МИР АЛЕКСЕЯ ГОРОБЦА

02-03-2004

Алексей Горобец Алексей Борисович ГОРОБЕЦ родился в 1936 году в Краснодаре. Военный врач. Автор стихотворных сборников «Старые акварели», «Зимние дожди», «Усталость лета», «Осень ветра», «Неброшенный камень», «Простудятся в траве босые осы». Стихи публиковались в газетах «Литературная Россия», «Литературная Кубань», «Кубанские новости», «Трибуна», во многих других изданиях, звучали на ТВ и по радио. Живет в станице Полтавской Краснодарского края. Член Союза писателей России.

Много времени минуло с того дня, как Алексей Горобец, сочинив порядочную серию юноше-ских стихов, из которых иной раз коварно выглядывали именитые предшественники, взял да и отказался от себя…

Моим стихам
Сверчок играл отбой…
Я молча
Попрощался сам с собой.

И, расставшись с собой, он пребывал десятки обморочных лет в том беспамятстве, что сродни смерти поэта. Как известно, открытия свершаются в подвалах и на чердаках. На чердаке дома в станице Полтавской, где он поселился, обнаружилась затрепанная папка с листками. Листки сложились в первую книжку. Край Краснодарский получил «Старые акварели». И чудным образом срослись разорванные когда-то «паруса стихов». И вот… Седьмой поэтический сборник, поток публикаций, рост мастерства, творческие вечера, победа на конкурсе поэтов во всемирной паутине Интернета, известность далеко за пределами Краснодарского края, включая столицу — Алексей Горобец занял свое место в отечественной литературе. Россия, чей животворящий язык составляет ее главное достижение и славу, обрела нового своего стихотворца. Творчество Алексея Горобца воспрянуло, дало цвет и плоды, язык восторжествовал. Так и должно было случиться, потому что в нем, в русском языке, есть неизбежность — свойство рождать во все времена поэзию и поэтов, давать им рост, силу, чувства и мысли.

Поэзия Алексея Горобца не служит ничьим модным веяниям, она во многом следует славным традициям российской словесности, начисто лишена вычурности и словесной эквилибристики, каждый стих гармоничен, музыкален и показывает то чувство меры и вкуса, без которых подлинное искусство существовать не может.
И еще… Его стихи, независимо от эмоционального строя и содержательной сути, дают читателю радость. Читаешь и ловишь себя на том, что невольно улыбаешься. И не потому, что в некоторых его стихах присутствует ирония и беззлобный юмор, а оттого, что сам ритм, точность выбранных слов, метафор, множество поэтических находок вызывают ощущение доброты и гармонии. И еще что-то неведомое, таинственное и словами невыразимое вызывает у читателя ощущение радости…

«Гармония рождается из хаоса». Эту, «взятую напрокат мысль», поэт уточняет, говоря об ус-ловиях, какие нужны для преобразования хаоса: талант, лаконизм, твердость. Спросим, однако: достаточно ли этого? И ответим: нет, конечно. Для рождения стихов необходима исходящая свер-ху воля, та воля, которой подвластен истинный творец, и которой он покорно следует. Ибо человекам творящим дано воплощать лишь те из своих возможностей, какие им отпущены и назначены для того, чтобы бесконечно достраивать мир. И Горобец именно то и делает, что ему назначено. Его стихи выходят как бы из обыденной жизни, из мелочей и деталей, их персонажи знакомы, ибо встречаются на каждом шагу. Все мы видим и небо, и звезды, деревья и травы, животных и соплеменников, живем в привычном мире, и нам порой чудится, будто бы знаем о нем решительно все.

Увы, мы большей частью только смотрим, но не видим мир в его многообразии и богатстве. Так живописец, глядя на опушку осеннего леса, перечислит вам два, а то и три десятка красок, а мы, не поэты и не художники, назовем всего два или три цвета: красный, желтый, да еще, припом-нив «багрец и золото», припечатаем радостным штампом: золотая осень! «Так вот он каков — этот наш мир!» — изумится неравнодушный читатель, увидевши, наконец, окружающее глазами поэта.

Из стихов Алексея Горобца складывается полнокровный вещный и духовный мир, мир, сотканный в единое целое из образов природы, кусочков бытия, философски и проникновенно осмысленных, из того, чем жив человек, что его тревожит, радует, заставляется задуматься о смысле, сути, предназначении. Велик соблазн заняться подробным исследованием творчества поэта, обратиться к технике и присущей ему культуре стихосложения
, поэтическим решениям, попробовать сочинить нечто вроде литературоведческого опуса, ан нет… Вместо этого рука тянется привести одно стихотворе-ние, потом другое, третье, хочется бесконечно цитировать строфы, строки, метафоры, и… остановиться невозможно. Есть у него произведения, что просятся в антологию современной русской поэзии, некоторые уже теперь стали классикой, к примеру, стихотворение о языке. Не станем навязываться читателю и лишать его удовольствия самостоятельного прочтения. Пусть он сам увидит и услышит стихи, проникнется их чистотой и лиризмом, приобщится к живому искусству. И все же кусочек одного стихотворения, стихотворения с пророческой нотой, решимся привести.

Все проходит. Я тоже пройду.
Я сойду, оторвусь от подножки,
И завихрится пыль на обложке
Там, на полке, в последнем ряду.
И остынут руины-слова,
И зальют их дождей послесловья…
И займется трудом и любовью,
Прорастая сквозь камни, трава.

Никаких нет сомнений в том, что послесловия к стихам Горобца, критические статьи, литературоведческие исследования займут со временем печатный объем, превышающий все им написанное. Разумеется, знатоки найдут не только достоинства, но и неудачи, слабости, станут судачить и о том и об этом, вот только едва ли отыщут они слова-руины, их в творчестве Горобца нету и в помине. Простим это кокетство поэту, подспудно знающему, как это знали Цветаева, Ахматова, Мандельштам, свое истинное место в отечественной словесности. И хочется обратиться к профессиональным критикам словами станичного поэта: «Не надо правды! Нам любви и веры вполне достанет…».

В старом доме, что в станице Полтавской, в доме, на чердаке которого долгое время спали «Старые акварели», живет русский поэт. Мелькают месяцы и годы, властное время ведет в безвестные дали, Отечество наше карабкается по ухабам и во грехе, однако же не иссякают надежды… И надежды эти опираются на покуда не оставившую нас веру, на инстинкт самосохранения, на родную речь и на поэзию.

Дом постарел.
Он по ночам трещит.
Пугают эти шорохи и трески.
А ночь глуха.
Но аргументы вески:
Чердак простыл, балясина болит.
Он, как и ты, не спит…

Из постаревшего жилища, из общего нашего дома истекает поэзия — на удивление молодая, порой с горечью и печалью, но живая и светлая.

Викентий Пухов
член союза писателей Москвы

Комментарии

Добавить изображение