ПРАЗДНИК

05-01-2004

Елена Негода

Ее комната была образцом чистоты и эффективности. И тем не менее она чувствовала, что пестрое и безобразное человеческое существо может самым естественным образом этой комнате принадлежать – как черный неуклюжий жук новенькой спичечной коробке. Возможно, потому что она не подпускала к себе мысли о времени. Когда-то она это делала, и тогда время навалилось на нее всею тушею кита. Она не могла избавиться от страха, и долго терпеть тяжелую неопределенность не хватало сил. Поэтому она решила самовольно разрезать время на куски и покончить с угнетающей бесконечностью.

После первой неудачной попытки у нее отняли все острые и режущие предметы.

Обиднее всего было, когда убрали картину со стены напротив ее кровати. Ее подарил отец еще в детстве, на 15-летие – написанный маслом зимний лес был почти черно-белым, но если присмотреться, за серыми облаками проглядывала синева, а серый снег уже дышал жизнью скрывающейся под ним земли.

День рождения у нее был в августе, этот месяц любила и не хотела и допускать мысли о зиме. Поэтому картину сначала повесила наизнанку – на обороте была надпись - “посмотри и остынь”. Тогда она не хотела думать о смысле, но ей нравилось смотреть на ровный и уверенный почерк отца.

Со временем она привыкла к картине и научилась видеть сокрытое под ее серо-белым покрывалом. Картина стала ее верным спутником. Она всегда брала ее с собой, где бы она ни жила.

И вот теперь зимний лес лежит в тумбочке, как до времени уволенный в запас офицер. И все только потому, что висел высоко, на крепком и честном гвозде.

Все-таки, у местных врачей профессионально искаженное воображение – кто еще может представить себе пациента, повесившегося на стене, на крючке от картины?

Последние дни были заняты подготовкой к Рождеству. Украшали холлы, коридоры, комнаты отдыха. В этом не было ничего особенного – так бывает каждый год в каждом месте, где существуют организованно и целенаправленно в магазине, в полиции, в больнице. Никто не настаивал на декорациях в комнате, и это было облегчением – она не любила украшений, которых не могла понять. Ей хватало сосновой ветки в окне. Сначала она полагала, что эта ветка была только свидетелем ее мыслей, но оказалось больше сосна стала ее другом. На окне стояла решетка, но ветка запросто помещалась между ее прутьями и по утрам приветствовала ее стуком по стеклу; часто они вместе коротали бессонницу. К этому времени ветка наверняка знала все ее мысли. С другой стороны, сосновых мыслей она прочитать не могла, - дерево ей всегда представлялось высшим существом. Гораздо выше ее второго этажа.

В корпусе жили разные люди – серьезные, глупые, дремлющие днями старики, беспокойные юноши и девушки, занятые и не занятые делами. Многие могли поддерживать короткий разговор. Это отвлекало, но не тяготило.

С местными работниками она редко беседовала – было неприятно начинать разговор не на равных. С первой же секунды смотрят на тебя как на просителя, и ты понимаешь, как это несправедливо, потому что зависит только от содержимого карманов. У них в карманах ключи.

Ей представлялся их санаторий как модель страны, или даже мира. Только там правят мечом, а здесь ключом. То, что меч в ножнах или ключ в кармане, пусть и постоянно, ничего не меняет. Власть портит людей.

Она подружилась только с одной девушкой, Полиной, которая убирала ее комнату по выходным. Полина была образцом правильности и простоты. В будни она училась в университете на инженера. Это тоже очень правильно, учиться на инженера, и она Полине немного завидовала. Когда-то и она училась в университете, но за жизненными перипетиями так и не получила диплома. Полина, однако, не любила говорить об учебе, она ей рассказывала про друзей и обычные происшествия из своей жизни, оставляла интересные журналы и книги. Это была живая и необходимая связь с той другой жизнью, в которой ей никак нельзя было разувериться, потому что она собиралась в нее вернуться.

Через Полину она познакомилась с Патриком. Он жил также на втором этаже, но в противоположном крыле. Если с другими обмен несколькими фразами был простым необходимым отдыхом, отвлекал и иногда развлекал, то с Патриком было совсем другое. Ее не покидало ощущение, что вся жизнь есть лишь поиск мыслей-синонимов. Точнее, что поток мысли должен быть направлен в уже готовые формы известных фраз и предложений – как мы сочиняем мелодию с помощью небольшого набора нот или складываем поэму из рядовых слов толстого словаря. Она представляла себе свободу как способность найти те рамки, в разных обстоятельствах, в пределах которых ты есть настоящий. Существование русла. Без него река мыслей растекается ручейками по необъятной пустыне, только чтобы засохнуть в безвестности и бесполезности. Такой утомительный для взгляда пейзаж – ниточки бывших ручьев и колючки сухофактов – оторванные от восприятия мертворожденные килобайты.

Патрик был настоящим: он верил в то, что думал.

Она вырвала из рисовального альбома большой лист и аккуратно сложила из него бумажного лебедя. Бумага была плотная, и лебедь получился упитанный и немного несимметричный. Она открыла окно и, просунув руки сквозь решетку, умело и крепко привязала лебедя ниткой к сосновой ветке, закрыла окно, отошла и задумалась на несколько секунд. Не оставляло неуютное беспокойство, что чего-то не хватает. Красного! Она взяла губную помаду и провела волнистой линией по краям стекла. Патрик заглянул в комнату, увидел свое отражение в оконной открытке и улыбнулся. Она засмеялась в ответ. Ее не смущало, что сосна более сдержана в выражении своих чувств.

И все-таки ей хотелось большего – открытка это еще не праздник. Патрик опередил ее мысли – “у меня есть свечка, осталась еще с прошлого именнинного пирога”. Да, раздобыть спички или зажигалку будет нелегко, но он постарается.

У него это заняло два дня.

На второй день ветер перевернул лебедя вверх тормашками, но не смял и не порвал нить – украшение продолжало крепко держаться на ветке и не напоминало беспомощную птицу, плавающую в супе кверху брюхом. Оно было скорее похоже на демонстрацию акробатического упражнения. В тот день Патрик заглянул после обеда - “держись!” , и она подновила оконную оправу из губной помады.

На следующий день за завтраком объявили, что в канун Рождества будет организованное пение и после хора – праздничный обед. Телевизоры будут включены до двух часов ночи, напитки, попкорн и печенья поставят в каждом холле, и если вдруг что-то кончится, просили не стесняться, подойти к любому дежурному работнику и про это сказать.

Когда она шла после завтрака, медленно и задумчиво, к себе в комнату, ее догнал Патрик. Сразу, по его радостным блестящим глазам, она догадалась об успехе. “Полина помогла”, и он остановился, чтобы показать ей краешек спичечной пачки, запрятанной в носке.

Все несрочные лечебные процедуры на день были отменены, но за соблюдением местного устава следили – во избежание штрафных санкций, чтобы не быть запертым в праздник в своей комнате, нельзя было быть пойманным в чужой. И пока большинство пациентов коротали предрождественские часы у телефона, телевизора или за разговорами в креслах, они с Патриком ходили по коридорам и лестницам. Потом выходили на улицу, на снег, обходили здание вокруг и даже безпрепятственно шли дальше, мимо соседних построек к известной им служебной калитке, но никогда не доходили до нее, потому что замерзали и возвращались бродить по этажам, чтобы согреться.

Говорили они мало. Ей казалось, что с Патриком слова не были необходимостью. Несколько раз заглядывали в ее комнату. Лебедь продолжал висеть вниз головой, но не подавал признаков бессилия.

Не сговариваясь, они вернулись в зал к самому началу пения. В этот день хор показался ей особенно проникновенным, переполняла радость оттого, что она могла так свободно отдать себя каждой отлетающей от нее ноте.

Они договорились, что во время обеда она раньше покинет зал и подготовит подставку – налепит на лебедя крепкое пластилиновое основание для свечи.

Она сделала это за считанные минуты, даже руки не замерзли. Теперь лебедь болтался с увесистым фиолетовым грузом на пузе, как будто готовясь к новому цирковому трюку. Было безветренно и тихо.

Она прошла обратно в столовую, не спеша закончила обед и, глядя перед собой, терпеливо слушала полную жизненным опытом соседку по столику. На ручке хромированной ложки она заметила муравья, различимого только движением. Он был так же совершенен в своей легкости, как и пронизывающий его невесомый блеск металла. Раньше, не задумываясь, она и себя причисляла к этому нехитрому миру. Теперь ей казалось, что она смотрела на него со стороны.

Когда она вернулась в комнату, то от восторга не могла сразу поверить увиденному. В оконной открытке, на послушной сосновой ветке висел лебедь, и на нем горела ровным пламенем свеча. Она погасила свет, чтобы он не мешал сиять пламени, и бросилась Патрику на шею. Она моментально забыла данное себе обещание сторониться человеческих привязанностей, чтобы покинуть это полезное, но непонятное учреждение поскорее и навсегда.

Никто не мог точно сказать, как долго они молча сидели обнявшись в темноте и неотрывно и восторженно смотрели на свечу. Они в нее верили. Потом загорелось крыло, а за ним и все бумажное тело лебедя.

Когда огонь перекинулся на ветку, они вышли на улицу. Там было пустынно и по-зимнему тихо. Все бодрствующие в то время люди были поглощены телешоу, напитками и попкорном. Люди в себе – мерно жующие рты и хлопающие глаза.

Несколько минут они стояли под сосной. Потом, как только первый опаленный сучок упал им в ноги, посмотрели на здание. Казалось, что в корпусе началось непривычное этому часу движение. Может быть, движение им только привидилось, но все равно они направились быстрым шагом к служебной калитке. Странно, что совсем не чувствовался холод. Сосна, лишь слегка освещая небо позади них, не разгорелась еще до того, чтобы согреть окрестности.

Она обернулась и грустно наблюдала зарево. Патрик остановился, посмотрел ей в глаза и улыбнулся – “Остынет”. И она спокойно улыбнулась в ответ. Действительно, думала она, на картине в ее тумбочке уже начал таять снег. Вот он весь растает и обнажит рыхлую и теплую землю, которая родит новую жизнь. И людям все станет ясно, со снегом растаят неразрешимые задачи и непреодолимые препятствия, потому что все будут сильно заняты обустройством этой новой жизни.

Поглощенные праздником, они продолжали быстро шагать к калитке, ни на минуту не задумываясь, что в их карманах нет ключа.

Комментарии

Добавить изображение