МАШИНИСТ

[подлинный случай с топором и чемоданом]

Посвящается всем расследованиям дел —
от Александра Меня и Владислава Листьева
до Галины Старовойтовой и Сергея Юшенкова.

"Мы объявляем преступности войну."
Министр внутренних дел Грызлов (25 апреля 2003 г.)

Как-то пропала жена у машиниста паровоза, который водил его на участке Минск—Орша. Была и исчезла. Машинист неделю не был дома. Приехал в квартире никого нет. Не первый раз. Она и раньше куда-то скрывалась на неделю-две. То к родне, то к подругам. Дружбы, тем более любви между супругами давно не водилось. Особой вражды — тоже. Жили как не слишком знакомые соседи. Нет, так нет. А есть — тоже хорошо. Это если как соседи в другой квартире.

Но вот соседям машиниста по коммунальной квартире, которые давно стояли в очереди на расширение, было совсем не все равно. Они как раз полагали, что когда жены машиниста нет — это очень хорошо. Даже замечательно. Соседи написали донос в милицию о том, что машинист во время ночной ссоры зарубил жену топором, сделал расчлененку, запихал окровавленные куски тела в большой чемодан и сжег тело несчастной жертвы в паровозной топке по дороге в Оршу.

На следующий день утром в дом к машинисту пришли двое следователей и участковый. После обыска увезли его с собой.

Разговор начал первый.

— Где жена?

— Хрен знает. Уехала.

— Куда?

— Хрен знает. К своим родителям, наверное.

— Адрес?

— Мой?

— Твой мы и так знаем. Пришли по нему. Адрес ее родителей.

— Хрен знает. Я с ними в ссоре.

— Так. Интересно. Топор есть?

— Хрен знает. Раньше был.

— Когда это раньше? Вчера?

— Нет, когда в деревне жил. А когда в город переехали, не взял. Хрен знает, зачем он здесь.

— Ну, зачем… — это вступил второй следователь. — Зачем, говоришь. Да вот, к примеру, жену убить.

— Какую жену?

— Да твою жену, какую же еще, что ты ваньку тут валяешь! крикнул, не сдержавшись второй.

— Да хрен знает, что вы такое говорите! Жены уже неделю как нет.

— Откуда же ей взяться, если ты ее зарубил топором как раз неделю назад.

— Да на хрен она мне сдалась?! У меня и топора-то нет.

— Ладно. А где чемодан?

— Какой чемодан?

— Большой. В котором ты труп вынес и доставил его на паровоз.

— Большого нет. Только маленький есть, с которым я в рейсы езжу. Туда никакой труп не влезет. Разве что кошки.

— Нет, говоришь… — снова вступил в беседу первый с максимальной для него язвительностью. Может, у тебя и паровоза нет?

— Да это, как его… паровоз есть. А большого чемодана нет.

— А знаешь, почему у тебя нет большого чемодана?

— Так и не было.

— Был-был. А теперь нет. Потому что ты его разломал и частями сжег в топке! А перед тем сжег там труп жены!

— Да на хрен это дело Ничего не сжигал. Кто вам такую чушь рассказал?!

— Ты на вопросы отвечай, а не задавай. Топор куда девал?

— В деревне оставил. Десять лет назад.

— Убил неделю назад, а оставил десять лет назад?

— Не убивал никого! На хрен такое дело! А про чемодан и труп можете спросить у моего помощника по бригаде. Мы же вместе в будке ездим. Он подтвердит, что ничего не сжигал.

— Спросим-спросим. Небось, соучастник. Или дружка прикрывать будет. То есть, чем больше он будет отпираться, тем яснее станет твоя вина. Понял? Вот и с топором так. Если бы ты показал, где спрятал топор, мы проверили бы его на анализ. Нет на нем крови — значит, может, и не убивал. А нет топора — верная улика. Мы вот все обыскали — не можем найти. Знаешь почему? Потому что ты его выбросил по дороге в Оршу. Когда проезжал мимо какого-нибудь пруда. Размахнулся — и выбросил подальше в окно. Вот и нет у тебя топора. А это — самая главная улика.

— На хрен такие улики! Что у меня нет топора — это улика?

— Верно сечешь. Сразу видно рецидивиста. Ты думаешь, кинул топор в озеро так и концы в воду? Шалишь, братец! Тем, что у тебя нет топора, ты как раз себя и выдал. Человек, который никого не убивал топором, не станет его выбрасывать или прятать. Так поступает только отпетый уголовник. Матерый убийца. Ладно, допустим, мы тебе хотим поверить. Очень хотим. Но… Ты т
оже нам помоги. Говори, где топор?

— Нету топора! Нет его! Уже десять лет как нет. На хрен мне он сдался!

— Ну вот. Закоренелый преступник, а? — это первый следователь обратился ко второму. Тот сразу же согласился энергичным кивком головы. И продолжил:

— Конечно, закоренелый. Не только топор выбросил, но и чемодан сжег. А это — вторая улика. Ведь смотри: если бы ты не тащил труп жены в чемодане, то какой смысл тебе был бы его сжигать? Тогда чемодан стоял бы себе спокойно в кладовке и все. А его там нет. И нигде нет. А ты говоришь, что и не было. Никогда не было чемодана! Ну, кто поверит в такую ахинею? Как это может быть, чтобы у хозяйственного мужика, еще и семейного, не было чемодана? Ни чемодана, ни топора? Сам говоришь, жена часто уезжала. Значит, был чемодан!

— Большого не было. А ездила она с сумкой.

— Как ты сказал? Не было большого чемодана?! Смотри, как это у тебя все гладко выходит. Зарубил жену топором — сразу топор исчез. Нес труп в чемодане — и чемодан после этого исчез! Ладно, можно поверить, что у тебя по отдельности нет топора. Или чемодана. Но когда и топора нет, и чемодана нет, и жены нет… Ты сам-то понимаешь, что таких совпадений в природе не бывает? Что это все только специально можно подстроить!

— Не подстраивал ничего. Я понимаю, что все это подозрительно. Но я правду говорю. А откуда вы знаете, что жену убили?

— Молодец, начинаешь потихоньку колоться. Конечно, все у тебя не просто подозрительно, а совершенно явно. Откуда узнали — это наше дело. Жену убили, и ты это узнал даже раньше нас. Сам и убил.

— Не убивал, — очень твердо сказал машинист. — Вот что хотите делайте, а не убивал!

— Не убивал. Так. Так-так, очень тихо откликнулся первый. И вдруг рявкнул:

— Где топор и чемодан, с-с-скотина?!

Машинист аж подпрыгнул и выпучил глаза. И вдруг прошептал:

— Не знаю. Хрен его знает.

— Ну-ну. Не знаешь. А ты подумай лучше. Вспоминай, вспоминай!

— Не помню, начальник. Ей-богу. Правда. Не убивал я. Ну, поверьте. Не убивал. Ну на хрена мне ее убивать?

— Ты скажи: он не убивал! Вот ведь лепит горбатого, а? То у него не было топора и чемодана, то он не помнит где они. То есть — были. Были и топор, и чемодан. Только вот не помнит, где они теперь. Начал хвостом крутить. Ты лучше подпиши признание. Оформим как явку с повинной. И тогда получишь свою десятку. И все. За хорошее поведение скостят. Через пять лет выйдешь. А нет — пиши пропало. Будет тебе вышка. Улики неопровержимые. Топора нет. Чемодана нет. К тому же у нас есть свидетельские показания соседей, которые слышали, э-э-э…

Второй помог:

— И видели, как ты убивал.

Машинист икнул.

— Как это… видели?

— Да вот так они пишут. Видели, мол. А уж слышали — точно.

— Вот ведь какие гады, все врут! Не убивал я, начальник!

— Так все говорят. Не убивал, не грабил, не крал. Суд верит не этой болтовне, а уликам и свидетельским показаниям. А в твоем деле против тебя и улики, и свидетельские показания. Ты подумай сам: всё против тебя. Если ты пришел с повинной, то мы еще напишем специальное ходатайство, что ты активно содействовал раскрытию преступления. Сотрудничал со следствием. Помог раскрытию еще ряда преступлений. Пойдут навстречу, дадут каких-то пять лет. Через два года — на свободе.

— Даже через один.

— Точно. А то и через полгода.

— Нет, но я же не убивал: как же я могу взять на себя?

— Мужик, это ты старую песню запел. Никого не интересует, чтo ты думаешь по этому поводу. Интересуют только улики. А они против тебя. Не признаешься — вышка. Признаешься совсем другое дело.

— Конечно, совсем другое. Второй наморщил лоб и стал загибать пальцы:

— Вот смотри: ты пришел сам, с повинной. Следствию помогал. Раскрыл другие преступления.

— Какие другие? Я же ничего о других не знаю!

— Не волнуйся. Ты поможешь нам, мы — тебе. Сами подскажем, а запишем как твои показания. Понял? Теперь слушай дальше. Вот загибаю третий палец. Мы тебе оформим убийство в состоянии аффекта. Знаешь, что это такое?

— Ну, как бы красиво. Эффект такой.

— Что-то в этом духе. Напишем, что ты был очень нервный и взволнованный. Что она тебе изменяла, вот ты в этом аффекте ее и похерил. Что ты не виноват совсем. И тогда тебе только условно дадут года два. Будешь жить, ка

к и раньше. Она изменяла, а ты не сдержался. Сколько раз, мол, предупреждал, а она опять за свое. Изменяла ведь?

— Ну. Хрен ее знает.

— Ведь за измену можно и убить, а? Про Отелу слышал?

— Слышал.

— Можно убить за измену?

— Можно.

— Вот видишь, ты все правильно понимаешь. Подписывай здесь.

— Так ведь я… это… вроде ж не убивал. По-настоящему.

— Мы и говорим, что ты убил не по-настоящему, а так, в состоянии аффекта. Как бы в беспамятстве. Это и убийством-то не считается. Она сама виновата. А ты не виноват. Ну вот: ты не виноват, а нам помог. Раскрыл еще два убийства. Тебе ничего не будет. Тебя полностью оправдают. Подписывай. А нет — то конец. Кранты. Вышка.

— Но как же, ведь я же…

— Ты же, он же… Подписывай, тебе говорят. Ну что, ты такой тупой? Если ты нам поможешь, то еще и за жертву сойдешь. Она над тобой издевалась, мучила, изменяла. Довела тебя. До аффекта этого. Ты сам к нам пришел, все раскрыл. Помог следствию. Мы представим тебя к награде. И вот сразу, как подпишешь, оформим тебе отпуск в наш санаторий МВД. Выбирай: не подписываешь — получаешь вышку, подписываешь — едешь в санаторий. Давай-давай. Не тяни, а то потом поздно будет. Локти начнешь кусать. Да поздно. А подпишешь — сразу в санаторий.

Как бы в трансе машинист поднес руку к протоколу. Она дрожала. Тяжело вздохнул:

— На хрен всё!

В полном тумане стал выводить каракули. Буквы прыгали, глаза заволокла пелена. Упавшая капля размазала конец закорючки…

* * *

В день приведения приговора в исполнение — и не только в тот же день, но и в тот же самый час — управление исполнения наказаний получило срочную телефонограмму: немедленно остановить исполнение приговора, так как жена машиниста вовсе не убита — она уехала в Душанбе и живет там у своих родителей. Ответ был получен по запросу казенного адвоката (который сделал его на всякий случай) в адресный стол города. Ответ долго кочевал по инстанциям, пока попал к адвокату, который добился личного приема у генерального прокурора. Дежурный офицер управления с телефонограммой прокурора бежал в подвал. Он услышал выстрел за пять секунд до своего финиша и успел увидеть падающее тело машиниста.