САПАТИСТЫ: ПРОТИВ “ПРОГРЕССА” И ПРОТИВ “ТРАДИЦИИ”

22-12-2002

Олег ЯсинскийДо 1 января 1994 г. мало кто знал за пределами Мексики о существовании юго-восточного штата Чьяпас. Начавшееся в новогоднюю ночь – накануне официального вступления Мексики в в торговый альянс с США и Канадой – НАФТА - сапатистское восстание явилось окончательным развенчанием фукуямовского мифа о “конце истории”.

Возникшая из ночи и тумана индейская армия заняла крупнейшие города штата, представилась миру и Мексике как Сапатстская Армия Национального Освобождения и потребовала того, чего коренные народы Америки в последние 500 лет были полностью лишены: свободы, демократии и справедливости, причем не только для себя, но и для всех мексиканцев. Решение о вооруженном восстании было принято гражданскими общинами, которым полностью подчинены повстанческие войска – случай в истории мировых партизанских движений небывалый. И цель, поставленная перед собой сапатистами тоже необычна – это не захват политической власти в стране и не независимость штата Чьяпас, а демократизация внутриполитической жизни страны, гражданское участие в принятии государственных решений и признание культурных и социальных прав индейских народов, превращенных в изгоев на своих собственных землях. Субкоманданте Маркос – единственный белый в военном руководстве движения, который говорит на нескольких европейских языках, взял на себя роль связующего звена между двумя мирами. Закрывающие лицa маски сапатистов, изначально использовавшиеся в целях безопасности, превратились со временем в символ этого движения “людей без лиц, без прошлого, без имен...”. Черный цвет маски – “всеми презираемый цвет земли, цвет отвергутых, исключенных”.

В сапатистской деревне Овентик ночь. В полупустом школьном зале мы смотрим документальный фильм. Субкоманданте Маркос говорит нам с экрана, что если мы хотим, он может снять маску. И начинает это делать.

В этот момент в открытое окно нашего импровизированного кинозала влетает огромная тропическая бабочка, садится на экран и закрывает своими крыльями лицо субкоманданте.

В Чьяпас, да и вообще в Мексике довольно быстро теряешь способность отличать реальное от воображаемого. Наверное просто потому, что наше воображение никогда не готово смириться с полным и окончательным превосходством реальности. И в то же время видишь неожиданный, иной контекст местной реальности, без которого невозможно понять сути сапатизма.

Если у вас проблемы с вестибюлярным аппаратом – поездка в Чьяпас вам противопоказана. Нигде больше нет горных поворотов круче, даже правильнее, наверное, говорить об одном сплошном повороте каждые несколько секунд в новую сторону на протяжении двух, трех, четырех часов дороги. Справившись с головокружением, начинаешь привыкать к тому, как сплошной сосновый лес гор неожиданно переходит в низинах в тропическую сельву, где приятная свежесть моментально сменяется духотой безбрежной зеленой сауны.

Это не страна контрастов, это страна-кунсткамера. Украшения доколумбовых эпох, найденные здесь среди руин городов майя и сапотеков продают здесь дешевле, чем их современные подделки, потому что где не копни мексиканскую землю – он полна историей, в большинстве своем пока никому не известной.

Для большинства здешних индейцев испанский язык – иностранный, и многие иностранные туристы с удивлением обнаруживают здесь, что их примитивный испанский – куда лучше, чем у этих мексиканцев. Зато здесь в Чьяпасе говорят на семи разных индейских языках и на местных рынках эти языки важнее, чем испанский.

В городке Сан-Хуан-Чамула, который в десяти минутах от Сан-Кристобаля-де-Лас-Касас - главного туристического центра Чьяпас - на башенных часах свое, на час отличающееся от общемексиканского, время.

Потому что, по мнению местных властей, “человеку не дано изменять заданное ему богом время”. За день до нашего туда прибытия, толпа линчевала четверых местных жителей, обвинив их в колдовстве. Власти Чамулы – вожди народности цоциль – безраздельно правят здесь и в десятках ближайших общин, под их властью – более 100.000 человек. Они являются высшей религиозной, политической и экономической инстанцией Сан-Хуана-Чамулы. Политическую карьеру здесь сделать только будучи в родственных отношениях с семейством престарелых вождей и путем медленного восхождения по карьерной религиозной лестнице, начиная помощником помощника какого-нибудь церковного завхоза. В
Чамуле всего одна церковь. Все остальные, вместе с домами их прихожан, давно сожжены, а сами иноверцы с семьями изгнаны из чамульских общин. В течение 70 лет правления в Мексике Революционно-Институционной партии (ПРИ) эти религиозно-политические власти обеспечивали голоса всех здешних избирателей всем ее кандидатам. И власть верховная закрывала глаза на беспредел власти местной. За последние двадцать лет около 30.000 жителей , т.е. почти треть населения, были изгнаны из общин Чамулы, за “ересь, идолопоклонство и неуважение к традиции”. “Еретики” и “идолопоклонники” - это евангелисты, адвентисты, неверующие и другие католики, просто считающие своим покровителем не Сан-Хуана, а какого-нибудь другого святого. В этом – основной принцип религиозной политики властей Чамулы. Связь религии с экономикой здесь достаточно пряма и проста – во всех здешних многочисленных церковных церемониях обязательно потребление поша – крепкого алкогольного напитка из кукурузы, немного напоминающего на вкус смесь среднего по качеству самогона с очень плохим ромом. Впрочем пош здесь активно потебляется и вне религиозных церемоний. И производство и торговля пошем – полностью в руках властей.

Отсюда – особая необходимость в изгнании евангелистов, которые как известно, обходятся без спиртного.

Правда, бежавшие из католических общин евангелисты, когда становятся большинством в общинах своей новой дислокации, забыв о любви к ближнему, в свою очередь изгоняют оттуда католиков и сжигают их дома.

Чтобы зайти в собор Сан-Хуана-Чамулы, необходимо купить билет, деньги за котрый поступают на личный счет старейшины города. Внутри церкви, где с момента ее построения не было сделано ни одной фотографии, бросается в глаза невероятная, немыслимая в этих нищих краях роскошь, на устеленном соломой мраморном полу – сотни зажженных свечей, на коленях перед которыми – в состоянии молитвенного транса индейцы. Между их лицами и свечами – бутылки кока-колы, поша и другие, неведомые нам предметы.

Сопровождаюшая нас американская журналистка, которая уже 30 лет живет в Чьяпас, тихо объясняет, что все присутствующие – шаманы, “заряжающие кока-колу и пош божественной энергией, для проведения последующих ритуалов и церемоний в окрестных общинах. Все эти шаманы убеждены что они – единственные истинные католики. На входе в церковь – несколько совершенно пьяных прихожан, пьющих из бутылок прямо перед образами святых и что-то со слезами им доказывающих.

Религиозный синкретизм различных народов майя, проживающих в беднейшем штате Мексики настолько богат, разнообразен и неожидан, что это уже стало темой сотен серьезных научных исследований. Здесь есть десятки католических и протестантских конфессий и сект. Примерно десять лет назад в самом центре Чьяпас возникла первая мусульманская община индейцев. И единственное, что объединяет большинство из них – это религиозный пыл и нетерпимость к другому, отличному.

Богатство доколумбовых традиций и фольклора тесно переплетено здесь со средневековой дикостью “традиционалистских” церковных властей, культивируемыми поколениями вождей и шаманов и патриархальными устоями помещичьего земледелия.

Чтобы дополнить картину реальности Чьяпас необходимо добавить, что по воспоминаниям очевидцев, всего 15 – 20 лет назад здесь существовали неписаные законы, по которым индеец, встречаясь с белым или метисом на узком тротуаре колониальных улиц был обязан немедленно спуститься, уступая дорогу, если же белый проходил мимо индейцев, сидящих на городской скамейке, они всегда вставали и никто из индейцев не мог смотреть белому в глаза, что было равносильно вызову. И окончательно отошло в прошлое все это только после восстания сапатистов.

Иностранцы из различных “комитетов солидарности”, издалека симпатизирующие сапатистам, часто представляют себе жизнь здешних общин в виде некой буколической идиллии, где мудрые потомки майя добровольно объединились и сообща противостоят обществу потребительства и варварству неолиберального “прогресса”. Ничего подобного. Задача с самого начала была куда более сложной. Сапатизм, как социальный проект, возник не из традиции”, понимая под ней консервативно-патриархальные нормы раннефеодального общества, а из противостояния ей. Сапатистское мировосприятие изменило и, благодаря коммуникационному гению Маркоса донесло до нас новый, совершенно нетрадиционный” образ индейца. И

з статичного музейного экспоната или чудом дошедшей до наших дней окаменелости - с одной стороны и носителя вселенской гармонии, обитателя кастанедовских психоделических параллельных миров - с другой - индеец превратился в реального живого человека, нашего с вами современника, со всеми соответствующими противоречиями, памятью о прошлом и возможностью проекции в будущее. Основной изначальной базой поддержки сапатистов стали общины, состоявшие из людей, исключенных из дня вчерашнего - евангелистов, изгнанных из католических общин, католиков, изгнанных из евангелистских, женщин, уставших от “традиции” пьянства и постоянного унижения со стороны мужчин, и в то же время не имеющих места в дне завтрашнем – разоренных неолиберальными реформами мелких собственников и предпринимателей, лишившихся последней земли крестьян, индейцев не участвующих ни в одной из функций новой общемировой экономической модели, людей, чья культура и память подлежала при осуществлении этой модели полному и безоговорочному уничтожению.

Сапатизм как мечта, как идея, возник задолго до восстания 1 января 1994 года из изначально мучительной, но затем невероятно творческой встречи между марксистско-ленинским “ядром”, решивших следовать стопами Че студентов-метисов и диссидентскими, ушедшими в глубь сельвы индейскими общинами, бежавшими таким образом от преследования с стороны “белых гвардий” помещиков-скотоводов и в то же время восставшими против унизительной “традиции” собственных вождей и шаманов. Впервые почти 500 лет спустя после открытия Америки на американской земле состоялась, наконец встреча разных миров. В ее результате – студенты-метисы перестали быть марксистами-ленинистами, а индейцы перестали быть религиозными фанатиками. Разные реальности слились в одну и возникло нечто совершенно другое, новое, неожиданное. Возник сапатизм. Он не является ни идеологией, ни доктриной, ни набором спасительных рецептов. Мне кажется точной метафора Маркоса, который как-то сказал, что сапатизм – это ключ от двери, которой пока нет, которую нужно всем вместе найти или построить.

В Чьяпас становится понятно и другое – почему субкоманданте и остальные сапатистские руководители в своих интервью и заявлениях, касающихся самых разных местных и мировых проблем, так настойчиво избегают религиозной темы. Когда в первые часы после начала восстания у Маркоса спросили напрямую о его вере, он сказал, что его руководство запретило ему высказываться на эту тему. И благодаря этому сапатисты – единственная в штате сила, объединенная не религиозной, а этической идеей и включет в себя представителей самых разных церквей и сект, атеистов, агностиков и всех остальных приверженцев общечеловеческой религии терпимости и включения – “мира, в который вместятся все миры”.

Под крыльями бабочки, закрывшей на экране лицо Маркоса, было зеркало, в котором отражались десятки молодых и старых, женских и мужских, светлых и смуглых лиц...

“За нами находимся вы” - так обратилось несколько лет назад сапатистское командование ко гражданскому обществу... В этом вольном обращении с лингвистичексими нормами – отражение столь же свободного обращения с догмами историческими.

Лакандонская сельва – самая дикая и самая прекрасная часть Центральной Америки кажется сном, когда видишь ее наяву, и когда покидаешь ее – она навсегда становится важным пространством снов. Наверное, поэтому сон и мечта по-испански – одно и то же слово. И в этих снах звучит музыка майя наполненная естественными звуками сельвы: ветер в кронах, шум рек и водопадов, рычание ягуаров, электрическое стрекотание цикад, крики попугаев, щебет кецалей и рев мотора танка мексиканской армии, направляющегося к сапатистской деревне. Но чем бы ни закончилась эта история – она уже доказала нам, что история еще не закончилась и уже не закончится.

Сан-Кристобаль-де-Лас-Касас - Ла-Реалидад (Чьяпас, Мексика) – Сантьяго (Чили).

Комментарии

Добавить изображение