ОТРАЖЕНИЕ
03-07-2003Только что в издательстве "Магазин Искусства" тиражом в 500 нумерованных экземпляров вышел альманах, посвящённый "русскому Ван Гогу" - Анатолию Звереву (03 ноября 1931 г. - 09 декабря 1986 г.). Издатель, составитель и автор воспоминний - Зана Плавинская, попросившая сообщить о себе лишь то, что она - жена художника, мать двоих детей и бабушка семи внуков. На фото Зане - 20 лет. И этого достаточно . Жене художника никогда не может быть больше.
Больше десяти лет пылился этот “авторский альманах в столе в ожидании издателя, слегка дополняясь впечатлениями сегодняшней жизни. Прошлое отодвинулось еще дальше, оно уже в прошлом столетии и даже в прошлом тысячелетии. По мере удаления оно становится дороже современникам, которых все меньше и меньше.
Уходят люди, остаются отражения в зеркалах, бегущих вдоль дороги. Это и есть искусство, оно отражает нашу жизнь, и если нет отражения – дорога пуста. Она зарастает бурьяном.
* * *
Сегодня вавилонский вокзал культуры необозрим. Лишь электронному мозгу под силу ориентироваться в новых именах художников и поэтов, в бурных потоках альманахов, каталогов, антологий, выставок и всевозможных периодик. К тому же политический амок обуял страхом громадный российский континент. Поэтому 1960-е годы кажутся иногда чем-то вроде “Московского дворика” Поленова. Тихо было в Москве. Два-три десятка художников и поэтов составляли гомеопатический Парнас “неофициального искусства”. Москва была компактна. Связи были крепче. Поэты и художники существовали, подобно сообщающимся сосудам, – идеи перетекали и смешивались, циркулируя между Москвой и Петербургом. В этой среде политикой не увлекались. К дилетантам политических программ относились или сочувственно, или скептически. Романтические юноши, московские шуаны шестидесятых годов Ю.Галансков, В.Осипов, В.Буковский, А.Гинзбург – играли в борцов, мелькая по Москве, широко распахнув таинственные лица. В них видели обреченных безумцев. Система была крепка, хорошо оснащена шпионажем. Смельчаков периодически сажали-выпускали… Но времена все-таки менялись… “Настоящее время” можно рассматривать как некую сингулярную точку, где пересекаются “прошлое и “будущее”. По закону физики все разрушается, пройдя через нее. И меняется время… люди… политика… искусство…
У художника только одна возможность бороться за свободу творчества – своим же творчеством. Исторические масштабы физической борьбы за всеобщую свободу только пугают погруженного в работу человека кровавыми последствиями.
В.Я.Ситников говорил своему ученику И.П.Ушакову: “Ты свободен, как белая чайка”. Он был прав в высоком эмпирическом смысле. (При том, что оба были пациентами психиатрических лечебниц.)
Художники, вошедшие в “Золотой диск” Москвы, были упорными тружениками или, точнее, бескорыстными фанатами. Никто из них не подозревал, что их произведения скоро станут объектами артрынка – “Деньги – товар деньги”. В искусстве они были еретиками-отступниками и хорошо представляли беспощадность инквизиции. Но оказывается, эта эпоха вообще была особой, все были нищи, и личные отношения – любовь, браки, романы – строились на чувствах и расчет был на уровне корыта, а "в корыте много ли корысти?" .
Отщепенцы умели работать в эмбриональных потемках подвалов, чаще в классических коммуналках, случалось, и в “рабинских” бараках за пределами которых глухо рычала невообразимая жизнь. Понимать и принимать ее можно было только допившись до “белой горячки”. Пили по-черному почти все: и Н.Шатров, и В.Хромов, и Д.Краснопевцев, и В.Пятницкий, и В.Калинин, и В.Немухин, и В.Ерофеев, и Л.Губанов, и Г.Плисецкий, и Г.Недгар, и неразлучная тройка – Зверев, Харитонов, Плавинский.
В.Ситников, В.Вейсберг и В.Яковлев жили под эгидой “спасительной шизофрении.
Но пили же и в золотом XIX веке! Например, Мусоргский и Саврасов. А за сто лет до них Ермила Иванович Костров и Александр Петрович Сумароков “были преданы пьянству без всякой осторожности”. Пушкин предавался чувственному наслаждению пьянством”. Заметьте, “пьянство” и “наслаждение у Пушкина в безопасном соседстве.
Мы не скифы, не люблю,
Други, пьянствовать бесчинно,
Я за чашею пою
Иль беседую невинно, –
нашел нужным у