НАШ БРАТ, СОГРЕВАЮЩИЙ НАС ШИНЕЛЬЮ
02-06-2003
"Грустно! Мне заранее грустно!" – восклицаю я вослед за Гоголем, который с этими словами приступил к жизнеописанию помещиков Афанасия Ивановича Товстогуба и жены его Пульхерии Ивановны Товстогубихи.
1.
Как обильна, как разнообразна, как щедра творческая кухня львовского литературоведа и критика Валерия Леонидовича Сердюченки! Не ведаю вкусов читателей, но для меня первый признак мастерства повара – то недоуменное наблюдение едока, что блюдо словно исчезло само с тарелки или из горшка, едва мы сели к столу. Словно мы и не жевали его вовсе, а в головах у нас застрял вопрос – да ели ли вообще мы его? Да не прячется ли под столом какая собака или кошка? Да не пролетала ли над нашими головами сорока-воровка? И сам повар и радуется, и недоумевает – словно не было часов и даже дней, проведенных им у плиты. Во рту же – лишь стремительно улетающее, как мечта, послевкусие, а на столе – печальное разорение с пустыми и досадными следами пиршества. Пустыню видим мы, которая сравнима разве что с той, что наблюдал и Гоголь: вот только что неистовствовала всеми своими страстями, красками и звуками ярмарка в Сорочинцах. А теперь – все мертвенно и глухо. "Не так ли и радость, прекрасная и непостоянная гостья, улетает от нас, и напрасно одинокий звук думает выразить веселье?"
Нет, я далек от мысли сопоставлять талант Сердюченко с гениями Гоголя или Пушкина. Последний, напомню, так же, оставив читателя неутоленным, оборвал своего "Онегина". Он даже позавидовал тем, чья жизнь оказалась прерванной столь же внезапно. Знал ли он тогда, что напророчествовал и свой безвременный уход? «Блажен, кто праздник жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина,
Кто не дочел ее романа
И вдруг умел расстаться с ним,
Как я с Онегиным моим».
Пусть обо мне думает читатель, что ему заблагорассудится, но такое же чувство недосказанности, то же ощущение неутоленности своего голода я испытываю едва ли не всякий раз, когда отведываю статьи Сердюченко, поставляемые им в качестве начинки для «Лебедя». Они подчас – словно воздушные вареники с ягодами со стола Пульхерии Ивановны. Лишь немногие авторы оставляют у меня похожее чувство.
Но поскольку я и сам иногда выпекаю статейки – как на «Лебеде», так и в нью-йоркском «Новом русском слове», то проникнуть в тайны кухни Сердюченки и для меня весьма любопытно.
Но тайна у мастера остается тайной. Об одной из таковых писал Б.Пастернак в своем письме к Н.Асееву от 5 февраля 1953 года. Речь шла о новой поэме Асеева о Гоголе, которая была тогда же изругана журналом «Огонек»:
«Советская литература…утверждена на прочных основаниях независимо от того, читают ли ее или не читают. Это – гордое, покоящееся в себе и самодовлеющее явление, разделяющее вместе с другими государственными установлениями их незыблемость и непогрешимость.
Но настоящему искусству в моем понимании далеко до таких притязаний. Где ему повелевать и предписывать, когда слабостей и грехов в нем больше, чем добродетелей
В «Огоньке» были справедливы к поэме: под современный триумфальный стиль и идеал правильности пусть и грошового достоинства, не допускающей фривольности, поэма не подходит. Таких «недостатков» было еще больше у Марины Цветаевой, а Маяковский только из них и состоит».
(Цит. по «Борис Пастернак. «Чтоб не скучали расстоянья». Биография в письмах. «Арт-флекс», Москва 2000 год, стр.351»).
Я далек также от мысли сопоставлять фигуру Сердюченко с Цветаевой и Маяковским. Обращаю лишь внимание читателя на смелую «греховность» его текстов, роднящую их с великими поэтами. Иными словами, цветаевское «Мне нравится, что я больна не вами» не менее двусмысленно и уязвимо, не менее откровенно и смело, не менее, если хотите, «провокационно», чем начальные строки одной из статей Сердюченко – «Во все смутные времена, из которых, собственно, и состоит русская история, на ее поверхности появлялся Еврей». Суровая серьезность при рассмотрении последней так же комична и нелепа, как если бы на строку из Цветаевой глядел бы в своем кабинете врач-венеролог поверх очков. (Я вернусь позднее и к самой статье Сердюченко, и к приведенной мною фразе. Пока – не до того).
Мне скажут, что нельзя сопоставлять вольность Орфея с той самой научностью подхода, которая обяза
на покоиться в самой основе литературной критики. Соглашусь – нельзя. Нельзя, если мы говорим о правиле, а не о том исключении, которое нам являет любой своеобычный талант. Как нельзя забывать, что Сердюченко, одному ему ведомым способом, умудряется соединить в себе необъятные знания в своем предмете с сохранившимся в нем же духом своих предков – тех самых вольных на поступки и язык балагуров-казаков, которые прославились постингом не к какому-нибудь начальнику ЖЭКа степей, но к самому султану Турции!
Стиль Сердюченко столь странен, что никому из известных мне критиков его не удалось ухватиться за какой-нибудь его пассаж без риска для себя. Сердюченко выскальзывает, а критик теряет равновесие. Лично я, пристально следя за его публикациями, нашел однажды такую соломинку и ухватился за нее. Этой «соломинкой» оказался образ гоголевского А.А.Башмачкина (см. мою статью «Наш брат, срывающий с нас шинели» – «Лебедь» №300). Кажется, я в том преуспел – скажу не без гордости – , поскольку, как мне стало известно через «третье лицо», сам Сердюченко распечатал тот текст и ознакомил c ним своих студентов из Львовского университета. Так автор этих строк получил благословение на критику от самого героя своего романа.
С сальериевой завистью и с моцартовским открытым сердцем и радостью я узнал, что в начале августа с.г. В.Л.Сердюченко стал избранником тех многих – судей решительных и строгих – , которые присудили ему в Химках одно из первых мест в категории «Литературная критика» на конкурсе сетевых публикаций – за его статью «Isroel: русский литературный дискурс».
2.
С надеждой найти в лице Михаила Эдельштейна своего ассистента в сердюченковедении я стал читать его обзор «Да здравствуем мы, попавшие в сеть Тенета» в «Русском журнале». Но за первым же поворотом его мысли меня поджидало разочарование.
Сделав несколько штрихов, М.Эдельштейн преуспел не только в написании эскиза к портрету В.Л.Сердюченко – своего коллеги-критика, который, в отличие от самого живописца, получил признание жюри – , но и умудрился щедро покрыть серятиной само имя Валерия Леонидовича, окунув кисть в свою, преимущественно, серую же палитру. Взглянем на картинку: «Собственно, бездарность и апломб этого персонажа, сочетающиеся с размашистой безапеляционностью оценок, давно уже сделали его имя нарицательным. Тем не менее, Сердюченко упорно соревнуется сам с собой и с завидной регулярностью бьет собственные рекорды. Его премированная статья "Isroel: русский литературный дискурс» – это самодеятельность студента Литинститута, которому светит вылет на первой же сессии». (http://www.russ.ru/krug/20030805_edel.html).
Начать с того, что, пнув своею стопой "безапеляционность оценок" Сердюченко, Эдельштейн не заметил, что наступил на свои же грабли. Вот растяпа! Такие небесполезные обороты, как "с моей точки зрения", "по-моему", "как мне представляется" и пр., упразднили бы его собственную безапелляционность и заметно уменьшили бы размер шишек, украсивших его же лоб от ударов этого орудия садоводства. (В этом, кстати сказать, Эдельштейн глядится неотличимой копией многих и многих своих коллег-критиков). Но Сердюченко – профессиональный возделыватель огородов. Эдельштейн же – явно садовод-любитель. Это – мое личное невеселое наблюдение при сравнении стилей письма обоих.
Самый болезненный удар, со своей точки и угла, Эдельштейн нанес Сердюченке словом «бездарность». Вот где пинок ниже пояса! Вот где судия от критики – во всем своем величии! Однако, это вопрос щекотливый, поскольку я сам выражаю свои мысли здесь именно словом. (Критика на критику критиком критика – чем не «Летка-енька»?)
Подхватил я с надеждой и эдельштейнову тему Литинститута. Эта организация – предмет насмешек и презрения того же Бориса Пастернака – является и по моим наблюдениям, той кузницей талантов, где таланты кладутся на наковальню и где по ним производятся удары молотом, оставляя их, подчас, с фатальными увечьями.
Тем не менее, я, подражая М.Эдельштейну, взглянул глазами профессора Литинститута на его же опус. Поступив так, я не счел возможным читать его дальше середины второго абзаца, споткнувшись о слово "безапеляционность". Мне пришлось – но в тишине, но в тайне – позвонить школьному учителю Эдельштейна, Д.Горбатову, попросив того пошлифовать грамматику своего бывшего питомца. Жестоко, как мне представляется, оставлять в этом слове букву "л" в одиночестве, разлучив ее со своим близнецом. Подобно мне поступил бы любой словесник – придира к букашкам и таракашкам, пугало огородное самих Пушкина и Есенина. Мне эта роль быстро наскучила и я, разоблачившись и разгримировавшись, нырнул в свой халат и только так смог одолеть статью М.Эдельштейна до последней точки.
В лучших работах В.Сердюченко нет той «заданности темы», преданности лишь ей, того узко-прямолинейного ей следования, которое исключает какие бы то ни было отступления, «завихрения». Не видно в них той примитивности движений машинки для стрижки волос «взад-вперед» (вновь прибегаю к пастернаковскому образу), которая составляет главную повадку почерка М.Эдельштейна.
Я также не нахожу в лучших его очерках той самой «пошлости», тех «пошедших в общее употребление» оборотов, от которых всю жизнь бежал тот же Пастернак, намеренно усложняя свой слог – и без того «брюхатый» сложнейшими философскими, эстетическими конструкциями некогда без пяти минут профессионального философа немецкой школы. Неимоверными многолетними, постоянными усилиями в союзе со своим дарованием, он только в последнем отрезке жизни, пришел к высокой простоте «Доктора Живаго», простоте очень индивидуальной и потому доступной не столь многим.
Но этой расхожести, изъезженности образов – как и претензии на «незыблемость и непогрешимость» – не стесняется слог М.Эдельштейна – или же они не осознаются им. Сердюченко же, к моему конфузу, и в этих отношениях опережает Эдельштейна на много очков. Впрочем, с другой стороны, думая о Сердюченко, я понимаю, что, видимо, сам Бог одобрил и повторы, и «спасительные» общие места в работах критика-профессионала, живущего, в значительной мере, своими публикациями. Но я пишу, имея в виду не эти мелкие рифы, мешающие подчас плыть по течению его мыслей, а столь многочисленные, захлестывающие их всплески таланта Сердюченко.
Выигрывает он и в другом – в ироничности, в умении усмехнуться и над собой. Эдельштейн же столь «сурьезен», суров – особенно в своем сарказме к другим – , что вспоминается изречение мудреца, профессора Натана Перельмана – «Ничего не знаю серьезнее жующей коровы».
Надежды, возлагавшиеся мною первоначально на автора «Русского журнала», рассеялись, как сон, как утренний туман, среди прочего, и такими не потревожившими глубокий сон его фантазии штампами-оскорблениями в адрес Сердюченко, как то: «бездарность», «апломб», «персонаж», «размашистая безапеляционность оценок», «нарицательное имя», «самодеятельность студента Литинститута». "Уважаемый Михаил Эдельштейн, берегитесь своих же граблей в дальнейшем!" – посоветовал бы я, коли обладал бы на то правом.
Нет, меня глубоко разочаровывает такое союзничество!
Что ж, испивая чашу одиночества до дна, я остановлюсь на одном, не очень для моего уха привлекательном звуке сердюченковской лиры. Валерий Леонидович подчас чувствует себя своим в областях, ему пока неподвластных. Здесь, увы, его «греховность» претендует на свою противоположность. Так, в частности, он поступил однажды, войдя в пределы древних языков Востока.
3.
Признаюсь откровенно, что и меня самого прежде смущало нечто вроде «полезных советов» Сердюченко еврейскому народу в целом. То там, то сям, крайне редко, но попадаются в его «гефилте фиш» косточки, которые он, по рассеянности, позабыл из своей рыбы извлечь. Таковой оказалось для меня не столь давно суждение, оставленное им в прекрасной во всех остальных отношениях статье. Имею в виду очерк «Между» (Лебедь, №273). Вот фраза, которая, помнится, застряла между моих зубов.
«Израиль…сегодня учит до посинения мертвый иврит - зачем ему это?»
"Подумать только! – только и подумал я –, ведь то же самое, но несколько другими словами, утверждала и моя давняя соседка Рахирася Шмулевич!"
В те же дни, когда я был бессилен извлечь из себя эту – досадную и для еврейских лингвистов – косточку, я позвонил И.Д.Гликману в Петербург. В середине разговора он неожиданно спросил – «Саша, а Вы не знаете случайно, куда исчез Василий Васильевич Струве, знаменитый академик? Все ли с ним в порядке? Известно ли Вам что-нибудь о нем? Мы давненько с ним не соприкасались… Может, его уже нет в живых? Мне вдруг почему-то он вспомнился…»
Я, еще не понимая, почему это вдруг Гликман вспомнил и спросил о Струве именно меня, не кладя трубки и продолжая беседу, выяснил все через интернет и сообщил Исааку Давыдовичу, что В.В.Струве ушел из жизни не так давно – в 1965 году.
Естественно, Гликман очень огорчился. Однако вскоре сказал:
«Мне ни с того, ни с сего вдруг припомнились слова Струве. Он однажды пришел в гости к Шишмареву – а они состояли с Владимиром Федоровичем в дружбе – в тот час, когда у него находился и я. И Василий Васильевич, среди прочего, сказал мне: «Я знаю, Исаак Давыдович, что Вы – интернационалист. Однако на Вашем месте я бы гордился своей принадлежностью к евреям. Это – единственный народ, которому удалось воскресить свой древний язык, вдохнуть в него жизнь. А грекам – не удалось. А римлянам – не удалось. Несмотря на многие их попытки это сделать». Таковы были подлинные слова Василия Васильевича Струве, русского человека, крупнейшего у нас знатока древних языков в целом и восточных – в частности!».
Так, благодаря Гликману, словно прочитавшему (в который раз!) мои тайные мысли, я получил возможность – не оспорить, нет, но – сопоставить соединенное мнение Р.Шмулевич и В.Сердюченко – с одной стороны, и с другой – взгляд на тот же предмет не сравнимого с современными ему соотечественниками по масштабу специалиста в древневосточной лингвистике. (Прошу читателя не забывать этого свидетельства Гликмана, который не был «уличен» ни разу на моей памяти не то, что в неправде – в малейшей неточности!)
4. Певец еврейской арфы
М.Лермонтов. «Еврейская мелодия» (из Байрона).
Тут приспело самое время перейти к той странице из меню сердюченковской кухни, которая принесла ему как славу в глазах одних, так и бесславие в глазах других.
Вот – если кто интересуется одним из его, меню, разделов под титулом «Еврейская кухня» – извольте:
В.Сердюченко изжарил громадную статью "Isroel: руский литературный дискурс".
В.Сердюченко регулярно поставляет выпечки для тель-авивского "22".
В.Сердюченкой изготовлен целый ряд хмельных наливок, настоенных им на плодах да ягодах из садов
а) Нины и Александра Воронель,
б) Якова Шехтера,
в) Александра Бирштейна,
г) Михаила Юдсона,
д) Юрия Овтина,
е) Шломо Вульфа
и большой Ж) – Дины Рубиной. («Большой», поскольку к творчеству ее Сердюченко выказывает особый интерес).
Кроме всего этого, на протяжении целого года наш кулинар поставлял изысканные десерты к столу нью-йоркского "Нового Русского Слова", озарив лучами славы еврейский "Сетевой Дюк".
К чести Михаила Эдельштейна, он не обнаружил в «Isroel…» и следа расизма.
И я подношу лупу к его текстам – нет там антисемитизма. Беру оптику посложнее – и тогда не вижу антисемитизма.
Заказываю в Пулковской обсерватории мощнейший телескоп, ввожу себя в непозволительные расходы (плачет моя квартплата…). Гляжу в него – нет у Сердюченко антисемитизма!
Но ежели я ослеп, то как же те вышепоименованные издания, что охотно заказывали и продолжают заказывать Валерию Леонидовичу для своих полос статьи на известную тему? Но допустим, что и я, и Эдельштейн, и «Новое русское слово», и «22» а также многие и многие другие – включая дуэт М.Дорфмана и Л.Володимировой, чья статья-диалог в защиту Сердюченко из-за досадного конфликта-недоразумения улетучилась из «Лебедя», хотя я и успел ее прочитать – допустим, что все мы «массово заблуждаемся». Но заблуждаемся ли? Давайте взглянем.
5.
«Ужасно шумно в доме Шнеерзона».
Ужасный шум в монреальском доме Шнеерзона наделала статья В.Л.Сердюченко «Путин и Ходорковский как современные российские полюса». Весь город раскупил тираж газеты, где статья эта была опубликована, и двадесять смелых написали «Открытое письмо редактору газеты Russian-Canadian info Montreal г-ну А.Тюрину».
Поскольку текст этого письма гуляет по просторам рунета, то конфликт перелился за пределы канадского котла, в котором каша была заварена, и залил необъятное виртуальное пространство, ошпарив подошвы многих – и мои в том числе. Хотя, с другой стороны, «мой герой» обрел еще пущую славу среди говорящих, читающих и пишущих по-русски.
Передо мною – как текст самой статьи Сердюченко, так и текст «письма двадцати». Стану пользоваться наиболее интересными фрагментами из них.
Очевидно, подписантов письма статья с силой примагнитила к себе прежде всего самим своим эпиграфом –
«Бей жидов, спасай Россию!» (Русский фольклор)
Для поколений этот «русский фольклор» стал символом унижения и уничтожения еврейского народа. Ему же отчасти обязаны своей беспрецедентной в современной литературе славой стихи Е.А.Евтушенко –
Дорогие господа монреальцы-граждане Канады!
Вы, вероятно, сочтете это банальностью, но боль – в том чиле и боль всенародная – преодолевается лишь способностью отстраниться от трагедии, эту боль породившую. В том числе и отстраниться с помощью искусства. Но «отстраниться» на означает «забыть». Обращаюсь вновь к Пастернаку. В своей «Охранной грамоте» он написал:
«Замечательно перерождаются понятия. Когда к ужасам привыкают, они становятся основаниями хорошего тона. Поймем ли мы когда-нибудь, каким образом гильотина могла стать на короткое время формой дамской брошки?». (Цит. по изданию «Борис Пастернак. «Воздушные пути», Москва, «Советский писатель» 1982).
Ясен, более, чем ясен страх многих, что определенные времена могут повториться. «Тому в истории мы тьму примеров слышим». Да и кто же этого не опасается, кроме безумцев? Мы все обязаны быть осторожны. Но когда осторожность перерождается в яростную атаку «не на того» человека, то мы имеем дело с опасным и даже преступным переходом через границу, с далеко не безобидным пренебрежением чувством меры.
Итак, уверен, что нет нужды объяснять, что эпиграф шутлив, что Сердюченко осознанно напялил на себя маску… впрочем, чью маску – вот в чем вопрос.
Всем известно, что еврейский ум всегда мог обратить в горькую шутку даже самые глубокие беды своего народа. Сердюченко, среди прочего, помогает это сделать тем из нас, кто пока не нашел в себе для этого силы. (И, как ни странно, именно с нашей стороны встречает он непонимание).
Вот фраза из статьи, начало которой я привел выше:
«Во все смутные времена, из которых, собственно, и состоит русская история, на ее поверхности появлялся Еврей. Именно евреи возглавили в начале 20 века революцию, а в его конце Перестройку».
Вы подробно стали опровергать это утверждение – с изложением процентов евреев в составе ленинского правительства и прочее, и прочее. То есть, писать об очевидном. А в меня закралось нехорошее подозрение, что вы почерпнули сведения о главном Смутном времени в истории России исключительно из этой летописи:
Цар Борух: – Я бью шолом вам всем, товарище бояре!
Но почему не вижу я князь Шуйский между здесь?
(еврейский фольклор)
Иначе мне никак не подвластно, как вы, в полном своем «комплекте на двадцать персон», могли воспринять явную, нарочитую абсурдность фразы Сердюченко столь серьезно. Тю! Да взгляните на весь текст его статьи с этой позиции – и каждое слово, каждая мысль займет в вашем сознании подобающее ей место. В том числе, вы поймете и напраслину этих своих слов (цитирую ваше письмо):
«Неожиданно автор [В.Л.Сердюченко – А.И.] переходит к ключевому моменту эссэ. Он восклицает ,,Евреи будьте бдительны!" и далее, наполнив абзац унизительной всячиной, всерьез продолжает
... и честно служите тем богам, которых исповедуют принявшие вас в себя народы". Или другими словами призывает евреев к добровольной ассимиляции. Новый вариант ассимиляции евреев сногшибателен!»
Господа, если бы Сердюченко завершил видоизмененную цитату из Ю.Фучика и написал бы «…я люблю вас!» он был бы до конца откровенен, но одновременно перестал бы быть Сердюченкой. Вы этого хотите от него? А то, как вы буквально восприняли фразу «и честно служите тем богам…», применив ее к конкретным вероисповеданиям, право, не делает вам чести – уж простите вы меня. Да и, как я понял, вам самим серьезность автора почудилась на миг сомнительной, поскольку вы сочли необходимым уточнить: «всерьез продолжает». Или для вас серьезны и эти слова из статьи –
«Мы говорим «русские», подразумеваем – Путин,
Мы говорим «Путин», подразумеваем – русские»?
Вам, возможно, неведомо, каким атакам подвергается президент России со стороны наследников черносотенцев? Закономерен, тем не менее, воображенный мною вопрос ваш – для какой такой нужды Сердюченко понадобилось перевоплотиться в антисемита? Уместна ли его литературная игра? Задав такой вопрос, вы, как мне представляется, оказались бы лицом к лицу с разгадкой одной особенности пера Сердюченко. Давайте совершим несложную операцию и поменяем Валерия Сердюченко на, скажем, Вэлвла Сердючанкера. И моментально все предстанет перед нами, словно в зеркальном отражении. Доказательства? Вот одно из них. Мимо вашего пристрастного внимания прошел оборот из той же статьи – «Положа руку на сердце, каждый русский в душе немного антисемит».
Почему же эти слова не задели самые глубины ваших душ, как они унизили бы каждого здравомыслящего, да и просто порядочного человека? Весь ваш двадцатиугольник, судя по всему, воспринял это «положа руку на сердце», как саму собой разумеющуюся исповедь. («Попались, попались, которые кусались!!!»). Между тем, в ней, в этой фразе – ключ к пониманию Сердюченко. «Исповедь кого?" – спросим мы. И, положа другую руку на другое сердце, ответим – «исповедь еврейского националиста».
Соус иронии пропитал и последующее утверждение –
«Сегодня этот антисемитизм получил эмоциональную подпитку. Очередная порция авраамовых сынов устроила в России приватизационный бенц и раздела страну до трусов, а еврей с опереточной фамилией «Абрамович» стал начальником Чукотки, чего еще вчера невозможно было предвидеть в самом сюрреалистическом сне».
Да ведь это, на первый взгляд, – речи, которые мы читаем на форумах рунета от самых отъявленных антисемитов, но! Cамое большое «НО» заключено в том, что так же в точности думают и многие евреи. Я отвечаю за свои слова, так как не однажды слушал от еврейских людей следующее – «Какого чорта эти гусинские и березовские имеют дело с Россией! Им мало проклятий на нашу голову? Они, они виноваты в том, что дают пищу босякам-антисемитам! Россия – страна неблагодарная. Валить нужно оттуда. И чем скорее – тем лучше!». Не в том дело, согласен ли я или согласны ли вы с этим. Это – экспликация мыслей людей крайних взглядов, сошедшихся в одной точке («евреям в России делать нечего») – не более и не менее.
В стиле Сердюченко, как в зеркале, отражается и еврейский анекдот в том своем совершенном воплощении, в котором грань между анекдотом проеврейским и антиеврейским неразличима.
Из текста возникает ощущение, что Сердюченко – на стороне Моисея, проклявшего тех из нас, кто отплясывал «Барыню» и «Семь сорок» у Золотого Тельца. Но это не совсем так. Взглянув на сложнейший узел проблем с крайних позиций, пробалансировав на краю опасной пропасти, он удержался от соблазна его перерубить, он воздержался от суда. Поскольку в финале статьи, под занавес, Сердюченко, окончив игру, молвит со своей горькой усмешкой [речь шла, напомню, о дуэли «Путин – Ходорковский»]
«Автор ни "за", ни "против" любого из них. Симпатии автора колеблются. А твои, читатель?"
Эта финальная точка, по-моему, столь мощна, что заслуживает аплодисментов стоя.
Мои же личные читательские симпатии – на стороне В.Л.Сердюченко, умудрившегося в рамках сравнительно краткой статьи поставить вечные вопросы и с мудрой деликатностью довериться истории, которая одна способна расставить всех по своим местам (но почему-то до сих пор не расставила).
А вы, дорогие господа подписанты, как у вас с этим обстоит – с судом?
Давайте взглянем.
6.
"На Дерибасовской открылася пивная".
Один из моих любимых, "с большой бородой", еврейских анекдотов – "Роза, беда! У моего Ицика вскочил нарыв! – «Как, на самом деле?!» – «Да нет – рядом…».
Я вспомнил его, поскольку от великого до смешного, как я прознал недавно – один шаг. И если бы злополучное письмо было направлено против реального антисемита, я стал бы двадцать первым, кто его бы подписал. Но «подписанты» пульнули чуть-чуть не по тому человеку, слегка «мимо кассы».
Поэтому и напомнили мне, заодно, и вечно молодую песню «На Дерибасовской…».
Как надменно неприступны героини той «Илиады» – взгляда не оторвать от красотки Розы, прекрасной, как та древняя гречанка (или вакханка)! А тот мальчик, восседающий на своем «Форде» и шьющий элегантные, как у лорда, костюмы; а как галантереен Арончик с повадками иностранца. А Вася-Шмаровоз, говорящий в изысканной манере Талейрана, тот Вася – не просто вульгарный «сожитель» (мягко выражаясь) Розы, но – "всегдавешный" попутчик и спутник жизни! А как утончен Моня, фланирующий походкой пеликана и имеющий жилетку с визитками, очевидно, от Аглицкого клуба, который говорит так, как говорят поэты! Ну и, в общем, так: герои наши – это же ж аристократы высшей пробы – пробы ставить негде! Лоск, блеск, шик! Короли, шейхи и прынцы! Одеты с иголочки, сдувают с костюмчиков пылиночки. Что за речи, что за фасон поведения в высших слоях, какая британская сдержанность и небрежная вальяжность при диалогах джентльменов – товарищей по морским «одиссеям»:
«И он сказал ему в изысканной манере –
«Я Вам советую пришвартоваться к Вере,
Шоб я в дальнейшем не обидел вашу маму…»».
А каково спортивное сложение этой элиты – загляденье:
«…маркер известный Моня,
об чей хребет сломали кий в кафе Фанкони»!
А обходительность обхождения с дамой на балу – это же Версаль времен трубадуров!
«Я вас прошу, нет – я вас просто умоляю
Мне подарить поломное тангО».
А высота и накал тех чувств – те так просто поднебесные! Вот речь из монолога при сцене израненных Роком, едва дышащих, уже лежащих на панели, то есть, вру – в фамильной усыпальнице – Ромео и Джульетты:
И говорил он ей, от страсти пламенея:
«Ах Роза, или Вы не будете моею?»
Но будь то война Алой и Белой роз, будь то драчка в одесской пивной – суть не меняется. На войне, как на войне. Все едино – что греки вели десятилетнюю войну с Троей из-за красавицы Елены, что рыцари пивной свершили свой мордобой-пятиминутку из-за красотки Розы, что вы затеяли битву титанов из-за красавца Ходорковского – между всем этим также невелико различие при общности сути. Говорю я об этом, вспоминая, что, в отличие от вашего «обидчика», который от какого бы то ни было судейства воздержался, вы поставили себя на грань реального суда с его публикатором:
«В заключении хотим напомнить редактору INFO г-ну А.Тюрину, что Канада, как и Россия страна многонациональная и многоконфессиональная, но в отличие от нее жестко пресекающая межнациональную рознь. Вы, принимая Канадское гражданство, клялись Канаде не нарушать ее законов и Вам должно быть понятно, что вряд ли канадское правосудие учтет толерантность RUSSIAN CANADIAN INFO-MONTREAL".
«В заключении хотим напомнить…»… Как сказал бы один из моих дорогих учителей – «Если хотите напомнить, напоминайте без объявления намерений!". Но дело не в этих мелочных глупостей – об чем речь?
Суть в том, что ваша угроза «Шмаровозу» Тюрину – завуалированное «Мы Вам советуем беречь свои портреты»…
И мне даже страшно стало от мысли, что автором «На Дерибасовской…» оказался бы не еврей. Какое бы в этом случае письмо написали бы вы? Вообразить даже кошмарно. Вы бы сурово осудили автора-антисемита за его поклеп на еврейский народ, выразившийся в том, что роскошный мальчик якобы изображал калеку-нищего в Нальчике и на подачки купил себе роскошн… – нет, моя фантазия сдается – от беды подальше.
…Но если бы лишь в одних монреальцах было дело! Я знаю один альманах в рунете, некоторые статьи которого с большим интересом читаю, но хозяин которого поддался давлению своих читателей и вывесил отклики их на статью, в частности, Сердюченко под рубрикой «Осторожно, антисемитизм!». Это напомнило мне прошлое, когда стендами «Они мешают нам жить» утолялась жажда мести многих советских людей…
7.
"Золотого Тамерлана онучата голi».
В.Л.Сердюченко пишет среди прочего:
«Самым беспощадным руководителем русских революционных армий был Лев Троцкий. "Железным наркомом" сталинской промышлености – Лазарь Моисеевич Каганович. Пламенным вдохновителем победы советских войск над фашистской Германией – Илья Григорьевич Эренбург. А сегодня? Сегодня национальный еврейский дух переживает худшие времена».
Именно, Валерий Леонидович! «Разве ж то – цирк? То же ж бордель! Вот у моего дядюшки в Одессе был бордель – так то был цирк, я вам скажу!».
Ваш романтизм неискореним, господин Сердюченко...
Кстати, ныне уже и антисемит не тот пошел. А подать сюда Пуришкевича!
Заключительные главки своей статьи я посвящаю событию всемирного масштаба. 10-го сентября, исполнилось ровнехонько 100 лет со дня начала публикации в черносотенной газете «Знамя» «исторического документа» под названием «Протоколы заседаний всемирного союза франмасонов и сионских мудрецов». Та публикация завершилась 20-го сентября 1903 года. (Мои сведения – из статьи «Кровавая фальшивка века» в газете «Новое русское слово»).
8. Теория «маски».
Я уверен, что список тем публикаций Сердюченко, который я вкратце привел выше, не утихомирит его недругов. Потому что на все это у них есть то же соображение, что они используют в своей борьбе с редактором этого альманаха В.П. Лебедевым. Это – обвинение в ношении масок юдофилов.
В случае с Лебедевым они даже развили мысль о маске, используя терминологию кукольного театра. Лебедев, по мнению некоторых из них – кукловод, дергающий за веревочки свои марионетки – меня в том числе. Насколько это обвинение унизительно, они понимают. Но каковы глупцы! Ведь никому из них и в голову не пришло, что как еврейские, так и «подавляющее» большинство русских посетителей форума «Лебедя» с примкнувшим к ним Сабирджаном – суть жидомасоны. И это, наоборот, мы все дергаем Лебедева за ниточки, это он пляшет под нашу дудочку, выполняя тем самым ниспосланную нам всем сверху Миссию. Лично я следую Высшей Воле и только притворяюсь, что имею к русской культуре какое-то отношение. А в реальности я настолько ненавижу эту культуру, что даже презираю ее язык. Тот язык, который читатель этих строк принимает за русский – на самом деле – еще более древнееврейский, чем иврит. Но об этом, как говорит оффенбаховская Перикола, – «Тс-с-с-!»
Я не столь наивен, как господин Арье, я не стану обвинять русскую литературу русским же языком, не понимая, что тем самым стал бы лишь утверждать ея. Он говорит и пишет тем слогом, который шлифовали и развивали чистокровные русские антисемиты, как то – Пушкин, Гоголь, Чехов, Короленко, Платонов и Бабель. И не его вина в том, он овладел лишь вершками сезамовых кладезей языка и потому глядится бедным евреем в сравнении с весьма состоятельным Эренбургом. Не говоря уже о богаче Пастернаке или языковом олигархе Мандельштаме. Мы – бедные, но гордые! Но Арье – Арьей, а я вам говорю за себя.
Я также не такой глупец, как Зигмунд Фрейд, обращавшийся с Достоевским, как с инструментом невероятной отточенности для своих аквалангических погружений в глубины человеческой психики. Почему этого иудея не смутил «антисемитизм» Федора Михайловича – ума не приложу.
В уже давние времена «перестройки» т.н. «ветер свободы» не только донес до миллионов столь долго ожидавшиеся ими голоса своих наиболее талантливых соотечественников прошлого и настоящего, но и вызвал к возрождению дух и плоть давно уже, казалось, мертвых, истлевших «Протоколов сионских мудрецов». Я оставляю в стороне все аспекты того явления, кроме одного. Сердцевинная мысль того «опуса» заключалась именно в том, что не какие-то отдельно взятые ведьмы и колдуньи прячут под масками добропорядочных граждан и гражданок свои подлинные дьявольские личины, но весь еврейский народ без изъятья, оказывается, сговорился и покрыл себя маской, под которой таится враг poда людского.
Когда один из моих ближайших друзей, приехав из Москвы в Питер, рассказал мне о содержании «Протоколов» и о том, что текстами их взбудоражена вся первопрестольная, это повергло меня, без преувеличения, в шок. То явилось, пожалуй, самой болезненной душевной раной, когда-либо мне нанесенной. Я-то думал, что, наконец, настали времена, когда я могу сам распоряжаться своими поступками, своей судьбой. Оказалось же, что и я, и мои родные, и некоторые мои учителя и друзья – все мы выполняем каждым своим помыслом и движением волю неких мыслителей Сиона. Меня сразило наглое проникновение чужих людей в мое «я».
В самом таком непрошенном вторжении в самоё душу народа и состоит разрушительная сила того «документа».
Врял ли оспоримо, что «срывание масок» с троцкистов, оппортунистов, уклонистов, космополитов, вредителей, шпионов иностранных разведок и пр., и пр. было беспрецедентным по масштабу насилием над людскими душами во всей истории. И чашу боли от такого изнасилования до конца испил сначала еврейский народ, поскольку духовными наставниками, отцами срывателей масок явились авторы и распространители «Протоколов».
Мне также самому пришлось испытать в рунете похожее недоумение, когда в мой адрес – и на форуме «Московских новостей», и на «Лебеде» – раздавались голоса, что на мне – маска. Что я, в частности – тайный «русофоб». А один человек не столь давно бесцеремонно принудил меня зарыться в собственное подсознание, обвиняя меня в неискренности. Так не поступал ни один, даже самый родной мне человек. Ни мои родители, ни дорогие мне учителя не были столь бестактны. Они уважали мой внутренний мир. Но тот, кто под маской «ника» в это мое подсознание запустил свои стопы, повел себя, словно ближайшая мне душа. Приглашал ли я его пройти в такие свои глубины? Не припомню. Но это для меня – рунетное амикошонство выходцев из нашего Отечества, жертв «Протоколов» с противоположного боку. На это я гляжу, как на наследство духа сталинщины и предыдущих лет, когда маски с лиц людей срывались вместе с кожей. Да так, что потоки пота и крови летели по всему ГУЛАГу, от Соловков до Колымы.
9.
«Гоц, тоц, первертоц, бабушка здорова!»
Мы наблюдаем, увы, что поведение некоторых жертв «Протокольного» насилия отражает поведение и некоторых пострадавших от всякого прочего преступления. Одним достало мудрости и мужества преодолеть боль, выказав отстраненное презрение к насильникам, но другие ведут себя в точности, как та несчастная, немолодая уже героиня одесской же песни, та бабушка-старушка, у которой шестеро налетчиков поимели наглость отобрать честь. Та одесская мадам, напомню, денно и нощно лелеяла мечтанья – «Пусть хоть один придет!».
Неведомая сила тянет вновь и вновь ее подражателей, изнасилованных «Протоколами», к антисемитам. Наших «бабушек-старушек» манит память о насилии до такой степени, что они, игнорируя подлинных антисемитов, не скрывающих своих убеждений, измышляют своих насильников, лепят их образы из тех порядочных людей (пусть и заблуждающихся подчас в чем-то, пусть и допускающих, как все мы, грешные, промахи), кто, напротив, проявляет интерес к еврейской теме в частности, кто дает широкую дорогу статьям еврейских авторов в своих изданиях, кто последовательно выступает как против бесчеловечности определенных идей ислама, так и против тех, кто воплощает эти идеи на практике.
В.П.Лебедев, кажется, может быть причислен к евреям. Он позаимствовал у многих из нас ту мысль, что в антисемитизме виноваты сами евреи. (Я писал о том выше). Так же полагал, кстати, и мой давний сосед, муж рыжекудрой Рахираси, Самуил Шмулевич. С этим я готов спорить до хрипоты – и пусть я буду обвинен в антишмулевичевизме, в антилебедевизме и антисердюченкоизме.
Невиновна, например, красивая женщина в том, что попалась на глаза маньяку. Ее красота в известном смысле вызывающа, бесспорно, но все зависит от наблюдателей.
Почему бы не допустить что феминистки послали письмо в ООН с требованием вымарать из шекспировой трагедии слова Гамлета – "О женщины, вам имя – вероломство!». Но ведь дистанция огромного размера разделяет Гамлета и преступников, оправдывающих – в глазах своих и в глазах судей – "порочностью" и "враждебностью" прекрасного пола изнасилования и убийства. Между ними и спонтанной, сиюминутной мыслью Гамлета опасно, преступно также не видеть и различий. Оно конечно, без евреев не было бы антисемитизма, как без женщин не было бы и женоненавистников. В последнем случае – также физически.
Должно видеть, как я убежден, опасность не в евреях и их поступках, а в вещах более широких. Порядочный человек встанет на защиту народа, когда увидит даже единичный натиск на него "по национальному признаку" – как поступили в случае с Дрейфусом Золя, Чехов, Короленко в т.ч. Как поступили, перевоплотившись в австрийского офицера, Евтушенко и Шостакович – "Мне кажется, что Дрейфус – это я.
Мещанство – мой доносчик и судья".
Парадоксальным образом мещане, доносчики и судьи из числа евреев атакуют, в нашем случае, Лебедева и Сердюченко. Их тяга к антисемитам, ими измышленным, их "преданность" своим, повторюсь, высосанным из собственных пальцев насильникам – недоступна моему пониманию. Тому свидетельство – пристальный интерес многих из них к альманаху "Лебедь". Я не знал о том, пока не заглянул на-днях на один из форумов рунета. А, заглянув, ужаснулся. Ни один постинг известного содержания, ни одно событие в "Лебеде" не обходится там вниманием. Я не стану засорять эту статью цитатами оттуда, где Лебедев обвиняется во всех, кажется, смертных грехах, включая "нациста". Я бы хотел, я бы мечтал, чтобы Геббельс был таким "нацистом", как Лебедев!
Никак не могут понять его, Лебедева, критики, что то, что они принимают за коварство, есть на самом деле лишь его равнодушие к национальному вопросу. Обстоятельства, возникшие в рунете, вынудили его рассуждать на тему, никогда не бывшую ему близкой. Он, как и многие другие, простите, "нормальные люди" не придавал ей прежде никакого значения. Она не существовала для него. (Спроси его, к какой национальности принадлежал его друг А.Галич – он задумается).
Отвлекаясь на время от лично товарища Лебедева, признаюсь, что я предпочитаю иногда не замечать издержек темперамента собеседников, если они не заслоняют более существенные, более интересные для меня стороны их. (И да простит меня мой друг, "печальный Пьеро нашего театра марионеток" Забегалло!). В этом есть изрядная доля эгоизма, поскольку я интуитивно или сознательно оберегаю себя от тех микробов, которые способны проникнуть в меня. Это не означает, что я сознательно ограждаю себя от треволнений в других случаях, тех, когда я "не могу молчать". (Тем более, что есть способы выяснить недоразумения не на глазах у всех). Просто, по непонятным для меня законам, во мне происходит "саморегулирование" восприятия мира. Кому-то оно может нравиться, кому-то – нет.
Вернусь к прерванному сюжету. Нет такой низости, которая бы не приписывалась Лебедеву извращенными сознаниями его, с позволения сказать, "оппонентов". В нем самом я вижу ту, в известной степени, наивность и доверчивость души (я не говорю сейчас о журналистском даре его), которая, отражая те же качества народа русского, роднит его, в частности, с народом еврейским.
Во мне течет та же кровь, что и в его обвинителях. И мне, повторяю, невыразимо больно наблюдать за теми, кто душевно сломлен насилием над собой "Протоколов".
Я убежден даже в том, что именно ядовитые семена, посеянные "Протоколами", дали всходы тем сорнякам, которые начали тогда же разъедать русское поле, заполонив его донельзя подозрительностью и враждой.
Эти сорняки проросли и в рунете. Имею в виду группу из четырех подкупленных маньяков, соединяющих в себе алчность с параноидальной подозрительностью. В течение двух с половиной лет эта "бригада" срывала маски с "ников", принадлежавших людям различных взглядов, национальностей и возрастов. Более двадцати человек – в т.ч., на форуме "Московских новостей" – обвинялись в ношении масок, под которыми скрываются якобы агенты ФСБ. Борьба с агентами ФСБ шла рука об руку с борьбой с антисемитизмом. По моим точным сведениям (а жертвы "срывания масок" быстро скооперировались), среди нескольких десятков людей, обвиненных "бригадой" в антисемитизме и принадлежности к ФСБ, едва ли не треть была либо евреями, либо людьми с определенной долей иудейской крови. (В числе по-садистски оскорбляемых "бригадой" был, кстати сказать, и мой приятель, скончавшийся немногим более года назад, Дмитрий Львович Мирошник – DLM –, один из героев недавней статьи Сергея Эйгенсона в "Лебеде"). В итоге одно журналистское расследование доказало, что бескорыстие борцов с засилием в рунете ФСБ оказалось маской, под которой скрывались оплачиваемые дельцы от политики. К чести того же "Русского журнала", он, стараниями журналиста Александра Юсуповского, достойно отреагировал недавно на всерунетный скандал на эту тему. Скандал, искусственно вызванный "научной" статьей троих из них. Учиненный ими дурной трагифарс вошел даже в одно из обозрений нашего бесценного Ивана Лабазова. Но вся затея "бригады" рухнула. Сорняки были выкорчеваны: их просто вымели поганой метлой из ряда форумов – начиная с форума «Лебедя». Выражаясь старинной формулой, "ферфаллен гиганце постройка!».
10.
Считаю небезынтересным привести здесь мнение Игоря Южанина.
И.Ю. - Monday, September 01, 2003 at 21:41:41 (MSD)
«Совершенно согласен с Вами (со мной, то бишь – А.И.) в том, что каждый человек имеет право на privacy и это то, что мне в этой стране (США – А.И.) больше всего нравится. Советский же Союз развалился, мне кажется, не по этой причине. Просто у нас считалось, что целью общения является победа в споре, зачастую, любой ценой. Поэтому умение "макать" собеседника являлось "доблестью". Здесь же, в Америке, давно уже понято, что это "умение" непродуктивно. Собеседника нужно поддержать и попытаться понять то ценное, что он пытается высказать. А потом это ценное применить к общей пользе. Сколько судеб не состоялось здесь потому, что наши соотечественники не могут принять сердцем этой простой истины. Но это тоже долгая тема».
Во многом соглашаясь с Игорем, я все же продолжаю считать, что все упирается в именно в доверие. Оно – цемент отношений между людьми в общественных постройках. Поэтому американцам, например, дика, в частности, сама мысль о «срывании масок» (если оставить в стороне короткие периоды исключений – вроде «маккартизма»). Пока поступки не опровергнут того, что человек о себе заявляет, ему здесь верят. Так было, в основном, до сих пор, и лишь «11 сентября» внесло некоторую смуту в это общее правило. Смуту, которая, к счастью, не выходит, в основном, за разумные пределы. И вовсе не забавны те случаи, когда на этой доверчивости играют и в реальном, и в виртуальном мирах искушенные в «двойном сознании» выходцы из СССР во имя своих бесчестных игр. Я говорю лишь о случаях в человеческих отношениях. «Игры» между государствами посредством бюрократов – за пределами моих наблюдений. Как я не касаюсь сейчас темы слепого «доверия» политикам, ведущим стада по «светлому пути», ценою их же крови.
Завершая пока тему, я хочу прилюдно восхититься мыслью Мишеля Монтеня, что «единообразие – качество, противоборствующее распаду». Поэтому множество из ревнивых обличителей в антисемитизме порядочных людей, обвинителей евреев в принадлежности иных из них к «своим, карманным евреям», находящихся в жилетном кармане любого антисемита и пр., подсознательно, вероятно, сопротивляется разрушению цельности народа, отстаивая его «единообразие», однородность. Более, чем вероятно, что именно это качество и предохранило народ от исчезновения. И, боюсь, невозможно при самосохранении не перегибать палок и не ломать дров.
Однако размышлять на тему единообразия государства, о котором писал в том случае Монтень, а не национальности – ведь этот видный государственный муж монархической Франции сам принадлежал к еврейскому роду –, о той сложности, которая встает перед нами при рассмотрении судьбы народа в истории различных государств (и в истории Израиля в частности), о понятии «единообразие» применительно к многонациональным государственным образованиям, освященным обычаями и историей, а также о тех «выродках», которые из-за масштаба своих гениев находятся часто в вечном конфликте с большинством из своих народов – мне не по зубам.
Еще одну любопытную выдержку-диалог из форума я привожу.
Евлолгий - Friday, September 05, 2003 at 07:20:32 (MSD)
«Ведь по канону лишь поместный патриарх может мирро варить, а у них митрополит Лавра варит, и благословения вроде как нет».
Михаил - Friday, September 05, 2003 at 07:42:46 (MSD)
^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^
Неважно кто варит, важно кто наваривает.
Посему задумаемся: кто варит свою кашицу в иной патриархии, а кто свою – в Торонто или Монреале, а кто «имеет навар» с них? Задумаемся над этим, однако, уберегая наши фантазии от раздутия их до масштабов "всемирных заговоров".
11.
«Ничто не порождает в государстве такой неразберихи, как вводимые новшества; всякие перемены выгодны лишь бесправию и тирании. Когда какая-нибудь часть займет неподобающее ей место, это дело легко поправимое, можно принимать меры к тому, чтобы повреждения или порча, естественные для любой вещи, не увели нас слишком далеко от наших начал и основ. Но браться за переплавку такой громады и менять фундамент такого огромного здания – значит, уподобляться тем, кто, чтобы подчистить, начисто стирает написанное, кто хочет устранить отдельные недостатки, перевернув все на свете вверх тормашками, кто исцеляет болезни посредством смерти…»
Мудрая мысль, с моей, непросвещенной точки зрения. Однако если добавить к ней то наблюдение, что немалая часть еврейского населения России поддерживала тех, кто вводил подобные новшества или даже выступала их инициатором, то нет ничего проще, чем обвинить изложившего эту мысль в антисемитизме. Однако приведенные мною слова принадлежат тому же Монтеню (М.Монтень, «Опыты», книга III, глава «О суетности»).
И они верны так же, как верно это наблюдение–
«Опыт и история учат нас тому, что нации и правительства никогда не усваивали ничего из истории. Они никогда не действовали, согласно тем урокам, которые могли бы извлечь из нее» (Г.Гегель. Из «Лекций по философии мировой истории»).
Заключение.
Часто речь на форумах рунета идет о государственном антисемитизме в СССР. И некоторые делают вид, что не знают, что это за зверь, а другие некоторые действительно не знали того зверя в лицо. Я свидетельствую, что этот зверь проживал и во многом хозяйничал в СССР. Но в детали входить не желаю – они связаны с моей судьбой. Однако это – не вся правда. Вся же правда заключена в том, что среди нееврейского населения страны было очень и очень много тех, кто составлял, с позволения сказать, «партизанское движение», направленное против этой политики определенных сил Кремля и его ставленников на местах. Это были, прежде всего, те, для кого их дело, их профессии, как и процветание страны в целом, были намного важнее навязываемой властью политики «национального выравнивания».
Поэтому, когда я вижу слова о государственном антисемитизме в СССР, я читаю их и глазами тех русских, украинцев, татар и прочих, для кого эти слова – не пустой звук. Они зачастую вынуждены были принять условия нечистой игры, навязанной им. Но когда слышу об «антисемитизме» целых народов, населявших просторы страны, мне стыдно за тех, кто эти слова произнес. Потому что те благородные и порядочные люди, которые протягивали, в частности, мне руку помощи, стоят перед моими глазами, их всех хранит моя память и им – моя всегдашняя благодарность. Благодарность просто за их порядочность – в условиях, когда сохранить порядочность было подвигом.
Одного из сонма таковых я безошибочно узнаю и в Валерии Леонидовиче Сердюченко.
Loading...
