РАСТРЕПАННЫЕ ЗАМЕТКИ О МОТЫЛЬКОВОЙ СУЩНОСТИ ТУРИСТА

04-01-2004

“…Two years ago I walked along Santiago streets after midnight feeling VERY safe. Once in a while, a taxi driver would slow down his car waiting for you to motion to him that you don't need a ride. I would call it absolutely safe even comparing to such places as Quito or La Habana (in the first you may start feeling uneasy (is the whole nation asleep?), in the second you may be bothered by overfriendliness of every passerby wanting to talk to you)...”

Elena, USA

Александр ЛогиновОдин мой русский приятель, г-н К., вернувшись как-то из командировки в Буэнос-Айрес, все уши прожужжал мне о том, какой это мирный, уютный и сказочный город.
- Я гулял по Буэнос-Айресу ночи напролет, мурлыча под нос Гарделя, и чувствовал себя в совершеннейшей безопасности.

Через некоторое время туда же отправились читать лекции два испанских профессора (один из них – тоже мой давний приятель), и буквально в день приезда их там ограбили, причем “с особым цинизмом” - выбросили из машины полуизбитыми и полураздетыми в сорока километрах от аргентинской столицы. По возвращении на родину испанский профессор заявил мне с негодованием, что больше он в Аргентину - ни ногой.

Потом в Аргентине разразился чудовищный экономический кризис (досадное побочное действие добрых советов мудрецов из Международного валютного фонда), но это - совсем другая история.

Перед нами два субъективных опыта-переживания, оба из которых не имеют абсолютно никакой ценности в контексте объективного анализа реальной криминогенной обстановки в отдельно взятой стране.

Запустив двух путешественников в один и тот же тропический лес, неразлучные парки с бухты-барахты даруют одному из них легкую увеселительную прогулку: он собирает в охапку душистый гербарий из трав, цветов и дерев, жадно вбирает пытливыми и впечатлительными туристическими ноздрями благоухание густого и пряного воздуха, любуется разноцветными брызгами попугайчиков, колибри и коростелей на фоне сочной трепещущей зелени; другому же, по столь же неведомой прихоти, тут же подбрасывают под босы-румяны ноги преподлейшую изумрудную змейку – накося-выкуси, мил человек, фунт невкусного, неполезного яда.

Судьба-с.

Поставил на красную розу – эмблему любви, а выпала черная метка - эмблема печали.

Digitus dei est hic.

Здесь вновь уместно напомнить о моем приятеле К., которого начальство недавно впервые забросило в столь желанную для множества соотечественников Бразилию.

Его неофициальный отчет о поездке в Рио за кружкой пива в хорошем аглицком баре в нехорошем квартале Паки был совершенно лишен романтических обертонов аргентинского танго или мажорной полифонии разухабистого карнавала, а напротив - пронизан суровой мелодикой жути и оторопи типичного саундтрека про монструозного Ганнибала с кошмарной улицы Агнцев.

Запуганный заблаговременно сказами о жуткой преступности, о бандах детишек-пиранья, нападающих на прохожих и обирающих их до нитки (гуманная местная полиция периодически отстреливает этих детей, выкуривая их из канализационных катакомб гранатами со слезоточивым газом), о фальшивых такси, которые доставляют приглянувшихся туристов в тихие укромные уголки, где их поджидают локальные бандюганы, и о целых кварталах, куда боится наведываться даже полиция, он первые дни безвылазно куковал в своем номере, не считая ежедневных маятниковых поездок на заседания международной экологической конференции в специальном автобусе, и только обозревал невооруженным, но соколиным глазом с балкона своего фешенебельного пятизвездочного отеля ближайшие городские окрестности.

Однако ничего подозрительного и потенциально опасного помимо кишащих на ярких сарьяновских улочках нарядных веселых толп в полупляжных сексапильных прикидах он так и не приметил.

Наконец, он настолько освоился и осмелел, что оделся модно, свежо и привольно, спрыснул подмышки французским дезодорантом, выпил для храбрости в гостиничном баре порцию ирландского вискаря и отправился на прогулку, ловко вписавшись в гудящий атомной карнавальной энергией пестрый людской поток.

Через десять минут его также ловко оттеснили и прижали к шершавой стене трое чернокоже-спортивных юношей в белых футболках с бычьими шеями, сахарными улыбками и базедовыми глазами, и, вероятно, для максимального ускорения процесса взаимопонимания, легонько кольнули в живот здоровенным и, как ему показалось, ржавым кухонным ножом.

Обобрали вплоть до подержанного автоматического карандаша, зато все документы, кроме кредитных карточек, по доброте душевной вернули.

Г-н К. рысью помчался обратно а гостиницу, жахнул в баре уже тройную дозу и уже шотландского вискаря – он мне рассказывал, что его трясло крупной дрожью, как крупнокалиберный отбойный молоток в апогее трудового экстаза - и более никаких несанкционированных туристических поползновений в Рио не предпринимал.

Хотя имел одиночную глупость - с пылу с жару попросил отвести его в ближайшее отделение муниципальной полиции. На предмет составления искового заявления по факту разбойного нападения.

Когда в сопровождении пары чинных гостиничных гардов он заявился в околоточный полицейский пост и на безупречном испанском (который в Бразилии прекрасно воспринимают на слух) телеграфно поведал об инциденте, один из полицийских сразу спросил его:
- Приметы грабителей запомнили?
- А как же, запомнил, конечно! Все трое чернокожие были!

Полицейские дружно расхохотались.

Отсюда можно перекинуть мостик к другой, не менее спорной и рыхлой кочке субъективного зрения.

- Когда ты думаешь об опасности, то генерируешь в голове мощные негативные мыслеформы, высасывающие, притягивающие, выманивающие эту опасность из горних и тонких эзотерических высей в наш грубо и неладно скроенный, плоский материальный мир. Здесь главное - обретение устойчивого внутреннего настроя на позитив. Поэтому я в любой стране и в любое мгновение суток гуляю себе расслабленно и спокойненько где попало, и никогда ничего со мной не случается.

Так говаривал мне когда-то один мой позитивный и гиперспокойный друг.

Уже несколько лет его нет на свете.

Однажды его неприметно убили в солнечной сонной Испании.

Хотя по версии ленивой полиции имел место банальный несчастный случай – жертва отчего-то вздумала искупаться прямо в одежде в четыре часа утра вдали от приличного городского пляжа. Надо сказать, что покойный приятель вообще не любил купаться и занимался в Испании беззубым, по его мнению, бизнесом.

Определенную, мутно-пятнистую ценность имеют суждения старожила.

Абсорбируемый им с годами субъективный, поверхностный и узкотуннельный опыт налипает с годами, как кусочки папье-маше на изначально микроскопическую крупинку сознания и оформляется постепенно в чахлый приземистый холмик, позволяющий чуть-чуть приподняться над пустым туристическо-обывательским трепом, если к тому же принять на его вершине стойку бдящего на атасе сурка.

Да и то - далеко не всегда так бывает.

Я знаю множество образованных и неглупых людей, живущих в Женеве долгие годы, но при этом сохраняющих трепетно-девственное невежество и неведение по поводу самых разнообразных аспектов местного бытия. Когда я им внушаю, к примеру, что согласно бесстрастному показателю числа случаев на сто тысяч жителей, в Женеве совершается гораздо больше квартирных краж, чем в Москве, они воздевают долу кустистые брови, машут руками и воинственно возражают:
- Ну что ты плетешь! Быть такого не может!
- У вас есть какие-то другие статистические данные ? пробую я удержать разговор на рельсах достаточно объективной социологической практики, однако социологический локомотив мгновенно летит под откос:
- Да ты посмотри вокруг! Какая вокруг прелесть и чистота! Какой образцовый ордунг и политесс! А в России? Там же хлипкая грязь! Всенародный бардак! Катастрофическая преступность! Черный беспредел! Нет, ты просто бред какой-то несешь!

Затем все же следует примирительный компромисс.
- Ладно, слетаем летом на родину – сами проверим.

Дальнейшее обсуждение серьезнейшей темы теряет всяческий смысл .

Стереотипы гораздо сильнее научных теорий и серьезных статистических данных, а личный или квазиличный пример не только заразителен, но и смертельно заразен.

Заполненное железобетонными стереотипами в основном квазирперсонального восприятия сознание современного человека утрачивает статус аналитического аппарата, поскольку изрядная часть вливаемого в мозг обывателя жидкого информационного суррогата, невзирая на его плазменно четкую видимость и долби-сюрраунд слышимость, представляет собой опосредованные и обработанные жрецами аудио-визуальных СМИ инфо-доктрино-блоки, то есть необъективную, несбалансированную, искаженную, отфильтрованную, препарированную и отполощенную в семи водах и порошках информацию, призванную содействовать формированию и закреплению в сознании масс комплексной парадигмы одобренных (властной элитой) доктринологических голограмм и концептуальных клише.

Изготовленный в недрах СМИ пропагандистский продукт всего лишь нещадно и своекорыстно эксплуатирует результаты научных исследований, а журналисты по сути являются агитаторами и пропагандистами в самом ленинском смысле этого слова - даже если преподносят картинки непосредственно с места событий и оперируют конкретными цифрами, манипулируя и жонглируя ими, как наиболее эффективным средством идеологической интоксикации и безболезненной деформации сознания обневежествленного населения (свежий наглядный пример – освещение вялотекущей войны в Ираке).

Классический обыватель – это, как правило, Вечный Турист.

Он доверяет ТОЛЬКО своим глазам и ТОЛЬКО личному опыту.

Социологический инструментарий – выборки, обобщения, сопоставления, опросы, обследования, экстраполяции и в первую очередь методологически упорядоченные цифры, цифры и цифры, получаемые с помощью совершенствуемых с каждым годом многоканальных и разветвленных систем сбора и обработки рассеченных на социальные “квинтили” и разбитых по целому ряду других конкретных параметров статистических данных - отзывается в его голове лишь надтреснутым звуком худого цинкового ведра.

- Нас, брат, на научной мякине не купишь-не проведешь! Мы своими глазами все видели, своими ушами все слышали, своими руками все щупали, и сказкам сумасшедших кабинетных ученых доверять, извини, не склонны! Калабас – он и в Африке Калабас!

Летом туристы “разбредаются” по извилисто-заковыристым экзотическим тропам, а уже ранней осенью заманивают родственников, друзей и знакомых в насиженные рестораны, пиццерии или бистро и чадно окуривают их отпускными переводными картинками:
- А вы знаете, они там совсем не работают. Шатаются себе целыми днями по улицам или под пальмами дрыхнут…
- А вы знаете, они там исключительно одними кузнечиками питаются. Насушат за лето тонны по две на семью и лузгают их зимой, как семечки…
- А вы знаете, там даже секретарши по полторы сотни тысяч в год получают, а кондукторы в поездах напоминают наследных английских принцев…
- А вы знаете, там абсолютно безопасно. Люди там спят и ночью, и днем. Можно ночь напролет бродить по любым городским закоулкам, и никто тебя даже пальцем не тронет…
- А вы знаете, у них там кого только нет: и белые, и черные, и фиолетовые, и при этом – совершенно никакого расизма…

Последнее голословное обывательски-туристическое заверение наиболее характерно и показательно, и обычно касается Кубы, Бразилии, Венесуэлы и других поликультурных и мультирасовых латиноамериканских стран.

Туристические мотыльки не подозревают о существовании фундаментальных научных исследований, посвященных проблеме ширококрылого распространения проявлений расизма и расовой дискриминации в Латинской Америке и, как это не парадоксально, прежде всего в мультикультурной и многорасовой карнавальной Бразилии.

На Кубе, через пару-тройку месяцев тесных приятельских отношений, белые профессора начали шептать мне на ухо с кислой гримасой:
- На этот пляж не ходите, там - одна чернота.

А один кубинский поэт поведал мне по секрету, что все кубинцы китайского происхождения (“чинос”) – предатели.

Кубинские студентки, с которыми мне посчастливилось тесно сдружиться, однажды мне спели забавную песню о том, как девушка объявляет своим родителям, что собирается выйти замуж за негра, и как совсем не по-коммунистически реагируют на это отец и мать.

О подобной реакции я знаю не только по шуточной песенке, но и по рассказу одного кубинского знакомого Р., породисто белые родители которого разорвали с ним всякие отношения после того, как он женился на светлокожей мулатке.

Тем не менее по сравнению с большинством других латиноамериканских стран расизма на Кубе не слишком уж много. Душным цветом цветет он, скажем, в Колумбии, хотя этой многострадальной стране на данном этапе ее угасания вряд ли следовало бы присовокуплять выяснение межрасовых отношений к раскаленному множеству накопившихся там проблем.

Впрочем, зачем так далеко забираться?

С виду цивилизованная, политически корректная Америка видится сегодняшним мимолетным ее гостям образцом идеальных межэтнических отношений, особенно в живописном свете аффирмативных мер и прочих прогрессивных нововведений, периодически спускаемых сверху по идеологической разнарядке под лозунгом: “Долой проклятое наследие прошлого в форме расизма, расовой сегрегации и куклукскланщины!”

Однако если выкроить время и полистать подготовленное не так давно отменно-дотошное исследование американских специалистов-социологов по проблеме расизма в Соединенных Штатах Америки, то окажется, что чудище это отнюдь там не дремлет и вовсю приспосабливается к неблагоприятному институциональному климату, скрывая звериный оскал свой и облик под зеброво-звездной фатой-паранджой ханжеской политкорректности.

В этой связи мне вновь вспоминается кстати, а, может быть, и некстати, беседа Стейнбека, рыскавшего с волкодавом по всей Америке в те далекие времена, когда о расовой дискриминации и сегрегации знали там вовсе не понаслышке, с одним образцово-показательным белым американским туземцем, который разглагольствовал о расовом равноправии и отсутствии у него расовых предрассулков.

Стейнбек немного послушал его, а затем выстрелил ему в лоб вопросом:
- Простите, вы бы очень обрадовались, если бы ваша дочь вышла замуж за негра?
- За негра?

Тут и сел мужик.

А вот и индейцы американские отчего-то в моей голове яростно и обиженно заулюлюкали.

К чему бы это?

К снегопаду, цунами, землетрясению?

Ах, да! Вспомнил, однако.

Многие приезжающие в Америку интуристы позднее рассказывают своим европейским сородичам, как там индейцам распрекрасно живется. Загладили, мол, американцы перед коренными народами свой первородный грех.

Нахваливают интуристы индейские резервации: и школы там у индейцев функционируют, и пособия всякие им выдают, и домики ладные-складные помимо вигвамов в достатке имеются, и в универы престижные самых балбесистых без очереди принимают – живи себе-не тужи на исконных-посконных землях!

Решена, наконец, архиболезненная историческая проблема!

Пхай-пхай-пхай!

Красный индеец и бледнолицый американец – ровные братья навек!

Причем, согласно всемирно известному - при всей его саркастической алогичности - афоризму, прославляющую политику аффирмативного лицемерия, краснокожие американцы даже еще ровней, стройней и пушистей по сравнению со своими белесыми побратимами.

Только никакой даже самый ушлый экскурсовод по заповедным индейским полянкам и тропам тебе и на ушко не скажет об одной крошечной правовой деталюшечке – хоть ты все земли индейские изборозди на далепрокатном джипе.

А деталь эта малая, между прочим, многого стоит и в том состоит, что в соответствии с так называемыми договорами между правительством США и индейскими племенами (dependent domestic nations) Конгресс и правительство Соединенных Штатов вправе в любой момент отобрать, изъять, отчуждить у индейцев якобы принадлежащие им земли БЕЗ КАКОЙ БЫ ТО НИ БЫЛО КОМПЕНСАЦИИ.

А, может, скажет об этой детали экскурсовод?

Поинтересуйтесь. Задайте вопрос при случае.

Да и личным участием – при наличии американского паспорта - можете дело поправить, сбросив по факсу своему конгрессмену эту неприличную информацию.

Конгрессмен, естественно, возмутится останками исторической несправедливости, немедля поставит этот вопрос в соответствующем законодательном органе - и проблема мгновенно уладится.

Однако стоит ли затевать из-за какой-то нечаянной правовой лакуны бурю в Аризонской пустыне?

Ведь никто пока земли исконные у индейцев не отбирает (хотя в скобках скромно замечу, что их и так уже сильно пообкусали – одни островки резерваций на птичьих правах за ними оставили)?

Верно, ведь?

Вот и ладненько!

А, значит, живите себе, дорогие индейцы, в мире, добре и согласии с тороватым федеральным правительством.

Один мой коллега, женивший недавно своего сына на рыжей американке, рассказывал:

- Вышел я во время свадебного гулянья покурить на крылечко ресторана “Туркмения”, что в Лос-Анжелесе. Осмотрелся вокруг. Атмосфера мерзкая и зловещая, как в фильме про призраков и вампиров. Обшарпанные, изъеденные кариесом строения в полумраке маячат, тусклые фонари, как виселицы, там и сям торчат, какая-то синеватая мерзость местами клубится. Жуть. Как же здесь люди живут? Жалко мне стало своего сына. Ей-богу. Однако - любовь. С этим ведь тоже надо мириться.

Зато другой мой коллега только и мечтает о том, чтобы снарядить свою дочку учиться в привольные Штаты. Сам он не раз там бывал. В его пластилиновой памяти накрепко отложились просторные светлые авеню одноэтажной Америки, обрамленные длинными вереницами домиков игривых пастельных тонов, газоны-лужайки с мохнатой щетинкой холеной травы, стеклянные парадно-мундирные двери (не боится, значит, местный счастливый люд могглеров-мобберов-робберов - маньяков, грабителей и душителей), по зеленым лужайкам щедро рассыпаны, как конфетти, нарядные дети на великах, скейт-бордах, роликах и самокатах.

Если хитро свести обоих коллег на узкой дорожке и вбросить меж ними провокационную шайбу вопроса: “А что вы думаете об Америке?”, то может случиться удачный римейк басни про двух баранов, поскольку и тот, и другой хворают мотыльковым туристическим идиотизмом в особо тяжелой форме.

Мой школьный друг гостил у меня как-то летом.

Первые несколько дней восторгался увиденным и всасывал в камеру все подряд - вплоть до зеркальных лифтов и многоэтажных подземных парковок. Нащелкал патронташ фотографических пленок фотографическим дураком.

Пел за обедом про черного ворона и рассказывал непрерывно, как ментов ненавидит:
- У, гады! На иномарках все, как один, разъезжают!

Успешно выкупался в Женевском озере – ни одного блошиного укуса.

Это гуси-лебеди свирепыми блохами славное озеро наградили. Выходит, бывало, человек из воды - а все тело в прыщах. Словно его в подмосковном лесу краснушные комары закусали.

А потом сник дружок, заскучал, загрустил по оставленной родине.

“Беломорину” за “беломориной” от сосущей тоски тянул.

Когда кончился тонизирующий “Беломор”, он совсем головой поник.

Тогда я ему “Галуаз” преподнес (вполне соразмерный с дядюшкой Беломором по мерзопакостности воздействия на человеческий организм).
- Не то ! – обиженно закривился друг после первой затяжки.

Подсунул тогда “Житан” - он с любопытством затянулся разок-другой, крякнул и рукой обреченно махнул (упала рука, как кнутом перебитая плеть):
- Не-а! Домой хочу. К ментам.

Дотерпел с грехом пополам до конца визита и ускакал в родную Москву.

Что он теперь там плетет-рассказывает родителям, детям, жене, любовнице, приятелям и коллегам?

Какие-такие фантастические байки и философские обобщения, спрессовавшиеся в его бессменно под пивным хмельком голове за краткие дни братания с лоснящейся от довольства и самодовольства европейской чужбинкой?

Как преломляется-искажается реальная жизнь через клизму субъективного неприятия, неотягченного всенепременным грузом вспомогательных фоново-базовых знаний?

Стереотипы лепит или антистереотипы?

Что, в общем, почти одно и то же.

Рассказы типа: а вы знаете, они там…

Или наоборот – недоуменно-насупленное молчание, завершающееся шлепком взрыв-пакета:
- А черт его знает, как они там живут! Я толком так и не понял. Другое всё. Чужоё. Неживое какое-то. Пластмассовое.

Я помню, как он несколько раз говорил мне и жене:
- Вот я смотрю: странно вы здесь питаетесь. Неправильно. Не так надо.

То есть в голове у него в этот момент активно пульсировала шишка единственно правильного режима питания, который он несколько раз пытался навязать нам в Женеве.

Возможно, что и для любых других феноменов, загадок и таинств местного бытия (языками он не владел) у него в голове подобные штангенциркули и шаблоны тоже были припасены.

Неправомерная обобщенность, байкообразность и образобойкость экспресс-впечатлений, радикальность и парциальность суждений, мотыльковость и хаотичность оценок, не обремененная дополнительной информацией помимо куцего содержания стандартных туристических справочников и брошюрок, - типичный для отдыхающего или туриста феномен.

Обобщения они делают зачастую на основе единого наблюдения или факта, хорошо если двух или трех – в этом случае это уже прозорливые аналитики-диггеры, систематики и классификаторы!

Они решительно и бесшабашно констролят-фарандолят свой обывательский универс всего из пары-тройки конкретных деталей, реалий и парциалий.

Один раз увидеть или, лучше, потрогать, чем семь с половиной раз прочитать в скучной толстенной книге, лишенной картинок и фотографий, однако перенасыщенной схемами, графиками, диаграммами и таблицами - вот главный девиз туристических мотыльков.

Научное обобщение им выдержать не под силу, поскольку оно, как правило, не согласуется с увиденными картинками и пережитыми ощущениями.

Примат субъективного опыта очевидца - приоритетнейший их аргумент.

Чужим обобщениям они откровенно не доверяют. Такие суждения чужды и косвенны, их нельзя ни понюхать, ни съесть.

Чужой обобщенный труд сонма специалистов воспринимается ими болезненно и неприязненно.

Помните, как у Чехова: “что-то живое жалобно гудело, точно дуло в пустую бутылку”. Специалисты тщетно стараются обратить на себя внимание обывателя, выдувая унылую, но правдивую песнь в пустую для сознания масс бутылку.

- Уберите от меня эту пухлую книгу! Что вы мне говорите - я там был и сам своими собственными глазами все видел.

Даже стандартных, некачественных газет они почти не читают.

Новости быстрым скоком, погода, температура воды, развлечения, биржа.

Следуют, стало быть, рекомендации Пруста?

Фигушки!

Книга тут же валится из их цепких, в принципе, рук. Конечно, если это только не бульварное сверхлегкое чтиво.

И тем не менее, говорю вам снова и снова: любите, лелейте книгу – источник неоценимых знаний и райского наслаждения!

Выбрасывайте, на фиг, в помойки и мусоропроводы туристические буклеты!

Не доверяйте глазам и ушам своим!

И не трепите так резво длинными языками!

Однажды мой хороший приятель, заядлый турист, уезжал на отдых с женой в одно покойное затхлое место, где испокон веков не случалось никаких происшествий и злоключений.

По крайней мере так об этом шуршали и верещали многочисленные туристические рекламки.

Ну хоть бы раз за столетие какая-нибудь там акула или мурена водоплавающему туристу полпятки отгрызла – фигушки! Даже такой пустяковины не сподобилось.

- Смотри! - говорю ему перед отъездом, напустив на себя якобы строгий вид. – Бдительность и еще раз бдительность!
- Ты чего? – смеется Юра. – Что там с нами может случиться?
- Не просто “может”, а обязательно случится! – это я уже в раж вошел: решил разыграть из себя провидца.

Приятель, разумеется, не очень-то испугался, но я тем не менее не без ехидства мрачно добавил:
- Юра, ты особо не бойся. Сначала вам не сладко, конечно, придется – поволнуетесь, попереживаете, но в конце концов всё окончится хорошо.

Через две недели Юрий вернулся из путешествия.

И прямо с порога моего маленького кабинета коршуном на меня налетел:
- Ну ты вообще! Накаркал!

И ведь надо же - действительно с ними история пренеприятная на отдыхе приключилась.

В один из особо погожих деньков лодочник отвез их с утра на небольшой островок – искупаться и в солнечных ваннах понежиться. Обещал вернуться за ними лишь к вечеру.

Однако Юрий с Ириной совершили непростительную промашку. Лодочник взял с них заранее плату сразу за оба конца. Иными словами, пропал у него напрочь стимул к новой поездке на остров.

Сначала все было изумительно и восхитительно.

Юра и Ира купались и загорали, а рядом крутилась стайка упитанных, но вполне безобидных человекообразных. То ли макаки, то ли гамадрилы – шут их там разберет.

Ирина сидела на циновке под зонтиком, жевала бананы и бросала им шкурки, но обезьяны роптали и требовали содержание, а не форму.

Ирина смеялась и одаривала их сочными желтыми бумерангами.

Стая ошкуривала бананы, а вожак меланхолично отбирал у сородичей сладкую мякоть и, чавкая, ее пожирал.

К шести вечера – как обещал – лодочник, разумеется, не вернулся.

Не появился он также ни в семь и ни в восемь.

Юрий нервно топал по пляжу и вглядывался в пустой горизонт. Назревала остро конфликтная ситуация, отраженная в старинной народной песне: “Я убью тебя, лодочник!”

И тут гамадрилы-макаки стали борзеть.

Они лениво, вразвалочку пошли к циновкам и зонтику, под которым лежали Юрий и Ирина. Потом вдруг слаженно перегруппировались и перешли в атаку тевтонским клином, взвизгивая ритмично и страшно самыми верхними скрипками.

Юрию вспомнился фильм “Александр Невский”.

Затем от тевтонского клина оторвался косматый вожак. Он резвой блатной иноходью подбежал к Ирине и вырвал у нее из рук косметичку. Немного подумал и сорвал с нее лифчик купальника.

Ирина крикнула “Ай!”, вскочила на ноги и бросилась к вожаку с грозным устным приказом:
- А ну, отдай!

В ответ вожак мерзко оскалил оранжевые кабаньи клыки.

Из пасти его дохнуло зловонной тропической влагой.

Вся стая тоже дружно оскалила зубы и в миг превратилась в матерых, безжалостных каннибалов.

Гамадрилы-макаки образовали подкову и начали медленно теснить парочку в море.

Остров накрыл южный махровый вечер.

Потянул легкомысленный бриз.

Юрий с Ириной едва различали силуэты теснивших их обезьян.

Захватив для начала лежбище запуганных в усмерть супругов, обезьяны начали истошно орать – у них неплохо получился финал репетиции обезумевшего оркестра под управлением дирижера Феллини - а затем учинили вопиющий дебош и погром.

Приматы сломали зонтик, в клочья разорвали циновки и полотенца, разбили магнитофон, разметали по пляжу вьетнамки, двух Акуниных в мягкой обложке, вызывающие швейцарские паспорта, и продолжили яростное наступление на впавших в панику гедонистов.

В конце концов обезьяны загнали ошалевших туристов в море по пояс, а сами стояли на берегу, изредка повизгивая и скаля вострые зубы. В мелкую воду они запрыгивали на пару мгновений только тогда, когда замечали, что парочка предпринимает попытки окольным путем обойти часовых на обоих флангах.

Вода изрядно остыла, хотя была еще достаточно теплая. Однако Юрия и Ирину пробивал от пят до макушки крупный нервический колотун.

Они уже поняли, что стоять им в воде предстоит до тех пор, пока обезьяны не соизволят уйти на ночлег. Однако с чувством глубокого омерзения супруги увидели, что обезъяны стали укладываться на покой прямо на берегу, предусмотрительно выставив двух дозорных.

Юру и Иру, как водится, спасло обыкновенное чудо.

Они внезапно увидели, как с левой стороны островка к ним навстречу плывет какой-то совершенно левый местный рыбак в маленькой утлой лодчонке.

“Вдруг откуда-то летит маленький комарик, а в лбу его горит маленький фонарик”.

Юрий замахал ветряными руками, закричал по-английски, что заплатит ему много денег, если он заберет из этого гиблого места.

Рыбак внял призыву и направил лодку к берегу.

Ступив на песок, он длинным тяжелым веслом принялся отгонять обезьян вглубь острова. Обезьяны воинственно верещали, пытались оказать герою-интрудеру достойное сопротивление, но после того, как вожак получил веслом по кокосовой голове смачную оплеуху, сникли и отступили нестройными рядами. Лишь вожак все еще маячил вблизи рыбака, ловко увертываясь от ударов. Так он демонстрировал стае свою безрассудную храбрость и укреплял свой пошатнувшийся авторитет.

Погрузив в суденышко клочья циновок, полотенец, ошметки одежды и магнитофона, целехонькие паспорта и прочие мелкие вещи, спаситель подплыл, наконец, к исстрадавшимся жертвам, и усадил их в лодчонку.

Плавсредство дало такую чудовищную усадку, что вода колыхалась в двух-трех сантиметрах от верхнего бортика.

Рыбак сказал:
- Твенти доларз.

Юрий ответил:
- Йес.

Ирина тихо плакала. Отсутствие на своем фигуристом теле верхнего элемента купальника она, очевидно, не замечала.

Однако всё, как я и предсказывал, окончилось благополучно.

Рыбак довез их до главного острова. Получил свои двадцать баксов и растворился во тьме.

Вот что случается с теми, кто излишне доверяет туристическим буклетам и не верит в то, что каждого из нас даже в самом якобы безопасном месте способна подстерегать неожиданная угроза, а, может быть, даже кое-что и похлеще.

Кстати, в вышеописанной местности недавно именно это самое “что-то похлеще” уже приключилось.

Помните чудовищный взрыв в дискотеке?

То-то.

Потому что суровая нить нашей с вами судьбы, как известно всем продвинутым и просветленным особям, находится в дряблых руках трех своенравных и страдающих губчатой немощью парок, которые в любое мгновенье могут ее по халатности или из вредности перерезать.

И единственное, что может удержать их от этого кровожадного шага – это искренняя молитва, обращенная к еще более могущественному и милосердному божеству из загашника Греко-римской кунсткамеры - сиятельной и всевластной богини по имени Социология.

Женева, 27 декабря 2003 года.

Комментарии

Добавить изображение