НЕ МУРСТВУЯ ЛУКАВО, или DECONSTRUCTING HARRY
16-04-2004Продолжение. Начало в № 366 от 23 мая 2004 г.
Удивительным образом комитет Ловушка-2008 начинает кампанию, должную привести оный к победе на Думских выборах 2007-ого и президентских 2008-ого года”, не в Вологде, Вятке или Перми, но – даже и не заезжая в нашу благословенную златокупольную – вне ойкумены, у варваров, а именно в селище Вышингтоновке, столице БША, весьма далеких от драгоценного нашего Отечества во всех отношениях, в том числе, и географически.
Странный вывих маршрута из Казатина в императорские палаты наверняка объясняется как-нибудь просто, но, увы, кто возьмется сказать, как именно?
И чудное дело, начинается кафкианская эта кампания с самого плохо подготовленного политического выступления, что мне случилось читать или слышать за последнее время, не считая, конечно, выступления кота Мура при вручении ему Palme d’Or в Каннах (для плохо информированных: Palme d’Or – позолоченный бюстик У. Пальме, вручается кинематографистам, пытающимся ухлопать известного политика из Аррифлекса).
Читая текст, содержание или тема которого нам небезразличны, мы невольно вступаем в диалог с написанным, естественно и живо реагируя на все, что кажется неточным, поверхностным, незаслуженно легкомысленным или неискренним, не правда ли? Ну, а тогда почему бы и не воспроизвести, не воссоздать такой внутренний диалог? В литературном смысле это форма архаичная и неблагодарная, но хотя бы честная в отношении “виртуального” оппонента.
* * *
"Служити мне ему Государю и прямить и добра хотелось и безо всякие хитрости"
(из присяги избранному на всероссийский престол государю Михаилу Федоровичу Романову).
“Должен признать”, Ез, что был момент в истории, когда я думал, что Россия и права человека в России никогда не станут предметом такого слушания”[здесь и далее курсивом цитаты из выступления Г.Каспарова, председателя Комитета 2008 на недавнем заседании вашингтонской хельсинской группы- Ред.] - Откровенность за откровенность: был момент в истории, когда я думал, что Россия и права человека в России когда-нибудь прекратят быть предметом одного нескончаемого слушания ввиду прекращения говорения. Но раз уж говорение является формой, в которой человек выражает свою неблагодарность Создателю за дар речи, в наш безверный век к нему следует относиться совершенно философически.
Вспомни, “в прекрасные дни 1991 года, когда ликующие москвичи заполнили улицы Москвы, празднуя конец коммунизма, а памятник основателю КГБ Феликсу Дзержинскому убрали прочь с Лубянской площади, нельзя было даже представить, что девять лет спустя полковник КГБ, гордящийся своим прошлым, придет к власти”. – Легкая оторопь от ощущения свершающейся истории была, помню гибель немногих и боязнь возможной гибели многих, помню странное и – парадоксальным образом – безответственное чувство долга (эх, не удалось увернуться от летевшего навстречу оксиморона), превозмогающее скептицизм в отношении черно-белого мира, в котором мы тогда невольно оказались вынуждены существовать, мыслить и принимать, как хотелось думать, наименее дурные решения… черно-белого мира, в котором в силу привычки, может быть, комфортно шахматисту, но неуютно “философу” поневоле.
91-ый объединил силы, преследовавшие самые различные и, в конечно счете, не всегда бескорыстные цели, вынес на поверхность политической реальности такую пену, что сегодня невозможно не испытывать приступы жгучего стыда за дилетантизм силаевых и шапошниковых, разбойность хасбулатовых, слабоумие руцких, фанфаронство ельциных, фуражкозакидательство грачевых, инфантилизм гайдаров, как нельзя не нести без смущения и горечи свою – пусть невеликую - долю нравственной ответственности за ограбление старых и окиоскивание младых, за убогое кривоязычие и криводушие новой журналистики и прочая, и прочая и прочая…
Но вот превращение резидента в Президента, честно говоря, травмировало мое воображение ничуть не больше, чем любителя лепидоптерологии - превращение хризалиды в бабочку. Шучу, конечно. Скажем лучше, ничуть не больше, чем выбор Аденауэра президентом послевоенной ФРГ. Или Курта Вальдхайма – генсеком ООН. Или, скажем, Буша-старшего - президентом США. Встречают, может быть, и по форме, даже если она давным-давно съедена молью, провожают же - по уму. По уму, по способности – вот ключевые слова, которые ни в коем случае нельзя забывать. Да, жаль, что Сахаров был бы неспособен быть главой государства, но разве не стоят подражания честность, совестливость и ум, с которыми он отдавал себе в этом отчет?
* * *
Что, Данила-мастер, не выходит твоя чаша?…
("Каменный Цветок" Бажова)
Ну, что ты говоришь?! Сегодня же Россия разваливается на части. Ситуация с правами человека все ухудшается. И мы должны найти способ остановить эту негативную тенденцию”. Заявления вроде “сегодня Россия разваливается на части” унижают – сентенциозностью - вовсе не собеседника, как кто-то мог бы подумать (это оскорбляет мой разум, сказал бы какой-нибудь обидчивый Майкл Корлеоне), нет, они унижают лишь самоё себя. Passons.
Права человека, насколько я знаю, разделяются на две основные составляющие: социальную и политическую. Что касается социальной защиты населения, Россия сегодня прогрессирует хоть и мучительно медленно, но с известной целеустремленностью и упорством. И сие - несмотря на либеральные экономические реформы, которые, не упуская из виду их негативную социальную отдачу, мы вынуждены приветствовать и рассматривать как жизненно необходимые. Возможно, прогресс в этом плане мог бы быть более ощутимым, но для того, чтобы иметь право сказать “мы бы сделали это лучше”, нужно нечто большее, чем простая декларация. Нужно уметь сказать, как именно это можно и следует сделать лучше.
Если же говорить о политической составляющей, то нельзя отрицать, что в меру своих экономических возможностей мы имеем возможность свободно передвигаться, в меру своих способностей и желания – свободно выражать свои мнения, в меру потребности - верить во все, во что заблагорассудится, в меру склонности - устраивать шествия и собрания, в меру здравости ума - организовывать политические партии самых фантастических цветов спектра, за всё более – слава Богу! - строгим и жестким исключением откровенно коричневого. Не стоит забывать и то, что мы можем подать в суд на кого угодно и за что угодно, иметь право на адвоката и защиту, когда сами оказываемся этим кем угодно и, наконец, в меру недальновидности – на суд присяжных.
Приходится признать, что к хорошему в самом деле привыкаешь быстро: за последние годы эти права стали обыденностью. Обыденностью несовершенной, в отдельных случаях крайне несовершенной, неотработанной, плохо смазанной и отлаженной, но все же обыденностью, которой мы уже почти не замечаем, поминая ее недобрым словом разве только в очередях за визами, когда мы горестно вздыхаем, зло мечтая о собственной поправке Пряникова-Веникова или Иванова-Помелова, которую бы мы с таким сладострастием применили к тем, кто вместо разрушенного “железного занавеса” воздвиг едва ли не столь же безнравственный и, может быть, еще более кафкианский бумажный. Впрочем, это уже совсем другая история.
Нельзя не заметить наличие обидных прорех в этой обыденности, однако, я думаю, сила прав человека как системы в том, что она дает необходимую почву и инструменты для развития гражданского сознания. Это последнее, в свою очередь, совершенствует, смазывает, отлаживает и заставляет работать все части системы быстрее, эффективнее, прозрачнее. И в этом плане любая добросовестная критика – естественная часть этого исключительного важного для каждого из нас процесса. Ну, а говорить о том, что за пять лет можно “создать” гражданское общество как полностью функциональную систему – все-таки наивно. Хотя бы уж потому, что это саморазвивающаяся и саморегулирующаяся система, а вовсе не чудо-чаша Данилы-мастера…
Увы, в качестве примеров дисфункциональности этой системы обычно приводятся т.н. “чеченская проблема”, “преследование олигархов и “де факто национализация масс-медиа”. А ведь именно эти примеры являются наиболее обоюдоострыми, так как на сегодняшний день ни одна политическая программа, какой бы мейнстримной или маргинальной она ни была, не может предложить такое решение этих проблем, что могло бы обоснованно претендовать если не на звание “лучшего”, то хотя бы на титул “менее худшего”. И потому простая апелляция к этим примерам, то есть, их использование в качестве лозунгов, оборачивается в первую очередь против тех, кто к ним прибегает! Но к этому мы еще вернемся, если, конечно, не кончится пена в ручке.
“Есть целый ряд проблем, на которые следует обратить внимание. Одна из них - это свобода слова в прессе. Если во время Ельцина СМИ пользовались абсолютной свободой и могли без ограничений критиковать представителей государства, в том числе самого президента Ельцина, то сегодня российская пресса полностью подчинена Кремлю и за небольшим исключением не дает информации по ключевым вопросам внутренней политики России” - Никакой свободы прессы в ельцинскую декаду я не припоминаю. Телевидение и пресса весело и охотно жили на “джинсовые сюжеты”, писали и говорили с неотразимой деревенской дикцией и совершенно человеконенавистнической орфографией (пунктуация, кстати, и теперь еще не совсем оправилась), беззастенчиво принимали “бабки” у кого угодно и за что угодно, открыто сообщали заинтересованным и не очень заинтересованным лицам ставки в наличных долларах за строчку, страницу, минуту, сюжет и, в сущности, будучи комично-неприличной смесью проститутки и наемного убийцы, уверенно и весело насвистывали знаменитую мелодию “не стреляйте в пианиста, что ему сказали, то он и играет”. Если правда то, что мир стал свободнее без Саддама, то еще более верно, что мир стал свободнее без Доренки.
Впрочем, не рискну считать себя знатоком нынешней российской прессы, поэтому охотно рекомендую любезному читателю “За свободу слова надо платить.
А даром только смерть бывает” на http://www.globalrus.ru/opinions/137395/ единственного, пожалуй, на сегодняшний день pundit’a отечественной прессы, г-на М.Соколова.
“Так, слово "Чечня", которое здесь можно свободно услышать, в России практически стерто из репортажей. Учитывая эти факты и те проблемы, с которыми мы столкнулись во время последних выборов, в январе этого года был образован "Комитет 2008", главным пунктом программы которого является сохранение оставшихся демократических институтов в моей стране.” - Ах, как говаривал Достоевский, отставные генералы имеют трогательное обыкновение одергивать молодежь суровым “Я служил государю моему!” - словно у них особый, не тот, что у простых смертных, Государь (Эх, не удержался… язык мой – враг мой!).
Если серьезно, то все, что происходит в Чечне, я узнаю именно из российских масс-медиа, а вовсе не из европейских или американских, которые об оных либо молчат, либо отделываются бессодержательными памфлетами. “Грязная война”, словно гордясь этим (нравственно) порочным плеоназмом, штампует –надцатую статью какая-нибудь “Либерасьон”, машинально и безразлично вставляя в шаблон лишь очередное место действия: Чечня, Ирак, Израиль… то есть, все те регионы мира, где соприкасаются, так мучительно, две огромные, но еще очень и очень далекие цивилизации (заметим в скобках, что “чистая война” была только однажды, в Алжире полтора миллиона бессмысленно, чисто и аккуратно вырезанных алжирцев тому, вероятно, свидетельство).
Чего стало меньше в российской прессе, так это прямой речи “боевиков”. Прежде всякое сообщение о событиях в Чечне начиналось с какого-то удивительно покорного изложения в качестве истины в последней инстанции полного восточной напыщенности и ковровых орнаментов заявления какого-нибудь абу-басхамасаева с зеленой тряпочкой на черепе. Заявления же официальных армейских и статских чинов цитировались насмешливым петитом между кроссвордом и прогнозом погоды. Но было ли это нравственно нормально? А, может быть, как раз то, что мы имеем теперь, может быть, это - нравственно нормально? И, может быть, пресса не стала игрушкой в руках зловещих заговорщиков, а просто сделала выбор в пользу источников, чья мера вранья разумом обозрима, источников, далеких от совершенства, но, в отличие от kavkaz.morg’ов, чуждых концепции “грандиозной лжи”?
* * *
“Английское” слово conspirology, подобно салату Оливье,
существует только в русском языке.
Когда комитет был сформирован, меня пригласили на четвертый канал российского телевидения, где я мог воспользоваться своим статусом знаменитости. Однако перед началом записи ведущий стал упрашивать меня, чтобы я не произносил слов "Чечня" и "Ходорковский", объясняя это мерами предосторожности. Но то были еще хорошие времена. Пять месяцев назад можно было появиться на телевидении, где вас просили не говорить о Чечне и Ходорковском. Сегодня вас вообще не зовут на телевидение. Не станем задерживаться на тривиальном замечании, что интервью – не трибуна, и не будем защищать право журналиста задавать те вопросы, что ему кажутся интересны, а не те, на которые хотел бы отвечать интервьюируемый. Скажем лишь, что само по себе произнесение слов Чечня и Ходорковский – дело нехитрое, хотя их простое повторение напоминает скорее камлание, нежели связную речь: ведь сами по себе, вне контекста, эти слова не значат ровным счетом ничего. По крайней мере, ничего такого, что зритель бы еще не ведал.
Одним словом, интересен контекст, интересна интерпретация событий, связанных с этими двумя “словами”, а главное – возможность услышать что-то новое, например, предложения, идеи, что могли бы быть чем-то большим, чем простое механические повторение уже много раз слышанного, виденного и прочитанного. Но… где они?! Казалось бы, вот она – трибуна. Самое время огорошить слушателя и читателя тем, что не дал сказать “злодей-телеведущий”. Вскрыть язвы. Открыть глаза. Ошеломить мощью истины. Сказать, наконец, заветное “я знаю, как надо!”. Ан нет, не дали сказать на четвертом канале вообще не скажу. Обиделся. Точка. И не просите! Ну что ж, и не будем просить. Только что ж тогда удивляться, что больше на телевидение “вообще не зовут”?
Проблемы Чечни, говоря серьезно, известны и понятны. В первую очередь, это проблемы, связанные с недостаточной тренировкой и обучением армии, недостаточная ее нацеленность на оказание всемерной помощи гражданскому населению республики, на решение гуманитарных задач, неотработанность форм и методов гражданского контроля за ее действиями. Не хочется отделываться простым (хоть и верным) “нам пришлось использовать ту армию, которая у нас была”, тем более, что миф о существовании лучших, более цивилизованных, лучше организованных, более ответственных, более чутких к проблемам гуманитарным, к правам человека, наконец, армий только что отошел в мир иной. Но печально известное “ни мира, ни войны, а армию распустить”, что так монотонно повторяют критики российской армии, не решение проблемы: тот, кто что-то делает, делает ошибки, тот, кто ничего не делает, делает еще большую ошибку, поскольку ничего не делает. Это верно в бизнесе. Это, в общем, верно и во всем остальном.
А первый и второй каналы не показывают никаких новостей о деятельности оппозиции или о чем-то, что может вызвать раздражение у Путина. Как я уже сказал, Чечня практически исчезла из российских новостей. Даже частное агентство новостей "Интерфакс" недавно, после убийства президента Чечни Ахмада Кадырова, отказалось привести высказывание Бориса Немцова, одного из ведущих политиков, бывшего главы Союза правых сил, который сделал довольно сильное заявление о Чечне. Это первый случай - я это хочу особенно подчеркнуть - когда частное агентство, существующее за счет денег подписчиков, отказывается приводить чье-то высказывание, тем самым ограничивая своим независимым клиентам доступ к информации. – Если бы я мог согласиться с тем, что Немцов – один из ведущих политиков, я бы согласился и со всем остальным. Особенно с тем, что Россия на грани развала. Но, думаю, оба утверждения равно и безнадежно ложны.
Мы все ждем – давно и с нетерпением - высказываний (пусть они прозвучат из уст хоть Немцова, хоть Жириновского), что могли бы дать нам более ясное понимание того, что и как нужно делать в Чечне для того, чтобы существенно понизить негативные эффекты военного присутствия, заметно увеличить эффективность гражданского управления и прочая, и прочая. Но их нет. Более того, ирония истории - США в Ираке не нашли лучшего решения, чем имитация “чеченской модели” переходного периода: максимально быстрая и максимально полная передача гражданских и полицейских функций в руки местного населения. Это не лучшее решение (превращение конфликта в гражданскую войну – говорят наблюдательные критики), но это, по-видимому, “наименее худшее” решение, а ведь именно из наименее худших решений и должна состоять настоящая политика. Из идеальных решений состоит лишь бред мегаломана.
Несколько дней назад "Комитет 2008" проводил пресс-конференцию в этом агентстве. Среди вопросов, которые журналисты задавали нам дольше часа, не было ни одного вопроса о Чечне. Более того, во время пресс-конференции о Чечне вообще ни разу не упомянули ни в каком контексте. Мне это показалось очень печальным. Чечня вообще послужила детонатором множества проблем в российском обществе. Поскольку именно Путин был инициатором второй чеченской войны и не хочет отступать от своего курса или признавать свои ошибки, мы вынуждены расхлебывать последствия. - Говорить, что Путин был инициатором второй “чеченской войны”, означает отрицать не только события, которые к ней подтолкнули, но прежде всего то, что возвращение российских сил в Чечню было требованием sine qua non российского общественного мнения! У Путина “всего лишь” хватило характера взяться за исполнение этого требования. Если не видеть - или не хотеть видеть – этого обстоятельства, говорить о понимании политической эволюции России вообще не приходится. А уж соваться в политику – и подавно не стоит.
Одно из таких последствий - невозможность открытых дебатов по проблеме Чечни. В Америке до сих пор идут обсуждения в связи с терактом 11 сентября, независимая комиссия вызывает президента. В России же с 1999 года не было ни одного открытого слушания в связи с терактом. Не было открытых дебатов и по поводу взрывов в 1999 году. Не было открытых дебатов, когда в 2002 году во время кризиса с захватом заложников в театре на Дубровке 129 невинных человек погибли из-за ядовитого газа, примененного КГБ. Всех террористов застрелили на месте, не оставив никого, кто мог бы позже дать показания и рассказать правду. Сразу же после трагедии российский парламент открыто заявил, что не будет проводить никаких расследований в связи с этим делом, так как не хочет вмешиваться в дела КГБ. Так и сказали, в “дела КГБ”? Или это сгоряча с языка сорвалось? Или это домашняя заготовка? Или speaking error? Вроде слов о захвативших заложников бандитах, которых застрелили, чтобы не дать сказать “правду”? Повертите на языке: “КГБ” застрелило террористов, чтобы не дать им сказать “правду”. А не застрелили бы, те сказали бы “правду”. Повертите, и, как говорил Хармс, вам станет не по себе… Как думаю, было не по себе и журналистам, что “не задали” Комитету-2008 вопросов по Чечне. Я бы тоже не задал. И даже не от ужаса, что вызывает такой ответ, а от бесконечной нравственной с ним несовместимости. Ладно, оставим нравственность в стороне, попробуем поговорить о фактах и только о фактах.
Положим, террористов сгубили, не дав им “сказать правду”. Но какую именно правду? О чем? О войне в Чечне? Да, у террористов есть то, что они считают всей и единственной правдой о Чечне. И мы ее знаем наизусть, ведь они говорили эту “правду” до взятия заложников, они ее говорили и после взятия заложников: на переговоры к ним приходили десятки переговорщиков, приезжала телегруппа, они рассказывали эту правду самим заложникам. И демонстрировали, так сказать, на примерах. И эту их “правду мы, вроде бы, тоже слышали. Или была еще одна, третья “правда”, которую можно было сказать только после штурма? Готовясь, по их словам, умереть, они берегли эту правду на потом? Положим… Но что же это была за “еще одна правда”? Правда о штурме? Едва ли, о штурме могли рассказать не только они. О нем рассказали заложники, рассказало, как сумело, телевидение. Рассказало даже больше, чем требовала безопасность заложников – на свой страх и риск. Так, наконец, о какой “правде” речь?!
Ладно, когда вас принимают за дурака, обижаться – только подтверждать свою глупость. Принимают, так принимают, дело хозяйское. Конечно, знак равенства между ФСБ и КГБ равносилен, в сущности, знаку равенства между Россией сегодняшней и Россией брежневской. И это, конечно, оскорбление, но – еще и еще раз скажу - не стоит на оскорблениях зацикливаться”: они на совести не того, кто их выслушивает…. Так что, рassons !
Ожесточенные дебаты по поводу событий на Дубровке были кто бы их мог забыть? На кого только ни подали в суд, кого только ни обвинили во всех смертных грехах… Сейчас дебаты сошли с передовиц, но вовсе не прекратились. Более того, группа пострадавших подала в суд на Президента, не боясь почему-то ни его самого, ни его всемогущего и зловещего КГБ”. Так что же еще следует сделать? Перенести дебаты в Думу? Вот было бы неумное решение – вместо открытых общественных дебатов затеять закрытые в Богом и людьми забытой думской комиссии с ее кафкианской толщины папками, что никто никогда не прочтет, и что приземлятся в пыльных думских архивах. Именно так хоронят щекотливые истории в селище Вышингтоновке: в правильно организованном состязании между демократией и делопроизводством счет всегда в пользу делопроизводства. Впрочем, хорошо – и форма соблюдена, и дело не сделано. Зато поди попробуй подать в суд на президента…
Продолжение следует.