АБОРИГЕНЫ

Эвенк

Если уж о Сибири взялся писать - можно ли без аборигена обойтись? Лучше, конечно, прекрасная аборигенка, дочь шамана или вообще привидение, типа Синильги шишковской. Но чего не было - о том и врать не буду. Вот у приятеля моего Вани в бытность его на чукотском мысе Шмидта был таки роман с прекрасной туземкой Люсей. Она в Иультинском райбыткомбинате часы ремонтировала, то есть, объезжала поселки и на месте чинила часы, которые население в бытпункты принесло. В том числе два-три дня раз в месяц она проводила на Шмидте в любви с лейтенантом Ванечкой. Бухала только уж очень, он говорил, а так - хорошая девка.

А у меня в этом смысле, в экзотическом, серо. Когда был на Чукотке в командировке, так чукчей и не видал, только военных, геологов, пилотов да метеорологинь. У нас в Амурской области, где я служил, по северу эвенки - но тут я просто-напросто опозорился, аж вспоминать краснею. Выезжали мы на учения, на этот раз - летом. День на четвертый возникла у командира идея - послать меня, как разбирающегося в топографии, на поиски оленеводческой колхозной бригады, которая где-то тут не так далеко должна быть. Сел я в УАЗик - поехал. Часа через три блужданий по таежным дорогам мы с шофером Левкой на них набрели, по дыму ориентируясь.

Увидели брезентовый чум хабаровского производства, мотоцикл в стороне и у костра двух немолодых эвенков в ватных куртках. Я выбрал того, что посолиднее и начал беседу. Идея была не особенно сложная - выменять олешка на спирт или еще что-нибудь, что пастухам нужно, а у нас есть. Но при изложении ее я заврался. Я начал говорить тем "таежным языком", которым говорят персонажи сибирских пьес московских драматургов с частым употреблением слов "однако", паря" и, как помнится, "мала-мала" и "шанго". Все-таки, я с эвенками говорил в первый раз, да и видел до этого только пьяных делегаток областной комсомольской конференции в благовещенской гостинице "Юбилейная".

Я уже сам начал соображать, что несу ересь, когда мой собеседник прервал меня вопросом:
- Ты, лейтенант, чего хочешь-то?
- Да у нас солдатики-срочники, кормить надо, они уж весь ЭнЗэ поели. Нам бы оленя. (Боже! Он и говорит-то почти без акцента, а я ему …).
- Ну, солдаты, мы это понимаем. Я сам в войну разведротой командовал, капитаном домой пришел. (Фронтовик, разведчик, у него и звание выше моего, а я с ним как с чуркой неграмотным!)
- Ну, так нам бы оленя, капитан. Могу спирта дать.
- Спиртом я тебя сам угощу. Чё еще есть-то?
- Солярки могу бочку дать.
- Вместе с бочкой? (Да с нашим удовольствием, что ж я, бочку не спишу?!)

Я тут сразу вспомнил, что мне рассказывали. Бочки двухсотлитровые, а еще лучше столитровые в тайге в цене. Местные, и эвенки, и русские жители, у бочек верх срезают, отмывают, потом изнутри покрывают гудроном и используют в хозяйстве: бруснику мочить, рыбу солить, когда и капусту квасить. Канцерогенно, небось, в жуть, но кто тогда об этом слышал? - Могу, - говорю, - еще пустых пару добавить.
- Ну, хорошо тогда. Сейчас Степан олешка зарежет, разделает и с твоим шофером отвезет. Вы ведь у (называет озеро) стоите.
- Да.
- А мы с тобой пока поужинаем, печенку съедим да маленько попьем.
- Да мне командир … .
- Порядок в танковых войсках! У вас там пятеро офицеров да солдат с гражданскими два десятка - один вечер без тебя обойдутся. А иначе меняться не буду. И никто не будет - я тут бригадир на сто верст. А вам гражданских обижать не велено. Ты, паренек, езжай с моим пастухом и командиру доложи, что я лейтенанта до завтра в плен взял. А утром мы вместе приедем и рыбы ему в подарок привезем. Тогда и бочки возьму.

Целый вечер мы с ним сидели над жареной печенкой да над неразбавленным. Молоком запивали, я у него и на будущую жизнь научился, только что потом коровье было. Правильного его имени я не упомню, но по-русски он был Федор Федорыч, так и мне сказал его звать. Соскучился человек, как я понимаю, по "городскому разговору", все-таки два года в педучилище и потом четыре года войны - привык к русской речи, а тут ему, прямо сказать, и говорить по-русски не с кем. В основном-то, конечно, про войну и говорили. Он на Втором Белорусском заканчивал - так, как они все, очень Рокоссовского уважал. Как я понял, он мою глупость с "пиджин-раша" хорошо заметил, но не поминал. Воспитанный человек-то. Правда, спирту он чересчур употребил, так под конец у костра и заснул, но тут отличия от моего майора Юденича не наблюдалось. Тот тоже, как начнет фронтовые эпизоды вспоминать - так до косноязычия. Я и то удивился - что ж он, капитан запаса, в бригадирах, а не предколхоза. Да, говорит, у нас главная усадьба за восемьдесят верст, а я туда переезжать не захотел. А потом уж молодежь появилась, побольше грамотные.

Наутро посадил он меня в мотоцикл, прихватили рыбы, орехов - и к нам. За полтора часа и доехали по дурной таежной дороге. Они еще потом с майором нашим немного попили, спели "Артиллеристы, Сталин дал приказ …" - но я уж к ним только на минутку забегал, дел было много. Да, хороший мужик был Федор Федорыч, а я к нему поначалу, как к дикому Пятнице … . Теперь-то вряд ли живой, там так долго не живут.

Я под влиянием этой встречи эвенками заинтересовался, читал кое-что, людей спрашивал. Получается вот что - эвенки, "следопыты верхом на оленях", это этнос не так и молодой, лет с тысячу, но по Сибири они расселились, придя с Амура, совем недавно, начиная с XVII века. Народ-то очень миролюбивый, в отличие от своих родичей - манчжуров и дауров, резаться за охотничьи угодья не резался. А вот когда русские казачки, воспользовавшись московскими неустройствами Смуты и Бунташного века, вырвались из-под государственной опеки и за пятьдесят лет прошли от Урала до Охотского моря - установили они в Сибири хоть бандитский, но порядок. Плати за крышу - называется "ясак" - и дальше живи спокойно. Никакой новый

Темучжин-мирозавоеватель не появится и кочевья жечь не будет. Вот в условиях этого относительного порядка эвенки за два с половиной столетия и прошли от Приамурья до Енисея, заселив тайгу. На редкость, говорят знающие люди, приспособленная к таежным условиям культура. Прекрасно вписались в местное разделение труда со скотоводами - якутами и бурятами и с пахарями - русскими насельниками. Даже и советская власть в первой половине их не особенно сумела достать. Это уж когда над Ангарой и Илимом зажглись романтические костры первопроходцев-гидростроителей - то да! Против лома нет приема. Нет в Сибири народа, который был бы устойчив против "огненной воды". Наши-то с вами предки принимают на грудь от двух тысяч лет с брагой для славян до пяти с вином для евреев либо "кавказских лиц", так что пращуры наши, Бахусу собой жертвуя, какую-то устойчивость в генах выработали. А у сибирских аборигенов устойчивость от предков к мухоморному отвару, а не к "одеколонке". Но мы об этом подальше поговорим.

Ханты

Другой аборигенский эпизод с чужих слов. Но мне рассказывал много раз надежный человек - так что сомнений нет. Это, значит, Володя Шилов, про которого я уже писал, как с ним в городе Сургуте неприятность вышла - голову ему пробили. Вот он в одна тыща девятьсот шестьдесят пятом сессию завалил - многовато девицами и ханкой увлекся. Ну, дело житейское. У них там перед зданием Уральского Политехнического Киров стоит, и, по народному поверью, если из дверей УПИ выйдет девственница с дипломом, так Сергей Мироныч фуражку от удивления выронит. Чтобы из ВУЗа совсем не вылететь, оформляет Вова по-срочному академ по причине сильно ослабленного здоровья. Остается проблема - как и где год провести? Ни в родной Талице, ни в свердловском ВТУЗ-городке ему от военкомата не укрыться.

Завербовался Вова в геофизическую партию. Тут, к слову, скажем о геофизиках в Западной Сибири. Почему так быстро после первых открытий под Ураем и Усть-Балыком были разведаны почти все месторождения? Ведь тридцать лет нефть в Сибири искали - одних романов о нефтеразведчиках с десяток написано - а ничего не находилось. А тут сразу - как из Рога Изобилия все высыпалось, и Самотлор, и Уренгой, и Федоровское. Практически, весь регион за десяток лет разведали. Дело в том, что как раз в начале шестидесятых появились методы и аппаратура, позволяющие "просвечивать" недра до глубины чуть больше двух километров. И, когда появилась первая нефть и приоткрылись "Закрома Родины", дали денег на разведку, через весь Западносибирский осадочный бассейн пошли трассы сейсмопартий. Идут, взрывают, ловят эхо и определяют, где скрыты под землей структуры-ловушки. А потом по составленной геофизиками карте начинается разведочное бурение, вскрывается - пустая ловушка или "икряная". Открытие за открытием шло. Если не нефть, а только газ, так ведь западло считалось, почти как пустая структура. Я анализом этих дел потом много занимался - подтверждаемостью прогнозов. На чем и с Володей познакомился в семьдесят шестом году в СибНИИ НП.

То есть, шестьдесят пятый год - это самый разгар геофизических изысканий в Западной Сибири. Ползут по Ханты-Мансийскому округу гусеничные тягачи ГТТ, тащат станки для бурения, заряды для взрывов, аппаратуру для записи отраженных подземными слоями волн. При них люди, конечно. Спецы-геофизики, бурильщики, ремонтники, водители. На прицепах всякое снаряжение, чтобы в тайге или тундре за триста кэмэ от всякой жилухи существовать и работать - бензин, палатки, продукт, спальники. У одного моего ленинградского знакомого на стенке фото висит - он молодой, у костра с топором в одной руке и с вынутым из прибора блоком в другой. Все веселятся - вот как Володя Коган топором усилитель чинит! А он отмахивается - мол, а чего, топором и чинил. Топор на костре раскаленный и он им вместо паяльника пользовался. Так если больше нечем?!

Нам это все с вами представить трудно. Как справедливо заметил Олег Куваев, не тот, который "Масяня", а тот, который "Территория", нас с вами на этих тракторных санях не было. А Володя Коган был. И Володя Шилов - тоже. Только первый так рабочим в партиях двадцать лет и проработал, а второй - только тот год академического отпуска. Но впечатлений тоже достаточно.

Вот однажды прибился к их партии хант. Нестарый, лет тридцати. По-русски говорит хорошо. Взяли они его рабочим на месяц, как местного жителя. Не с аппаратурой он, конечно, работал. Подай, принеси, круглое кати, плоское тащи, а в основном обед варил. Ребята не так, чтобы после дня работы в аппетайзерах нуждались, а суп, кашу, макароны - это у него получалось. Особым Дерсу Узалой или Улукитканом, чтобы в тайге и тундре каждую кочку знал да комара в глаз бил - это он не был. Да ведь, если детей насильно в двенадцать лет из стойбища забирать и до восемнадцати держать в интернатах, обучая наукам белого человека - так откуда мудрому сыну Природы взяться?

Хантыйские и ненецкие восстания, продолжавшиеся по самый сорок четвертый год, связаны ведь именно с этим, с нежеланием туземцев отдавать деток в русские интернаты. Так-то что уж у них там особо коллективизировать, у охотников да рыбаков, землю отнять, как светловский герой про Гренаду мечтает - так надо знать, куда ее потом девать? Вот как нефть открыли - так вопросов не стало. Есть у меня приятель, Феликсом зовут, давно только я его из виду потерял. Вроде бы он сейчас в Бремене и даже и врачует, подтвердив докторский диплом. А тогда он был главным психиатром Нижневартовского района и много времени проводил в национальных поселках. Евреям всегда больше всех надо - загорелся Фелик идеей спасения народа вахских ханты от алкоголизма, авитаминоза и вообще вырождения под влиянием контактов с Великим Старшим Братом. Основная идея была - создание резервации, куда всем нехантам вход воспрещен, в северовосточной части района, вокруг поселка Ларьяк, где когда-то райцентр и был. Потому, что любой вертолет, от хантов возвращаясь, обязательно везет в обмен на спирт, как писал Фелик в своей записке, "легких груз мехов и тяжелый - рыбы".

Он и устно много рассказывал. Я тоже немного в нацпоселках бывал, один у нас вообще через Обь, я туда на лыжах бегал на "Праздник Русской Зимы". Очень врезалось, что по празднику ни одного трезвого старше восьми лет не найти. И все трубки курят, начиная с пяти-шести лет. Ну, а приятель мой с их жизнью хорошо знаком. Помню его объяснения насчет основных причин вырождения и смертности у ханты : просто алкогольное отравление, еще тонут часто - по пьянке равновесие в обласке не удерживают, а плавать никто из сибирских инородцев не умеет. Еще авитаминоз сильно снижает сопротивляемость любым болезням и повышает смертность. Вроде бы в тайге да тундре, посреди ягод, сырой рыбы и полусырого мяса - какой уж авитаминоз? Это нам с вами было бы достаточно, а у них, столетиями живших в природе, генетически обусловлено быстрое разложение витаминов - для предотвращения гипервитаминоза. Ну, а сегодня какая еда : макароны, да крупа, да тушенка. Ягоды и хорошая рыба с теми вертолетчиками на спирт меняются, а "черную", частиковую рыбу в бассейне Оби есть сырой нельзя - будет описторхоз, жуткая болезнь, при которой личинки поселяются в тканях печени. Единственное средство - глотать таблетки гексахлорана, запивая молоком. Личинок убьет, но и печень после этого … .

В общем, дорассказывался наш Феликс Романович. Особо после того, как на конференции психиатров в Москве в присутствии иностранцев, американцев, немцев и, что в этой ситуации особо не по делу, венгров, что хантам родственники, ляпнул : "Вот мы с вами тут мероприятия по борьбе с алкоголизмом обсуждаем, а в Сибири народность вахских ханты от этого дела вымирает и к следующей нашей встрече, может, и совсем вымрет". Большой общественный резонанс имело. В частности, самого Феликса через месяц взяли под стражу. Не по политике, упаси Конституция! По хозяйственным злоупотреблениям. Он же заодно главрач психстационара в Нижневартовске и ведет строительство нового корпуса хозспособом. А кто хозспособом, без централизованного обеспечения стройматериалами и рабсилой, что-то строит - того можно сажать сразу, без объяснения причин. Не может он ничего делать без нарушения законов и инструкций. Друзьями его маленько позанимались. Один, детский психиатр Вадим, как оказалось, десять лет назад злостно алименты недоплачивал с каких-то приработков - получил год исправительных по месту работы, хоть бывшая жена и подтверждала, что он деньги и помимо исполнительного листа давал.

До меня дело не дошло, да я, по моей работе с газовыми факелами, как бы и номенклатура Комитета Народного Контроля СССР, местным ребятам не совсем по компетенции. И притом все время в командировки езжу. Вот я по этому делу письма-жалобы вожу, чтобы нижневартовским почтамтом не пользоваться. У Феликса Романовича дело до тюремного суицида дошло, но выжил, а тем временем Черненко взял, да и помер. Еще с год помурыжили, освободили из-под стражи. Суд его оправдал. Следователь некоторые неприятности имел, но отбился, человек казенный, прикажут - удушит, прикажут - будет кормить апельсинами. Да он, следователь, был слух, и вовсе из прокуратуры ушел, крестился в связи с подъемом духовности, в иереи пошел и сейчас в Екатеринбургской епархии какой-то видный пост имеет.

Так вот, когда Фелик еще до посадки однажды у меня дома насчет резервации проповедовал, обоснованно и со страстью, задал ему мой двенадцатилетний сын вопрос: "Феликс Романович, ну, если Вас послушают, сделают резервацию, чтобы белых людей не пускать, а там, в резервации, вдруг тоже нефть найдется? Что тогда?" Не смог ведь защитник аборигенов ответить ребенку! Не столько потому, что не знал ответа, сколько потому, что - знал.

Ну, давайте все же вернемся в 65й год, когда нефти еще не так много добываем, но перспективы сомнений не вызывают. Недолго аборигенам хозяевами своих озер да болот оставаться. Закончила партия работу в этом месте - собираются на другой берег Казыма перебираться. А хант ихний за ними просится, чего обычно не бывает. Не любят они от своих родных мест уезжать. А этот, что характерно, еще и никогда из партии в нацпоселок не уходит. Так с ними и ночует, и живет, и ест, и пьет. Взяли они его, да так он с этой партией и странствовал по Ханты-Мансийскому и Ямало-Ненецкому округам, даже тогда, когда не было возможности ему зарплату начислять. Остался и после Володиного возвращения в Свердловск, ребята еще и через год от него в письмах привет передавали. Но к этому времени Володя уже знал, почему абориген так к их бродячей жизни прилепился. За время, вместе прожитое, особенно после разведенного по вечеру, узнал Вова по крохам судьбу своего сотоварища. Началось с того, что он выказал некоторое знание городской жизни и конкретное знакомство с большим городом Чита. Все-таки от Казымской тундры не самый близкий город, три тыщи кэмэ по прямой. Выяснилось - сидел он там. А там под спирт и слезы вся история рассказалась. Понятно стало, почему он к хантам в поселки не ходит, а все с русскими по округу таскается.

Убил он жену. Как, за что, тут роли не играет, но прежде, чем русской милиции сообщать, собрались уважаемые пожилые родственники решать его судьбу по своему обычаю, а не по городскому закону. Присудили его повеситься. А он не захотел, молодой парень, двадцать лет ему тогда было. Да и вековые традиции интернатом подорваны. Тогда его из рода выгнали. Чужой он теперь, мертвый, никто с ним ни слова сказать, ни дела иметь не может. И все казымские ханты, от последнего рыбака до кандидата философских наук в Тюмени и партработника в Ханты-Мансийске об этом знают. Нету его на свете. А русская милиция его забрала, судили, дали восемь лет, которые он в Чите и под Читой провел. Откуда и язык хорошо знает и даже блатные песни. В тюрьме и лагере было хорошо - кормят, обижать особо не обижают, кров всегда есть, не замерзнешь. А вернулся - назад ходу нет, начал он в одиночку жить, да рыбу ловить, но уж и навыки утрачены, да еще и летом жить можно, летом почти все кочуют, а на зиму в поселок к теплу. А его туда не возьмут - мертвый он. Вот для него сейсмическая партия как спасение было. Тут, конечно, тоже за полного человека не считают - когда это русские "чурок" за людей держали? Но не сравнить с соплеменниками, для которых ты - мертвый. Володя ему было попробовал посоветовать в другое место прибиться - к аганским ханты возле Сургута или к вахским у Ларьяка. Но там языки совсем другие. Шансов укорениться практически нет.

Действительно, этнографы и языковеды числят пять угорских языков: венгерский с 14 миллионами говорящих, мансийский - с пятью тысячами и, на десять тысяч ханты, еще три сильно отличающихся языка. Были, вроде бы, еще башкиры, но в сумятице переселения народов, тюркских и монгольских завоеваний кто посмышленей из угров, тот скочевал на Запад, в Паннонию, кто не так быстро сечет фишку - остался на месте, но принял тюркский язык по сей день, а у кого не хватило сообразительности ни на эмиграцию, ни на приспособление к обстоятельствам - того история загнала в приобские болота, где они и отсиживались, отправляя повелителям на юг меховой ясак.

Так и отсиделись до той поры, пока не пришла в Тюмень Юрию Эрвье знаменитая радиограмма начальника экспедиции Михаила Шалавина "ики юз али - уч юз". По азербайджански для большей секретности и чтобы не спугнуть фарт, один геолог сообщал другому то, чего они оба так ждали - фонтан на сважине Р-6 Шаимской площади дал двести пятьдесят - триста тонн нефти в сутки. Тут и началось. Гордость и спасение от кризиса для Советского Союза - и конец спасительной изоляции хантов и манси. А, впрочем, им бы все равно не отсидеться. Не было бы нефти - точно была бы Нижнеобская ГЭС с водохранилищем на сто двадцать тысяч квадратных километров. Так что все их поселки оказались бы под водой, а от охотничьих и рыболовных угодий осталось бы еще и меньше, чем в реальности. Клин-то - он всюду. Мы не могли ждать милости от природы, но уж это взаимно - ей тоже пощады ждать не приходилось.

Как и сибирским туземцам. Кто-то ведь все равно выживет, пристроится в городе кандидатом каких-нито общественных наук, либо членом Союза Советских Писателей, либо депутатом. Да хоть и зэком, как Володин приятель. Все лучше, чем помирать.