ПРОМАХ МАЙОРА МАРТЫНОВА
01-09-2002Сергей Семанов — историк, выпускник Ленинградского университета...
17 октября 1974 г... сказал мне, что Лермонтов — демоническая фигура в русской истории. Летом 1914 г. Россия готовилась отметить 100-летие со дня его рождения — и в это лето началась Первая мировая война. Летом 1941 г., когда готовились к 100-летию его смерти, грянула Великая Отечественная.
150 лет со дня рождения Лермонтова отметили в 1964-м — и год завершился снятием Хрущёва. “Теперь, — сказал Сергей. — я с ужасом жду 150-летия его смерти, которое наступит в 1991 году
Г.В.Смирнов (“Техника — молодёжи”, №7 — 1998).
Гибель на дуэли в возрасте 26 лет М.Ю.Лермонтова одна из самых трагических страниц истории отечественной литературы.
Невозможно даже представить себе, до каких высот мог бы подняться талант Лермонтова, какие великие произведения могли бы выйти из-под его пера, доживи он хотя бы до 37 лет — возраста смерти А.С.Пушкина. А ведь даже в свои годы Михаил Юрьевич оставил нам целое созвездие прекрасных сочинений...
Видимо, отчасти и поэтому тема последней дуэли Лермонтова не даёт покоя потомкам, пытающимся понять — как это могло случиться, как (тем более — после аналогичной гибели Пушкина) новый дуэлянт, но теперь уже русский, “не мог понять в сей миг кровавый, на что он руку поднимал!”
Или всё-таки понимал? И вот уже второе столетие Н.С.Мартынов считается исчадием ада, сознательно лишившим русскую литературу наследника Пушкина. После же 1917 года и вовсе принято было рассуждать о злодейском заговоре против поэта, душой которого был сам Николай I...
Между тем, многое в этой истории неясно. В первую очередь: а как и из-за чего, собственно, Мартынов вызвал Лермонтова на поединок?
И вот тут выясняется, что никто не видел и не знает — ни как произошёл вызов, ни — из-за чего!
Нет, конечно, в своих письмах знакомым жители Пятигорска порассказали много о ссоре молодых офицеров. Вот только... Никто из пишущих сам этой ссоры и вызова не видел, а слышал от других.
В общем, работает принцип:
Как хороши гусиные лапки!
А ты их едал?
Нет, но мой отец видал, как его дед едал
Мало того, о самой дуэли пишут все по разному! Одни говорят, что Лермонтов выстрелил в воздух, а потом Мартынов — в него (некоторые добавляют — в упор, чего вообще на дуэли не могло быть!), другие утверждают, что Мартынов стрелял первым... Один из пятигорцев вообще писал, будто отставной майор после дуэли пытался бежать к чеченцам, но его поймали! На самом деле Мартынов с места дуэли поехал сразу к коменданту (то есть — под арест).
Свидетели есть только у одного: в салоне Верзилиных Лермонтов громко сказал (внезапно умолкла музыка): “пуаньяр!” (кинжал).
Дело в том, что Мартынов, служивший до отставки в Гребенском казачьем полку, продолжал и после службы носить форму этого полка. Форма эта была похожа на одежду горцев, и к ней полагался кинжал. Мартынов же носил особенный кинжал — больше обыкновенного. Именно этот кинжал и был предметом острот товарищей — не только Лермонтова (сам поэт в Пятигорске тоже не раз одевал кавказский наряд!).
Услышав громко произнесённое слово “кинжал”, по свидетельству очевидцев, Мартынов подошёл к Лермонтову и сказал: “Сколько раз я просил вас оставить свои шутки при дамах!” После чего тут же развернулся и отошёл. Вот и всё. А где же вызов? Его никто не слышал, и лишь задним числом, узнав о смерти поэта, дуэль связали с этим случаем.
Самого же вызова, повторяю, никто не видел и не слышал!
Зато уж домыслов на эту тему сколько угодно — и все разные: от удивлённого восклицания Лермонтова: “Что ж, на дуэль, что ли, вызовешь из-за этого?
до заносчивого: “А не нравится — так потребуй удовлетворения!” (по этой версии выходит — фактически Лермонтов вызвал Мартынова- видимо, каждый сочинял в зависимости от своих симпатий или антипатий к поэту!).
Зато у дуэли свидетелей было сверх меры (для такого, обычно, тайного для посторонних, “мероприятия”). Во-первых, вместо обычных двух — четыре секунданта: М.П.Глебов (боевой товарищ Лермонтова — лечился в Пятигорске после ранения при Валерике), князь А.И.Васильчиков (князь-Ксандр, как называл его поэт), князь С.В.Трубецкой, ну и, конечно, Монго-Столыпин — куда же без него: он и в дуэли Лермонтова с де Барантом был секундантом (А.А.Столыпин, по прозвищу Монго, был двоюродным дядей Лермонтова. Но, будучи на два года младше племянника, фактически являлся
для Лермонтова братом — и самым близким другом)!
Интересная деталь: в собрании сочинений Лермонтова имеются “экспромты”, написанные им за несколько дней до смерти на одной весёлой вечеринке. Все эти экспромты посвящены... Монго, Глебову, Васильчикову, Трубецкому и Мартынову, там присутствовавшим. Выходит, у горы Машук собралась одна тесная компания!
Заметьте, что я не говорю самого, казалось бы, главного: а кто чьим был секундантом? В том-то и дело: в момент дуэли они не были секундантами Лермонтова или Мартынова, они были... “просто так секундантами” (“Вот я, например, кот — сам по себе кот!”)! Лишь после гибели поэта секунданты определились (по жребию!) — для следствия: Васильчиков стал считаться секундантом Лермонтова, Глебов — Мартынова, а участие в дуэли Столыпина и Трубецкого вообще скрыли, так как тем грозили за это особо крупные неприятности.
Эта неслыханная вещь объясняется очень просто: они не считали происходящее нормальной дуэлью — и не относились к ней всерьёз. За несколько часов до поединка уже заказали ящик шампанского — что-то собирались праздновать...
Но этого мало! Помимо этих четырёх, на дуэли присутствовали (по словам нескольких человек) зрители! На что это похоже — расскажу чуть дальше.
Итак, дуэль, совсем не похожая на дуэль. Воспринимаемая секундантами и зрителями как шоу. Кстати, среди множества людей не оказалось врача. Никто заранее не побеспокоился — были уверены, что не понадобится!
Разгадка, как мне кажется, кроется вот в чём. Как известно, неоднократные просьбы Лермонтова об отставке или, хотя бы, об отпуске неизменно отклонялись Николаем Первым, по своему справедливо заявлявшим, что у ссыльного не может быть ни “отставки”, ни “отпуска” (это была уже вторая ссылка — первую царь отменил, уступив личной просьбе графа А.Х.Бенкендорфа — да-да, того самого! Тогда шеф жандармов фактически поручился за Лермонтова, и вот прощённый “не оправдал доверия”. Так что теперь “нашла коса на камень” — царь был непреклонен). А потому единственной возможностью для поэта получить отпуск становилось ранение (соответственно, единственной возможностью отставки — тяжёлое ранение).
А теперь вспомним, что в боях с горцами поручик Лермонтов отличался необыкновенной храбростью, по словам очевидцев — вплоть до безрассудства (впрочем, во второй ссылке; в первой, когда была реальная надежда на милость царя, поэт в боях практически не участвовал). Достаточно сказать, что даже будучи посланным в разведку, он бросался с горстью людей на многократно превосходящие силы противника.
Вот тут и возникает вопрос: а не было ли “безрассудство” Лермонтова как раз наоборот — предельно хладнокровным расчётом? Что, если поэт стремился не отличиться на поле брани, а — получить ранение (а вместе с ним — долгожданный отпуск в Петербург, а то и — отставку)?
Проницательный читатель скажет: “Но ведь на войне пуля не выбирает — может ранить, а может и убить!” Предположим, что Лермонтов понимал это не хуже нас. Поэтому тоже не считал войну идеальным вариантом. Лучше было бы действовать наверняка — так, чтобы пуля гарантированно попала туда, куда надо (в колено, например — негодность к строевой службе обеспечена, а поэзии это не помешает).
Но где взять такое “хорошее” ранение? Очевидно, там, где стрелок целится с близкого расстояния, не спеша, не нервничая (не опасаясь ответного огня), да ещё и не желая вашей смерти. Где же это может быть? Да на дуэли! Только, конечно, на фальшивой “дуэли” с верным другом, отменным стрелком, заранее обговорив все подробности. Тогда и ранение обеспечено, и царь не придерётся!
Впрочем, могу предложить ещё один вариант “побудительного толчка” к такой дуэли. Рассказывали, что перед последним отъездом из Петербурга Лермонтов побывал у той самой гадалки, которая напророчила Пушкину смерть от “белого человека”. Поэт спросил её, когда он вернётся в столицу и получит ли отставку. Гадалка ответила, что в Петербург он больше не вернётся, а отставку вскоре получит такую, после которой ничего уже просить не будет...
Вначале Лермонтов посмеялся над предсказанием, получив в тот же день продление отпуска. Но, когда внезапно ему было приказано немедленно выехать на Кавказ, он сразу помрачнел... Очевидно, поэт связывал возможность гибели исключительно с пулей горцев и, устроив дуэль, попытался “обмануть судьбу”. Но судьбу, как известно, не обманешь...
И вот — в последние дни своего полулегального “отпуска по болезни” в Пятигорске Лермонтов стреляется с Мартыновым...
Что мы знаем о Николае Соломоновиче Мартынове (1815 — 1875)? Это — однокашник поэта по Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров (только Лермонтов числился в гусарах — лёгкой кавалерии, а Мартынов — в кирасирах — тяжёлой), а “юнкерское братство” было весьма сильно у офицеров... Но Лермонтов и Мартынов были не просто юнкера одной Школы!
Сам Мартынов впоследствии вспоминал, что в юнкерской Школе он и Лермонтов были лучшими фехтовальщиками на эспадронах (учебных саблях). По пятницам они устраивали “показательные” поединки, собиравшие много зрителей-юнкеров. Вам это ничего не напоминает? А конкретно — дуэль Лермонтова и Мартынова... И вот — всё то же самое!
Когда Михаил Юрьевич ехал в первую ссылку, в Москве он встретил Мартынова, и они несколько раз завтракали вместе в “Яре”. Регулярно общались они и позже, по возвращении Лермонтова, а также на Кавказе. Офицер П.И.Магденко, приехавший в 1841г. с Лермонтовым и Монго-Столыпиным в Пятигорск, вспоминал, как сразу по прибытии (в гостинице Найтаки) Лермонтов, “потирая руки от удовольствия”, говорил Столыпину: “Ведь и Мартышка, Мартышка здесь! Я сказал Найтаки, чтобы послали за ним.”
В это время в Пятигорске было немало их общих знакомых, но почему-то поэта обрадовало присутствие именно “Мартышки”! Интересна также уверенность Лермонтова, что Мартынов, узнав о его приезде, сразу придёт (похоже на уверенность Максим Максимыча из “Героя нашего времени”: “Ведь сейчас прибежит!” Только в отличие от Печорина Мартынов действительно сразу пришёл).
Кроме того, во время расставаний, Лермонтов и Мартынов постоянно переписывались. И последняя деталь: многие их друзья утверждали, что прототипом княжны Мэри из “Героя нашего времени” была... Наталья, сестра Мартынова (прототипом же Печорина, естественно, сам Лермонтов); не кто иной, как М.П.Глебов, друг и секундант поэта, говорил своему знакомому о романе между Михаилом Юрьевичем и Натальей! Советские “лермонтоведы” почему-то не согласны с этим мнением, но почему — не объясняют (может быть, потому, что некоторые вообще считали этот факт причиной дуэли, что, конечно, неверно).
Теперь, надеюсь, понятно, что Мартынов был не просто однокашником поэта, а одним из самых близких его друзей (насколько это слово применимо к Лермонтову — человеку, по единодушному признанию современников, самовлюблённому, язвительному и желчному). Ближе Мартынова в Пятигорске был для поэта только Монго, но в возможность дуэли между ними вообще никто бы не поверил...
К этому времени Мартынов уже был в отставке, получив при выходе в неё (по тогдашним законам) чин майора (хотя, будучи на год младше Лермонтова, поступил в Школу и окончил её на год позже). Напомню, что по указу Петра III “О вольности дворянства” служба тогда уже была для дворян делом добровольным (в связи с чем вообще непонятно, зачем Лермонтова понесло в офицерское училище — ведь, в отличие от Пушкина, ему не надо было зарабатывать себе на жизнь, офицерская карьера поэту “не грозила”, ибо он не любил дисциплины, а учёба как таковая Михаила Юрьевича тоже не прельщала — судя по тому, что из Московского университета начинающему поэту “посоветовали уйти” (была такая формулировка по итогам учебного года) за многочисленные прогулы; по интересующим его предметам мог бы получить образование, не выходя из бабушкиного особняка...).
Но вот интересная подробность: один человек, узнавший детали дуэли из письма пятигорца барона Розена (А.П.Смольянинов) , называет Мартынова в своём дневнике — “редкий стрелок”. Отметим это.
По окончании юнкерской Школы (где числился, напомню, в кирасирах) Мартынов служил в Кавалергардском полку (гвардейский полк тяжёлой кавалерии), где, кстати, в первый год службы видел Ж.Дантеса (тоже, как известно, “служившего” в этом полку, хотя не знавший русского языка француз не мог даже отдать приказ солдатам... да и вообще, согласитесь, хороший офицер в чужую армию не побежит: ему и в своей место найдётся!).
Историки-”лермонтоведы” усматривают в этом едва ли не дьявольский сговор с целью погубить русскую поэзию, но это — из области буйных фантазий. Считавший Пушкина “умнейшим человеком в России” Николай I после роковой дуэли немедленно вышвырнул из России не только Дантеса, но и его “приёмного отца” — барона Геккерена (не посмотрев на его статус посла Голландии), которого к тому же назвал “канальей”.
Вот к Лермонтову Николай не питал тех чувств, что к Пушкину (да и то сказать — Михаил Юрьевич ведь был совсем ещё молодой, сейчас бы сказали — “начинающий” поэт. И всё же есть сведения, что, прочитав первый вариант “На смерть поэта”, Николай сказал: “Этот, чего доброго, заменит России Пушкина!”). Прочитав “Героя нашего времени” (да-да, представьте себе, он читал все новые книги того времени, которые мы сейчас знаем, как классику; и пьесы смотрел — “Ревизор”, к примеру, ему очень нравился; так что не стоит думать, будто мы знаем и понимаем “николаевскую” Россию лучше самого Николая...), царь написал сестре: вначале он надеялся, что этим самым героем будет Максим Максимыч, но был очень разочарован, когда увидел в роли “героя” Печорина (Николай посчитал, что у Лермонтова не хватило таланта или опыта по-настоящему раскрыть образ штабс-капитана...). Царь так и написал: посылая Лермонтова на Кавказ, он надеется, что там поэт сможет подольше побыть в среде настоящих русских офицеров, таких как Максим Максимыч, подальше от “Печориных”, так что в будущих главах сможет лучше раскрыть образ истинного “героя нашего времени”...
Наверное, понятно, что вряд ли русские офицеры (и Мартынов в том числе) могли испытывать тёплые чувства к Дантесу, нелюбимому царём (я говорю об обычных офицерах, а не “золотой молодёжи” из знатнейших родов, активнейшим членом которой, по единодушному признанию современников, был как раз Лермонтов, но никак не Мартынов... ).
Но вскоре Мартынов добровольцем отправляется на Кавказ, — и приписывается к Гребенскому казачьему полку. Это тоже интересная деталь: гусар Лермонтов сослан в Нижегородский драгунский полк, а кавалергард Мартынов служит в казачьем. Разгадка проста: на Кавказе не было ни гусарских, ни кирасирских полков и вообще — из всей самой мощной в мире русской кавалерии на Кавказе имелся всего один регулярный полк — тот самый Нижегородский драгунский (да и этот, когда в нём служил Лермонтов, не участвовал в боевых действиях!). Еще имелись не такие уж многочисленные (не сравнить с Донским!) Терское и Кубанское казачьи Войска.
Так что пора бы историкам уточнить реальные силы России на Кавказе в тот момент и положить конец разговорам о “мужественных горцах” и “столетней кавказской войне”... Похоже, в этой “войне” царь не столько стремился победить, сколько создать для своих “диссидентов” “тёплую Сибирь”, а уж его генералы и подавно занимались там вопросами личного “благоустройства”...
В результате Мартынов не сумел сделать на Кавказе карьеры и вообще разочаровался в военной службе. Потому вышел в отставку, но продолжал носить форму Гребенского казачьего полка с тем самым кинжалом...
Как же всё произошло? Вероятно, мысль о дуэли пришла в голову Лермонтову (а может — Мартынову?) уже в Пятигорске, иначе зачем бы он болтался в этом городке почти два месяца? Тем более, что, по некоторым сведениям, перед отъездом из Петербурга поэт сказал своей знакомой: “Если хотите пожелать мне удачи, пожелайте лучше удачного ранения!” Видимо, тогда ещё он связывал возможность ранения только с боями. Но, неожиданно для самого себя завернув в Пятигорск, увидел там “Мартышку”...
Итак, у генеральши Верзилиной собиралась компания молодых людей в обществе хозяйки и её трёх дочерей (одна из них, кстати, стала позже женой Акима Шан-Гирея, троюродного брата и ещё одного ближайшего друга Лермонтова — похоже, что все лучшие друзья поэта были его родственниками по бабушкиной линии; видимо, только они могли выдержать его несносный характер). Были и другие гости. Очевидно, поэтому этот салон и было решено использовать для “ссоры” — много свидетелей.
Разыграть ссору было нетрудно — все знали язвительный характер Лермонтова и его манеру выбрать себе жертву и клевать её постоянными придирками. Мартынов с его кинжалом прекрасно подходил на роль такой “жертвы”. Несколько дней постоянных острот об одном и том же — и публичная ссора состоялась. После этого оставалось “по секрету всему свету” сообщить о том, что ссора в салоне Верзилиных завершилась на улице вызовом (детали которого уже каждый досочинил сам — у нас это умеют!).
Интересно, были ли посвящены в замысел секунданты? Скорее всего, нет (кроме, разве что, Монго), иначе кто-нибудь обязательно проболтался бы. Поэтому секунданты (и зрители) были уверены, что ссора действительно произошла, но, конечно, дуэль завершится выстрелами в воздух. Секунданты заранее заказали шампанское, чтобы отпразновать примирение. Но заговорщики готовились праздновать совсем другое — долгожданную отставку Лермонтова...
Барьер был установлен на десяти шагах (тоже, кстати, много вариантов: двенадцать, десять, даже пять шагов; одни говорят — Лермонтов остался на месте, другие — подошёл к барьеру, — похоже, наличие большого числа свидетелей только запутало подробности; но, вероятнее всего, барьер был на десяти шагах, и дуэлянты подощли к нему; Лермонтов, скорее всего, не стрелял — во всяком случае, его сослуживец по Гродненскому полку А.Арнольди, проезжавший в этот момент неподалёку, слышалодин выстрел), при этом дуэлянты пользовались не дуэльными, а дальнобойными армейскими пистолетами (конечно, нарезными, как, впрочем, и всё стрелковое оружие на Кавказе в то время — посмотрите, как часто в “кавказских” произведениях Лермонтова встречается слово “винтовка”). Длина ствола такого пистолета примерно равнялась длине ствола автомата Калашникова. С такой дистанции Мартынов (“редкий стрелок”!) мог попадать на выбор куда угодно.
Судя по тому, что сами дуэлянты не пригласили врача, ранение предполагалось нетяжёлым — скорее всего, в конечность (опытные боевые офицеры могли бы и сами остановить кровь на первое время, а город был рядом). Секундантам и зрителям, для которых и такой исход был бы шокирующим, Мартынов должен был объяснить, что не выстрелил в воздух, чтобы избежать насмешек за заведомо безопасную дуэль (впоследствии он так и скажет). Секундант Васильчиков вспоминал через много лет, что под дулом пистолета у Лермонтова было спокойное, даже весёлое лицо...
Всё было учтено. Но, как обычно и бывает в таких случаях, вмешалась незапланированная случайность. Дуэль была назначена на 7 часов вечера (в середине июля по старому стилю — ещё светло!). Но именно в этот вечер над Пятигорском разразилась небывалая на памяти его жителей гроза. Ливень начался, когда Лермонтов был уже мёртв (участники дуэли говорят — словно природа оплакивала поэта). Но ещё до выстрела наступила темнота (грозовая туча). Кромешная...
Сейчас трудно сказать, почему в наступившей темноте, когда Мартынов перестал чётко видеть “цель” (а может быть — мушку пистолета), дуэль не остановили и не перенесли. Возможно, посвящённые участники понадеялись на меткость отставного майора (а непосвящённые вообще были уверены, что дуэлянты выстрелят в воздух — какая разница, в темноте или на свету!), а кроме того, видимо, все чувствовали приближение сильного ливня и торопились в город до его начала...
Очевидно, и сам Мартынов понадеялся на свою меткость, да к тому же заторопился, чтобы не попасть под ливень. И всё-таки он целился довольно долго (стараясь попасть куда надо и уже почти не видя Лермонтова), так что непосвящённый князь Трубецкой даже крикнул: “Ну стреляйте же, господин Мартынов, или я развожу дуэль!” Возможно, этот выкрик был “под руку”, а может быть, Мартынов выстрелил сам, но в темноте прицелился всё-таки не туда...
Когда прогремел выстрел, и Лермонтов рухнул, как подкошенный (секундант Васильчиков говорит — даже не схватившись за рану, как обычно делают раненые), Мартынов бросился к нему, опередив секундантов... Поэт был мёртв. Пуля пронзила сердце. С места дуэли Мартынов поехал к коменданту города. Под арест...
По указу Николая I Мартынов был сослан на 12 лет в Киев. О гибели Лермонтова и о самом поэте он больше ни с кем не говорил, но каждый год в день роковой дуэли заказывал панихиду по рабу божьему Михаилу... Когда однажды в такой день кто-то прислал ему портрет Лермонтова, Мартынов был близок к помешательству.
Только спустя тридцать лет его уговорили написать мемуары о знакомстве с Лермонтовым и дуэли. Мартынов начал работу, живо и интересно рассказал о совместной учёбе в юнкерской Школе и — остановился навсегда. О своей дружбе с поэтом и роковом поединке он не смог написать ни слова...