"РЫЖИЙ": ЗАМЕТКИ О КНИГЕ ВЛАДИМИРА СНЕГИРЕВА

Ни имя автора, ни название книги не привлечет к себе обыкновенного обывателя. В книге, под названием «Рыжий», с точки зрения обыкновенного обывателя может быть написано все, что угодно. Мало известно также широкому читателю кассовой литературы имя Владимир Снегирев. Ничего не говорящее название и имя автора. Но это только на первый взгляд.
Однако, для тех, кто хотя бы немного знает эту фамилию, книга представляет очень большую ценность. Еще бы, ведь Владимир Снегирев – это один из крупнейших в России знатоков Афганистана. Он был военным корреспондентом «Комсомольской правды» в Кабуле, много прожил в этой стране, в самый разгар боевых действий Афганской войны. Он своими глазами видел становление власти НДПА в Афганистане, разгоравшуюся войну с моджахедами, а затем и падением коммунистической власти в Кабуле и ее последние дни. Владимиру Снегиреву довелось познакомиться и беседовать с Бабраком Кармалем и Ахмад-Шахом Масудом, и еще целым рядом знаменитых афганских деятелей, как со стороны коммунистов, так и со стороны моджахедов. Они открывали ему скрытые стороны своих дел и успехов.

Стало интересно? Откроем книгу.

Эта книга посвящена Рори Пеку, ирландскому журналисту. Он был человеком отменной храбрости и прошел многие войны конца ХХ столетия. Долгое время жил в Пакистане, в Пешаваре, был знаком со многими афганскими полевыми командирами и тридцать раз переходил афгано-пакистанскую границу, чтобы еще несколько месяцев кочевать по афганской земле с отрядами моджахедов и снимать их войну с Советской армией. Рори не боялся непримиримых полевых командирова, плена, ракет и бомб и всегда был там, где стреляют. Он считал, что его работа, показывающая всю неприглядность и жестокость войны, помогает ее завершению. Рори погиб в Москве, 3 октября 1993 года, когда снимал штурм телецентра «Останкино» сторонниками Верховного Совета. Он стоял в первых рядах толпы и погиб в первые же минуты начавшегося боя. Есть фотография Рори Пека, мертвого, лежащего на залитой кровью бетонной мостовой перед телецентром.

Памяти отважного журналиста Владимр Снегирев посвятил эту книгу.

Владимир Снегирев и Рори Пек освещали Афганскую войну с противоположных сторон. Снегирев - со стороны коммунистического правительства и Советских войск, Рори – со стороны моджахедов. Впоследствии, когда они познакомились в феврале 1991 года в отеле «Аль Рашид» в Багдаде, под американской бомбардировкой, выяснилось, что бывали в одних и тех же местах в одно и то же время, и даже держали друг друга на прицеле.

Сюжет книги выстроен вокруг этих встреч, сначала на разных сторонах баррикад, затем в багдадском отеле, а затем уже вокруг совместной поездки в Афганистан, на встречу в Ахмад-Шаху Масуду, и событий в Москве.

Встреча первая, в провинции Нанграхар, под кишлаком Балабаг:

«Ирландец с интересом осматривался по сторонам. Он лежал на краю кукурузного поля в вырытом специально для него окопчике. Отсюда было хорошо видно все пространство предстоящей битвы Со стороны кишлака послышался рев моторов. Моджахеды встрепенулись, передернули затворы своих автоматов. Ирландец мысленно прочитал несколько строк из Библии. Все. Сейчас начнется. Корреспондент популярной московской газеты вначале не понял, что произошло. Это совсем не напоинало то, что прежде видел в кино… Все буднично, неинтересно, серо. Ехали в том же порядке и тем же путем обратно, и вдруг головной танк с «зелеными» отчего-то замедлил ход, рыкнул, выпустив клуб сизого дыма, а потом резко повернул налево и закрутил башней. Солдаты неуклюже посыпались с брони, сбились в кучку позади танка… Танк остановился, вокруг него заклубилась пыль, потом донесся звук пушечного выстрела Где они? Сколько ни крутил журналист головой, никого он не видел, кроме своих. Теперь на большую пустошь уже выехала вся колонна – и танк, и боевые машины пехоты, все стволы палили в разные стороны, моторы ревели, но никакого противника не было и в помине. Бред какой-то, подумал журналист…
С кем воевать?
- Сосредоточить огонь по крепости! – закричал в микрофон комбриг, - В пыль ее!
Теперь и танковое орудие, и короткие пушки боевых машин обрушили свои снаряды на старые глиняные стены Ирландец снимал. Он приник к окуляру своей кинокамеры, крепко оперся локтями о бруствер, чтобы в кадре не было дрожания, и с
нимал. Он видел, как на мине подорвалась бовевая машина. Снято! Он видел, как выстрелом из гранатомета у другой машины был выбит каток… Он видел танк, пушка которого грозно поворачивалась в разные стороны, а потом орушила снаряды на старую крепость. Это тоже попало в кадр… И только моджахедов он по-прежнему не замечал. Казалось, русские воевали с тенями…
Потом ирландец увидел, как одна из машин понеслась прямо на заросли кукурузы, где они прятались. Он снимал. Неожиданно, казалось – прямо из-под земли перед бронетранспортером возник моджахед с автоматом он почти в упор дал короткую очередь по броне и пустился бегом к посадкам. Для солдат с броневика он стал теперь желанной мишенью, они обрушили на него шквальный огонь своих автоматов. И только один не стрелял – ирландец хорошо видел его, это был парень в ковбойке, с закатанными рукавами, который по пояс высунулся из люка и держал в руках фотоаппарат. Но размышлять о том, кто это и почему этот человек без оружия, было некогда»
(Снегирев В. Рыжий. Документальное повествование. М.- СПб, «Новая газета» - «Инапресс», 2003, с. 22-24).

Затем они надолго разошлись. Снегирев в это время жил и работал в Кабуле, составляя репортажи о строительстве «социалистического строя». После завершения комнадировки он пошел на учебу в аспирантуру Академии общественных наук пр ЦК КПСС, но вскоре был отозван с учебы и назначен главным редактором еженедельника «Собеседник».

Рори Пек снова вернулся в Пешавар, где продолжал работать над освещением войны в Афганистане. Журналисты снова встретились только весной 1989 года, под Джелалабадом, уже после вывода Советских войск из Афганистана. В тот год, весной, моджахеды перешли в наступление на коммунистов, намереваясь свергнуть правительство Наджибуллы. Под Джелалабадом, который является ключом к обладанию Кабульским оазисом, завязались тяжелые бои. Правительственные войска создали в городе надежную оборону и держали ее, несмотря на окружение:

«Они пошли на штурм утром 6-го марта. Еще никогда за всю историю последаудовского Афганистана силы оппозиции не предпринимали совместной военной акции. Еще никогда наступление не было стол масштабным. 30-тысячная группировка очень быстро со всех сторон окружила город, полностью отрезав его от остальной части страны…
В первый же день они смяли позиции 11-й пехотной дивизии, выдвинутой на холмы между торкхамом и Самархейлем. В Самархейле, благоустроенном поселке посреди цветущего оазиса, до недавнего времени жили наши советники и специалисты, работавшие на сельскохозяйственных фермах… В ходе своего наступления моджахеды беспощадно разрушили и фермы, и гидросистемы, и фабрики. Они овладели Самархейлем и подошли вплотную к аэродрому, где защитники города успели выстроить прочную систему обороны – с траншеями и опорными пунктами. А из Кабула к тому времени были переброшены подкрепления. Первый испуг у сторонников Наджибуллы прошел. Началась война, которую называют позиционной». (Рыжий, с. 156-157).

Журналисты снова оказались на линии фронта, но пока с разных сторон. Снегирев упросил знакомого генерала из посольства доставить его на передовую Джелалабада, несмотря на моджахедов, старавшихся сбить «вертушки», поставлявшие защитникам города припасы, и отвозившие раненых. По прибытии Снегирев познакомился с командиром оборонявшихся частей:

«- Генерал Омар Малим. Добро пожаловать в ад! – и сам рассмеялся своей шутке. – Вы к нам надолго?
- Как получится.
- Пройдемте, я введу вас в обстановку…
Он спросил, что я хочу увидеть в Джелалабаде?
- Для начала хорошо бы попасть на передний край обороны, в район аэродрома.
- Вас отвезут.
Мы вышли из дома. Тотчас над головой раздался мерзкий вой, и где-то неподалеку плотно рвануло. Ба-бах! Никто из афганцев не обратил на это ровным счетом никакого внимания. Мы сели в «уазик» и поехали». (Рыжий. С. 164-165).

Рори Пек пришел к пригородам Джелалабада вместе с отрядом Абдул Хака, который тоже принимал участие в штурме города. Наутро, с отрядом охраны, приданным ему Абдул Хаком, Рори вышел на передовую и занял позицию для съемки напротив обороняемого аэродрома:

«Оказавшись в развалинах, партизаны сразу почувствовали себя увереннее.
- Вон, видишь за деревьями крышу? – показал журналисту рукой старший. – Это и есть аэродром…
- А вон справа, посмотри, колонна идет. Это кяфиры . Наверное, боеприпасы подвозят.
- Атаковать! – Сразу загорелся Рори…
- Нет, - остудил его моджахед. – Нас слишком мало. И господин Абдул Ха
к категорически запретил мне ввязываться в бой. Главное – сохранить твою жизнь…
Ага, вот они, большие армейские грузовики советского производства. Кузова под тентами. Один, второй, третий… Едут быстро. Этот открытый учсток для них, наверное, самый опасный. Следом за грузовиками «бэтээр» машина – на этот раз русский джип. … Он оторвался от объектива, жестом подозвал себе старшего:
- Одинокий джип. Нет никакого риска, если вы попытаетесь его обстрелять.
Давай, - подзадорил он моджахеда, - из всех стволов.
- Не могу, - опять развел руками бородач, - Приказ. Завтра будет много стрельбы» (Рыжий. С. 166-167).

Встреча двух фронтовых журналистов произошла в Багдаде, в феврале 1991 года, в отеле «Аль Рашид», специально отведенном для журналистов. В то время Снегирев работал в «Правде», Лопухиным из международного отдела газеты, поехал в Ирак, в котором начиналась первая Иракская война, «Буря в пустыне». Они добрались через Амман до иракской границы, где их встретили представители иракской власти. Однако, прием был достаточно холодный, и журналисты принялись искать себе транспорт, на котором можно было бы добраться до Багдада. Помогли британские журналисты, имевшие собственный грузовик. На нем «правдинские» журналисты въехали в Багдад и поселились в темном, без электричества, отеле «Аль Рашид»:

«С долговязым британцем из Би-Би-Си я впервые заговорил спустя несколько дней после нашего приезда в Багдад. Днем он уезжал на съемки, наши маршруты почти не пересекались, а вечерами, когда мы заглядывали на огонек к своим спасителям, он обычно сидел в сторонке и помалкивал… Постепенно меня это стало занимать. Странный, однако, парень.
Его звали Рори Пек.
Когда начинались ночные бомбардировки, Рри так же молча вставал, брал камеру и отправлялся на крышу работать…
Как-то раз, оказавшись за столом рядом с ним, я обмолвился, что работал в Афганистане. Рори медленно обернулся ко мне, внимательно посмотрел своими слегка безумными глазами:
- А где ты бывал в Афганистане?
- Джелалабад, Кандагар, Герат… Везде…
- Я тоже работал в Афганистане, - отвернувшись и рассматривая на свет стакан, сказан он…
- Разумеется, я был по другую сторону фронта, - пояснил через некоторое время Рори Пек. – С моджахедами. Ты был с коммунистами, а я с партизанами.
Опять помолчали. Да, каждый из нас прошел через свой Афганистан, и сейчас не следовало спешить с тем, чтобы выяснять отношения.
- Ты приходил из Пакистана? – спросил я.
- Да. Тридцать раз переходил через границу.
- Сколько - сколько? Может быть, тринадцать?
- Тридцать, - невозмутимо подтвердил он, улыбкой показав, что оценил мое изумление.
Так вот откуда была в нем эта странная отчужденность. Он и вправду пережил такое, что другим неведомо…
Мы стали разговаривать. Видно, почувствовав мое искреннее волнение, Рори пек сделался щедрее на слова. В тот раз мы проговорили несколько часов подряд…
Очень скоро мы выяснили, что по меньшей мере два или три раза судьба сводила нас в одинх и тех же районах и в одно и то же время. Только по разные стороны войны. Это казалось невероятным, то так было.
- Уезд Сурхуд, - говорил он.
- А кишлак назывался – Балабаг, - подсказывал я.
- Точно, придвигался он ко мне, и его прежде холодные глаза теплели. – Это был август, нет – сентябрь 87-го.
- И я ведь мог тебя подстрелить.
- Но журналисты не носят оружия и не стреляют в людей.
Наши носили, подумал я, но вслух ничего не сказал. Нам еще предстояло многое объяснить друг другу».
(Рыжий. С. 212-213).

В Багдаде, под американскими бомбами, в разговорах Рори Пек несколько раз упомянул про советских военнопленных, которые жили у моджахедо уже по несколько лет. Командование 40-й армии, КГБ и правительство ничего не сделали для поиска и спасения этих людей. Их бросили в плену, в чужой стране. Некоторые погибли, часть жила надеждой на спасение, а некоторые, окончательно убедившись в предательстве своей Родины, стали жить среди афганцев, учить язык. Они приняли ислам и слились с моджахедами. Бывшие «шурави» становились партизанами.

Владимир Снегирев предложил Рори план: заручившись поддержкой советского правительства, с помощью знакомств и связей Рори среди моджахедов, пройти в Афганистан, попытаться найти и вызволить из плена хотя бы нескольких бойцов. Снегирев рассчитывал на поддержку Руслана Аушева, к тому моменту ставшего известным политиком. Рори согласился помочь в этом деле, и они разъехались из Багдада с намерением встретиться в Москве.

Их встреча состоял

ась, по стечению обстоятельств, накануне событий 19-21 августа 1991 года.
Снегирев сидел в редакции «Правды» и смотрел по телевизору, как танки и бронемашины занимают центр Москвы:

«Кажется, уже начало смеркаться, когда дверь в мой кабинет отворилась, я обернулся: это был Рори…
- Владимир, что с тобой? – Это он заметил мое смятение.
- А ты еще ничего не знаешь?
- Что я должен знать? – Рори нависает надо мной и вид у него абсолютно изумленный.
- Переворот, - говорю я. – Горбачеву конец. Путч. Танки. Смотри! – Я показываю ему на телеэкран…
Он опять морщит лоб и долго смотрит на меня. Кажется до него, наконец, доходит. Но его реакция меня изумляет. Рори приходит в дикое возбуждение.
-Путч? Военный переворот? Фантастика! Где моя камера? Она у тебя дома?...».
(Рыжий, с. 238-239).

Владимир и Рори направились к митингующему Дому Советов, снимали митинг, баррикады вокруг здания. Рори прорвался в Белый Дом и взял интервью у Руцкого, который перед его камерой потрясал своим «Стечкиным». На следующий день, вечером, он снимал короткое нападение толпы на бронемашины на Калининском проспекте.
Когда ситуация улеглась, друзья, вместе с Русланом Аушевым, снова занялись подготовкой своего визита в Афганистан. Только теперь ситуация немного изменилась. Если раньше рассматривался вариант проникновения через Пакистан, очень рискованный для Владимира, то осенью войска Масуда вышли к границе СССР и появилась возможность пройти к нему через таджико-афганскую границу. Было получено согласование в Президентском Совете, МИДе, министерстве обороны и пограничной службе. Но КГБ отказалось утверждать план визита, по причине возможности захвата в плен Аушева. Было принято решение, что Владимир Снегирев и Рори Пек идут вдвоем.
После согласований и приготовлении, экспедиция выехала в Горный Бадахшан. После пересечения границы и полуторанедельного перехода по горам, в ущелье Фархар состоялась их встреча с Ахмад Шахом Масудом:

«Масуд пришел ночью. Откуда-то из темноты появился «уазик», из машины выскочили два телохранителя, а следом, не торопясь, как и подобает большому начальнику, вышел Масуд.
Британцы сдержанно представили меня:
– Это тот человек, который уполномочен вести переговоры о судьбе военнопленных. Ему можно доверять, он наш друг. Он старается писать правду об афганской войне.
Масуд протянул мне руку:
– Салам алейкум.
У него вытянутое темное лицо с высоким морщинистым лбом, выразительными карими глазами и крупным орлиным носом. Да, про такое лицо у нас говорят – «иконописное». Смоляные усы и борода. На нем зеленые военные штаны, белая рубаха с простенькой жилеткой, на ногах высокие ботинки на шнуровке. На плечи накинут традиционный платок. Суконная шапка-паколь надета как-то легкомысленно набекрень. И вообще, в облике «льва Панджшера» нет ничего монументального, свидетельствующего о его грандиозных заслугах и обладании колоссальной властью.
Дальше происходит и вовсе невероятное. Мы усаживаемся в кружок на соломенную циновку в комнате с растопленной печкой-буржуйкой, я только собираюсь открыть рот, чтобы произнести заранее заготовленные слова, но Масуд опережает меня:
– Не будет ли наш гость так любезен удовлетворить мое любопытство относительно ситуации в Советском Союзе?
Я смотрю на его секретаря-переводчика: может, он не так перевел? Но, нет, все верно: большой начальник и вправду хочет не изрекать, а слушать. Он обрушивает на меня лавину вопросов. Удержит ли власть Горбачев? Кто такой Ельцин? Какие перспективы у Руцкого? В чем корни межнациональных конфликтов на территории СССР? Какой мне видится судьба Союза? Как наши власти относятся к исламу? Как мы будем строить свои отношения с Америкой? Что происходит в Таджикистане? Почему мы не использовали в Афганистане весь свой военно-стратегический потенциал?
Он терзает меня несколько часов, а мои ответы записывает.
Вот такой была эта первая ночь в гостях у Масуда. На следующий вечер повторилось примерно то же самое. Появившись со скромной охраной у нас дома, он приветливо поздоровался со мной, но затем переключился на британцев. Оказывается, они привезли с собой видеофильм о войне в Персидском заливе и журналы с описанием образцов западной военной техники. Масуд смотрел хронику, как подросток смотрит увлекательный боевик, и опять все записывал в свой блокнот. Потом несколько часов мучил Рори и Питера вопросами о новых видах вооружений, о тактике и стратегии войск, о подробностях боев в Заливе.
Впервые в жизни я видел перед собой крупного начальника, обладавшего неограниченной властью и при этом не утратившего умения слушать других, жадно впитывать информацию, не стесняться задавать вопросы. Ему было 38 лет, он находился на пике своей славы, уже весь мир знал о его подвигах, но, клянусь, этот человек совсем не выглядел монументом. Все в нем вызывало симпатию, от него будто исходил свет, и очень скоро я стал понимать, что Масуд – это не просто удачливый командир крупного вооруженного формирования, а выдающаяся личность. Такие люди рождаются для того, чтобы круто менять ход исторических процессов.
На третью ночь он согласился ответить на мои вопросы и обсудить судьбу военнопленных, которые были у него. Вопросов у меня было много. Он отвечал обстоятельно, но с особым удовольствием и подробнее всего рассказывал о своей войне с советской армией.
Масуд фактически впервые видел перед собой «шурави» не через прорезь автоматного прицела. Я впервые получил возможность напрямую узнать ответы на вопросы, которые мучили нас всех много лет.
Слушать его было нелегко. В своих откровениях он был беспощаден. Он говорил о том, что создал агентурную сеть, которой накрыл все значительные структуры противника, его агенты были даже среди офицеров.
– И среди генералов тоже, – бесстрастно уточнял он. Мое лицо вытягивалось.
– Наши люди были повсюду – в окружении Кармаля и Наджибуллы, в аппарате советников, в штабах и даже в посольствах. Некоторые из них работали за деньги, другие – потому, что втайне симпатизировали нам.
– А в советском посольстве?
– Там тоже кое-кто помогал нам.
Конечно, я мог бы заподозрить Масуда в бахвальстве, если бы к тому времени не знал о том, что лет пять назад нашей контрразведкой была раскрыта его сеть, действовавшая… в разведуправлении афганского генштаба. А возглавлял ее сам начальник разведки генерал Халиль. Позже один из высокопоставленных офицеров КГБ говорил мне о том, что работу по выявлению агентов Масуда среди советского офицерства кто-то сверху активно тормозил. «Там, видно, очень большие деньги замешаны, – высказал догадку мой собеседник. – Или камушки. И часть уплывает прямиком в Москву».
Вот почему Масуд был неуловим. Вот почему он заранее знал обо всех самых секретных деталях готовящихся против него операций».
(Рыжий, с. 291-293).

Владимир встретился с несколькими бывшими солдатами Советской армии, которые остались у моджахедов. Первая встреча состоялась в Фархаре, на встрече у Масуда. Оказалось, что телохранитель командира по имени Исламуддин – русский. В Фархаре друзья пробыли три дня, и все это время Владимир беседовал с Исламуддином. Беседа давалась тяжело, поскольку он забыл русский язык и с трудом вспоминал родную речь. В плен его взяли в 1982 году. Примерно год он прожил под охраной, два раза пытался бежать, но неудачно. Через год он оставил попытки убежать, овладел языком и стал жить среди таджиков. Потом он попросил разрешения остаться с Масудом и вскоре стал его телохранителем, даже командиром небольшого отряда. На родину он возвращаться не хотел.
Масуд в своих ночных беседах вскоре перешел на тему военнопленных и пообещал содействие в поиске их по базам моджахедов. Вскоре Владимир и Рори встретились с тремя пленными в соседней долине. Через несколько месяцев они были освобождены. Но часть бывших пленных, прижившихся у моджахедов, принявших ислам, наотрез отказались возвращаться на предавшую их родину:

«А я к тому времени сделал очень горький вывод. Большинство из уцелевших и все еще живущих в Афганистане наших солдат – это не захваченные в ходе боевых действий пленные, а добровольно перешедшие на сторону противника перебежчики. И переходили они к врагу не потому, что осознали преступный характер войны, а потому, что не в силах были терпеть порядки, царившие в «ограниченном контингенте». (Рыжий, с. 304).

В Москву друзья вернулись в самом конце 1991 года. Советский Союз уже был распущен, и их приезд состоялся уже в новую страну. Некоторое время Рори жил в Москве, и сотрудничал с западными телекомпаниями. Работа у него была, потому что в России в то время шла ожесточенная политическая борьба, и спрос на новости из России был высоким. Владимир Снегирев еще раз съездил в Афганистан, где стал свидетелем крушения коммунистического правительства и входа в город моджахедов. Между отдельными отрядами моджахедов сразу же началась ожесточенная борьба.

Тем временем в Москве начались большие политические события. Шло противостояние между Президентом и Верховным Советом. Рори с другом и женой и Владимир поехали снимать бурные события. На площади перед «Останкино» они разошлись. Рори отправил жену и друга за запасными батареями, а Владимир отошел припарковать машину. Через несколько минут началась стрельба, и Рори погиб.

Эта книга – не сколько бесстрастное описание событий. «Рыжий» написан своеобразным, журналистским языком кратких газетных сообщений, рваных фронтовых репортажей. Это часто делало ее трудной для чтения. Книга скорее походит на дневник, с характерным перемешиванием описании и личных впечатлений. Все зарисовки лиц, событий, разнообразных дел, пропущены через личное восприятие, через личные раздумья: о советском строе, о политике в Афганистане, о войне, пленных, о новой социальной революции в России, которой он стал свидетелем.
Рассказы Снегирева входят со страниц книг в жизнь читателя. Входят революционный Кабул и жизнь советских специалистов в Афганистане, входят разбомбленные деревни и ожесточенные бои с моджахедами, американские бомбардировки Багдада, где произошло знакомство двух фронтовых журналистов, долгие переходы по афганским горам и встречи со знаменитыми политическими деятелями. В этом особенность и своеобразие книги.

Лично у меня книга вызвала большой интерес. Всегда интересно мнение человека, лично видевшего многие исторические события, лично знавшего и беседовавшего со знаменитыми историческими деятелями: Ахмад Шахом Масудом, Бабраком Кармалем, Русланом Аушевым и многими другими. Огромный интерес представляет его описание встречи и бесед с Масудом, часть из которого я привел.
О событиях Афганской войны очень мало известно, и в этом отношении беседы Снегирева с известными афганскими политиками и командирами представляют особенную ценность. В беседах его с Бабраком Кармалем встает картина бесцеремонного вмешательства КГБ во внутренние дела Афганистана и в политику НДПА, а также трагедия человека, ставшего пешкой в чужой игре и проведшего много времени под домашним арестом в Москве. Мы привыкли считать, что мы только «помогали» афганцам в революции. Так считал и сам Снегирев. Но, по выражению Кармаля, «правда очень горькая».
Открытием стало и то, насколько большим влиянием и поддержкой пользовался Ахмад Шах Масуд среди кабульских коммунистов, хадовцев и даже советских офицеров. Ему помогали очень многие. Он вызывал симпатию своими решительными и смелыми действиями, своей решимостью защищать свою родину.

Рецензировать книгу трудно. Если бы это была художественная литература, роман, посвященной этим событиям, ее можно было критиковать за те или иные отступления от логики событий, за изъяны сюжета, за трудность стиля. Но, поскольку, это документальное повествование, поскольку это в огромной степени дневник Владимира Снегирева, критиковать его очень и очень трудно. По-моему, в ней нельзя чего-то убавить, или чего-то прибавить, не перестроив полностью ее структуры, полностью не переписав.
Это очень личная по характеру книга. Книга человека, видевшего своими глазами Афганскую войну, знавшего главных ее участников.