НЕСЧАСТЬЯ АКАДЕМИКА ЛЕГАСОВА

01-08-2005

Академик Валерий Легасов

Все началось с того, что учителю и наставнику Легасова, которого он весьма уважал, пришла в голову идея использовать военный реактор в мирных целях.

Идею использования для производства электроэнергии "штабеля" из графита (РБМК, реактор большой мощности канальный), почти такого же, что и для наработки плутония, собственно, и идеей назвать было трудно. Все это лежало на поверхности, как и идея использования корпусных реакторов, разработанных для субмарин для мирной энергетики. Потомком лодочных реакторв является самый широко используемый ныне в мире “гражданский” реактор PWR (pressurized water reactor) и его отечественный аналог ВВЭР (водо-водяной энергетический реактор).

Реакторы РБМК получили распространение в СССР по двум, весьма прозаическим, причинам. Во-первых, эти реакторы не требовали сложных в изготовлении гигантских стальных корпусов высокого давления, во вторых, степень обогащения топлива, очень дорогого процесса, для РБМК могла быть значительно ниже, чем для ВВЭР. Любой реактор довольно труден для расчета, так как физические и термогидравлические процессы, ясные в принципе, сложны в деталях. Реактор РБМК имел один весьма ощутимый "генетический" недостаток: чем ниже было обогащение урана (до некоторого минимального предела), тем более опасным был этот аппарат. В Средмаше это знали, но так как предполагалось, что проектировать эти реакторы будет Средмаш, имеющий в этом деле серьезный опыт, то и особых опасений не возникало. Был принят компромиссный уровень обогащения около 1,8% против 4,5% у ВВЭР. Напомню, что в природном уране доля урана-235, способного делиться в реакторе, составляет 0,7%.

Нашлись в Курчатовском институте специалисты (В.П. Волков, например), которые предупреждали, что добром это не кончится. Но как было спорить с министром Славским и академиком Александровым, продвигавшими злополучный РБМК, которые хотели таким способом укрепить свое и без того высочайшее положение в советской элите?

Между тем, в Средмаше не было такого количества специалистов, которое позволяло бы качественно проектировать и “гражданские” реакторы. Интеллектуальный потенциал страны был сожран холодной войной. Известно, что после определенного предела невозможно увеличить количество инженеров в стране, увеличивая число выпускников вузов. 26 апреля 1986 года реактор РБМК в Чернобыле взорвался.

После аварии, в письмах Горбачеву, Рыжкову и Генпрокурору Рекункову от 9 мая 1986 г. В.П. Волков уточнял: "Авария на Чернобыльской АЭС обусловлена не действиями эксплуатационного персонала, а конструкцией активной зоны и непониманием процессов, в ней протекающих. На основании расчетов считалось, что в целом обезвоживание активной зоны приводит к выделению отрицательной реактивности и глушению цепной реакции деления. Экспериментальных данных по размножающим свойствам "горячей" активной зоны в обезвоженном состоянии нет. В действительности, как показал анализ протекания аварии, при обезвоживании активной зоны высвободилась положительная реактивность порядка 2-3 бета, что и обусловило разгон на мгновенных нейтронах и как результат разрушение реактора".

Здесь следует заметить, что эвфемизм “разгон на мгновенных нейтронах” используется в атомной промышленности тогда, когда слово “взрыв употреблять считается непозволительным. Как заметил мне через несколько лет после аварии один высший чин из атомного руководства, “мы не идиоты, мы понимали, что это атомный взрыв, но опять-таки нужно было быть идиотом, чтобы говорить об этом вслух”.

Подтверждение тому, что это был именно взрыв, а не разрушение каналов вследствие высокого давления, я обнаружил еще в 1986 году. Ни один из каналов или сосудов не был разрушен вдоль образующей. Специалисты знают, что это бывает, когда скорость деформации превышает скорость звука в данной среде. Впрочем, в то время выступать с подобными выводами было совершенно бесполезно: хор весьма заинтересованных экспертов всегда заглушил бы любые трезвые мысли по этому поводу. Чем сложнее проблема, тем легче любой мощной группе экспертов навязать свое предвзятое мнение общественности.

И Славский, и Александров прекрасно понимали и природу взрыва, и опасность, что все их художества станут вдруг достоянием того, что называлось свежеиспеченным словом “гласность”. Все помнили слова Александрова о том, что реакторы можно строить на Красной площади, да и фраза “реакторы не взрываются”, сказанная Славским после того, как ему сообщили о взрыве в Чернобыле, стала известна не только его окружению.

Назначение Велихова и Легасова в комиссию по Чернобылю было тонким средмашевским ходом, просчитанным в этом сверхминистерстве почти мгновенно и принесшим Средмашу полный успех.

Велихов был специалистом по термоядерным реакторам, модному одно время направлению, недавно реанимированному Евросоюзом и Японией. Ученым он был сравнительно успешным, но ходили слухи, что уважаемый академик большой плут и специалист по интригам. Что касается Легасова, то фигура эта была более одиозной. Неплохой химик, он еще студентом МХТИ вступил в КПСС. О чем это говорит, люди опытные знают прекрасно, а молодым можно объяснить, что так делали только юные дарования, не слишком разборчивые в средствах и ставившие собственные карьерные успехи выше морали. Подлинно талантливые и честные ученые из Курчатовского Института относились к Легасову, скажем так, отрицательно, наблюдая за его мышиной карьерной возней.

Экзотической чертой Легасова, абсолютно не свойственной интеллектуалам, было серьезное отношение с советской власти, доходящее чуть ли не до уважения. Естественно, что был он по этой причине белой вороной даже в таком бастионе официальной науки, как институт им Курчатова.

Оба, и Велихов, и Легасов, были никакими инженерами, практического инженерного опыта у них не было. В Чернобыле Легасов, например, развил бурную деятельность по устройству сорбционных фильтров для очистки воды от радионуклидов, не догадавшись проверить, какая часть выброса растворима в воде. Это был мартышкин труд, следствие инженерной безграмотности. Если Велихов, может быть, и знал что-то о реакторах, то у Легасова знания в этой области были весьма незначительными. В отличие от Легасова, однако, Велихов был достаточно осторожен и старался не принимать вообще никаких решений, если у него были сомнения относительно своей осведомленности в вопросе.

Оба этих специалиста приняли средмашевскую версию аварии, которую кратко можно описать так: реактор развалили неграмотные и недисциплинированные операторы, наделавшие немыслимое количество грубых ошибок и промахов. В этой версии нет ни одной правдивой буквы, не говоря уже о словах, о чем в 1991 году поведал доклад, подготовленный Госатомназдзором под руководством молодого в то время инженера А. Штейнберга.

За два года до Чернобыля Легасов писал: :"…Можно смело сказать, что ядерная энергетика наносит существенно меньший ущерб здоровью людей, чем равная по мощности энергетика на угле… Специалисты, конечно, хорошо знают, что устроить настоящий ядерный взрыв на ядерной электростанции невозможно, и только невероятное стечение обстоятельств может привести к подобию такого взрыва, не более разрушительному, чем артиллерийский снаряд".

Уже в Чернобыле Легасов оценил мощность взрыва в 3-4 тонны ТНТ, что в десять раз больше чем любой снаряд. Настоящая же мощность взрыва была еще в десять раз выше. Ошибаться на один-два порядка среди специалистов не принято. В таких случаях полагается говорить “не знаю”.

Назначая в эксперты этих людей, Средмаш надеялся, что вследствие того, что знания их в реакторной области недостаточны, им легко можно будет навязать нужную Средмашу версию, что и случилось. Несчастные операторы- эксплуатационники, ни сном, ни духом не виноватые в аварии, облученные насмерть или до полусмерти, были осуждены и посажены в тюрьму. Последнее, кстати, есть уголовное преступление, которое можно квалифицировать как клевету и лжесвидетельство, исполненное группой лиц по предварительному сговору.

Несколько отмежевался в свое время от этого преступления плачущий большевик”, советский премьер Рыжков, пробормотавший, что атомщики неизбежно шли к подобной аварии, но слова его пропали втуне, да они и не было достаточно определенными. Операторы тоже атомщики. Понятно, что Велихов и Легасов вряд ли несут ответственность за это преступление, их просто использовали как подставных ванек, не ведающих, о чем речь.

Впрочем, Легасов, так и не понявший, кто и зачем его использует, пытался сказать что-то свое о несовершенстве реактора, за что потом и поплатился. Естественно, что ничего убедительного сказать он не мог, главным образом от инженерной неопытности. Горбачев, тем не менее, не без подсказки Средмаша, не подписал указа о награждении его Золотой Звездой. Для Легасова, с его болезненно серьезным отношением к всякого рода побрякушкам и званиям, это было трагедией. Ему очень не повезло. Почти одновременно его “прокатили” на выборах в ученый совет Курчатовского института, да и в личной жизни у него случились неприятности, но об этом говорить не принято. Легасов убил себя. Такой поступок нельзя считать рациональным, это – болезнь.

Что способствовало этой болезни? На мой взгляд, вирус проник в сознание Легасова еще в студенческие времена, когда он решил вступить в партию, столь непопулярную среди образованных людей. Такие поступки не совершают просто по неопытности.

* * * * *

Перед тем, как сунуть голову в петлю, Легасов позвонил академику Кабанову, которого я хорошо знаю. Несколько раз у меня возникало намерение спросить у Кабанова, что сказал ему Легасов, но всякий раз что-то останавливало. Ничто в этом мире не происходит случайно, и душевные болезни - вещь гораздо более частая, чем нам кажется.

Может быть, последней каплей для Легасова были неприятности с сыном, которому грозила тюрьма.

Есть области, куда не стоит вторгаться

Комментарии
  • keka - 12.04.2019 в 13:06:
    Всего комментариев: 1
    Притянуто за уши.
    Рейтинг комментария: Thumb up 1 Thumb down 1
  • Москвич - 11.03.2021 в 23:15:
    Всего комментариев: 1
    "..вирус проник в сознание Легасова еще в студенческие времена..." Похоже, яд и кислота проникли в сознание автора..
    Рейтинг комментария: Thumb up 1 Thumb down 0

Добавить изображение