"АХ, КТО ПРИДУМАЛ КНИГИ ЭТИ!. . . "

(осенняя московская зарисовка)

Время действия: 16 октября 2002 года, ранний вечер.

Место действия: Центральный дом книги, Москва
(бывший Калининский проспект, ныне улица Новый Арбат ["вставная челюсть Москвы"- ныне и присно, и ...- прим. ред.]).

Москвичи уже привыкли к тому, что город меняется слишком быстро. Стоит не побывать в каком-то хорошо известном тебе районе год или даже полгода, потом это место уже нелегко узнать: старые здания сносятся, а если остаются, то по нескольку раз успевают смениться их обитатели, это сразу заметно по непривычным интерьерам витрин и по незнакомым вывескам.

(Где был пустырь, стоит там супермаркет.) Внутренности зданий тоже склонны преображаться почти до полной неузнаваемости.

В Доме книги я не был давно. Во-первых, не до книжек: московская жизнь сумасшедшая — даже материалы по работе читать не успеваешь.

Во-вторых (что хуже), книги некуда ставить. Читаешь каждую один, ну два раза, потом хочешь читать какую-нибудь другую — а она-то, зараза (которая уже читана), место занимает, и никуда её, голубушку, не денешь… Так что книжные магазины и развалы обхожу стороной. (Если правое око соблазняет тебя, посмотри налево.) Но сейчас мне срочно понадобился томик Гейне, и вот — вновь я посетил…

Войдя в Дом книги, невольно замираю от неожиданности: вход в торговый зал оборудован турникетами с фотоэлементом, а перед ними появились стеллажи персональных металлических ячеек. Каждая ячейка с замком: сумку — в ячейку, ключ — в карман: ходишь, глазеешь налегке. Направляюсь к ячейке сдать свою довольно объёмистую сумку — ко мне подбегает молодой охранник в специальной униформе:
Вы, ради Бога, извините, но сейчас все ячейки заняты.

А сумка?
Сумку можете взять с собой. (Улыбается вежливо и мило.)

Прохожу через турникет — он верещит: стало быть, помимо фотоэлемента, в нём ещё и металлоискатель. Я смущён — охранник делает жест рукой: “Идите, идите, всё нормально”.

В торговом зале толкотня — едва протиснуться. Уже зная этот фокус заранее, первый этаж прохожу с закрытыми глазами — чтобы не отвлекаться на дразнящие россыпи новинок компьютерного отдела, а также отделов игр, компакт-дисков и видеоклассики (на любых носителях). Иду сразу на второй этаж — аккуратно, стараясь не толкать народ. Торговый зал просто забит книгами. Забит до отказа. Их можно было бы вывозить тоннами, вагонами — количество и пестрота невообразимая. Нахожу указатель Зарубежная литература” и направляюсь туда.

Там народу поменьше, хотя тоже порядочно. Не сразу вижу сотрудницу магазина (тоже в униформе, но другого плана — более пастельные тона): она расставляет книги.

Девушка, вы могли бы мне помочь?
Да, конечно!

Всё бросает и через секунду — ровно! — передо мной. Не столько красива, сколько мила (мастерское владение косметикой), на вид года 22–23, искрится любезностью и желанием помочь. (Сразу чувствую себя не просто покупателем, а клиентом, — и всё никак не привыкну, что в Москве это потихоньку становится нормой.)
Я хотел бы купить что-нибудь Гейне.

Пауза. Лёгкое замешательство. Далее интересный вопрос:
А что это?

…Если бы она спросила: “Что это, Бэрримор?”, — я просто вынужден был бы ответить ей канонически: “Овсянка, сэр!”, невзирая на относительную слабость её пола. Но Гейне — не овсянка, и с Бэрримором моё сходство тоже весьма отдалённо. Поэтому сдерживаю гадкий позыв съязвить, улыбаюсь и продолжаю (слегка чеканя слоги):
Генрих Гейне. Поэт.

Опять замешательство — но уже с элементом смущения:
Может быть, это в другом отделе?

Продолжая улыбаться (а что ещё мне остаётся?), мягко возражаю:
Это немецкий поэт, — и показываю на вывеску прямо над её головой: Зарубежная литература”.

Элемент смущения нарастает — девушка заливается краской (чувствует по моему виду: что-то не то, но что именно — понять пока не может).

Вы меня, пожалуйста, извините, но я не совсем уверена… Вы не возражаете, если мы пройдём к компьютеру?
Разумеется, не возражаю. Более того: мне это даже было бы любопытно!

Проходим через весь отдел к компьютеру (эстетский монитор на “тонконожке”). Она смотрит на меня. Я смотрю на неё — и вспоминаю Фазиля Искандера: “Вот я смотрю на неё и вижу: это рыба барабулька. Но минэ интересно, что она думает, когда смотрит на минэ!”<b
r> Что-нибудь не так? — спрашиваю я, ощутив некоторую странность наступившей паузы.

…О, нет! Ну конечно, я не Бэрримор, и явно не сэр Генри.

Ни британский аристократ, ни его дворецкий не стали бы так издеваться над милой, очаровательной девушкой, да ещё при исполнении служебных обязанностей!

Мне, конечно же, надо было догадаться самому, чтобы не ставить её в дурацкое положение!.. Но я не успел. “Затормозил”. И вот она уже спрашивает у меня (а не я сам предлагаю ей готовый ответ):
А как это пишется?

Отвечаю с самым серьёзным видом (не скрою, он даётся мне с трудом):
Гэ, Е, И краткое, Эн, Е.

Как только она вводит букву Н, компьютер выдаёт имя: Гейн А.

Вот это? — с опаской спрашивает она.

Нет, вот это, — показываю я ей на строчку под А. Гейном.

Там всего два наименования — но всё-таки это именно “Гейне Г.”: одна книга сборник стихов (“Лорелея” называется), другая — проза. Тем не менее, уточняю (на всякий случай):
Скажите, разве это всё, что у вас есть из Гейне?

И вот тут последовал ответ, который меня ошарашил. Ошарашил своей обыденностью, столько раз слышанной мною — но только в другой жизни, в чужой стране, не на родном языке:
Извините, я лучше позову менеджера.

Появляется менеджер — дама в возрасте (48–53), изучает сведения монитора. Моя юная Ариадна, полагая свою миссию оконченной, бесшумно ускользает навсегда.

Да, всё правильно. Это у нас есть. Идёмте со мной.

Подходим к стеллажу. Действительно: стоят обе книжки Гейне. Вернее, книжечки (формат А6!). В двух экземплярах (один, видимо, авторский). От радости находки я заторопился:
Беру обе!
Пожалуйста, в кассу.

Простите, но я всё же хотел бы кое-что уточнить. Верно ли я понимаю, что во всём Доме книги есть только две эти книжечки Гейне в двух экземплярах?
Да. Правильно.

И если я их сейчас куплю, то останется по одной?
Останется по одной — закажем у издательства ещё парочку.

Усердно благодарю её за находчивость и иду расплачиваться.

(По дороге прихватываю неожиданно зафиксированный боковым зрением сборник пьес Тома Стоппарда: “Розенкранц и Гильденстерн” — в переводе Бродского.)

Любые книги можно оплатить в любой кассе, поэтому очередей нет. (“Пятый отдел не выбива-аю!!” — таких воплей на весь Дом книги уже давно не услышишь, и не увидишь больше перекошенную физиономию пышнотелой кассирши, перед которой виноваты — все, поскольку все умеют читать.) На задней обложке каждой книги с внутренней стороны наклеен ценник со штрих-кодом. У каждой кассирши инфракрасный сканер (что делает понятным наличие у входа турникетов), а также прибор для авторизации международных кредитных карт. Кассирша благодарит меня за щедрую покупку (в суммарном эквиваленте — $5.00) и бережно укладывает книги в полиэтиленовый пакет.

(У кассирш тоже униформа — но уже третьего типа.)

Отоваренный зарубежной литературою, покидаю гостеприимный Дом книги. Тот же охранник улыбается мне чрезвычайно мило. Седьмой час вечера. Глубокие сумерки. Мокрый снег с дождём — пешеходы сосредоточенно эквилибрируют между подмёрзшими лужами самых причудливых очертаний. Это Москва, самый нелепый и самый родной на свете город. (У метро “Арбатская минус 2. Через полчаса, на Дмитровском шоссе, — минус 6. В Тёплом Стане, через полтора часа, — плюс 7.)

* * *

Бывают в этой жизни миги, 

Когда накатит благодать, 

И тут берутся в руки книги 

И начинаются читать.Вонзив пытливые зеницы
В печатных знаков чёрный рой,
Сперва одну прочтёшь страницу,
Потом приступишь ко второй,
А там, глядишь, уже и третья
Тебя поманит в путь сама…
Ах, кто придумал книги эти —
Обитель тайную ума?
Я в жизни их прочёл с десяток,
Похвастать большим не могу,
Но каждой третьей отпечаток
В моём свирепствует мозгу.

Вот почему в часы досуга,
Устав от мирного труда,
Я книгу — толстую подругу —
Порой читаю иногда.

Игорь Иртеньев (1986)