ДА ЗДРАВСТВУЕТ ДВОР-2!

07-06-2005

Литературно-музыкальные заметки

Дан Дорфман1. Кто вдохновил-2

Я не планировал продолжать мои штудии, но Михаил Абельский, Бодя, Виктор Кукин, Дмитрий Горбатов, Яков Рубенчик и даже Сергей мне сообщили много интересного, ну и спорного, конечно, а так же поставили ряд вопросов.

Так что надо договорить уже не в Гостевой книге, а основным форматом.

2. О систематизации в частности и о том, чего я добиваюсь, в целом.

Михаил Абельский отметил сразу два принципиальных пункта, на которые я должен откликнуться, во-первых, он сообщил, что я склонен к систематизации.

А во-вторых, по поводу моей публикации в прошлом номере, он заметил, что я пытаюсь убедить читателей в очевидном: рок - музыка, а попса - искусство.

Сначала - о втором. Мне показалось, что я много раз писал как в отдельных публикациях, так и в Гостевой книге, что рок, в контексте моих опусов, это Русский Рок (в дальнейшем - РР) как раз, не совсем музыкальное явление, а синтетический культурный феномен, в котором более характерна его поэтическая, а не музыкальная составляющая. Т.е., я не борюсь за то, что мне приписывает Михаил.

Теперь о попсе, как об искусстве. Не совсем понимаю, что имеет ввиду Абельский. Может быть то, что попса, это занятие только для Талантливых и профессиональных людей, а не для дилетантов и халтурщиков? тогда он меня понял правильно. Яков Рубинчик не совсем понимает, что я имею ввиду под попсой. Это достаточно сложный вопрос, потому что надо углубляться в терминологию.

Только этому вопросу Рубенчика надо посвятить отдельную публикацию.

Если очень грубо, очень вкратце, будем считать в моей публикации попсой те работы музыкантов, поэтов, композиторов, исполнителей, которые предназначены для массового слушателя и зрителя, а чтивом - те книги, которые написаны для массового читателя, а не для небольшой элитарной группы, состоящей, в основном, из личных знакомых литератора.

Чтиво культурно зовется беллетристикой или жанровой литературой. Я буду употреблять и эти термины.

Попса звалась когда-то эстрадной песней, сейчас такой термин не в ходу, сейчас вежливый термин звучит как "популярная музыка" Но это разумеется слишком длинно, так что и дальше будем говорить "попса". А не "pop", как в английском, потому что "попса" это живое русское слово, а не английское, коих я без надобности стараюсь не употреблять.

"Поп" же в русском языке значит совершенно другое, так как мы снова уважаем священнослужителей, нельзя этих уважаемых людей путать с песнями Пугачево-Киркорова.

Теперь вернемся к систематизации, стремление к которой мне приписал Абельский, помимо несуществующего у меня желания доказать, что РР - это тоже музыка.

Нет, уважаемый Михаил, моей тайной долговременной целью является вовсе не систематизация всего, что мне попадется под горячую руку. Не из-за этого я бью пальцы о клавиши уже который год.

Моей главной целью, когда я пишу о "низких жанрах" не является и реабилитация чтива или попсы в глазах снобов. Снобу - снобово, не для них я пишу, им ничего не докажешь. Меня интересует другое, нащупать разницу между бездарностью и талантом - методически. Пишу я о низких жанрах, затрагивая и высокие, чтобы научиться самому и научить моих читателей различать где бездарность и дилетантство, а где профессионализм и талант. Найти какие-то признаки, которые можно использовать, чтобы отделить овец от козлищ. То есть, это можно очень в грубом приближении назвать методикой.

Но, в этом тексте я ее, конечно, не создам, это просто один из шажков к цели, цели долгой и трудной, к цели, к которой я иду не один. Но я верю, что я вместе с остальными моими единомышленниками когда-нибудь добьюсь такого состояния, при котором никто не будет прятаться за бетонный забор на котором написано: элитарная (или настоящая) литературa или другой забор из солидного стройматериала, на котором будет написано "академическая" (она же серьезная) музыка, как за щит, за которым можно будет спокойной отcиживаться любой бездарности.

Точно так же мне хотелось бы разрушить веселенькую загородку в цветочках и воздушных шариках, на которой висят слова "попса" или "чтиво", где опять же вольготно себя чувствуют и бездари и неумехи, пытающиеся щипать травку на той же лужайке, где кормятся тяжело и талантливо работающие профессионалы.

Цель эта, как и обещанный нам в 1980-м коммунизм может вполне оказаться мифом. И вообще, "Цель - ничто, движенье - все". Так кажется сказал, какой-то из ренегатов, то ли Каутский, то ли Берштейн. Нет, все же, пожалуй, Берштейн. Но товарищ Влад, если что, меня поправит. Вот я и двигаюсь.

3.Сразу же возьму пресловутого быка, за не менее пресловутые рога.

В этой публикации начнем с литературы. Вот очень грубая первичная методика, которая отличает бездарного литератора, литератора-шарлатана от просто литератора, талантливого или, по крайней мере, честного. В подавляющем большинстве случаев, тот литератор, который утверждает, что он - писатель для немногих, только для понимающих, или даже объясняющий, что поймут его только потомки, среди соврeменников таковых вообще нет, который рассказывает, что ищет новые формы, который провозглашает манифесты и создает какие-то группы, придумывая этим группам какие-то мудреные названия, который продукт своей деятельности, книгу напечатанную тиражем в 200 экземпляров за счет жены или за счет какого-нибудь быстро разбогатевшего лопуха, с которым оный автор сидел на одной парте или вырос в одном дворе, не может всучить для чтения даже самым близким друзьям: они боятся, что он их будет потом спрашивать: "Ну как? ", а читать они это все равно не cмогут, такой писатель и есть шарлатан, дилетант, графоман и т.д. и т.п.

Если ли исключения?

Разумеется, есть. Наверное, Франц Кафка или Велимир Хлебников могли бы уложиться в мою методику, как шарлатаны и графоманы. Тем не менее, и тот и другой - гении. Но... гении это вообще исключение они никаким правилам и методикам не подаются. Я же пишу об обычном "настоящем" писателе. Если все, что я перечислил, налицо, перед вами - графоман.

Зато большинство литераторов, которых мы считаем гениями, помимо Кафки или Хлебникова, доказывают что они, как раз, в мою методику для шарлатанов не укладываются. Не укладывались Бальзак, Толстой и Достоевский. Не укладывались Булгаков и Бабель, не укладывается сегодня Виктор Пелевин. Я назвал наугад несколько имен тех людей, у которых издатели рвали или сейчас рвут рукописи из рук. Каждую новую книгу которых ждали или ждут миллионы читателей. Они не были элитарными, они были просто писателями. Ну и есть, если речь идет об упомянутом Пелевине.

Зато среди тех "настоящих писателей", кого читают жена и мама, да и то, потому что любят его как человека, почти все - бездарны. Хоть бывают и исключения, один на тысячу действительно талантлив, но как-то удивительно ему не везет и он не может найти ни своего читателя ни своего издателя. Но это если сильно не везет. Сегодня всех тех, кто этого действительно достоин - издают. Никаких идеологических соображений больше нет. Цензура отсутствует. И если человек действительно умеет писать, то издателя он найдет. Не находят те, кто писать не умеют и тогда они включаются в унылый хор элитарщиков, где припевом постоянно звучит:

Нас не понимают!
Нас не понимают!
Нас не понимают!

Почему я утверждают, что почти все эти тексты - бездарный бред? Потому что в них нет ничего, что нужно нормальному читателю от нормально написанной книги. Я не говорю о совсем примитивных малообразованных людях. Такие люди вообще книг не читают, ни хороших ни плохих. Им хватает телевизора.

"Серьезная", но нечитаемая литература пишется почти всегда по одному и тому же рецепту, который может освоить любой желающий без особого труда.

Это отсутствие всего. Отсутствие сюжета, отсутствие пcихологии. Отсутствие запоминающихся героев. Отсутствие узнаваемых реалий. Отсутствие обоснованных хоть чем-то поступков героев. И т.д. и т.п.

Ну что-то там есть в подобных текстах, скажете вы. Да, есть. Это поток случайных ассоциаций, с ложно-многозначительными переходами от одной ассoциации к другой. Вот и весь рецепт.

Вот я написал "без особого труда". Попробую проэкспериментировать, давайте возьмем эти слова и погоним метры, километры, мили "настоящей литературы". Не бойтесь, я только пробегу несколько метров, долго гнать не буду. Внимание, дальнейшее, моя импровизация:

Без особого труда... хммм, ага,

Без особого труда и забот живу отчаяньем, отчаяньем надежды, надежды на ничто. Ничто переходящее в НЕЧТО. Нечто, которое найти не так легко, как иголку в стоге сена. Что там иголка? Что там стог? Это нечто - один единственный атом в бесконечном и беспощадном вакууме межгалактического пространства...

Ну и так далее, примерно пятьсот страниц за дня три, главное - не отвлекаться, питаться сигаретами и кофе с коньяком и спать не долго, чтобы не упустить очередную ассоциацию. Через три дня - нетленка готова, можно демонстрировать, что ты гений не только на пальцах, но и на рукописи. Название такое, обязательно с середины и с союза. Скажем "...И заглянул в бездну."

Обратите внимание, на несопоставимые по смыслу понятия. Скажем, "отчаянье надежды". Ну и на многозначительные переходы. ("ничто" в "нечто") Так вот, так писать очень легко. И, поэтому, создавать такую нетленку может каждый второй писать умеющий. Правда, читать это невозможно. Но ведь не для этого писалось, не для чтения, а для славы у потомков. Потому что писать такую нетленку легко, графоманов в ней - подавляющее большинство. Поэтому, методика моя в большинстве случает должна работать. Если же мы перейдем к чтиву или как его еще называют, к жанру, то сразу же становится понятным вот что:

Жанр, если он написан плохо, никому не нужен. Если он написан так, что читать это скучно, если спотыкаешься и на нелепостях языковых и на нелепостях сюжета, то сразу понятно, что автор - графоман и ему надо заняться чем-то другим, а не писать книжки. Вот почему среди жанровых писателей, среди беллетристов, графоманов почти нет.

Детектив, изданный тиражем в 200 экземпляров на средства автора, вещь совершенно абсурдная. Если автор не нашел издателя, значит он дейcтвительно не умеет писать и тогда этот текст не нужен даже автору. С детективом ведь к потомкам, которые поймут, не будешь прорываться.

В итоге наших изысканий дадим небольшую конструктивную часть. Помните, в СССР руководство не возражало против критики, но требовало, чтобы критика была конструктивной. Чтобы критики предлагали положительную альтернативу, иначе выйдет уже не критика, а критиканство. Такая критика нам не нужна, так же как и хоккей. Попробуем конструктивную часть моей методики выдать:

Каков же профессиональный литератор, чем он отличается от элитарного графомана?

Профессиональный писатель отличается от графомана тем, что умеет писать интересные истории. Интересные достаточно широкому кругу читателей. Интерeсные и сюжетом и яркими узнаваемыми героями и психологической обоснованностью их поступков. Истории написанные не корявым, а легко читаемым, а, следовательно, грамотным литературным языком.

Т.е., профессиональный писатель, это человек, который профессионально, то есть, хорошо записывает истории, интересные многим. Поэтому, человек, который не умеет писать беллетристику литератором в профессиональном смысле не является. Есть ли в подобной методике определения профессионала место разделению на низкие и высокие жанры?

По-моему, нет. Интересная, хорошо изложенная история, может быть написана в любом жанре. Или вообще вне жанра, что, на мой взгляд, самое верное. Не обязательно, скажем, романы Улицкой относить к женской прозе. А романы Пелевина - к фантастике или фэнтези. Это просто интересно рассказанные истории.

Хочу снова напомнить, что я не пишу об исключительных случаях, когда перед нами - гений. На гениях все методики ломаются. Я не собираюсь предлагать оценивать по моей методике Набокова, Кафку, Хлебникова или Платонова.

Ладно, с литературной частью надо завязывать, пора ведь и о песнях вспомнить.

4. Снова о песнях.

Самый интересный вопрос связанный с песнями задал Бодя.

Он спросил меня в Гостевой, чем отличается бардовская песня от дворовой?

Для начала, я хотел бы напомнить, что дворовая песня до совсем недавнего времени была народной песней. Т.е., авторов у нее, как правило, не было. Если автора "В Кейптаунском порту" мы знаем (Конецкий сам написал, что он - автор этой песни, то уже автора другой дворовой песни того же периода: "В нашу гавань заходили корабли" не знает никто. Бардовская песня, авторов, как правило, за совсем редким исключением, имела. Мы все пели "Лыжи у печки стоят" и "Милая моя, солнышко лесное", но мы все знаем, что песни эти написал Визбор.

Но это отличие несколько формальное, есть гораздо глубокое отличие. Народная песня, в том числе и городская народная песня, это творчество людей, которые были слабо знакомы с профессиональной поэзией или литературой. Слабо, это конечно, мягко сказано, если честно, безымянные авторы дворовых песен вообще находились вне книжной культуры. Хоть все та же песня Конецкого, скорее исключение из этого правила. Она явно навеяна подростковыми книжками типа "Острова Сокровищ" или "Одиссеи Капитана Блада".

Книжками, где идут на абордаж, дерутся в портовых кабаках и совершают ряд других опасных для жизни героев действий. Значит в лучшем случае, дворовая песня немного подпитывалась сюжетами из подростковой приключенческой литературы. Примерно то же можно сказать о мелодиях дворовых песен. Их авторы явно мало были знакомы с великими композиторами как прошлого так и современности. Они бы в спор с Рубенчиком не вступили, потому что просто не знали, кто такой Шостакович.

Бардовская песня, это (Внимание, Бодя!) продукт прежде всего, книжной культуры. Более того, в текстах бардов все время навязчиво упоминаются какие-то ссылки именно на такую культуру, книжную. А в одной из самых ранних бардовских песен в одном флаконе, т.е. рюкзаке, и книги и классическая музыке. Это песня "Люди идут по свету"

Тревожат бродячьи души
Бетховенские сонаты,
И светлые песни Грига,
Переполняют их.

А в другом куплете прямо указано про книги:

И самые лучшие книги,
Они в рюкзаках хранят.

Странно как-то, хранить в рюкзаках книги, вместо спальных мешков и тушенки, но чего только не напишешь ради красивости. Заметьте, что песня эта восходит где-то к началу шестидесятых, но автор у нее есть, его зовут И.Сидоров. Никакая она не народная. Сразу два великих композитора упомянуты и про книжки не забыли. Но дело даже не в прямых упоминаниях. Бардовская песня очень часто сочинялась по образцaм профессиональных поэтов в ней нет наивности народного стихосложения.

Вот одна из моих любимым бардовских песен, песня Арика Круппа "Заморозки":

-------------------

Листья на реке - желтые паруса. Березина заплутала в лесах.
В поле озимые зябнут ростки - заморозки, заморозки...
Гуси над лесом печально кричат - стая на Юг улетает - прощай.
С крыльев печаль свою за море скинь,
Заморозки, заморзки.
В белом тумане байдар караван, вечером к плесу придет, а туман
Скатится утром слезами с ракит - заморзки, заморозки...
Вечером бакенщик выгонит плот, богу речному лампаду зажжет.
Что-то прошепчут костра языки, может про первые заморозки?
Лес тихо замер у сонной воды, слушает сказки вечерней звезды,
И в полнолуние тени близки, заморозки, заморозки.
Грустно, наверное, гуси правы. Что-то по осени сам я раскиc.
Видно коснулись моей головы - заморозки, заморозки...

---------------------

Это очень хорошaя поэзия. И, конечно же, поэзия профессиональная. Какие образы, какая изысканность рифм! Смотрите, какая рифма:

За море скинь, Заморозки.

Прекрасные стихи, но... сугубо книжные. Таких стихов никогда не могло быть в народной дворовой песне.

Если уже я вспомнил такого талантливого человека как Арик (Арон) Крупп, то вынужден объяснить тем, кто этого не знает, что заморoзки не успели коснуться его головы, он погиб совсем молодым, всю их группу погребла лавина в Восточных Саянах. Это случилось в 1971-ом году.

А что, если мы вспомним народную песню, где уже не про заморозки, а про Мороз? Знаменитую:

Ой, мороз, мороз,
Не морозь меня.

Этот балладный текст - тоже отличная поэзия. В нем нет книжных изысков и неожиданных рифм. Но каждое слово на своем месте и совсем скупыми строчками создается и законченный образ героя баллады и событийный ряд. Как вообще выходит, что у безымянных авторов, которые не читали книг, получаются такие стихи и такие мелодии? Ответ один - жесточайший отбор.

До нас доходит одна песня из тысячи. Вместе с "Морозом" в это же время безымянные ямщики придумали и напели еще тысячу песен на примерно такой же сюжет, а осталась их - дюжина, в том числе и "Мороз" и "Степь да степь кругом" ну и еще несколько. Остались лучшие. И лучшие уже до нас дошли.

Бардовская песня, быстрее, чем народная, проходит селекцию. Удачную песня не через столетие после ее появления, а уже через неделю может запеть вся страна, а бард ее сочинивший, стать знаменитым опять же на всю страну. Здесь судьба бардов сродни судьбе звезды попсы.

Скажем, участник Грушинки, никому доселе неизвестный Олег Митяев из Челябинска, стал победителем фестиваля того года с песней "Изгиб гитары желтой". Через несколько месяцев вся страна пела эту песню. И до сих пор ее поют. Успех у песни был мгновенным и оглушающим. По-моему, даже вполне заслуженным. Песня эта у Олега Митяева удалась. Кстати, попса тоже иногда обращается к настоящей поэзии, даже к великой поэзии.

Дворовая песня, даже профессиональная дворовая песня девяностых, о которой я писал в первой части, этого не делает. А вот пугачевская попса вполне любит классиков пощипать. Но вот что из этого получается? То же что и в общем случае, фальшь и ложь.

Сама Алла Борисовна, например, в самом начале 80-х решила освоить наследство Мандельштама. И даже пластинку выпустила с двумя песнями на его тексты: "Александр Герцович" и "Петербург". Что же Пугачева сотворила с гениальным стихотворением "Петербургa"? В припев она отрядила странные слова:

Петербург, у меня еще есть адреса,
По которым найду голоса.

Пугачева выбросила здесь ключевое слово. У Мандельштама написано: "…найду МЕРТВЕЦОВ голоса". Но мертвецов Мадам Брошкиной не надо было. Ну и наконец, эта строфа вообще в качестве куплета взята не была:

Я на лестнице черной живу и в висок,
Ударяет мне сорванный с мясом звонок.
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.

А ведь эта строфа - предчувствие ареста, главное, ради чего писались остальные строки. Вы мне напомните, что Пугачева не хотела связываться с цензурой. Но она же понимала, что эти строки нельзя петь, зачем же она вообще взялась петь такую версию Мандельштама? Чем такой адаптированный Мандельштам, лучше - никакого. Впрочем, адаптированности, адаптриованности от нормальных человеческих чувств у Аллы Борисовны с ее авторами, Резником, Николаевым и прочими было достаточно и без адаптированного Мандельштама:

А ты такой холодный,
Как айсберг в океане.

Еще идут старинные часы

Крррррррасиво как! Кстати, "Мадам Брошкина", одна из немногих песен в репертуаре нашей королевы попсы, в которой живет живое человеческое чувство, в которой фальши меньше, чем в других песнях Пугачевой.

Еще я хотел бы заметить, что Сергей почему-то, когда я писал о дворовой песне, и, частично, о бардовской, решил, что имеется ввиду воровская (блатная) песня, которая называется сегодня "шансон". С шансоном произошло в 90-х то же, что и с дворовой песней, блатными песнями занялись профессионалы. Те профессионалы, которые не могу делать что-то совсем плохо и шансон превратили во вполне приличную песню.

Я имею ввиду прежде всего Михаила Танича и его группу "Лесоповал". Тексты, сочиняемые Таничем для "Лесоповала", это хорошая песенная поэзия. Блатная спeцифика там, конечно, есть, но она ненавязчива, тексты скорее, общечеловеческого звучания. Кое-что неплохо получалось у покойного Михаила Круга. Далеко не все. Но, в основном, шансон профессиональный слушать почти невозможно. Здесь Сергей прав, так же, как в случае с Аллой Борисовной и ее последышами (я хотел сказать, учениками) фальшь, фальшь, и еще раз фальшь. Ну что ж, я как будто бы вспомнил всех, кто как-то прореагировал на мою публикацию, пора закругляться.

Тем не менее, продолжение серии "Низкие жанры" будет. Вот только повод найдется, как в случае "Двора", и "Двора-2", который вы заканчиваете читать, и будем продолжать.

Комментарии

Добавить изображение