ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Продолжение. Начало в 426 от 15 мая 2005 г. и 427 от 22 мая 2005 г.

II

 

Олег, в мягких домашних джинсах, фланелевой серой рубашке и шлепанцах на босоногую пятку, постучал ладонью в дверь детской комнаты и, не дожидаясь ответа, вошел.

Елена Вадимовна сидела на стуле между двумя письменными столами из немореной сосны и держала в руках раскрытую книгу. Казалось, что она предлагает взглянуть на нее матерчатому абажуру, зависшему под потолком. Из облачка абажура выглядывала матовая луна. Бережливая чудо-лампа нового поколения. Потребляет всего 18 ватт, а светит – на целую сотню. И служит шесть лет. По крайней мере, так написано на коробке. Правда, еще одна лампочка нового поколения, которая освещала кухню, прожила поистине мотыльковую жизнь, что надолго пошатнула доверие Олега к воркованию фирмы “Филипс”.

Девочки болтали ногами на двух ярусах сосновой кровати у правой стены и подпирали руками хитрые личики. На обеих были пижамки. Только на старшей – почти подростковая, с наглым кроликом на груди и надписью на английском: I Crashed The Gate!, а на младшей – однотонная розовая с красно-белыми кантиками.

- Ой, папа! Ты на самом интересном месте пришел! – запищали они в унисон.

Елена Вадимовна молчала.

- Да слышал я все, Елена Вадимовна, - сказал Олег немного смущенно; время от времени ему приходилось строго себя отчитывать за приступы врожденной застенчивости или даже объявлять дни нещадной борьбы с этим злом. – Я аж двадцать минут за дверью стоял и слушал, как вы читаете. Шел по коридору, в библиотеку - я забыл там мобильник...

“Черт! К чему такие подробности! И вообще - что я как мальчик оправдываюсь?!” - чертыхнулся в душе Олег, но, тем не менее, продолжал:

- Взял телефон, - мобильник оттягивал карман рубашки Олега как дрыхнущий хомячок, - пошел обратно, ну, и решил втихаря подслушать: как там мои капризули себя ведут? А потом так и остался стоять. Я понимаю, что поступил... ммм... не совсем деликатно, но тут есть одно обстоятельство, с которым я не смог совладать. Клянусь, что больше этого не повторится. Это вовсе не инспекционная проверка была. Уверяю вас, что ни малейших претензий по поводу воспитания девочек у меня к вам нет. Тут другое. Нечто, не имеющее к вам никакого отношения. Возможно, я после вам объясню. Вы мне верите?

- Вам книга понравилась? – вместо ответа спросила Елена Вадимовна.

Елена Вадимовна служила у Олега гувернанткой-домохозяйкой в фамильярном, но без вольностей, режиме найма au pair. В течение нескольких месяцев – сразу после ухода жены – за огромной квартирой Олега следила примитивная домработница с безупречной репутацией и драконьим хвостом положительных рекомендаций. Щупленькая вьетнамская девушка с акульим улыбчивым ртом справлялась с домашним хозяйством Олега шутя. Но присутствовал у нее неизлечимый дефект – она не знала русского языка, который начали забывать и дочки Олега. А это проблема теребила Олега все чаще. Жене его было уже все равно – она давно жила другой жизнью. Ходила по комнатам отрешенно и напевала подростковые песенки Ализе. Как-то он поставил девочкам фильм “Курьер”. Минут через десять девочки заскулили: “Папа! Мы ничего не понимаем! Поставь, пожалуйста, что-нибудь другое!” - “Так это же про любовь. И к тому же очень смешно. Парень такой забавный. И девчонка красивая”. Олег не решился признаться девочкам, что когда-то платонически воздыхал по профессорской дочке Кате-Насте, в которую втюрился с первого взгляда, как и чудаковатый герой фильма Иван Мирошников. Ушли, не досмотрели. Недоросли? Или уже навеки проехали? Юмор, иронию на русском дочки не догоняли. Зато тащились от американских серийных комедий с покадровым и закадровым идиотизмом. И от Олега отъезжали все дальше. Особенно старшая. Да и ему с ними становилось все тяжелее. Они начали его раздражать. Порой, в голову приходила крамольная мысль: а не сдать ли их в какой-нибудь глухой интернат в немецкой Швейцарии? Где чтут еще палочную дисциплину и здоровый школьный консерватизм.

Однажды Олег зацепил вьетнамскую домработницу на разговор по душам. Лин Ким рассказала Олегу о своей семье, о родном своем Хо-Ши-Мине – “когда наши только вошли в Сайгон, город весь сверкал, кругом стояли вереницы пустых американских машин, мы думали, что город и дальше будет сверкать, а месяца за три как-то все потускнело,

и машины американские куда-то пропали” - о том, как плохо живет народ во Вьетнаме. Лин Ким сказала еще, что иностранным туристам почему-то кажется, что вьетнамцы очень довольны, если не счастливы, своей жизнью. Наверное, потому, что вьетнамцы почти всегда улыбаются. Причем как бы искренней, не европейской поддельной улыбкой. Но и азиатская улыбка столь же неискренна, сколь и европейская, только замаскирована эта неискренность гораздо искуснее. “А русская улыбка вам кажется искренной?” - спросил девушку Олег. Вьетнамка тут же ответила: “Да я русских и не видела никогда”. - “А как же я?” - удивился Олег. – “Ой! А я как-то даже об этом и не задумывалась!” Олег спросил ее: любит ли она кино. “Ни разу в жизни не была”, - ответила Лин Ким. “А по телевизору что любите смотреть?” - “А у меня нет телевизора”. – “А книги какие-нибудь читаете? Или журналы?” - “Нет, не читаю. По-вьетнамски вообще ни читать, ни писать не умею, а по-французски – с грехом пополам”. – “А что же вы в свободное время делаете?” - вновь удивился Олег. Лин Ким на секунду задумалась и сказала: “Сплю!”

Вскоре Олегу донесли по секрету о замечательной женщине - Елене Вадимовне Самохваловой – и он отпустил вьетнамскую соню на волю. Соня на волю идти не хотела, даже пустила при расставании три крохотные слезинки, но незнание русского языка, отягченное кротким бескультурьем, перевешивало все ее бытовые таланты.

В отличие от приходящей Лин Ким Елена Вадимовна жила в квартире Олега в полностью отведенной ей комнате с отдельным санузелком и кладовкой. В трех шагах от дома Олега она продолжала арендовать уютную “студию” (комнату со всеми удобствами и кухонным закутом), которую когда-то сняла за пустяк. С тех пор квартирные цены скакнули в Женеве в небесное подреберье, да так там и зависли. Елена не стала отказываться от “студии”, но почти там не жила. В “студии” она ночевала только тогда, когда у нее гостила сестра из Москвы, превращаясь на время в приходящую бонну. Педантичная, умная и в самую тютельку молчаливая фройлейн с дипломом пединститута имени Крупской более чем устраивала нанимателя - безупречного “кадра”, то есть администратора крупной руки (в исполнении этого слова на парижско-женевском жаргоне отсутствовала игривость русского “закадрить”, зато остро слышался сановитый душок другого русского выражения - “ценный кадр”), неспособного, тем не менее, справиться в одиночку ни с тягостным бытом, ни со строптивыми дочками. Олег был уверен, что Елена Вадимовна питала к нему такие же просветленные чувства. Конфликты между ними вскипали нечасто. Да и вправе ли он обзывать грозным словом конфликты те мелкие разногласия, которые время от времени омрачали их просторные отношения? Изредка Олег делал бонне деликатнейшие замечания, которые та неизменно принимала к сведению. Он понимал, что Елена Вадимовна крепко держится за свое место. Платил он ей щедро и не скупился на праздничные премиальные. А непыльную и дорогую работу в пересыщенной людом Женеве найти было нелегко.

- Ой, да не то чтобы очень понравилась, - Олег подошел к пахнущим шишками книжным полкам и стал в который раз разглядывать книжные корешки. Французские и русские томики были напиханы вперемешку. В основном, многоходовые фэнтэзи и детские детективы. “Коты-воители”. С ними младшенькая воюет. Хоть и на русском, но грызет потихоньку. Макулатура, конечно. “Книга звезд”. Это – звездная вотчина старшенькой. Пятый том добивает. Тоже литературная вермишель. Ого! Бальзак. “Отец Горио”. Откуда? А! Это Лизе в коллеже задавали. Поматросила и бросила. Вынесла приговор: “Тоска-а-а”. - Понимаете, Елена Вадимовна, насколько я могу судить по подслушанному отрывку, это все же не настоящая, не высокая литература, а всего лишь ироническая мелодрама. Пусть и добротно выделанная. То есть не откровенно приземистый китч. Одно это не может не радовать. Мне кажется, что именно такую литературу и называют сегодня “мэйнстримовской”, оффисной или медианной. Есть еще и другие термины. Например, “кросс-овер”, “миддл-ов-зэ-роуд”, “хай-энд-лоу”, “джентл трэш”. Говорят, что за этим вектором – светлое будущее. Но мне такое литературное будущее светлым не кажется. Хотя даже Проханов с этим смирился и призвал писателей войти в супермаркет. Не знаю-не знаю.

- Папа, папа! Ну, пусть нам Елена Вадимовна еще чуть-чуть почитает! Она на самом интересном месте остановилась! – запищали пижамные девочки.

“C’est anormal! Девчонкам, Лизе и Кате – четырнадцать и двенадцать, Лиза уже в коллеж ходит, а им, как сопливым дошкольницам, на ночь вслух книги читают”.

- Нет, всё, мои дорогие. Одиннадцать часов уже. Спать-спать по палатам. Пионерам и вожатым.

- Завтра же воскресенье! Ты что – над нами издеваешься? Нам же хочется узнать, чем все закончилось! Ты понимаешь? – завопила Лиза.

Лизино девичье сопрано в миг пропиталось шпанистыми обербасами. Этот бас всегда просыпался в ее лебединой гортани, когда у нее портилось настроение. Олег не любил, когда дочки называли его пасиком или пасёнком, но терпел до поры до времени.

- Девочки! Эта книга для вас, наверное, слишком взрослая.

- Хе-хе! Знал бы ты, чем мои подруги в коллеже занимаются!

- Да знаю я, Елизавета Олеговна. Читаю местные газеты-журналы. Вы знаете, Елена Вадимовна, что у них на переменах оральный секс процветает? По пять франков за сеанс. Сексуальная подростковая альтернатива. Журналисты пишут, что из Америки эта забава сюда прикатила.

- Кошмар! Просто кошмар, что творится! – подхватила Елена Вадимовна. – А язык у старшеклассников какой грязный. Каждое второе слово - похабщина.

- Я думаю, что уже каждое первое. Понимаете, Елена Вадимовна, это все от того, что в конце семидесятых годов уже прошлого века – как стремительно время летит! - подрастающее швейцарское поколение с легкой руки либеральных педагогов похерило – пардон, мадам, я полагаю, вы знаете, что это вполне приличное, хотя и просторечное слово – похерило суровый, но справедливый закон лексической табуированности. Вот вы говорите – старшеклассники, то есть коллежьены и коллежьенки. Но, помилуйте, Елена Вадимовна! Здесь “крэшовские”, детсадовские детишки такими выражениями щеголяют, которые и одесские докеры стыдятся употреблять. Как быстро, к примеру, среда новейшей ювенильной субкультуры научила женевских детей орудовать циничным и мерзким глаголом niquer.

Олег говорил, не стесняя себя присутствием дочерей. Он давно уже знал, что эти бесконечные взрослые переливы из пустого в порожнее не задевают даже верхушек их цветочного разума. Знала это и Елена Вадимовна. Ссылка на матерный детородный глагол прошла для девочек незамеченной, а вот Елена Вадимовна нехорошо всколыхнулась, и лицо ее утратило монашескую смиренность.

- А вы слышали, что недавно в школе “Мари-Франсуаз” трое подростков изнасиловали девочку? Она чуть не умерла. Кровотечение никак не могли остановить.

Елена Вадимовна прижала книгу к груди как иконку. Из книги торчал язычок закладки. Олег неуместно залюбовался хорошенькой бонной. Она напомнила ему певицу Дайдо, к которой Олег когда-то платонически неровно дышал.

- Слышал, конечно. Вернее, читал. По злой иронии жертва оказалась дочерью прокурора. Или следственного судьи? Точно не помню. А все произошло в раздевалке. Во время перемены. Там куча школьников, говорят, была. И никто ведь не побежал к префекту. – В частных женевских школах префектом называли заместителя директора по дисциплине. – Да вообще никто никуда не побежал. Смотрели с тупым любопытством на мразь, истезавшую девочку.

Лиза спустилась по лесенке к Кате, и девчонки затеяли веселую потасовку с комментариями на французском. Содержание реплик подтверждало то, о чем только что говорил Олег.

- Вы знаете, Олег Васильевич, я пыталась читать Кате и Лизе Гайдара, Кассиля, Носова - ну, кого там еще? – Драгунского, Олешу, Рыбакова, но они не хотят это слушать. Даже Кир Булычев не пошел. После Поттеров с Бодлерами, которыми библиотеки и магазины забиты, они способны воспринимать лишь готическую фэнтэзийную дребедень или что-нибудь романтическое, но о настоящей взрослой любви. Я не знаю, что с ними делать. – Олег уселся за компьютерный столик Лизы и носком развернул кресло в сторону Елены Вадимовны. - Поэтому с трудом подыскала им вот это. – Елена Вадимовна постучала пальцем по обложке. Олег хотел спросить об авторе и узнать название книги, но решил не перебивать гувернантку. – И что же? Слушают. Нравится. Да вы сами могли убедиться. Уже три рассказа одолели. Повесть, которую мы сейчас читаем, про Сержа и Анну, возможно, не самая лучшая. А вот вторая была ничего. Там... там один сравнительно молодой парень узнал случайно о том, что его лучшая школьная подруга, с которой он просидел за одной партой все десять лет, стала главным редактором известной столичной газеты. После школы он эту свою подругу не видел. Так получилось. Армия, институт, загранкомандировка. А тут вдруг узнал о ее головокружительной карьере. В общем, решил сделать ей сюрприз, пришел в газету, записался к ней на прием... Но вы сами потом можете почитать. Лихо закручено и ярко написано. К тому же, без пошлости и логических неувязок. В пределах жанра, естественно. Хотя... хотя тоже не Бог весть какого качества тест.

- Елена Вадимовна, я вас убедительно прошу не упротреблять всуе имя Творца! - сказал Олег назидательным тоном и крутанулся на кресле. - Он все слышит и все видит!

- Я... Я... – Елена Вадимовна с трудом поднялась со стула, но снова поехала вниз с опасным креном на правый борт.

Девочки на кровати притихли.

- Елена Вадимовна! Дорогая! – вскочил с кресла Олег; телефон чуть не выпрыгнул у него из кармана. - Успокойтесь, пожалуйста! Это же шутка! Моя стандартная дурацкая шутка. Неужели вы к моим выходкам еще не привыкли? К стремительным переходам от юродивости к скоморошеству? Не обижайтесь на безобидного балбеса. Ладно?

Бонна медленно приходила в себя. Ее большие глаза стремительно испаряли неживую льдистую слякоть. Но по щекам уже ползли черные змейки.

“Тени поехали! Черт возьми! Ну никак не могу приспособиться к матрице женского менталитета!” - стеганул сам себя Олег. – “Надо бы перечитать модную книжку о женской психологии, которую мне из Москвы Валерка Амосов привез”.

Дубнинский физик Валерка перебивался в ЦЕРНе на коротких перекладных контрактах. Он давно зазывал Олега посетить синхрофазотрон, но ценный кадр отмахивался занятостью на работе.

- Кстати, ваш пересказ мне одну американскую кинокомедию напомнил. По крайней мере, начало сюжетной линии совпадает, - вкрадчиво начал Олег.

- Увы, такова проза московской и западной жизни! – попыталась улыбнуться бонна.

“Эге! Сия сентенция тянет на скромный, но отчетливый каламбур. Поздравляю вас, Елена Вадимовна!” - отметил про себя Олег.

- Ну и что? Записался он к ней на прием? А дальше?

- Э, нет! Так нечестно! Лучше сами прочитайте. Или у вас тоже русский язык поплыл? - уколола его гувернантка.

- Пока, вроде, еще не поплыл. Хотя “пелуза” вместо “лужайки” из меня уже автоматически выскакивает. Обязательно прочитаю. А вдруг понравится? Кстати, вынужден сообщить вам пренеприятнейшее известие, - Олег нацепил на себя скорбную маску. - У вас поплыли глаза.

- А, ладно! - засмеялась Елена Вадимовна. – Свои люди. Чего мне вас стесняться? – Олег приуныл: вот как? – Давайте лучше о книге поговорим. Понимаете, в ней есть масса мелких интересных деталей, характерных для современного московского быта. Лизе и Кате тоже, наверное, полезно было бы это знать. Надеюсь, что они потом это поймут. И будут гордиться тем, что их родители... – она запнулась, - что их отец родом из Москвы.

- Да пусть хотя бы своего происхождения не стыдились. Я и на эту малость согласен.

Олег углядел на полу забытую скрепку, подобрал ее и бросил на стол, целясь в стаканчик с ластиками и карандашами. Скрепка отрикошетила от стаканчика и юркнула под кровать.

- Один мой знакомый серб недавно поменял сербский паспорт на хорватский. У него отец – серб, а мать – хорватка. Обычное дело. Хотя ему не то чтобы было стыдно за свою нацию. Скорее, наоборот. Просто ближние затравили. Как только его швейцарским приятелям становилось известно о его гражданстве, они тут же рвали с ним всякие отношения. И на работе фигня творилась. А один раз он надел на пляже футболку с югославским флагом. Его тут же остановили полицейские и заставили переодеться. Он, конечно, пытался спорить, но полицейские упирали на то, что своим видом он подстрекает косовских албанцев к противозаконным деяниям. Хотя, возможно, в чем-то полицейские были и правы. Вы помните, как несколько лет назад недалеко от пляс де Насьон косовары закололи отверткой серба. Серб возвращался с какой-то манифестации с югославским флажком в руке. Русских здесь тоже не любят. Но не в такой оголтелой степени. Впрочем, мы с вами прежде всего москвичи. Особая нация. Государство в государстве.

Елена Вадимовна была истовой москвичкой. Ее элитные родители жили на улице Горького в трехкомнатной квартире с огромной кухней и высоченными потолками. После института она преподавала русский и литературу в образцовой московской школе. Пока не вышла замуж за студента четвертого курса МГИМО и не укатила с ним через несколько лет в Швейцарию. В облике нации сербы Елену Вадимовну не интересовали. Впрочем, как и хорваты, косовары, словенцы, македонцы, да и все остальные народы. Нелепое деление людей на нации, народы, народности и племена она считала казусом, уходящим во тьму веков, с которым оставалось только мириться. Но свой статус бывшей москвички она считала священным.

- А вот теперь позвольте все же полюбопытствовать: что это за книга?

Гувернантка с готовностью протянула Олегу яркий кирпичик. Больше похожий на небольшую коробку конфет, чем на книгу. Но закладку из книги вынула и теребила в руках.

- Дарья Гуницкая. “Московские повести”. Не читал. Так-так, - Олег лениво переворачивал страницы, стоя в круге экономичного света. - А как рассказ называется? Вернее, повесть? Ага! “День рождения”. Это что? Это сейчас в Москве модно?

В кармане рубашки Олега запиликал мобильник. Олег отключил его, не глядя.

- Да. Мне сестра недавно прислала. Но я уже честно вам призналась, что мне и самой эта книжечка нравится.

- Ясно. Женская проза. Вернее, женский прозак.

Возможно, бонна не оценила его тройной каламбур, но снисходительность его интонации она, без сомнения, уловила.

- Не торопитесь с выводами. Попробуйте почитать. Вы же сами сказали, что целых двадцать минут в коридоре слушали, как я читала. Значит, все-таки зацепило?

“Интересно, есть ли у Елены мужчина? Если бы не Ирина, я бы вряд ли устоял”, - размышлял Олег, глядя в ясные глаза воспитательницы-домохозяйки.

- Слушал. Каюсь. Отпираться не буду. Ну вот, например, мне компьютерные игры тоже нравятся. Иногда из стресса вытягивают. Half-Life. Stronghold. И что же из этого следует? Тем не менее, на чтение этой книги даю вам безоговорочное добро. Доверяю вашему литературному вкусу. Только про Кысь и про Бро не надо. Договорились?

- А я и не собиралась им такие книги предлагать! - заполыхала Елена Вадимовна сквозь засохшие капельки туши.

- Дорогая Елена Вадимовна, сорри! Я снова глупо пошутил, - Олег вернул гувернантке книгу. – Обязательно прочитаю. От корки до корки. Я не шучу.

- Папа! Ну пусть Елена Вадимовна нам еще почитает, а? Мне очень узнать хочется, если Серж на день рождения пойдет, - заканючила Катя.

- Мне очень хочется узнать, пойдет ли Серж на день рождения, - поправил ее Олег. – А-ну, повтори!

Катя молчала.

- Катя! А-ну повтори! – сказал Олег чужим голосом.

- Господи! Мне очень хочется узнать, пойдет ли Серж на день рождения, - пробурчала Катя, злобно, по-волчьи глядя на Олега.

Катя обожала животных. А волк был ее любимцем. От волка чуточку отставал тигр. Но не бенгальский – мал и тщедушен, а могучий сибирский. За тигром шел лев. Ни одного травоядного среди ее основных фаворитов не было. Называется – растет в семье хищница. Сейчас он с ней справляется. А годика через два-четыре? Может, сдать ее все-таки в интернат? В лесную школу кантона Ури.

Лиза пока помалкивала. И правильно делала.

- Ну хорошо. Давайте так поступим. Елена Вадимовна пусть спать идет, а вы сами друг другу по очереди почитайте. Полчасика. А потом живо в ванную!

- Н-у-у-у! Нам же тяжело на русском! – заголосили сестры.

- А вот это плохо, Елена Вадимовна, что они на русском читать не любят. И еще эти жуткие галлицизмы.

- Я понимаю. Но что я могу поделать? Среда!

- Среда? А, по-моему, сегодня суббота.

- Ах! – испугалась бонна. – Я что-то не так сказала? Или вы шутите? Ха-ха-ха! Совсем несмешная шутка! Я говорю о коммуникативной среде.

- Конечно-конечно, Елена Вадимовна. Какие могут быть к вам претензии?! Извините меня. Это я так. В сердцах. Нет! В бессильной родительской злобе! - Олег немного устал от какой-то вечной зажатости, настороженности этой милой, доброжелательной и, в общем-то, остроумной женщины. - Елена... Вадимовна, вам нравится певица Дайдо?

- Дайдо? Или Дидо?

- Но это одно и то же. Дайдо или Дидо Армстронг. Французы называют ее Дидо. Англичане - Дайдоу. А сама она называет себя...

- Мне идти? – поджала губы Елена Вадимовна.

- Ой, не надо! – забарахтались дочки. – Папа! Разве тебе самому не интересно узнать, чем дело кончилось?

Елена Вадимовна покорно застыла у двери.

- А я и так знаю. Тут и читать ничего не надо. Дедукция с легкостью позволяет мне воссоздать ход дальнейших событий. Итак, вот что было дальше. Дабы быть неузнанным…

- Что такое “дабы”? – спросила Лиза.

- “Дабы” - это “чтобы”. Чтобы Сержа никто не узнал, он нарядился в графа Тугарина, проник в жилище Анюты, затесался в толпу приглашенных, дождался, пока Анна с Майклом за стол рядышком сядут, подкрался к ним сзади и прыснул на них духами Eau du soir. Made in Odessa. Контрафакт из Одессы. Они долго мучились и умерли в один день. А гости набросились на Сергея и растерзали его на куски как голодные Бодлеры.

- Не смешно! - безучастно сказала Катя и подтянулась на лесенке.

- Не правда, пап, ну что за фигня происходит? Ты чего, издеваешься над нами? Putain bordel de…

- Лиза! – крикнул Олег и запнулся.

Ну что ей скажешь? Чем ее запугаешь? Главное, не нервничать, не срываться. Нужно с Елены брать пример. Она тихой, но методичной сапой действует. И все у нее получается. Или почти все. В скромных пределах возможного.

- Олег Васильевич, я на самом деле спать не хочу. Разрешите мне им рассказ дочитать, - смягчилась Елена Вадимовна. - Там всего... двенадцать... или чуть больше страничек осталось. А у детей чувство любопытства развито необычайно остро. Гораздо острее, чем у взрослых. Это с годами люди теряют интерес к нефизическому, неосязаемому. А детям, приоткрывшим сундучок хотя бы с маленькой тайной, очень непросто удержаться от того, чтобы тут же в него не заглянуть.

- А вот я таким обостренным любопытством в детстве не страдал. Хотя, возможно, это относится прежде всего к тем нетерпеливым персонам, которые приступают к чтению книги с конца, сразу заглядывая на последнюю страницу, чтобы раз и навсегда утолить свое любопытство и не терзаться сомнениями и догадками в процессе чтения книги. Ладно. Валяйте. Дочитывайте.

Катя заурчала от радости и подпрыгнула на кровати. А Лиза степенно взобралась на второй ярус и молча улеглась в излюбленной позе – скрещенными пятками к потолку.

- Но с одним условием. Завтра вечером следующий рассказ не тетя Лена вам будет читать, а вы сами. По очереди. Кто первый из вас начнет – сами договоритесь.

Какая фигня! Как сказала бы Лиза. Потому что завтра книгу им снова будет читать Елена Вадимовна.

- Конечно, Катя! – быстро сказала Лиза.

- Конечно, Лиза! – тут же откликнулась Катя. – Папа, а ты тоже будешь слушать?

- Нет, Катя. Я потом сам прочитаю. Или вы мне расскажете. А сейчас я отлучусь часика на три. Съезжу в клуб.

Олег поцеловал девочек, но они уже на него не смотрели – отрешенно застыли и ждали, когда Елена Вадимовна найдет нужную страницу и продолжит чтение.

“Однако до чего же глупая и постная вышла беседа!” - раздраженно подумал он и вышел из детской.

Олег прошел к себе в комнату. Выбрал темный костюм, светлую рубашку и черный галстук. В коридоре сменил шлепанцы на черные ботинки. Накинул плащ. Неслышно закрыл за собой входную дверь. Вызвал лифт. Нажал на кнопку - Sous-sol-3. Третий подземный этаж гаража. Увидев свое отражение в зеркале лифта, невесело усмехнулся. Тот еще узофрукт. Хотя прикид на высоте. На третьем этаже в лифт вошла молоденькая смазливая брюнетка. Они обменялись механическими, патефонными “бонсуарами”. Стройная, высокая брюнетка ни разу не среагировала Олега, даже если он слишком пристально ее разглядывал. Если бы не ее “бонсуар”, можно было бы подумать, что она его вовсе не видит. У нее было заносчиво-дерзкое и замечательно гармоничное личико. И вся она была ладненькая и приталенная. Глянцевая картиночка. Не из гламурного, глазурованного журнала, а с обложки приключенческой книжки с печальным концом. Ее глаза холеной чернобурой лисички смотрели сквозь Олега, как сквозь клетку в зверопитомнике. Лисичка вышла на первом “сусоле”. Олег знал, что еще недавно в боксе лисички стояли спортивная тойота и хондовский мотоцикл. На тойоте ездила она сама. А на хонде – ее друг – petit ami. Приветливый, строго стриженый парень азиатского росточка. В утреннем лифте лисичка всегда сверлила парня злыми глазами. Олег жалел парня. Месяца два назад мотоцикл из бокса на первом “сусоле” исчез.

Полуторный бокс, за который Олег платил в полтора раза больше обычного: три сотни “балей”, то есть триста швейцарских франков в месяц, пропах новеньким джипом. Друзья уговаривали его купить лексус, но Олег посчитал это фанфаронством, да и свободных денег вряд ли хватило бы, и выбрал функциональный корейский “рекстон”. Олег не любил синтетический запах новых машин, всегда стремился от него поскорее избавиться. Но еще больше его раздражали химически-резкие ароматы дезодорантов. Всякие елочки на крючочках и петельках, цветки на присосках-липучках. Поэтому он открывал при первой возможности сразу четыре окна, пренебрегая электронным кондиционером, сахариновый воздух которого тоже не жаловал, и на скорости продувал смрадные внутренности автомобиля.

Олег вставил в замок зажигания ключ с противоугонным секретом и разбудил машину. Просыпалась она незаметно, бесшумно. Без первого сексуального содрогания озябшего за ночь мотора. Машина сама, как умная лошадь, легко потащила Олега по оранжево-сине-бордовой спирали к выезду из подземного гаража. За стальной решеткой светилась игрушечная гостиница, крохотная избушка на крепких швейцарских ножках, в яблонях и цветах за ажурной оградой. Олег надавил на полушарье брелка с “телекомандой”, и стальная решетка уехала в потолок.

Олег скатился на авеню Пьер-Одье и почти уперся носом в гостиницу Rex. Желтые мощные фонари, ухоженный дворик, дорожка из керамических плит, ведущая от калитки до входа в гостиницу. По бокам дорожка усыпана чистой галькой, омытой дождями и слезами работников-нелегалов, подпирающих за сантимы швейцарский гостиничный сектор. Переулок был узеньким, как галстук стиляги. Неуклюжей машине было в нем тесно. Олег крутанул до отказа руль в правую сторону, переехал “лежачего полицейского” - полосатый, плавно вздыбленный переход – и медленно подкатил к началу широкой автодороги – рут де Шен. Вокруг по-домашнему опрятно и чисто. Но все равно – в горле першит от невидимой, но вездесущей пыли провинциальной затхлости и застоя.

Машин сзади не было, и Олег остановился, окунув кончик носа любопытного джипа в черную реку шоссе. Есть время поразмышлять: куда повернуть – направо или налево? А потом минут десять где-нибудь постоять и все обстоятельно взвесить. Олег вильнул вправо на рут-де-Шен и сразу же встал на законном парковочном месте. Вышел из машины, забросил в паркометр сорок сантимов, набрал с помощью подсвеченной клавиатуры номер машины и ткнул пальцем в зеленую кнопку, напоминающую пуговицу от пальто. Паркометр застрекотал и показал Олегу белый язык. Олег сорвал язычок талончика и вернулся в машину. Положил талончик в выемку у края лобового стекла. Чтобы муниципалы штраф не навесили, пока он тут думу думать будет.

Ночь была вкрадчивой и покорной. Безропотно отдавалась, впуская в свою бессердечную пустоту.

Вот именно. Пустота, кругом пустота.

На тысячи километров - кафе, рестораны, бильярдные, кегельбаны, стрип-клубы, бары, бистро, дискотеки – и никуда не влечет, не магнитит. Даже если бы не в машине сидел, а в персональном конкорде.

Впереди – впавший в древнее детство Рим. Город галантных мошенников и чумазых автомобилей. Справа – вольнолюбивый, любвеобильный Париж. Праздник, который всегда с тобой. Откуда следует, что незачем туда и торопиться. Слева – вечно спешащая, но вечно опаздывающая Москва. Не верящая слезам, рублям и кавказцам. Ожиревшее сердце усохшей отчизны. Позади – смурной угловатый Лондон. Зашкуренный кокни в сильном подпитии. “Правой! Правой! Правой!” - командует он сам себе, возвращаясь с футбольного мордобития.

- Итак, месье, вы желаете в клуб. В Chevalier de Bretagne, разумеется? - горестно усмехнулся Олег. – Куда сливается протоплазменная субстанция, нравственно и физически истощенная бременем жабьей мошны?

Какой к черту клуб!

Клуб давно стал разменной отмазкой для маленьких девочек и наивной Елены Вадимовны.

Но для Олега сегодня – особо трагический и лирический день.

Сегодня - день рождения хищной Ирэн, блестящей Ирины, любимого Айришонка.

И ведь даже не ответила на поздравление по эсэмэске. Ни смайликом, ни родным экзальтическим: “A poshel ty znаesh kuda?!”. Не откликнулась на открытку, пристегнутую к электронной записке. И покаянное письмо, заброшенное накануне по почте – “Prioritaire, s’il vous plaоt”.- “Trиs bien, Monsieur. Nonante centimes”. - тоже кануло в безмолвное никуда.

Искусно и искусно молчать она обожает. Такое уж у нее горьковатое хобби или даже призвание. Сознает ли родной Айришонок, что на мужчину молчание действует гораздо губительнее самого изощренного оскорбления? Наверняка, сознает. Ведь недаром же издавна существует боевое искусство бойкота, которое несомненно придумали женщины.

А нынешнее гробовое молчание оттого происходит, что рассорились они далеко не обычно, а до смерти. Или до полусмерти? На каждого - по горестной половинке?

Упрямство, упрямство, упрямство. С обеих сторон.

И неизвестно, на чьей стороне его копи богаче и круче.

За последние два дня Олег до донышка понял, что слишком часто вел себя с Ирой непредсказуемо и рисково. Хотя действовал он, между прочим, по лекальным заветам Ирины, которая говорила, что любит непредсказуемых и рисковых мужчин.

Непредсказуемость и рисковость. Он так и не решил, мужские ли это качества или женские. Зато понял, что пользоваться этими инструментами следует так же бережно, как и опасной бритвой. Отец научил Олега играть в шахматы, когда он не ходил еще в школу. Безбожно продувая старшему брату шахматную баталию, при виде неизбежного мата Олежек смахивал с поля битвы фигуры разнузданным жестом косца. “Китайская ничья” - говорил он угрюмо при этом. Братец гнусно хихикал: “А ведь ты все равно проиграл!” Тогда он подхватывал падшего “офицера” и пытался уязвить победителя лакированным острием. Брат хватал доску и защищался ею, как щитом. В конце концов они сообща сломали белому офицеру тонкую лебединую шею.

Олег и Ирина были оба вспыльчивы и тонкокожи. И потому в любых спорах любили использовать метод “китайской ничьи”. Этот финт позволял мгновенно переплавить дурные эмоции в конкретный физический акт. Однако за этой конкретикой стояла расплата. В виде неминуемой ссоры.

В первый же день знакомства, случившегося на берегу Женевского озера – у подножья цветочных часов Английского парка, относимых по пошлой нелепице к категории местных чудес, - Ирина почти сразу же заявила, что в мужчинах ей импонируют загадочность и непредсказуемость и что только такие мужчины по-настоящему ей интересны. Олег тут же намотал эту ересь на ус и безуспешно пытался извлечь из нее какую-то пользу, пока окончательно не уверился в том, что последовательная логичность суждений столь же присуща женщине, сколь бессменная скорость залетевшей в комнату мухе.

“Как же это я сразу не раскусил, что для женщины важнее всего – уверенность в завтрашнем дне. Именно этой насущной потребностью человеческого существа определяются его ключевые поступки. Об этом еще в беспечную эру строительства коммунизма жрецы его ранних плодов на каждом шагу твердили”.

Но сейчас уже не было смысла думать об этой оплошности. Последняя ссора вышла такая, что не вырубить ее опухоль топором, не заткнуть пробоину свадебным платьем, не расквасить обратный путь даже атомным ледоколом.

Вопреки нехорошей традиции ссору довел до точки кипения именно он, тогда как Ирина, хотя и выказывала раздражение, но каким-то чудом держала себя в руках. Олег же не только смахнул все фигуры с шахматной доски, но и нанес несравненному Айришонку превентивный удар, за которым последовало предсказуемое возмездие уязвленной фемины. Легкокрылая Ирина огрела его чугунной доской по обложенной мигренью голове. Похожу сценку с персонажами в лице чемпиона мира по шахматам и его бывшего почитателя когда-то уже обсасывали жадные до скабрезных скетчей средства массовой ажитации.

Обладатель души с тончайшей спиралью, даже будучи зачинателем ссоры, не на шутку разгневался и ответил уколом сверхъестественной силы; его бесили любые выпады, посягающие на болезненный кладезь его интеллекта. А Ирина не просто поставила под сомнение его профсостоятельность, то есть ценные качества бесконфликтного трудоголика, за которые он получал немалые деньги, но и назвала его бесхребетным халтурщиком, выезжающим только на связях и грамотных заместителях. Возможно, что на самом деле она так не думала, но выговаривала она все это по телефону столь бесстрастно и даже как-то расслабленно, что терпеть ленивые изобличения Олег дальше не мог. Вот он и сорвался с катушек. Однако в решающий миг его будто ручником здравомыслия тормознуло, и он, подбросив под тыл сенца и соломки, заменил смертоносную палицу на эспадрон. “Petite garce!” - позорно пришпилил он отраду своей закордонной жизни. “Ну ты и стервоза!” - приблизительно так могла бы звенеть эта шпилька после ее перековки в кузне русского духа.

А потом?

А потом в телефонной трубке зашлепали капли отбоя, и началась немилосердная эра бойкота.

Олег все жаждал и ждал, когда же порвется это гробовое молчание. Разлезется на клочки. Ведь такой удивительный день накатывал ласковым бризом! Тридцать три года с момента рождения девы Ирины. Ради такого случая можно было забыть все обиды, начать все сначала или хотя бы с золотой середины. Об этом и многом другом писал он Ирине в назойливых письмах, открытках, телефонных записочках.

Но в ответ – ни-че-го.

Как будто забыла она о том, что он существует в двадцати минутах спортивной ходьбы от ее добротного – сейчас так уже и не строят – деревенского дома в родовитом Эрмансе. Где помимо других знаменитостей в пышной зелени листьев и трав прячется, как кузнечик, Фил Коллинз со своей моложавой женевской подругой.

Олег однажды столкнулся нос к носу с Филом в пустынном отделе компактов электронного центра FUST. Фил копался в коробках с уцененными дисками, а сзади колыхалась туша телохранителя в бейсбольной кепчонке. Олегу хотелось задать Филу два насущных вопроса: что ищет он в музыкальных отбросах и зачем ему в полумертвой Женеве телохранитель? Поскольку контакту Олега с суперзвездой препятствовала внушительная размычка, ответы на эти вопросы пришлось искать ему самому. Ответ на первый вопрос Олег нашел сразу. Вероятно, Фил решил проверить: не затесались ли в ряды музыкального шлака и его собственные компакты. А второй вопрос был разрешен месяца два спустя. Когда в двух шагах от подъезда Олега был застрелен в упор солидный швейцарец, не пожелавший покинуть свой БМВ и уступить его автоугонщику. Преступник погасил швеца выстрелом в лоб.

Меняются времена, меняются нравы. Даже в заупокойной Женеве.

Самое страшное, что Олег и сам готов был поверить, что Ирина о нем забыла.

Вот она включает мобильник, слышит пунктирный писк, заходит в меню и обнаруживает суетливо-надрывный мессидж от какого-то там Олега. Вздымает брови: “Олег? Какой еще, на фиг, Олег? Что-то не припомню такого”. И без зазрения чувств стирает из памяти телефона и мозга его немой вопль. Такая, казалось бы, невозможная ситуация, имела все-таки шанс воплотиться в реальность благодаря непомерной гордыни Ирины, позволявшей ей совершать чудеса амнезии.

Ирине и в самом деле было чем гордиться.

Способная бизнес-вумэн сумела воздвигнуть себе живой монумент на зыбучем златоносном песке. Ну, еще подкатило и тем, что она оказалась в Женеве в удачное время.

Когда на правобережье распахнулись цветы сразу нескольких совмещенных компаний, обещавших обильный нектар медоносным трудягам со знанием русского языка, трехъязычная пчелка Ирина с туристической визой в авоське полетела туда во все крылья и приземлилась на должность менеджера предприятия по перегонке цемента в швейцарские франки. Уже через год Ирэн откололась от цементного древа, прихватив с собой для поднятия тонуса заместителя корпорации. А еще через год у нее был собственный крепкий бизнес и вожделенный для большинства иностранцев вид на жительство категории “С”.

Олег же ощущал себя в лабиринтах частного бизнеса беззащитным кротом, потому что крутился в заведенной однажды и навсегда федеральной системе, отсеченной от внешнего мира стеной социальных поблажек и послаблений. При этом он, конечно же, понимал, что в частном, полном хищных зверей лесу далеко не так привольно ягоды да грибы собирать.

Ах, Боже ты мой, как пасквильно на душе, когда любимая женщина обзывает тебя истериком и недотепой, не верит в твою исключительность и взаимозавязанность ваших с ней судеб, а сам ты, вместо того, чтобы выполоть грядку с сорняками ошибок, рвешь последние ниточки отношений с оголтелостью пьяного в доску гусара!

Итак, сегодня у Ирины - день рождения.

Вот по этой самой причине Олег и внимал в коридоре тихому голосу гувернантки, с одной стороны, поражаясь забавному и отчасти мистическому совпадению, а с другой - надеясь на то, что повесть ему подскажет, как поступить в этот вечер. Заступив за черту неписанных норм джентльментского поведения, такую подсказку Олег получил. В любую секунду он мог войти в детскую комнату и дослушать повесть вместе с детьми, но суеверно боялся разрушить хрупкое ироничное таинство. И постучал в дверь лишь тогда, когда уже принял решение.

Кто бы подумал! Ироническая мелодрамка разворачивает паруса его принципов, заставляет персматривать моральные императивы. Хотя о чем это он? Какие здесь могут быть принципы и императивы, если жизнь его несет скорым поездом к развороченному мосту, а паровоз не хочет даже притормозить в коммуне Эрманс?!

День своего рождения Ирина всегда справляет в Эрмансе. В своем серокаменном храме с целым выводком флигелей и подсобных пристроек. Начинается праздничный ужин ровно в полночь. Традиция, которую Ирэн еще ни разу не нарушала. Подхватила от автохтонов заразу блюсти традиции. Хотя одну традицию она уже нарушила. Не пригласила на день рождения своего лучшего друга! Из-за какого-то преходящего пустяка – не ко времени полыхнувшей ссоры.

Тем не менее, решено! Не им решено, а Дарьей Гуницкой. Уж с ней-то разве поспоришь? Московский авторитет в литзаконе. Укротительница мертвых душ. Итак, он появляется в Эрмансе незванным гостем. А что ему еще остается делать? Терять больше нечего. Добровольно – никто не нашептывал в ухо и в спину никто не толкал - потерял все, что сумел. Так чего же ему бояться? Ирина его не прогонит. Любая угроза скандала благонравных женевцев в трепет ввергает. Даже если речь идет о местных гражданах русских корней. Или ветвей. А уж в Эрмансе скандал невозможен в силу жизнеустройства этой чопорной деревушки. Там даже туристы заезжие полушепотом разговаривают. О’кей. Итак, он приезжает в Эрманс. Паркуется возле самой таможни. Легальных парковочных мест там, известное дело, не водится. Зато и случайный народ в это дикое место не забредает. Тем паче, таможенники. Сколько ни ездил он через Эрманс во французский Эвьян, никогда ни единого униформиста в стеклянном стакане не видел. А дальше что? А дальше – видно будет. Bien commencй а demi avancй – главное, в очередь вклиниться, а к прилавку волна народного гнева прибьет! Народу на вечеринке будет тьма-тьмущая. Будут и мелкие корифеи. Из Гренобля непременно заявится скользкий и приторный, как лолипоп, профессор Шарль-Антуан, преподающий в гренобльском лицее гуманную дисциплину. Как обычно, он будет липнуть к Ирэн, раздражая ее историческими познаниями. Почему она его все время к себе приглашает? Ах, да! Он же кузен одного из ее французских партнеров по бизнесу. Как он там однажды вещал? “Вторая мировая война? О! Это же очень просто. Поясняю, не вдаваясь в подробности. Вторая мировая война началась из-за того, что мракобес Гитлер начал истреблять евреев, цыган и гомосексуалистов. Соединенные Штаты не могли на это равнодушно взирать и разгромили Гитлера. А потом помогли Европе восстать из пепла. Вопросы есть? По-моему, я все исчерпывающе объяснил”. А вдруг на праздник сам Фил Коллинз нагрянет? Или даже Изабель Аджани с Аленом Делоном? Нет. Это уже чистое фэнтэзи. Говорят, Шанья Твэйн тоже себе дом купила недалеко от Женевы.

Теперь – подарки. Надо будет заехать в аэропорт Куантрэн за духами. Ирэн обожает экзотические духи. По имени Aura. Их делают только две испанские фабрики. Трудно, почти невозможно найти это чудо в Женеве. А вот как раз в бутиках Куантрэна он их и видел. И цветы еще нужно купить. Подобрать, полагаясь на вкус цветочницы, пук цветочного ассорти. Ирина не любит букеты из однотипных цветов. Шоколад? Лучше не надо. Айришонок панически боится полноты. Несмотря на эталонность ее комплекции все же брезжит в ней склонность к пищевым перегрузкам. Ежеутренне встает она в страхе на электрические весы и пускает слезу из-за каждого лишнего грамма.

От центра Женевы до бутиков Куантрэна - минут пятнадцать беспробочного движения. От места на паркинге, где стояла машина Олега, - минут двадцать пять. Сделать крюк в Куантрэн вынуждает не только раритетная Aura - просто все остальные магазины давно закрыты. За исключением продовольственного Allegro на городском вокзале.

Итак, диспозиция в целом расписана. Детали налипнут потом. Время на размышленье исчерпано. Это документально подтверждал даже парковочный тикет. Что ж, пора дело делать. Настрой у Олега был самый решительный.

Олег тронул рекстон и осмотрелся. С обеих сторон шоссе было пусто, только справа, совсем далеко мигали два желтоватых глаза. Вывернул влево, через пограничный белый пунктир, на другую полосу “авторута” и покатил в направлении центра. Хотел было разогнаться, но инстинктивно притормозил.

Через дорогу в развалочку перемещалась кудлатая подростковая особь в колодках-кроссовках, сморщенных джинсах и куцей кожаной куртке с боярскими рукавами. Олег сбавил ход до черепашьей скорости, но все равно чуть не было смел с дороги подростка, который не обращал на окружающее никакого внимания. Подросток, казалось, вышагивал по ковровым дорожкам персонального мира, параллельного или перпендикулярного сущему.

Рекстон недовольно, хищно урчал.

- Неча ворчать, колымага корейская! Твое дело маленькое. Крути колеса и не выпендривайся! - прикрикнул Олег на машину.

Не успел он еще полюбить это громоздкое угрюмое существо, которое всучил ему дилер-бульдог на последнем автосалоне. До этого у Олега был услужливый и уютный пассат. Пассат служил ему верой и правдой, пока не начал преждевременно сыпаться. Олег приспустил забрало тонированного стекла и хотел было по-шоферски отбрить ночного дебила, но, учуяв запах ядреной травы, осторожно обогнул полуживое препятствие и только тогда разогнался до положенного предела. Однако почти сразу нарвался на перекресток с воспаленным глазком светофора.

Тормознул, чертыхнувшись.

Впереди маячил кургузый синий пежо. А, может, рено. Он всегда путал безликие французские марки. Вот с винами и сырами у французов был полный порядок. Мысленно изругав коноплянного мальчика, который норовил нырнуть ему под колеса, как в волны морские, Олег пригорюнился. Вспомнил “Забриски пойнт” и “Беспечного ездока”. И “Вудсток” тоже вспомнил, на котором он не был. Вспомнил и себя самого, облезлого и гривастого, в составе “ЦК” всесоюзного съезда хиппи на Рижском взморье. Их пасла тогда целая стая молодых кэгэбешников, которые день изо дня корячили из себя пляжных волейболистов. Вот эпоха была - как там у Эдди Лимонова?

И так Олегу пасмурно стало, что скорее нажал он на кнопочку си-ди-ченджера. Нажал наобум. То есть на random. Random - cамая главная кнопка на свете. Потому что все люди живут наобум. Даже те, кто считают, что ведет их по жизни мудрый спутниковый путеводитель. Зажужжал механизм электрического наперсточника. Олег навострил было уши на что-нибудь роковое или блюзовое, но выпало клавирное рондо Карла Филиппа Эмануэля. Члена святого семейства. Мелкий проигрыш еще больше его расстроил. Но снова жать на ту же кнопку не стал. Нечестно бы получилось. Неспортивно.

“Неспортивно? А сам-то, а сам-то! Смахнул с доски настоящую, первую партию своей жизни, учинив под шумок “китайскую ничью”, и начал новую, подставную!” - Олег ударил ладонями по баранке. – “Черт! И переживать-то по-человечески не умею! Всё, всё пытаюсь облечь в журналистские штампы. Ну, а если бы я остался тогда в газете? И не уехал бы, когда все засочилось соплями, кровью и нечистотами? Стал бы нешкурным, непродажным писателем? И писал бы вообще? Или как здесь - сожрала бы меня деньга? Может, наскреб по сусекам на окрышованный бизнес и основал бы башмачный кооператив или ливерное товарищество. Ну а здесь? Здесь за что я цепляюсь? За рестораны, за книги, за музыку, за любовь? Да за длинный швейцарский франк я цепляюсь! Потому что в этом мире блефующем призрачно все кроме франка. Блин! Снова газетный штамп! Ладно, я сам виноват. Сам нарушил заповедное правило: играть до первого мата. Вот и жру в наказание суррогаты. Самое изуверское, что и любовь у меня поддельная. Contrefaзon en provenance de la Russie. Хищная petite garce. Без своих зверских качеств Ирина давно бы пропала, сгинула в коварной женевской чащобе. А я-то! Разменял пантеру на львицу. Ферзь на ладью и две пешки. В общем, ром текилы не слаще. И что же - дочки мои станут такими же, как Ирина? Sans aucun doute! Альтернатива – жизненный путь португальской кассирши в продмаге Migro. А Елена Вадимовна? Елена Вадимовна – реликт чрезвычайной эпохи. Ее мощи обязательно будут храниться в Женевском музее бывшей живой природы”.

Сзади раздраженно затявкал клаксон. Олег встрепенулся. Фонарь светофора искрился зеленкой. Синий ренопежо впереди успел испариться. Прошляпил зеленый свет! “He didn’t notice that the lights had changed”. Не успел Олег поддать газу, как сзади опять зафальцетил клаксон.

- Да еду, еду уже! - успокоил Олег слабонервного “шоффара”, хотя тот не мог его слышать, и выжал акселератор.

Ох уж эти сограждане-неврастеники! Неужели скоро станут они такими же ревунами, что и соседи-французы? Это все, наверное, потому происходит, что один за другим плебесциты на швейцарские бедные головы сыпятся. А ведь над каждым вопросом нужно мучительно думать. Но легко ли такое вынести, если далеко не каждый швейцарец умеет умножить в уме одиннадцать на двенадцать или сложить сто двадцать восемь и двести сорок один? К тому же, тебе ведь не просто синий пакет с десятком жгучих проблем вручают, а судьбу твоей родины. Налево пойдешь – квартиру обчистят, направо – прослывешь ксенофобом. А срединная тропка – неприметна, узка и скользка.

Оттого-то в Женевском кантоне все психиатрические клиники и лечебницы забиты-перезабиты, а психологи и психиатры не успевают рассеивать толпы хроников в приемных своих кабинетов, и потому сами нервничают, стервенеют и в конце концов попадают в те же самые клиники и лечебницы.

Боже мой! Во что мы превратили современную цивилизацию?

В долину прижизненной смерти? В игру “царь горы” со смертельным исходом? В совместный сизифов труд объегоренных наций?

Впрочем, кто это - мы? И африканцы, и азиаты, и латиносы тоже? Да-да-да! И они тоже. И они во всю мочь работают на тотальную аннигиляцию, стараясь подставить курчавые головы под капельки золотого дождя. А сипящая за горизонтом Россия? О, это особое образование! Остывшая шаровая молния. Северный брат беспечной Бразилии, живущей по законам натурального государства, то есть в отсутствие таковых.

Но все эти вопросы или ответы не имеют никакого значения, потому что весь мир все равно ожидает глобальная “Китайская ничья”.

Олег проплыл еще метров сто, глянул сразу во все зеркала, тормознул и вдруг резко дернул машину в обратную сторону, выписав шинами залихватскую букву “U”, затем газанул и помчал в направлении дома с мягко караемым превышением скорости.

Печаль его улетела сорванной ветром шляпой, на сердце было весело и легко. Так вот с какой неожиданной стороны явилось освобождение! Для начала нужно было найти минимальную точку опоры вне пределов собственной личности, перестать прислушиваться к бурчанию своего живота, закинуть удочку памяти в потустороннюю жизнь. После этого было совсем нетрудно отвести взгляд от блуждающих болотных огней. Поменять местами в душе ненастоящее настоящее и настоящее прошлое.

Прощай, подтасованный Айришонок!

Прощай, поддельный Эрманс с кузнечиком Филом Коллинзом и стрекозой Изабель Аджани!

Домой! Только домой!

Олег ощущал, почти даже видел, как лихорадочно стряхивает его истерзанная душа бремя пустых притязаний, обид и хлопот, и догадывался, что причиной этой метаморфозы стало мелкое дорожное происшествие.

И что же завтра изменится в его жизни? И все, и ничего. Именно так!

“Интересно, успела ли Елена Вадимовна дочитать сказание о дне рождения?” - думал Олег. – “Может, застану еще самый хвостик? А ведь - putain bordel de merde! – до чего же хочется узнать, чем там все у Сержа и Анны закончилось!”

(окончание следует)