ЛЕВАШОВ ПРОТИВ СВИРИДОВА

06-03-2006

[ответ педанта критику]

 

В. Левашов <viktor@levashov.ru> Москва, - Saturday, March 04, 2006 at 19:24:54 (MSK)

Уважаемый Виктор!

Дабы не огорчать нашего совершенномудрого Влада, укорившего меня в хранении излишне долгого молчания, решусь его на некоторое время прервать — благо Вы дали немало поводов.

Как известно, в Ленинградской консерватории он [Свиридов] учился композиции у П. Б. Рязанова и Д. Д. Шостаковича.

Почему Вы так пристрастны? Если уж среди учителей Свиридова Вы упомянули П. Б. Рязанова, тогда почему бы также не упомянуть и М. А. Юдина, у которого тот учился ещё раньше (в 1932–36 гг.)? Или Вы полагаете, что фигура Рязанова более значительна, чем фигура Юдина? Может быть, Вы знакомы с творчеством того и другого, а стало быть, имеете возможность сравнивать?.. Мне почему-то кажется, что не очень-то (знакомы)…

Не будучи знатоком современной музыки, а всего лишь бескорыстным любителем, к Свиридову я всегда относился индифферентно и даже, пожалуй, благожелательно. Вокальный пушкинский цикл Подъезжая под Ижоры” — мило.

“Подъезжая под Ижоры…” — это не вокальный цикл Свиридова на стихи Пушкина, а только один из шести романсов этого цикла. “Мило”, говорите Вы? “Мило!” — скажу я Вам. Да настолько мило, что этот романс Свиридова, вообще-то, — шедевр! Он не уступает по уровню некоторым романсам Бородина и Римского-Корсакова. У Вас, наверное, всё “мило”. Дать Вам послушать романсы “Не ветер, вея с высоты…” или “Для берегов отчизны дальной тоже скажете: “Мило”? Куда как мило! Такие шедевры — в том числе и свиридовский рождаются, знаете ли, пару раз за сто лет, не чаще!..

Не надо бы о шедеврах вот так, походя. Нехорошо… (Между прочим, Вы как-то “забыли”, что именно этот вокальный цикл Свиридова на стихи Пушкина — его композиторский дебют!..)

“Мертвецкая музыка” [Свиридов о Сонетах Микеланджело Шостаковича]. А “Патетическая оратория” на слова Маяковского, за которую Свиридов получил Ленинскую премию, — музыка живая.

Интересный вопрос: почему Вы пишете “Патетическая оратория в кавычках? Чья патетика воспринимается здесь Вами в переносном смысле: Свиридова или Маяковского?.. Или Вы не признаёте это сочинение полноценной ораторией? (“Описка по Фрейду”, между прочим!)

Патетическая оратория Свиридова — музыка невероятно трепетная и очень живая. Вообще, это было огромным событием в советском ораториальном жанре, который до Свиридова был представлен лишь образчиками тупо-плакатного содержания. Когда мы в муз. училище готовились к зачёту по советской музыке, именно от Патетической оратории остались самые тёплые воспоминания: действительно превосходная музыка!

Ещё вопрос: почему Вы вдруг вспомнили о Ленинской премии Свиридова? Ну да, получил он эту премию. Так он один, что ли, её получал? Что, редко бывало в СССР, когда высочайшая премия давалась и таланту, и бездари? Или, по-Вашему, порядок присуждения Ленинской премии поддерживал среди композиторов искусственный баланс бездарных и даровитых? (Увы, этот баланс запущен от природы — и он всегда, в количественном выражении, не в пользу таланта!..)

Впрочем, всё это так, “патетическая лирика”. Не совсем лирика — проблема определения Свиридовым музыки Шостаковича как “мертвецкой”. Об этом можно было бы говорить гораздо дольше, если бы не одно любопытное историческое обстоятельство. Как Вы думаете: кто первый назвал музыку Шостаковича “мертвецкой”? Если не знаете, то сильно удивитесь: это был Дмитрий Дмитриевич Шостакович, собственной персоной. Не Свиридов — а он, Шостакович, нисколько не стесняясь, а лишь глубоко горюя, жаловался очень многим(!) своим друзьям и коллегам, что не чувствует в себе больше прежних сил, что он буквально “исписался” и не верит в то, что былое вдохновение вновь посетит его…

Жалобы эти, правда, предшествовали написанию 14-й симфонии: некоторые её части — шедевры. Но правда в том, что здесь Шостакович не кривил душой и кривить не мог: он сам чувствовал упадок своих творческих сил куда острее, чем Свиридов (и кто бы то ни было другой — пусть даже из навязчиво повторяемого здесь Рубенчиком списка) мог бы себе это даже вообразить!..

Но однажды попал на концерт из его п
роизведений в Большом зале консерватории. Совершенно случайно. Ехал по улице Герцена, увидел афишу, решил: зайду послушаю, хоть отвлекусь от забот, которые в декабре 95-го года доставали всех до печёнок. Концерт оказался юбилейным, посвящённым 60-летию Свиридова (почему я так точно называю время — сверился по энциклопедии).

Ну, положим, ехали Вы по улице Большой Никитской, а не по Герцена (если речь идёт именно о том годе). Но проблема в другом. Георгий Васильевич Свиридов — и это ни для кого не тайна — родился 16 декабря 1915 года. Вы “зашли” на его юбилейный концерт в 1995-м — “от забот отвлечься (отличный повод посетить академический концерт!). Действительно: отчего же Вы “так точно называете время — 60-летие Свиридова”?

Пожалуйста, возьмите калькулятор и отнимите 15 от 95! Тут, знаете ли, одно из двух: либо энциклопедия Ваша никуда не годится либо плохо сверились! (Плохо сверились — и ладно: человек не машина. Но зачем же результаты столь неряшливой сверки выносить на суд читателей? Среди них ведь и “вредные” попадаются!)

Но не будем мелочны. Обратим внимание на более важное Ваше замечание:

Центральное место в нём [в юбилейном концерте] заняла “Поэма памяти С. Есенина” для тенора, хора и симфонического оркестра. И нужно было видеть окаменевшее лицо Патриарха, когда в финале стоголосый хор грянул: “Мать моя, матушка, я большевик!” Напомню — декабрь 1995 года. А поэма была написана в 1955 году. За сорок лет не написалось ничего, что можно было бы показать на юбилейном вечере.

Во-первых, Вы переврали цитату. У Есенина сказано: “Мать моя, родина, я большевик!” — и Свиридов этот текст сохранил именно в таком виде. Лицо патриарха может узреть в Есенине лик Медузы Горгоны и каменеть сколь угодно долго, но с этим уже ничего не поделаешь: большевизм такая страница истории родины, которую никуда не денешь (хотя многим очень хотелось бы — и хочется до сих пор). А если бы его святейшество лучше разбирался в музыке, то наверняка обратил бы внимание, что именно звучит у Свиридова на тех самых словах Есенина, — залитых кровью его души едва ли не гуще, чем записка в “Англетере”!..

Во-вторых, не могу не задать Вам тот же вопрос: почему Поэма памяти С. Есенина” у Вас в кавычках? Что в этом названии воспринимается Вами в переносном смысле: то, что это действительно поэма? то, что она якобы памяти Есенина, а на самом деле — вовсе нет? или то, что она посвящена именно памяти Есенина, а не кого-нибудь другого? В чём природа Вашего скепсиса — не могу постичь!..

В-третьих, Поэма памяти Есенина была написана не в 1955-м, а в 1956 году. Профессионалу такая описка слишком бросается в глаза. 1955 год для Свиридова — невероятно “урожайный”: здесь и кантата “Братья-люди! на стихи Есенина, и неоконченная оратория “Вольность” на слова поэтов-декабристов, и множество других менее крупных сочинений. Но самое главное: в 1955 году Свиридовым сочинён цикл песен на слова Роберта Бёрнса (в переводах Маршака) шедевр, до сих пор не превзойдённый никем в подобном жанре. Тем более что и сам этот жанр в академической вокальной музыке оказался новым. Этот цикл — будто солнце, вспыхнувшее среди годов морока и мрака (после Постановления 1948 года). Это настоящая, подлинно народная музыка — сочинить которую на таком уровне удавалось лишь классикам (и то изредка)! Честную бедность” Бёрнса иногда поют на застольях… Ибо, в сущности, никогда не потускнеет гордая мысль шотландского поэта: “Богатство — штамп на золотом, а золотой — мы сами”! И вечно ярким будет её точнейший музыкальный аналог у Свиридова. (Интересно: поют ли сейчас на застольях что-нибудь из Шостаковича?)

В общем, на то, чтобы сочинить ещё и Поэму памяти Есенина, одного 1955 года Свиридову бы просто физически не хватило. А поэма эта тоже шедевр. Притом шедевр такого уровня, что даже если бы после не Свиридов не написал ни одной ноты, то она нисколько не опорочила бы “центральное место в юбилейном концерте”. Сибелиус именно так и поступил — однако почитают его до сих пор, и не только в Финляндии.

Кстати, если любопытно, вот Вам ещё одно личное свидетельство. В 1992 году, в Бостоне, я присутствовал на концерте Витольда Лютославского. И то самое “центральное место” занял в нём Концерт для оркестра, сочинённый Лютославским в том же самом (кстати говоря) 1955 году. Весь Jordan Hall в течение четверти часа устроил тогда маэстро стоячую овацию — на едином порыве. И н
ичего! (А ведь Лютославский, заметьте, не Свиридов!)

Но, повторяю, это только допущение: если бы Свиридов не написал ни одной ноты после Поэмы… Вот список созданного им за сорок лет — то есть после 1956 года (называю только крупные сочинения — и то не все, а лишь те, что принесли ему всенародную известность):

· Патетическая оратория на стихи Маяковского (1959) [кстати, одно из самых первых обращений к его поэзии в советской музыке!];

· вокальный цикл “Петербургские песни” — на стихи Блока (1963);

· кантата “Курские песни на народные тексты (1964);

· кантата “Деревянная Русь” — на стихи Есенина (1964);

· оркестровый цикл “Грустные песни” — на стихи Блока (1965);

· оркестровая сюита “Время, вперёд!” (1965);

· кантата “Снег идёт на стихи Пастернака (1965) [кстати, чуть ли не первое обращение советского композитора к этому поэту — всемирно признанный Шостакович отчего-то “не рискнул”!];

· посвящение “Юным на стихи Велимира Хлебникова (1966) [к поэзии Хлебникова до Свиридова не обращался вообще никто!];

· музыка к драме “Царь Фёдор Иоаннович” (1973) — три духовных хора оттуда звучат в одноимённом кинофильме (с Юрием Соломиным в главной роли);

· хоровой концерт памяти Юрлова (1973);

· оркестровые иллюстрации к повести Пушкина “Метель” (1974);

· вокальный цикл “Отчалившая Русь” — на стихи Есенина (1977);

· хоровой цикл “Пушкинский венок” (1979);

· кантата “Ночные облака на стихи Блока (1980).

Почему же исполнили именно Поэму памяти Есенина, спросите Вы? Вот уж не знаю: как видите — выбор из Свиридова есть, и богатый! Просто время такое для академической музыки неудачное… Проститутское, прямо скажем, время!

Ну, и, так сказать, на закуску.

Фрагмент из дневника Свиридова показался мне любопытным. Шостакович написал Сюиту для баса и симфонического оркестра на стихи Микеланджело, одно из самых любимый мною сочинений Дмитрия Дмитриевича, в 1974 году, за год до смерти. И только через 17–18 лет Свиридов дал оценку опусу своего учителя. А раньше что — не слышал? Или помалкивал? Или считал, что не по чину 1-му секретарю правления Союза композиторов РСФСР критиковать своего начальника, 1-го секретаря правления Союза композиторов СССР?

Когда некоторые факты вызывают вопросы у их интерпретатора, прийти на помощь могут некоторые несложные логические операции: например (самая простая) — выстраивание этих фактов в порядке хронологии.

Свиридов принял пост Первого секретаря Союза композиторов РСФСР в 1968 году и занимал его вплоть до 1973-го. А до 1968 года этот пост занимал… да-да, совершенно верно: Дмитрий Дмитриевич Шостакович. Ведь энциклопедия, как выяснилось, у Вас есть — и открыть её не должно быть трудно. Таким образом, в 1974 году, когда Шостакович сочинил свою сюиту “Сонеты Микеланджело”, Свиридов уже год как не занимал свой пост. Зато он одновременно занимал другой пост — Секретаря Союза композиторов СССР (до 1974 года). Но ведь точно такой же пост занимал и Шостакович (с 1957 года вплоть до своей смерти в 1975-м). Шостакович не был начальником Свиридова — он лишь был его сослуживцем в секретариате Союза.

Следовательно, Ваш тезис о том, будто молчание Свиридова объясняется именно разницей в его служебном положении с Шостаковичем, не выдерживает никакой критики! Особенно интересна вот эта Ваша (резюмирующая) фраза: “Каким же патологическим завистником нужно быть, чтобы столько лет носить в душе ненависть к гению!” А, собственно, сколько могло быть, этих лет? В 1973 году Свиридов покидает пост 1-го секретаря российского Союза и остаётся только в секретариате союзного. В 1974-м Шостакович пишет Сюиту на Микеланджело, которая Свиридову активно не нравится (что вполне нормально: сам Шостакович тоже был от неё не в восторге и не скрывал этого). А в 1975 году Шостакович покидает сей бренный мир, столь преступный и постыдный, что отрадней ему уснуть, ещё отрадней — камнем быть. Вот и всё — Свиридов может говорить что угодно: после 1975 года обидеть Шостаковича ему уже никак невозможно — тем более, зная Георгия Васильевича и его “горячий нрав”.

Кстати: почему Вы решили, что Свиридов или “помалкивал 17–18 лет”, или “не слышал раньше”? Потому что Белоненко, племянник Свиридова, решил опубликовать дяди
ны дневники только сейчас? Но ведь это ничего не доказывает: данная дневниковая запись вполне могла относиться и к 1974-му, и к 1984-му, и к какому угодно году! (А даже если она относится к 1997 году — что с того?) Не забудьте и такое немаловажное соображение: то, что Свиридов поверил дневнику, он вряд ли планировал когда-либо обнародовать. Кстати (если Вам это неизвестно), к публикации свиридовских дневников у музыкантов отношение весьма неоднозначное…

И последнее: почему Вы решили, что Свиридов “дал оценку циклу Шостаковича? Где Вы видите в его словах оценочные категории? Он говорит только о своём личном отношении к музыке бывшего учителя, притом повторяя (в целом) слова автора, — но никак её не оценивает.

Сравните, например, текст Свиридова о Шостаковиче с Вашим текстом об Оксане Робски: вот тот — действительно оценочный!

Комментарии

Добавить изображение