В БЫВШЕЙ ИМПЕРИИ СОЛНЦА

28-07-2002

Елена НегодаИспытание для ног закончилось, но мы не ожидали испытания для ушей. Над зелеными просторами Анд звенела английская речь, “о, Боже мой, я так и знала, что это будет ужасное путешествие!”

Трудно верить своим глазам: утомленные двумя днями ходьбы по горным тропам и, наконец, достигнув Чокекиру, первое, что мы видим – и хорошо слышим – это несколько толстых американских туристов с армией проводников и караваном нагруженных мулов. "Этот камень шатается!” Послушный гайд молча переносит даму на безопасную спину безропотного животного.

Но наконец они уходят, и древние руины вместе с нами погружаются в первобытную тишину.

Точнее – не такие уж они древние и не совсем руины. Здесь – была бы еда – можно прожить несколько дней. Чокекиру – одно из небольших селений инков на юге Перу, немногим старше 500 лет, моложе многих европейских замков и некоторых соборов. Разбросанные на холмах среди леса дома потеряли только жителей, остались крыши и деревянные балки в дверных проемах.

Небо похоже на подмосковное, но облака ниже, ближе, в них можно зайти с вершины вон того холма, и поэтому бегут и меняются они быстрее. И в самом небе больше глубокой, темной синевы, особенно над головой.

Выбираем дом попросторнее, на высоком месте, располагаемся на ночь. Хорошо, что современный человек – даже американский и за большие деньги – появляется здесь не каждый день.

После наблюдения за сегодняшней примитивной жизнью индейцев северных Анд, история Инки кажется совсем невероятной, и желание подойти к ней ближе, посмотреть и потрогать, заставляет забыть все остальные, вчера еще такие важные дела.

В 1532 году три каравеллы причалали к берегам будущей Латинской Америки, и вскоре испанский король получил в подарок континент. Но сначала Франциско Писарро с парой сотен конкистадоров сразил по меркам того времени, возможно, самую большой народ в мире (после китайского), двадцатимиллионную империю инков, простирающуюся от нынешней Колумбии до центрального Чили, включая части Боливии и Аргентины (столица Империи Солнца находилась в Куско, на юге Перу).

“Инкой” сначала называли главу империи, потом стоявшую у власти касту, несколько десятков тысяч правящей знати, объединившей своим руководством и языком кичуа различные индейские племена. Доведенное до совершенства тоталитарное государство, “человеческий улей”, ко времени прихода испанцев было в расцвете, не столько по количеству золотых храмов, сколько по эффективности управления и превосходству сельскохозяйственных навыков в таких трудных природных условиях. Какой еще народ в те времена мог похвастаться абсолютной победой над голодом?

Во Франции даже родилось выражение ce n’est pas le Perou, по отношению к чему-то, не оправдавшему легенду о необычайном богатстве (на протяжении веков после “открытия” государства инков отчаянное разграбление их храмов и гробниц стало синонимом горнодобывающей промышленности, бизнесом или спортом). Сейчас нам, конечно, известно, что самой большой драгоценностью, вывезенной от инков, был не блестящий металл, но картофель.

Однако, тема колонизации настолько широкая и непростая, что я не хочу ее комкать в несколько предложений. Для тех, кто все-таки решится посвятить ей время, не удержусь от совета: игнорировать популярную историю, написанную Уильямом Прескоттом (чья нога не ступала на землю инков) и его последователями, но обратиться к Поррасу Барранечеа, посвятившему проверке собранных фактов и документов всю жизнь.

За пять столетий, прошедших со времен инковского гения государственной организации, индейские племена сделали не один шаг назад: обрабатывается менее половины используемых ранее земель, уменьшилось разнообразие выращиваемых культур, жилища стали более убогими, ухудшились коммуникации между труднодоступными районами. Поэтому сегодня слово “Инка” несет для жителей Анд столько ностальгических эмоций.

Несколько недель мы провели в маленькой горной долине на юге Эквадора, в окружении земель и домов местных жителей. В этой стране самый высокий процент “чисто” индейских народов, более четверти населения страны (некоторые справочники уверяют – более половины, а субъективные наблюдения подсказывают, что почти все, но такие данные, по-видимому, включают и смешанные расы).

Разрыв, неинтегрированность культур и образа жизни индейцев и потомков европейских поселенцев поражает. В одном обзоре по Перу я встретила меткое замечание: “обитатели этих мест похожи на искусственно собранных людей с разными языками, обычиями и традициями, у которых есть один общий знаменатель: приговор истории жить вместе, не зная и не любя друг друга”.

Сегодня это высказывание справедливо по отношению ко многим районам мира...

Средняя индейская семья владеет “минифундио”, несколькими гектарами земли (результат земельной реформы 1964 года, после отмены многовековой феодальной системы, введенной испанцами). На ней стоит дом – маленький или большой – без водопровода, но, как правило, с электричеством (телевизором!). Несколько коров, овец, лошадей, иногда лам – круглый год пасутся на зеленых склонах. Каждое утро машина из города ходит по дорогам – где дороги существуют – и собирает выставленные бидоны: одна семья продает 50 – 80 литров молока в день.

Весь день члены семьи (и дети после прихода из школы) заняты работой на земле и уходом за скотом. Делают все очень медленно, непрерывно и монотонно, как будто в страхе оказаться без ежеминутного присутствия своих нехитрых дел, - кажется, что дневные занятия не воспринимаются ими иначе как естественный образ жизни. Копать канал, стирать белье в горной реке или перегонять скот и означает жить, дышать.

Иногда недоумеваешь: существуют ли вообще в их мире амбиции и какие-то духовные интересы? Они не остановятся поговорить, ни со мной, ни друг с другом. Кажется, что их неизменной улыбкой и приветливым Buenos dias или Buenos tardes разговор заканчивается, но не начинается.

Радио и телевидение не поколебали их стойкого неприятия современного ритма жизни (это заметно даже по индейцам, переехавшим в город), верности старым ручным методам и традициям. Европейские переселенцы расскажут много историй и анекдотов о попытках приобщить нанимаемых ими работников из соседних гасиенд к “современной технике и гигиене”: травокосилки и электрические пилы оказываются элементами непересекающегося с их жизнью пространства и с улыбкой не принимаются - в пользу серпа, ножа и топора. Одна семья, страдая от микроклимата в доме, попросила работающую у них индейскую женщину принять душ (обычно индейцы моют только лицо и руки и меняют одежду). Когда прошло полчаса и душ продолжал работать, они заглянули в дверь и увидели работницу, полностью одетую, стоящую в тихом недоумении под струями воды.

Конечно, у каждой индейской народности есть свой характер и “причуды”. В данном случае речь идет об одних из самых “прогрессивных”, индейцах каньяри, в свое время быстро породнившимися с Инками и отличающимися дружелюбием и добротой. Их собаки, однако, дружелюбием не отличаются. В этих высокогорных провинциях, где нет хищных зверей, ядовитых змей или назойливых насекомых, своры собак у каждой гасиенды – единственное препятствие для бегуна или прохожего. Избежать этого неудобства можно либо будучи верхом на лошади, либо не забывая брать на прогулки свою собаку, желательно превосходящую соседских по размеру.

Инки построили уникальную сеть дорог и мостов длиной в 40 000 км. Большинство горных троп были выложены камнями, но за несколько веков камни эти растаскали жители близлежащих селений. Сегодня вы найдете почти все дороги, обозначенные на первых испанских картах (не думаю, что после открытия Мачу Пичу нас ждут сюрпризы), но многие из них – глиняные после дождя – проходимы только на лошади.

Одна тропа – “королевский путь”, проложенный с севера на юг, соединяющий Кито и Куско, становится магнитом для воображения любого, кто взглянул издали на горные хребты, по которым он проходит. Его можно пройти на лошадях за три-четыре месяца, останавливаясь по дороге в индейских деревнях, лишенных другого доступа и поэтому сохранивших обычаи, исчезнувшие вблизи городов и автодорог. (Инковские гонцы, сменяя друг друга, проделывали этот путь за три-четыре дня).

Полностью оторванное от современного мира, по-моему, осталось только одно племя в Амазонии, и для доступа к нему требуется специальное разрешение. Все другие племена, даже в малодоступных местах, редко, но доступны, что, как правило, означает: лавка с кока-колой и жвачкой. Одновременно с первым вертолетом появляется первая протянутая детская рука, “un dolar, senora, un dolar”. Но об этом я могу судить только по рассказам других, - не буду винить непрерывные дожди: кратковременность моего романа с джунглями определилась только запасами аспирина и пептобизмола.

Заметки на полях

Меньше всего я хочу нарушить ровный поток простой жизни сегодняшних Анд инородным камнем философского обобщения. Но кто устоит перед соблазном – использовать привилегии маргинального наблюдателя на берегу?

Многие авторы, громкие имена и неизвестные, рассказывали о Новом мире, пытались понять его и себя в нем.

Колумб уверял, что слышал соловьиное пенье на Антилах. Интересно, какая птица сыграла над ним такую шутку?

Мое “открытие” Латинской Америки началось и продолжается под знаком Удивления, неспособности понять приверженность думающих людей европейского происхождения духу конкистадоров. Несмотря на лицемерные политические реверансы, они сознательно или бессознательно ищут моральные и философские оправдания разрушению индейских культур. Для них местные жители не просто другого сорта, но представляют собой как бы другой вид животных. Даже участники спора между “американистами” и “испанистами” видят в действительности только противоречия современных и прошлых традиций, “новых” и “старых” европейцев.

Перечитываю Варгаса Йосу, блистательного автора, одного из немногих, кто честно и неоднократно задает себе вопрос: что делать, если приходится выбирать между сохранением индейских культур и их полной ассимиляцией? Он каждый раз – с горечью – выбирает последнее. Потому что существуют приоритеты. И первый из них – борьба с голодом и нищетой. Варгас Йоса справедливо утверждает, что истории не известно ни одного общества, в котором сохранились и развились две различные культуры, за исключением стран, в которых обе они сформировались приблизительно одновременно. “Но в случае существования такого экономического и социального разрыва модернизация может быть достигнута только ценою жертвования индейскими культурами.”

Мысль все время возвращается к падению Империи Солнца, к противостоянию двух цивилизаций и к быстрой, невероятной победе европейцев над империей, которая так мастерски покорила природу.

Как только глава государства, Инка был схвачен, индейцы были способны только на один героизм: позволить себя убить, никто в принципе не мог принять независимого решения, индивидуальной инициативы не существовало. Каждый член общества был только частью всего социального организма, который он никак не подвергал сомнению.

“Первая культура, ставящая себя под вопрос, первая, разделившая массы на отдельных людей, индивидуумов, которые со временем добились права думать и действовать для себя, стала – благодаря этому странному упражнению, свободе, самой сильной цивилизацией на Земле”. Это слова Варгаса Йосы о западной цивилизации.

Испанцы дали Латинской Америке свой язык и письменность, но инквизиция запретила литературные жанры как подрывающие веру и моральный дух индейцев. Первые копии “Дон Кихота” достигли американских берегов, спрятанные в винных бочках. У инков же вообще не было письменности. Потому что она была им не только не нужна, но вредна. Она могла развить индивидуальную гордость и бунтующее воображение.

Автобус – главное средство передвижения по стране. Его особенность: чем дешевле проезд, тем громче хриплое радио. Больше половины пассажиров в переполненном автобусе – дети (индейские семьи, как правило, многодетные), покорно стоящие возле родителей или привязанные к спинам матерей, устремляющие на людей спокойный настойчивый взгляд. Встречаются дети без родителей – громкие попрошайки или тихие воришки.

На остановке через эту людскую массу ловко протискивается, как угорь среди коряг, индейская женщина с корзинами жареных бананов и умудряется продавать их через головы пассажиров.

Я вдруг подумала, что мы поймем индейцев тогда, когда израильтяне поймут палестинцев. Но тут же возмутилась от этой мысли: все-таки этот долг - понять - лежит не на них, но на нас. Конечно, это не означает, что поэтому я куплю бананы в промасленном пакете: я их не люблю, и у меня нет желания унижать продавца тем, чтобы купить и выбросить за углом. Но несколько раз мы их покупали; и с удовольствием ели. Потому что были голодные.

Комментарии

Добавить изображение