СНЕГ

Тишина белых полей – напоминает мне о том, что действительность проще любого слова, тем более слова прозы. “Сильный ветер подул с озера” - это так же далеко от действительности, как северный берег Тахо от южного. Это структура. Поэзия может оказаться ближе к реальности. Белая тишина полей. Тихая стихия.

Язык – создание эстетики. Уже слышу голоса, “разумеется, всякий это знает”. Но в том-то и дело, что я не уверена, что мы это знаем. Я думаю, что мы только иногда это чувствуем – потому что это правда.

У кого-то из авторов я прочла о сравнении бесконечного числа смыслов и значений в Священном Писании с радужными перьями хвоста павлина. Многие считают, что Бог создал отдельное Писание для каждого человека, что Библий так же много, как и читателей Библий. Этому легко поверить, особенно если считать, что автор Библии и автор судьбы каждого из ее читателей – одно и то же лицо.

Но эти места Бог давно покинул.

Снег – это первобытное ощущение. И что бы я про него ни писала каким угодно “языком эстетики”, он мне постоянно напоминает - не я его изобрела. Он не зависит от моей воли.

Природа – есть высшая правда. Более, чем поэтическая строка, она оставляет впечатление не открытия чего-то нового, но напоминания о забытом. Этот снег уже существовал во мне. И более, чем к поэтической строке, к нему хочется прикоснуться – подставить лицо, ладони, упасть в него. Смотреть на снег через экран телевизора, стекло машины, или даже с высоты кресла подъемника – сродни чтению поэтической критики. Принудительное восприятие. В России нас слишком долго учили, что насильственным может быть только счастье.

Отъехав несколько миль от пестрой толпы горнолыжников, погружаюсь в настоящую зиму. Нет людей и шума. Зимнее солнце – в отличие от летнего – не несет шум. Но в ненастье равнинные трассы совсем пустынны. Напоминают о полном безразличии природы, непосредственном и очевидном, как безразличии времени. И радует, что я не нахожу ни к снегу ни ко времени теплых чувств, никакой конечной привязанности. Только бесконечное желание быть в них.

Откуда тогда это нетерпение описать, рассказать, в лучшем случае – разбавить словом эту простую правду? Наверное, чтобы справиться с “настоящестью” зимы, по привычке не сдаваться сразу. Передо мной что угодно, но не тень тени. (Плотинус так говорил о своем портрете, который был бы его тенью, хотя он сам уже был тенью архетипа на небесах.)

Снег падает с неба, но принадлежит земле.

Красота есть ощущение физическое, мы испытываем ее всем телом. Она не может быть результатом рассуждений и описаний, никак не слов, и тем более не правил.

Перед моими глазами не просто белая пустыня – как пустыня соли или сахара, даже при всей их тишине. Это – легкое дыхание вечности. Его можно услышать, если дышать в унисон. Тогда наконец признаешь, что ищешь только непонимания, полного признания того, что просто так есть, и всякая мысль будет царапиной на этом совершенстве.

Правда пронизывает терпеливо и неизбежно, как мороз. За пределами этого красивого мира нет спасения, и ни ум, ни сердце не найдут смысла. Сломанная крыша леса, отражающаяся в озерной синеве, нетронутое снежное поле и есть границы той единственной вселенной, где “быть правым осмысленно – мира природы без людей.

Я приношу извинение читателям Лебедя, раздраженным “огородами словесной ерунды”, но не могу обойтись без слов Камю, было бы нечестно, я часто о них вспоминала в горах:

“В этом великом храме, оставленном богами, все мои идолы стоят на глиняных ногах.”

Закрыть глаза и рассказать о снеге.
О жадном беге по пустому полю,
где лыжи тонут в целине.
Не думая, лететь, бежать и падать
так предсказуемо и нежно
так снежно – на мостки у речки,
на сломанную крышу леса,
на ветку толстую сосны,
за шиворот, в карман и на ресницы.
(В кармане рисковать остаться
до наступления весны.)
Бежать, бояться не остановиться.

На сером небе и на черном небе
искать причину белого полета,
теряя равновесие, в слезах,
- есть не причина, но причуда! –
как снег – упасть на снег
и таять
на глазах
остановившегося чуда.