция среди самих селекционеров, там тоже поселилась скверна».

Интересный поворот мысли! Оказывается, вся эта кровавая вакханалия была лишь воплощением идей Ветхого Завета! Оказывается, не было скверны в рядах селеционеров. Оказывается, Лаврентий Павлович, разъедаемый сифилисом не перенасиловал пол-Москвы, даря изнасилованным шанкр как знак принадлежности к «чистым». Оказывается, Калинин, Молотов и другие демонстрировали библейскую любовь к своим женам. Оказывается, Жданов в блокированном Ленинграде наравне с прочими блокадниками кошек да крыс ел и опухал от голода (читатель может продолжить сам). Должен все-таки быть какой-то предел лукавству – или ради красного словца не грех и правдой поторговать?

«… Недавно им и в голову не приходило бездельничать. Читатель помнит еще, наверное, времена, когда выпускника вуза, не явившегося к месту назначения, разыскивала прокуратура. За тунеядство можно было схлопотать 15 суток, а то и больше».

И. Бродский – только ли он? – схлопотал за «тунеядство» много больше 15-ти суток: «Одобрям-с!» –кричит в прошлое и будущее В. Сердюченко. Читатель, если сам не видывал, то знает по читанному о временах, когда надсмотрщик мог убить раба на месте за то, что тот не так работает (древность, крепостничество, не столь давние американский юг, фашистские концлагеря, ГУЛАГ …).

Авторская ностальгия по временам, недавно минувшим, окрашивает всю статью. И господь бы с тобой, родное сердце, ностальгируй себе всласть на своем балконе. Так нет ведь – «разящие стрелы Сердюченко» разлетаются по весям и нетям (кого разят и чем от них разит - другой вопрос). Но вот ведь закавыка какая: никто не тоскует о жесткой руке, представляя, что находящиеся в ней огонь и меч пройдутся по нему и его близким. Тоска эта необходимо предполагает, что огонь и меч окажутся в руках тоскующего и будут обращены против «людского нечто» (выражение В. Сердюченко). Лавры Великого Инквизитора не дают покоя. Едва ли у В. Сердюченко достанет того, что позволяет принять в руки меч и огонь и «проделывать определенную работу». Это персонаж из разряда идеологов-подстрекателей, руки в крови не пачкающих, но толкающих на это других.

Я далек от оценок личности В. Сердюченко – допускаю, что вне своих писаний это вполне милый человек. Но завет капитана Плахотина он выполняет плохо, ибо «определенную работу» явно не доделывает. То есть, пишет зело борзо, но подумать толком то ли не успевает в гонке письма, то ли ленится, то ли слишком обижен на жизнь, чтобы размышлять о ней спокойно. Не нужна ему свобода, без которой он не мог бы писать и публиковать свои тексты? Позвольте не поверить – он пользуется ею на всю катушку: попробуй он еще 20 лет назад прошептать на страницах самого зачуханного издания малую толику того, что в полный голос несет теперь, разве мы читали бы его статьи сегодня?! Я рад этой его возможности говорить то, что он думает. Но как бы это ему еще и думать, что он говорит? Претендуя на роль писателя и, так или иначе, философа, не лишне бы помнить об этом.