КРИЗИС ЖАНРА
30-09-2001Облокотившись на спинку мягкого пухлого кресла, маститый писатель-сатирик Шпак наяривал нервными пальцами тарантеллу на каменной глади массивного письменного стола и мучительно размышлял:
- На кого же мне пародию написать? Вроде бы всех уже оприходовал. Может, кого упустил? Вряд ли. На Долгова писал. На Авраама фон Нильского тоже. На самого, так сказать, Шиву Калифорнийского - хе-хе - и то, бывало, замахивался. Ну, кто там еще из великих? Барышня-московитянка, Цукерокин, Пржевальский, Ионыч, Надя Денисова, Горби Махнадзе, Простомарина, Адамович, Марк Твен, Сердюченко, О'Генри, Баранов и Рильке, Рильке, Рильке. Нет, все, пожалуй. Никого больше не осталось. Но что же, черт возьми, делать?
Шпак схватил со стола измочаленное лебединое перо и принялся яростно грызть его острыми холеными резцами.
- О! - воскликнул он вдруг. - О! Я же на самого себя еще пародию не писал!
Гыгыкнул по-темплтоновски, ткнул недоеденным пером в чернильницу с ядом кураре и давай вышивать на шершаво-бугристой плоти пергамента затейливые крестики-нолики букв. От переизбытка задора и вдохновения томно вздулась яремная жила на его тонкой талантливой шее.
Закончил искусную вышивку. Поставил жирную точку - уф! Подписался по обыкновению: "Смиренный раб божий Шпак руку к сему приложил". Выскочил из-за стола, обежал его три с половиной раза на счастье, потом снова плюхнулся в кресло, потянул к себе лист пергамента и заулыбался в предвкушении тихого удовольствия:
- Ну-с, что это я там впопыхах про себя настрочил-насобачил?
Прочитал. Сделался черным, как сомалийская ночь. Блызнул в сердцах чернильницей о гранитную твердь стола, сломал лебединое перо о колено, разорвал в клочки ненавистный пергаментный лист.
- Этта…этта… этта…- Он попросту задыхался от исступления и негодования. - Ну, Шпак! Ну, сукин сын! Это что же такое делается! Это что же он себе позволяет!
Шпак вскочил, как ужаленный, с кресла, подбежал к огромному зеркалу на стене и яростно погрозил кулаком своему отражению.
- Ну, Шпак, я тебе устрою карфагенскую ночь! Я тебе покажу, как раки на лысой горе зимуют! Ты у меня…
Но тут отражение показало ему язык и глумливо загреготало. Шпак сделался белым, как Лист или даже Холст, закрыл лицо руками и выбежал вон из комнаты.
С тех пор Шпак пародий не пишет. Пишет только стихи. Взгромоздится, бывало, на мягкое пухлое кресло и зацарапает острой палочкой по глиняной дощечке:
- "В сто сорок солнц, как сталь клинка, блистал закат румяный…"
А потом обернется назад и на отражение свое в зеркале опасливо-вопросительно покосится: как, мол, хорошо ли, правильно ли получается?
А отражение кивает ему головой и мурлычет ласково и одобряюще:
- Пр-равильно пишешь, пр-равильно…