СВОБОДА ПРИХОДИТ НАГАЯ

Считается, что гендерные проблемы, столь актуальные на Западе, не находят адекватного отражения в интеллектуальной жизни России. Как к этому отнестись? Не будучи специалистом в области социологии, не претендую на строгий подход к проблеме, поэтому выскажу свои предположения, основываясь, главным образом на жизненном опыте, относящемся и к русской, и к западной действительности.

В 1993 году при одном из западных университетов создавался небольшой институт. Когда столы и компьютеры были расставлены, появилась секретарша, невысокое и весьма занятное существо, остриженное под нуль таким образом, что на голове образовались узоры, похожие на арабский алфавит. Разговаривало существо отрывисто и сухо, сопровождая общение презрительными гримасами, и почему-то чаще всего оказывалась обращенной к собеседнику спиной. Эммерих С., добрый католик и хороший семьянин, человек мягкий и приветливый, был настолько озадачен, что вопреки обыкновению не говорить на работе на посторонние темы, пригласил меня в коридор, и застенчиво удерживая за пуговицу и слегка покраснев, сказал: “Вам не кажется, что Вальтрауд чем-то серьезно озабочена? Может быть, у нее несчастье и ей надо помочь?” Бедный Эммерих не знал, что судьба приготовила для него первую в жизни встречу с феминисткой. На следующий день она приклеила над своим столом плакат, где было изображено, как юная дама кулаками и ногами расправляется с нахальным обидчиком, который, по странному совпадению, был похож на Эммериха. “Без грязных посягательств, подонок!” было написано на плакате. Эммерих сник. Он никогда в жизни не обижал женщин и не понимал, за что его так не любят.

Впрочем, европейский феминизм на поверку оказался довольно умеренным. В Америке, как это водится в не полностью зрелых человеческих сообществах, все было обставлено ужасно серьезно, с показательными судебными процессами для обидчиков и приставал и с нападениями храбрых феминисток на мужчин в барах, когда удивленных мэнов больно щипали за филейные части. Усмотреть в этом политику и социальный протест было трудно. Не было в этом и никакой массовости, женщины в беличьем колесе “работа-дом” не имели почти никакого отношения к движению за освобождение от гнета ненавистных “мачо”. Очагами “сопротивления” служили университетские кампусы, где энергичные, но не полностью загруженные учебой амазонки свирепствовали вовсю. Активность эта была довольно бессодержательной, потому, что весомых оснований для бунта не было. Власти охотно соглашались на требования феминисток, не принимая их всерьез. Да и основные свободы были предоставлены женщинам в западных государствах задолго до конца двадцатого столетия.

Было в этом нечто эпигонское – от бурных лет конца шестидесятых, когда западная молодежь, не совсем понимая, что же происходит в мире, решила его изменить. Романтики уличных выступлений было в этом неизмеримо больше, чем простого соображения, но такова молодежь. Как известно, ничего из этого не получилось – инерция общества пропорциональна его сытости, а количество попкорна на Западе вследствие субсидий фермерам неуклонно повышалось. Нет на свете нации толще американцев, да и европейцы не слишком отстают. Толстые, как известно, не бунтуют. Впрочем, в шестидесятые-семидесятые все же случались отдельные взрывы и выстрелы, феминизм же более напоминал незамысловатую оперетку.

Мода – бог посредственных умов, и феминизм стал модой. С некоторой задержкой особо обидчивые господа организовали параллельное движение, отстаивавшее попранные права теперь уже угнетенных и защипанных мужчин. Самые продвинутые дамы решили и вообще отказаться от существ ненавистного им пола, перейдя на массаж. По улицам западных городов зачастили демонстрации лесбиянок, требуя для себя всех прав. Смущенные геи с опаской поглядывали на дам, не совсем понимая, соратницы это, или конкурентки.

Западный обыватель, который в массе весьма консервативен, редко, тем не менее, высказывал критику даже в адрес весьма сомнительных нововведений, вроде дамских соревнований по поднятию тяжестей. Дело в том, что на Западе если и не принято голосовать за либералов, то слыть либералом, до известного предела, не возбраняется.

Университеты, эти передовые бастионы современной мысли, немедленно отклик
нулись на новые веяния в общественном сознании. Так появились в западной науке о человеческих отношениях целые кластеры специалистов, изучающих гендерные проблемы, и возникло много новых звучных терминов. Посыпались ассигнования, вчерашние научные беспризорники превратились в почтенных детей капитана Гранта. Если специалист отказывался употреблять термин “дискурс” реже пяти раз на странице, ему устраивали обструкцию.

О дискурсе следует поговорить отдельно. Словечко это, напоминающее песок на зубах, вошло в широкий обиход не так и давно, лет десять назад. Значений у него множество, но чаще всего имеется в виду содержание сообщений, которыми обмениваются люди по тому, или иному поводу. Преимущественно подразумевается то, что написано, а не то, что находится между строк. То, чего исследователи не могут понять, объявляется не имеющим важности. Здесь слово “преимущественно” употреблено потому, что определений дискурса, вероятно, больше, чем исследователей. Попалась однажды на глаза статья, где у дискурса имеется восемь определений, четыре-пять вариантов встречаются часто.

Хотелось бы поделиться нестандартной гипотезой относительно пользы дискурса. Человек попадает в университет из школы. Он, как правило, воспитывался в благополучной обстановке (чем благополучнее, тем больше шансов на успешное окончание университета).

Его жизненный опыт (то, о чем в книгах или не пишут вообще, или пишут с опозданием) не выходит за рамки покупки травки в подземном переходе возле кампуса и поездки на взморье с приятелями в купленном по случаю за пять сотен подержанном автомобиле. Если он после этого попадает в аспирантуру по естественнонаучным специальностям, то этого опыта ему более чем достаточно для успешной защиты своего докторского тезиса. Вообразите, однако, что будущий доктор выбирает специальность, связанную с наукой о человеческих отношениях. Для того чтобы просто поставить задачу в этой области, желательно знать о жизни нечто такое, о чем в книгах не написано. Вернее, это было желательно, пока не появился дискурс. С появлением последнего задача упростилась. Предположим, будущему доктору наук пришла в голову (или была подсказана научным руководителем, чей жизненный опыт в принципе, мало отличается от оного у аспиранта) мысль о том, что хорошо бы исследовать социальные процессы в среде полицейских, тем более что здесь может образоваться грант. Раньше для подобного исследования нужно было несколько лет ездить с полицейскими на задания, сидеть в участке, беседовать с сотнями разных людей, набираясь заодно жизненного опыта. Сегодня достаточно выпросить старые записи полицейских радиопереговоров и провести статистический анализ частоты употребления отдельных слов и связи их с контекстом. Если нет подходящей программы для анализа дискурса, то ее за пару самокруток напишет соседский мальчишка. Через пару дней исследование будет закончено, останется только оформить результаты. Окажется, что полицейский дискурс включает элементы гендерного дискурса, так как ненормативная лексика полицейских часто обращается к их сексуальному опыту.

Любопытный человек, который понимает околонаучный английский сленг и не поленится покопаться в Интернете, наловит целые шаланды подобных исследований.

Надо сказать, что отечественная наука, безнадежно отставая в области гендерного дискурса от науки западной по количеству публикаций и по размерам грантов, в качественном отношении ничуть ей не уступает, вернее, ее не превосходит.

Понимаю возмущение некоторых остроактуальных ученых столь нетрадиционным отношением к предмету их занятий, да успокоятся они тем, что это всего лишь частное мнение. Чтобы судить о настроениях в обществе, о желаниях и бедах людей, желательно, на мой взгляд, прежде всего, изучить их жизнь изнутри, а не смотреть на нее со стороны, пусть и через мощный микроскоп.

Люди – не амебы. Желаете узнать, как женщина чувствует себя на полицейской службе – станьте женщиной и поступите в полицию, а не тянитесь к микроскопу.

Время шло, исчезла куда-то секретарша, так и не дождавшись посягательств на свою девичью честь, ожил и заулыбался помрачневший было Эммерих, и стало казаться, что весь этот декоративный западный феминизм, нечто вроде инфантильного постмодернистского перфо(р)манса, призванного привнести остроту в сытую, но скучную жизнь обывателя, исчез бесследно. Настало время ем

у появиться в России; так, развязанные шнурки на бесформенных молодежных ботинках появляются на Тверской, исчезая с Елисейских полей.

Феминизм, однако, не исчез, он съежился и полинял, но его причины и последствия никуда не делись.

Существует мнение, что феминизм сегодня существует по причине неравноправия с мужчинами. Многие считают, что женщинам недоплачивают за равный с мужчинами труд. Это может произойти а централизованной экономике, где зарплаты часто назначаются произвольно, но такие вещи просто немыслимы при экономике рыночной, когда труд имеет вполне определенную цену. Нехитрый закон “купи-продай” не позволяет купить нечто, стоящее тысячу евро, за пятьсот. И то, что стоит пятьсот, за тысячу не продашь. Корпорациям феминизм с его отрицанием семьи наруку – чем выше предложение на рынке труда, тем он дешевле. Что касается государственной службы, то здесь неравенство в оплате чаще всего не допускается законом.

Женщинам трудно сделать карьеру из-за того, что они воспитывают детей, но никакого выхода из этой ситуации нет и быть не может. Или дети, или карьера, третьего не дано, за редким исключением. Круглосуточная квалифицированная няня в Европе стоит две тысячи евро, да и в Москве всю тысячу. Негодовать по этому поводу столь же нелепо, как и по поводу плохой погоды. Вопрос карьеры актуален для очень незначительной части населения, и эти люди, как правило, не имеют времени и желания участвовать в радикальных общественных движениях, если это не политическая карьера. Другими словами, чаще всего этой проблемой озабочены те, кто не имеет к ней отношения.

Очень сложные психологические неувязки возникают, когда женщины претендуют на работу, традиционно выполняемую мужчинами. Такие профессии, как, например, шофер грузовика, при современном уровне механизации вполне по силам женщинам, но когда женщина пытается стать капитаном большого корабля, трудности становятся почти непреодолимыми. И дело здесь не в технической стороне дела, а в психологической. Рано, или поздно, но случается на корабле опасная ситуация, и капитан часто обязан проявлять волю и твердость, ибо в такой ситуации большинство людей ведет себя неадекватно, потому они и не капитаны. И здесь знаний и даже опыта недостаточно, нужны лидерские качества и нечто, называемое харизмой. Другими словами, в таких ситуациях нужно быть как минимум мужчиной. Это не значит, что не бывает исключений, но рассуждать об исключениях бесполезно. Чем опаснее обстановка, тем более человек склонен руководствоваться своими биологическими инстинктами, и курсы гендерного равенства здесь не помогут. Шутить с такими вещами не рекомендуется.

И наконец, феминизм пытается атаковать то, что проще всего было бы назвать хамством и подлостью. Начальник, намекающий на то, что в обязанности секретаря входят сексуальные услуги и срезающий, или, что еще хуже, повышающий зарплату с целью добиться своего, коллеги, не стесняющиеся сквернословить в присутствии женщины, прохвост, почуявший у женщины психологическую слабину и намеренно унижающий ее достоинство, чтобы потешить собственное тщеславие, ничтожество, истязающее дома жену и детей чтобы не чувствовать себя ничтожеством – вот только малая часть того, что приходится женщине терпеть. Но можно ли рассматривать хамство исключительно с точки зрения пола? И что предлагает феминизм? Чаще всего предлагается перехамить хама. Такие рецепты хамство только умножают. Эти проблемы не решаются в одночасье, и самый верный путь к искоренению хамства – полноценное воспитание детей в семье.

В конце двадцатого столетия стало ясно, что коренное население многих западных стран и России сокращается тревожными темпами. Нечем платить пенсии. При высокой безработице среди молодежи, ощущается нехватка квалифицированных кадров. Веселые разговоры о том, что придут эмигранты и омолодят страну, не утешают, но скорее приводят людей в смятение. Страна, при таком развитии событий, возможно и помолодеет, но это будет другая страна.

Фукуяма, с его “концом истории” может оказаться прав, хотя и не это он пытался предсказать.

Ясно, что надеяться здесь на чудесные свойства свободного рынка не приходится. Рынок – спинной мозг современного мира, но нельзя думать спинным мозгом.

Население сокращается, а феминистки сетуют на то, что готовка мешает женщинам получать Нобелевские премии в области физики.

Задача деторождения и воспитания настолько важна, что всякие пустяки, вроде дифуров и кварков, с ней и рядом не стоят.

Все это ни в коей мере не означает, что женщина "ниже" мужчины, более того, любые попытки градации в данном случае нелепы. Мужчина и женщина  являются биологическим конгломератом, одно не существует без другого, и глупо рассуждать, например, что в автомобиле лучше, шестеренки, или колеса. Другое дело, что глупцов немало, и обсуждение подобного рода идет, но проблема эта не столько гендерная, сколь общечеловеческая, не стоит забывать, что по статистике глупость - это норма, а ум - отклонение. Один из способов борьбы с глупостью как раз и заключается в том, чтобы не отвлекать женщину на производство, а позволить ей более прилежно воспитывать детей.

Дурацкие выдумки о том, что нацарапать компьютерную программу престижнее, чем воспитать ребенка должны быть окончательно и недвусмысленно отброшены.

По логике вещей, именно пропагандой такого рода и должны заниматься женщины, по меньшей мере, те из них, кто понимает, что нежелание рожать и воспитывать детей есть безответственный гедонизм и, по большому счету, предательство по отношению к своей стране и народу.

Россия часто покупала у запада подержанный товар – вроде марксизма или дикого капитализма.

Сегодня на этой барахолке предлагается феминизм, обросший, как старая баржа водорослями, “гендерным дискурсом”.

Почему бы в России не возникнуть действительно передовому и свободному женскому движению, направленному на то, чтобы повысить престиж женщины – жены и матери? Почему бы не учредить премию, с большим престижем, чем Нобелевская, за выдающиеся достижения в воспитании детей? Почему бы не проявить подлинную мудрость?

Нет числа проблемам, которые могут быть разрешены в семье и, преимущественно, женщинами. Генетическое здоровье, и здоровье обычное. Человеческая и трудовая мораль. Искоренение преступности. Утерянное поколением способность воспринимать высокое искусство. Вечная проблема человеческого счастья и понимания.

Либерализм есть стремление к свободе, равенству и братству. То, что некоторые принимают за либерализм, часто на поверку оказывается дорогой в никуда. Свободой чавкать, равенством и братством у корыта.

Свобода предполагает ответственность.