ИРЛАНДИЯ

Дублин – один из старейших европейских городов с тысячелетней историей. Еще в 9 веке скандинавы поселились вокруг “черного пруда” - Dubh Linn – места слияния рек Лиффи и Поддл, перед их впадением в Ирландское море – удобной гавани для длинных кораблей. Викинги продержались чуть больше века – ирландские короли, нападая один за другим, в конце концов вытеснили их со своего острова.

Уже подлетая к Дублину, понимаешь, что это прежде всего путешествие во времени. Под полупрозрачными облаками тихая зеленая страна, мало дорог и на дорогах мало машин, жизнь медленнее и спокойнее. Выходишь из самолета – так и есть: ничей взор не загорится от давно не крашенных стен аэропорта, старомодных плиток под ногами и случайно отлетевшей буквы на стене – неизвестно, случайно отклеилась или случайно сохранилась – ни возбужденный у ирландцев, ни возмущенный у гостей. Город небольшой, но настоящий, поэтому привыкаешь к нему так быстро, что вскоре первые впечатления кажутся слишком броскими и потому неверными – если бы я не решила намеренно их запомнить, то писала бы сейчас о другом.

Внутренние часы пробили подъем в три часа ночи, и почти одновременно часы на соборной башне пробили три раза. Кажется, я поймала волну времени, и главное теперь – катиться вместе с ней. Еще не светает, но и не совсем темно. Пол-четвертого, четыре, пол-пятого... в пять уже светло, но город спит.

Из окна четвертого этажа видна большая часть Дублина. Мерно – во сне - летит ворона над крышами. Некоторые города строились с оглядкой на главный храм или соборную башню. Дублин, наверное, ровнялся на деревья - они вровень с крышами домов. Если не считать потуг современной рекламы – смотровую площадку музея пивзавода Гиннесс и “тысячелетнюю иглу” (построенный в 2000 году памятник несет на своем кончике “чудо электротехники” - огонек, способный гореть столетья, но ... он выгорел в первые пятнадцать минут).

Прислушиваюсь очень внимательно - ни звука, в центре города. Какая же это волна? Река времени, в которой почти нет течения. Дрейфуешь на спине, и не важно, закрыты глаза или открыты.

Соборные часы пробили семь, город должен был бы проснуться. Наверное, он так и сделал, но тихо и незаметно : слышны редкие машины, изредка вежливо – чтобы не поднять на ноги весь дом – стучит шахта лифта. Светло, но не солнечно. Солнце балует город недолго. Облака – самые разные - плывут над Дублином гораздо быстрее времени : мой первый день в городе был трижды дождливым и четырежды солнечным. Но чаще облака оставались на небе полупрозрачной пеленой, так и не решаясь открыть жителям его голубизну. Это город приглушенных цветов – серого, багрового, зеленого. Не густо зеленого, как у зрелого российского лета, но свеже-зеленого, неотделимого от светлого бледного неба. Такая зелень не излучает света, и поэтому голубизна наверху напоминает своим блеском, что этому городу не принадлежит.

Всегда прохладно, город не потеет, теплые дни исключение. Летом редкое тепло, зимой редкий снег. Сначала недоумеваешь – июль, середина лета, как так можно прожить без тепла? Но потом привыкаешь к прохладе, так, наверное, и должно быть – ни бледные прохожие, ни камни, ни трава вокруг не сомневаются, что так и должно быть.

Потом узнаешь, что к солнцу выбираются почти все – и клерки в магазинах, и уличные уборщики проводят хотя бы неделю в году в Испании или Португалии.

На юге, совсем близко, зеленые холмы. Ирландцы называют их “горы”. Покатые и невысокие, они похожи больше на подушку в постели города, чем на естественную преграду, стража его спокойствия. Холодная прозрачная вода гранд-канала медленно движется в рясковых и тростниковых берегах, а они, в свою очередь, покачиваются в сером камне. Везде вокруг этот серый камень, состоящий на сто процентов из исторического вещества, не обязательно древнего, но наверняка давнего.

Все маленькое и неприветливое, но не враждебное. На узких улочках приходится уступать дорогу машинам, на узких тротуарах прохожих приходится обходить, ступая на мостовую – осторожно! лишнего места там нет и движение левостороннее, узкие каналы местами замусорены пластиковыми пакетами и бумажными стаканчиками, местами очищены даже от водорослей и ряски и дают простор семье белых лебедей с выводком серых пушистых “гадких утят”. Кажется, что от перестановки домов на улице, от перестановки улиц или целых районов местами город не изменится.

Маленькие и большие красивые парки. Маленькие почти все “секретные”, во дворах, в сплетении домов и улиц. Они запрятаны не намеренно, просто о них никто не расскажет по безразличию. Из больших центральных - Iveagh Gardens (мы его называли просто “секретный” - несмотря на свой размер, он также не заметен с улицы) мой любимый из-за малолюдности. В нем есть и сад, и водопад, и просторные поляны, и фонтаны с несущими громадные чаши античными девушками, - их безразличный отведенный в сторону взгляд успокаивает – возможно, это не горе льется из их чаш крупными слезами на камень фонтанного дна. Но если собираетесь почитать на лужайке The Irish Times, то лучше приходить раньше – газеты здесь, впервые за многие годы, хочется прочесть от корки до корки, прекрасная журналистика, а в парке нельзя задерживаться допоздна – без пяти шесть слышен звон колокольчика медленно обходящего свои владения сторожа. Все послушно уходят, и сторож запирает калитки.

Также послушно покидает громкая поющая-гудящая толпа пабы, и в час-два ночи город мгновенно затихает. Для меня осталось загадкой, куда мгновенно пропадают люди – кто-то, может, уезжает домой на машине, но большинство, наверное, идут на автобусную остановку, переговариваясь шепотом.

Близок ли город – своим спокойным равнодушием - к природе, не знаю. Скорее, един с беспристрастностью времени.

...

Эта страна никогда не настаивает, что кто-то ей принадлежит. Просто так оказывается, что и этот писатель там жил, и этот поэт там писал, и тот ученый там умер. Свифт, Голдсмит, Уайльд, Бернард Шоу, Шеридан, Джойс, Йейтс, Сэмуэль Беккетт. Сначала я объясняла эту иллюзию высокой плотности известных имен малыми размерами и слабой заселенностью страны, но потом поняла, что дело также в непрерывности и в единстве времени. Все эти люди продолжают там жить.

Это не означает попросту традиционность. Традиция видна именно на фоне нетрадиционной современности, при разорванности времени. Когда вокруг одна традиция, ее не отличить - как рыбы не замечают мокрого или животные живого. Поэтому с традицией мы чаще ассоциируем Англию. Именно там Честертон дал традиции меткое определение – “демократия мертвых”.

У многих англоязычных мыслителей и поэтов последних столетий заметна ностальгия по шекспировскому времени – веку, когда все были счастливы. Несчастье пришло вместе с реализмом Французской революции. Шекспир бы никогда не стал описывать этот реализм, потому что для него и для его героев идеализм - верность себе - была жизненной необходимостью.

С тех пор англичане сильно изменились. Ими стали руководить коммерческие интересы, они начали гордиться империей больше, чем страной, превратились в холодных и абстрактных интернационалистов. Ирландцы, с другой стороны, больше сохранили естественность, место интернационализма у них занимает патриотизм – негромкая уверенность (которую они не хотят никому навязывать), что эта земля лучшая для них – сантимент более глубокий, так как не теоретический, но эмоциональный.

Спрашивала знакомых, как они относятся к Великобритании (Ирландия стала независимой республикой только в 1922 году, после революции), к объединению с Северной Ирландией. Спокойно, как к истории. К ИРА? Их поддерживают те, кто хочет подраться, вроде футбольных болельщиков. Один раз в газете встретила возмущенное письмо читателя, что их страна – единственная, которая не хочет сохранить свой язык (совсем не похожий на английский, ирландский язык, его здесь называют Irish, не Gaelic). Но в общем все спокойно говорят по-английски, учат в школе и в летних лагерях ирландский и умеют читать на обоих. Названия и важные объявления также написаны на обоих языках. В то же время, заинтересованные стороны и коммерческие интересы так и не добились разрешения использовать гигантский стадион, главное спортивное сооружение города для других игр, кроме ирландского футбола (в который – кроме ирландцев - больше никто в мире не играет).

После тяжелых времен начала девяностых, в стране бурный (по европейским меркам) экономический подъем. Как ни странно, главный предмет экспорта в этом краю серого камня и серых овец на зеленых просторах – программное обеспечение. Сегодня Ирландия расположена к приему эмигрантов более, чем любая другая страна Евросоюза. Но пока трудно судить об интеграции нового населения. Размеренный, белый, бледный, двух-трехэтажный Дублин совсем не похож на Лондон – пестрый мир хаоса.

Человек наиболее в согласии с собой, находясь в непрерывном потоке времени. Inchicore – Drimnagh – Dolphins Barn – Ballbridge – Rathmines - Rathgar… Как и Лондон, Дублин начинался с небольшого укрепленного поселения, окруженного деревнями, которые со временем с ним срослись. По ветке наземного метро можно проехать на юг вдоль морского берега, мимо Black Rock, Dalkey, Killiney. Там уже начинается высокий скалистый берег, с которого Ирландское море кажется похожим на Средиземное – голубым и теплым со множеством разбросанных белых парусников. Южные приморские пригороды Дублина – районы просторных вилл за высокими каменными стенами.

Эта небольшая страна поражает разнообразием природы – восточное побережье совсем не похоже на западное, пышно-зеленый юг не похож на ветренный север, с напоминающими Palm Springs склонами гор и совсем некалифорнийскими низкими еловыми лесами вокруг холодных озер. Береговая линия Атлантического океана сильно изрезана, со множеством заливов и островов, вода ледяная и очень чистая, и не страшно, что волна для сёрфа не сравнится с калифорнийской, долго в ней не продержаться. И не обязательно.

Можно смотреть с зеленых скал в туманные дали и стараться различить в них очертания американского континента.