КОММУНИСТ

Уж так отчего-то повелось в России, что чем хуже дороги, тем люди лучше. Чтоб добраться до полувымершей деревушки Жарки, где живет герой нашего очерка, нужно ехать из небольшого городка Кинешмы до поселка Елнать, оттуда пешком около десяти километров. Как таковой дороги здесь тоже нет, есть то, по чему может пройти главный друг советского крестьянина, трактор "Беларусь" или телега, запряженная добрым конем, о которой все чаще стали вспоминать крестьяне постперестроечной России. Именно попутная телега с разговорчивым мужичком и попалась мне. Когда мы подъезжали к Жаркам, хозяин коня указал на один из домов, над которым развивался красный флаг, символ отошедшей России: “А здесь живет наш коммунист, но я его уважаю, стойкий мужик”. Согласитесь, не часто сегодня увидишь красный флаг, вывешенный не для партийной агитации, а по велению души. Что-то меня заставило пойти знакомиться с “жарковским коммунистом”, и надо сказать, что более интересного собеседника, большего патриота своей страны, еще и безмерно и бескорыстно влюбленного в природу русскую, мне еще не приходилось встречать. Побольше бы таких “коммунистов и мы бы забыли, что такое чувство стыда за свою новую Россию.

Много стало бродячего народу, когда выбросили людей с работы, куда им деться? Вот по полям, да лесам нашим бродят в поисках какой живности. Обратите внимание, нигде не гукнет трактор, нигде нет борозды. Шестьдесят пять лет живу, никогда такого не видел ранее. По первому образованию я агроном, поработал лесником, потом закончил лесной институт. Очень мне понравилось с лесом работать, с детства я на лесе замешан. И, когда вышел на пенсию, купил в деревне дом покосившийся – нельзя было чай попить – приподнял, обсадил кругом деревьями,- больше пятисот деревьев посадил. Вы знаете какая тут теперь прелесть! Если бы вы приехали весной глаза устают смотреть. (Пчела пойдет, она сейчас уже работает, но когда зацветут цветы она возьмется по настоящему.)

Я всю жизнь проработал на благо Отечества

Что о себе могу сказать? Я человек очень убежденный, а значит, не современный. Я очень много в свое время получил от советской власти. Родители были абсолютно не образованы, даже начальную школу не окончили, - потому что нищие были. А мне советская власть позволила окончить два ВУЗа! Кто-то стремился после окончания института получить хорошее место, побыстрее в партию вступить… В партию я не бежал, тепленькое место мне не нужно было, и деньги мне не нужны были. Когда устраивался на работу меня никогда не интересовала зарплата, меня интересовала возможность трудиться на благо Отечества. Я всю жизнь проработал на благо Отечества – как бы это ни было смешно и странно.

Сегодня этого нет. Вот у нас на реке пропадают табунами, молодые мужики, ребята – работы у них нет, заняться больше нечем. Вот они поймают рыбешку, в нарушение всех правил, да и Бог с ними, продадут, вот что-то у них и есть. Я с ними беседовал неоднократно, их эти вопросы меньше всего интересуют. Сейчас опять стали писать о патриотизме – года четыре назад всерьез заговорили о патриотизме. Ну где же ему взяться, патриотизму-то? Может в городах и иная ситуация, а на село посмотрите или наш районный центр, Елец? Что там творится? Заколоченные дома, молодежь уезжает, появились даже знаете неблаговидные такие заведения, которых в наших краях и не бывало, гулливые заведения, - девчонки, молодежь ведут себя аморально.

Я родом не из этой деревни, я жил в пяти километрах отсюда, у меня здесь родители захоронены, да и не только родители, не знаю с каких времен, – мы сюда всегда приезжали летом с семьей. В этом доме жил старичок, жена у него умерла, написал мне: “Хочешь купить дом под дачу?” Вот купил и обжил, озеленил, да скотинку завел. Одиннадцать лет тут живу. Жена на лето приезжает. Есть квартира в городе, но я там долго не выдерживаю. Да и поддержка материальная большая. Не думал я, что в 65 лет придется трудиться так упорно. А зимой здесь жить очень даже интересно. И я человек от природы, полностью связан с природой. Я люблю лес, лес – это моя стихия. Жить мне здесь очень даже нравится, работы здесь бесконечно и тишину я очень даже люблю. Был бы я очень счастливый человек, если бы не безобразия кругом, оно не дает возможности спокойно жить. Такого раньше не было, все раньше были заняты работой. А сколько было по настоящему верующих людей. Здешний колокольный звон я отлично

 помню, он был у нас за пять километров в Махлове слышен – и шли вереницей люди в церковь. Ни какого воровства не было и в помине. А сейчас отойти от дома я не могу более чем на полчаса – сижу здесь как привязанный. Все соседние дома, хозяева которых на зиму уезжают, все обчищено. А так-то жить можно, если ты любишь тишину, любишь труд.

Обида за державу велика

Трактор у меня хоть старенький, но свой – дровишки на нем привезу, сено в сарай привезу, щебень или песок привезу, - тем более могилы родителей все здесь, от Ивана Грозного, наверно, все здесь лежат.

Я привык жить в мощной, гордой, красивой, трудолюбивой стране. Меня не беспокоит, что я потерял какую-то финансовую устойчивость – хотя конечно, в советское время я жил лучше – меня беспокоит совершенно не это. Потребности у меня небольшие, как у любого деревенского человека – а вот обида за родину, за державу велика и обиду эту я, наверно, с собой унесу.

У меня отец ста километров не дошел до Берлина и оставил он мне в наследство большую любовь к земле своей, к своей родине. Некоторые спрашивают: “Как ты здесь живешь? И голод тебя ломит и скучно, наверно, бывает?”. Когда скучно, я вот только перед вами включил телевизор, а так, целыми днями с великим удовольствием копаюсь. У меня же здесь красота какая! Пусть у меня зайцы, мыши сгрызли вдвое больше, чем я посадил, а я все сажаю и сажаю и все равно выросло. Вот только внутри у меня тут бедновато, но мне ничего и не надо.

Я вырос в лесах, мое родное Махлово стоит в лесах, а тут леса только начинаются. Когда окончил институт, сразу уехал в леса, на северо-запад Вологодчины, и потом ездил туда постоянно. И прошлый год ездил, оставил здесь жену, зарядил ей ружье, сказал как вести себя, пока меня нет. А в этом году не решился ее оставить, уж очень неспокойно стало.

Я сверстник Гагарина

Я сверстник Гагарина – а гагаринское поколение, оно ведь совсем другое, конец семидесятых, это уже совсем другие люди. В наше время самое главное было быть патриотом своей родины, не говорить об этом, но быть. Мы все были довоенные дети. Я когда поступал в институт, весил 59 килограмм. Представляете, как мы тяжело жили? Но нам были открыты все дороги – я занимался в трех спортивных секциях. Любили девчонок мы совсем иначе, домогаться девчонки – это значило унизить себя, – вот какое нам было дано воспитание. Были конечно и такие, которые стремились погулять с девчонкой, набедокурить и бросить – но этих ребят мы не уважали. А в основном все были увлечены спортом. Сегодня президент вроде стремится вернуть уважение к спорту, но разве это возможно, когда все платное? Смог бы я заниматься в трех секциях на двадцатирублевую стипендию? Натаскаешься штангу, придешь в общежитие, из окошка вытащишь сетку, там бутылка с кефиром и с городской булкой – это после штанги-то! Но тяга заниматься была исключительная, несмотря на такие условия. Были мы как-то заряжены на хорошее, не знаю, кто нас так зарядил и до сих пор я не могу понять, как мы это все потеряли. Я не вижу, чтоб сейчас пацаны стремились заниматься спортом. Мне 65 лет, в прошлом году пацаны поджигали траву вокруг моего дома – хотели спалить, я их догнал, хотя одному двенадцать, а другому четырнадцать лет, - так они еще разулись и без ботинок убегали, а я был в сапогах, - вот насколько мы были подготовлены.

Я очень благодарен своим родителям за то, что они приучили меня к труду, я не представляю, как можно сидеть у телевизора. Если бы меня посадить у телевизора, я бы недели через две заболел и обязательно умер. Сейчас как-то отвернулись люди от труда. А ведь рабочие руки - это самое главное. Согнать людей в палатки, сделать их торгашами легче, а вот сделать работягу из торгаша будет намного сложнее.

Зайчишки, лисёнки есть, но в основном всё повыбили. Теперь на “Буранах” охотятся, а “Буран” идет по снегу со скоростью 60 километров – лиса уйти не может, лось уйти не может. Лис мало осталось, лосиного следа здесь не встретишь. Еще в середине 70-х лоси ходили табунами, а как тяжело жить стало, так все и повыбили – что ни попадается на прицел, то и лупят. Любви к животным не осталось. Я помню учителя у меня были. Весной уедут километров за двести с первым катером и оттуда сплавляются на лодке. Так они уточку не убьют, только селезня. Говорят, зачем же я уточку буду убивать, когда она мне потомство на следующий год принесет. Также и на зайцев охотились, только в определенные сроки – уйдут километров за пятнадцать по первому снегу или по чернотропу и без зайцев никогда не возвращались. И при этом было бережливое отношение к природе. Сейчас другое отношение, многое изменилось в ту сторону, в которую изменяться бы не должно. А природа она ведь очень чувствительна, она полностью от человека зависит. Вот я свою собаку пустить погулять ночью уже не могу, потому что за рекой капканы и отравленные приманки поставлены.

Я все недостатки прошлого знаю, я никогда не выступлю против того, что движет нас вперед, но такой возврат назад, такое разрушение, такой удар по психологии, по морали человеческой, – это все вынести тяжело. Ведь можно же было все сделать постепенно, зачем нужно было вытаскивать этих чубайсов… – они поездили по заграницам, они хорошо знают теорию, но душу русского человека они не знают. Разве нельзя было еще тогда дать землю, но прежде чем ее дать, государство должно было создать комплекс заводов по выпуску мини-техники. Вот я купил этот брошенный Беларусь, я не тракторист, я – инженер, ну восстановил его кое-как. Зачем он мне такой могучий нужен?

От нас всего триста километров до Москвы. Посмотрите, что осталось от нашего сельского хозяйства. Живая смерть России – я когда посмотрю вокруг, так это для себя называю.

Знаете сколько тут непаханых земель? Больше 400 гектар только вокруг меня. В этому году совхоз засадил 120 гектар, а пахотных земель 2100. Из моей родной деревни шли четыре дороги и все они были огорожены плетнями до самого леса и ни одна корова в поле не могла зайти, только в лес, скотину пасли в лесах, потому что все поля были запаханы, земля использовалась на все сто процентов. Я еще помню эти цветущие долы. Когда наступает сенокос, я всегда вспоминаю детство, с пяти-шести лет я уже все помню. Утром услышишь, шаркают. Прибежишь с деревни посмотреть - 40 мужиков косят дол. Так они утром шаркнут, понимаешь, дола нет до самого леса. Часов до девяти мужики покосили, ушли. Через час приходят бабы, тоже человек сорок, с граблями, высушили и на следующий день весь дол в стогах, - все скошено. В стогах или в сараях, но все прибрано. Эта культура, тоска по ней, во мне так и осталась. К нам сейчас люди приезжают, покупают дома, говорят: Как здесь хорошо. Хорошо, но это красота дикая, а я помню красоту созданную руками человека.

У меня во дворе красный флаг висит; я благодарен ему за то, что он меня научил любить свою землю, любить свою природу, свой народ. Мне больше ничего не надо, главное, что у меня есть в душе.

Мы были счастливые люди, поколение 50-х-60-х годов. Сейчас вырастает поколение с другим понятием счастья. Я своей дочери не смог передать своего понимания счастья, молодые сейчас воспринимают счастье даже не в рублях, а в долларах. А у меня счастье другое: дайте мне возможность трудиться и не мешайте; и если я люблю труд, я буду материально обеспечен, но труд дает не только материальную устойчивость, труд дает и душевное богатство, - человек занятый трудом, склонен думать о хорошем. Вот это для меня и есть счастье.

Когда я закончил институт, сказал жене: Хочется мне поработать в северных лесах. Я не убивец, я пойду на глухариный ток, но ни в коем случае не убью больше одного глухаря, - мне не надо. Пусть поют, ради бога. Очень я люблю лес, лесные просторы, они меня просто манят – я не считаю себя охотником, я, наверно, турист. У меня своя сборная металлическая лодка, под мотор сделана, беру спальный мешок, продукты, фотоаппарат обязательно. И пойду в тайгу по маленьким рекам, хожу обычно один, жил по две, по три недели, как-то я подсчитал, в общей сложности один в тайге я прожил полтора года. Мне не нужно ничего лишнего, я убью только столько, сколько мне нужно покушать. Если лодку вода утащит, все, из тех мест уже не выберешься – все затоплено. Делал записи у костра. Думал, выйду на пенсию, пенсия будет у меня хорошая, напишу книжку “Пятьдесят лет с ружьем” (о природе средней полосы России), но сейчас такая книга будет невостребованной, а записей очень много осталось. Да и пенсия теперешняя не позволяет заниматься литературой.

Эти месяцы – май-август, кормят всю мою семью и дают мне финансовую независимость, хоть небольшую, но все-таки независимость. Что такое моя пенсия полторы тысячи рублей (около пятидесяти долларов). Я прирабатываю еще тысячи по три в месяц от своего хозяйства – это меня устраивает.

Симфония леса

Знаете какая там прелесть! В природе все имеет свою последовательность. Когда утром просыпаешься, первой закричит белая куропатка, захохочет таким неприятным страшным голосом, - для тебя это уже сигнал. После этого закричит журавлиная стая, потом где-то в другой стороне другая журавлиная стая ей вторит, следующая журавлиная стая, все это еще в сумерках, в темноте, потом закричат тетерева на болотах. Следующим застучит желна по суку. Желна - это такой большой дятел, он выбирает сухой сук на высоком дереве и как забарабанит по нему, так слышно аж за километр. Потом зачинает мелкота и знаете, все вокруг запевает, кругом шум, уже ничего не разберешься – утки крякают, тетерева кричат – настоящая симфония, понимаешь. И что удивительно, перед самым восходом солнца все замолкнет: вот-вот оно появится и в течение двух, трех минут все молчит. И как только солнце покажется над кронами, вся эта птица с новой силой приветствует появление солнца, - снова запевает. Вот в это время если ты пойдешь на глухаря, ты глухариный ток уже не слышишь, настолько все кругом поет, только в темноте глухаря хорошо слышно, часа в три, в четыре ночи. Вот это меня и тянет туда, а не то что, кого-то убить. Пропутешествуешь столько, а привезешь пару глухарей, да пару уточек, – зато сколько насмотришься.

155455, Ивановская обл, Юрьевецкий р-н, п\о Костяево, дер. Павлово. Шмелев Леонид Николаевич