"УЛИЦА БЕЗЪЯЗЫКАЯ", или УЛИЦА ГОВОРЛИВАЯ

Заметка вторая

Продолжим разговор о процессах, происходящих в сегодняшней устной речи. В “перестройку” в русский язык хлынул небывалый поток иностранных слов: консенсус, пиарить, лизинг, франчайзинг, промоутер, маркетинг и т.д. К примеру, было дивное советское словечко “кадровичка”, теперь сия почтенная должность высокопарно именуется “менеджер по работе с персоналом”.

В русском языке нечто подобное произошло при Петре Великом, когда в обиход ворвалось колоссальное количество иностранных заимствований (“варваризмов”): технические, научные, морские, бытовые и т.д. термины. Например, слово “галстук” – заимствование из немецкого языка, пришедшее к нам через польский.

Русский язык чрезвычайно пластичен и гибок. В нашем языке чуть ли не четверть слов заимствованы. Это очень хорошо. И все эти новомодные словечки наш язык или выплюнет, или переварит. Знаешь ли Ты, читатель, что в русском языке нет ни одного природного слова со звуком “ф”; все такие слова – заимствованы: фонарь, фокус, фон, фикус, фиоритура и т.д. Я еще встречал людей, которые в соответствии с древними произносительным нормами говаривали: каХВе, конХВета и т.д.

Обращаешь ли Ты внимание, Читатель, на то, что люди сегодня постоянно употребляют слово “короче”. Это отнюдь не императивный призыв к сокращению длительности устного повествования: “Я пришел в библиотеку, короче, заказал нужную мне литературу, короче” и т.д. Словечко служит просто-напросто неким разделителем устного высказывания на фрагменты и после каждого “короче” человек делает вздох. Вот и вся тайна сакральная.

В прошлой заметке шла речь о великом “КАК БЫ”. Но есть еще великое “ТИПА”. Это словечко, в свою очередь, фиксирует некую неуверенность говорящего в оценке своего действия и высказывания: “Я, типа, подошел к тёлке (понятно?) и сказал, типа: “Мадемуазель, типа, осмелюсь пригласить Вас на полонез, типа””.

Давно уже абсолютной нормой, принятой радио-телевидением, стало словосочетание “по жизни”. Впервые я услышал его несколько лет назад от одной прелестной молодой дамы: “По жизни Теодор Феофилактович любил собирать грибы” (примерно так). Чайковский по жизни был… Зачем это? Ума не приложу. Разумеется, можно сказать “в жизни” или вообще пропустить это словосочетание. Что поделать: магия языка, который развивается вне нашего веления-хотения.

Теперь о “матерщине”, которую лингвисты стыдливо именуют обсценной” (“табуированной”) лексикой. Недавно найдены в Великом Новгороде берестяные грамоты, свидетельствующие о том, что наши предки “матюкались будь здоров, не болей, не кашляй. Еще лет десять назад табуированные словечки употреблялись только как прямые и незатейливые ругательства. Высоколобые, пыльным мешком трахнутые интеллектуалы-словесники употребляли эти “маркированные слова”, разумеется, не в прямом, оскорбительном значении, а для придания некоей пряности-остроты-эпатажности своим устным эскападам. В наше время обсценная лексика победоносно вошла в обиходный, обыденный, бытовой язык. Ныне нежные барышни в нежных разговорах закручивают такие “трехэтажные конструкции, что и прапорщик-сверхсрочник зарделся бы, как мак, услышав такое. Грустно, но табуированная лексика в скором будущем станет нормой, как это произошло тридцать лет назад в английском языке. В любом голливудском боевике герои матерятся, как одесские биндюжники, в “дубляже” все это стыдливо маскируется. Вот так!