ГЕНЕРАЛЬНАЯ УБОРКА

(Из цикла “Стройбат”)

Солнечный зайчик едко плюнул Незаму в неплотно зашторенный левый глаз.

Незам резко зажмурил глаза и взбрыкнул сапогами.

- Ииээххх!

Отвернул голову от окна и снова открыл глаза.

Рядом на полу возлежал суглинистый черепок Паханка, плавно стекавший по угольной шейке в истонченное тельце, расфасованное в штанцы и тунику особой стройбатовской вспучки.

Паханок подрагивал припорошенными пылью ресницами, попыхивал перламутровыми губами и раздувал крылья породистого крысиного носа.

Рядовой военный строитель Колча, презрев сомнительный расслабон на голых половицах – не метлу же под голову класть - тосковал в уголке пустой, небрежно прибранной комнаты, уронив голову меж линялых колен. Голова страдала от хронического недосыпа и дефицита позитивных идей, и лишь тарахтенье приблудного трактора – сроду не было в родном батальоне никакой тяжелой строительной техники – спасало ее от тотальной депрессии и подзаряжало ее механическим оптимизмом на тройскую толику валерьянки.

- Санек, а дальше что было? Ты чего замолчал? Ну, выпрыгнул майор из окна в сад, поскакал по дорожке, а за ним две овчарки – и что?

- У меня предложение. Давайте сначала квартиру добьем, а потом я вам все и дорасскажу, а? – поднял голову Колча.

- А чего? Херово что ли прибрались? – заворчал-загудел Незам. – Щебень и плитку битую вынесли, подмели вроде все везде. С пола краску соскребли. Чего еще-то надо? Хорош офицерский дом марафетить.

- С этими гребаными оконными рамами, наверное, целый час промудохались! – забубнил Паханок. – Сколько времени ухайдокали, чтобы их расхерачить, а потом из окна катапультировать! А? Они же крепкие были, как... как... Колча, как кто?

- Как из чугуна литые.

- Ага! И тяжелющие! Каждый обломок - как труп. И какой мудак сюда их припер? Рамы-то уже на окнах стоят!

- А это запаска была! – гыгыкнул Незам. – А, может, их кто из гражданских здесь схоронил, чтобы ночью домой оттаранить или загнать кому-нибудь?

- Не, я думаю, что их такие же салабоны-мудильники, как и мы, сюда приперли. Представляешь, каково им было по лестнице эти гробы тащить? Вот они тащили-тащили, а потом совсем озверели и заныкали их в первую попавшуюся квартиру.

- А, вообще, на фига мы на них столько сил положили? Оставили бы их, как они и стояли – у стеночки, - сказал Колча. – Рамы-то – не мусор. Они же совсем новые были.

- А нам, что новые, что старые – по херу. У нас четкое задание есть. Мешок что сказал? Сказал, чтобы к обеду квартира была пустой и чистой, как миска салаги. Потому что это не просто уборка, а генеральная уборка!

- А еще сказал, что если он в квартире хоть щепочку обнаружит, то сам руки о нас марать не будет, а отправит нас на беседу к Дробышу. Кто хочет побеседовать с Дробышем? Поднять руки!

- Колча, наверное, хочет. А лично я – нет. Ну, помудохались мы с этими чугунками, зато у большой комнаты какой теперь вид! Хоть, бля, шаром покати!

- А мы там, внизу, никого не пришибли?

- Правда, а вдруг кого-нибудь пришибли внизу? Мы же брусья и рейки вслепую кидали! - забеспокоился Колча.

- Не сцы, Саня! Старики по щелям дрыхнут, одна молодежь пашет. Если кого из молодых и зашибли, то для их же пользы. В госпитале неслабо оттянутся. Хотя вряд ли - давно бы уже вой и ор на всю стройку стоял! А на улице – тишина и покой. Только трактор гундит. Короче, рано нам, салабонам, выдрючиваться. Вот дослужимся хотя бы до черпаков – тогда и будем на приказы сержантов мотовилово класть. А сейчас нам, главное, грамотно воплотить в жизнь завет любимого бригадира.

- Я об этом и говорю! – поддержал последние тезисы Колча. - В кухне бы надо немного убраться. Везде нормально, а на кухне вот грязновато. Вроде, подметали там. А я туда зашел - весь пол в какой-то крошке, в цементной муке. И даже стекла чуток запорошены. Ветром с улицы нанесло. Зря мы там окно открытым оставили.

- Да каким ветром с улицы! Ты чего дурь-то гонишь? Это точняк какие-то падлы сверху поленились мелкий мусор во двор на носилках вынести – взяли и в окно его зафурачили! Мы то хоть не пылили. Надо бы наверх сходить, разобраться.

- А, бесполезно! Хер кто признается! А Мешок нас обязательно в эту пыльцу носом сунет. Заставит языками кухню вылизывать. Потом Дробыш на нас разомнется. Да еще за срыв генеральной уборки Мешок нам после какую-нибудь паскудную работенку подкинет. Помните, как вы фляги с кипящей смолой на самую крышу таскали?

- Ну! - мыкнул Незам.

- Да такое разве забудешь! - поддакнул Пахан. - В черных штанах и бушлатах, как жуки-короеды, недели две бултыхались. Спасибо старшине – поменял потом на чистые. Новье, конечно, не дал. Но зато без дыр и заплаток.

- Не как жуки-короеды, а как революционные комиссары. В блестящих скрипучих кожанках, - поправил Колча.

- Да не как жуки-комиссары, а как негры-кочегары, - не согласился Незам. – И что черные и фанерные были – это все цветочки для самых маленьких! Когда крышу гудронили, и покруче случались события. Вот ты помнишь, Пахан, как Голику из фляги раскаленной смолой в едло плескануло?

- А хули - мудозвон потому что! Уронили они флягу с Борзиком на пол. Ну, не уронили, конечно, а поставили. Отдохнуть решили. Полпути еще не прошли, а уже устали, бедняги! Тут Голику с дурной головы вздумалось посмотреть: отчего это фляга такая тяжелая? сколько в нее смолы ливанули? А внутри раскаленный битум шкворчит, кипиздарится! Флягу же только-только из кипящего котла зарядили! Наклонился Голик к фляжке, щелкнул замком и крышку - набок. Ну, и посмотрелся, мудила, в смоляное очко, как в зеркало. А смолу от удара внутри раскачало, и она ему из брюха железного как в рожу плюнет! У Голика вместо лица – черная фантомаска.

- Ага! – продолжил Незам. – Он тут же без сознания шмякнулся. И еще затылком о циклевочный агрегат приложился. Визгу вокруг было! Мы его в уголок оттащили и сразу обоями забросали – страшно было на его рожу смотреть.

- А как фляга с бордюра перевернулась? Помнишь? Прямо на голую спину кровельщику гражданскому?

- Ну! Толик его, вроде, звали. Только Толика, по-моему, не откачали. Я слышал, что он в больнице дуба дал. А помнишь, как этот... как его?.. лейтенант Замураев сапогами к крыше прилип. Стал ноги отдирать, рванулся и с крыши - бултых! И ведь ни царапинки!

- А он же на штабель со стекловатой упал. Чесался, правда, потом месяца два.

- Чесался! Да он до сих пор чешется!

- Елки-палки! Давайте квартиру до ума доведем! Всего-то на кухне минут десять пошмурыгать осталось! – пристыдил товарищей Колча.

- Может, ты и пошмурыгаешь? Один? А? Чего нам на кухне троим делать? Толкаться только! – невинно предложил лукавый Незам.

- Мужики, это же нечестно! Вставайте! Ну, елки-палки! Втроем за десять минут кухню вылижем!

- Языками вылизывать будем? – схохмил Паханок.

- В ведро воды наберем, метлы смочим, а потом всю эту гадость на кусок рубероида сметем и выкинем.

- В окошко? – обрадовался Паханок. – Как верхние падлы?

- А, может, нам еще здесь полы помыть? – сказал Незам.

- А хули! - поддакнул Пахан. – А потом языками до блеска отполитурить!

- Колча, да не трепыхайся ты зря! Все сейчас сделаем. За десять минут. Просто обидно, что мы тут пашем, а деды по норам дрыхнут. Я понимаю, что порядок такой, что сами по норам заляжем, когда время придет. Но все равно как-то обидно. И потом, было бы за что корячиться. А то даже по три восемьдесят четвертый месяц не платят. Кэп, бля, приедет, выстроит, сука, роту, руку вытянет врастопырку: “Спокуха, бойцы! Ваша зарплата у замполита Михеева. Он ее уже получил. Сейчас он в Омске. Какие-то личные дела утрясает. Сами понимаете, всякое в семье бывает. Как утрясет – так сразу к вам и нагрянет”. Проблеет - и снова в Омск. Сучара!

- Ага! - продолжил Пахан. – А потом замполит приезжает. Тоже, бля, тот еще соловей. Выстроит роту. Мы ему: “Где наши деньги, товарищ старший лейтенант?” А он поет: “Как где? У кэпа. Кэп сказал, что у меня?! Что за чушь?! У кэпа. Истинно вам говорю. Он их, вроде, уже получил. Сейчас он в Омске. Какие-то общественные дела утрясает. Сами понимаете – на каждом офицере и прапорщике не один десяток поручений висит. Как утрясет - так сразу и явится”. Во, дурят нас, глухозвонов! В четыре руки и в две головы!

- А вот я слышал, что денег нам за три месяца не видать, - сделал вдруг зловещее заявление Колча. - Говорят, наш замполит застрелился. Как раз из-за наших денег. Растратил он их, вроде. Ну, и из-за жены заодно. Гуляла она у него, - Звиздишь!! – взревели Пахан с Незамом.

- Елки-палки! Мне Колька Чернов сказал! А у него в штабе завязки. Верняк, говорит, информация. От нас пока скрывают, но вот-вот должны объявить.

- А чего ты тогда молчал? Такое, бля, сверхестественное известие! Не верится даже. Тоже, получается, от своих ребят скрывал? Западло, Колча!

- Да я только утром об этом узнал! А потом как-то выпало из памяти. Я что-то уже целую неделю как шальной хожу. В чайнике гудит, свистит. Фигня какая-то со мной творится.

- А деньги-то? С деньгами-то теперь как? Когда возвращать будут?

- Да кто их нам, на хер, вернет? Опять нас офицерье облапошило! Ладно, перезимуем. Да и фигня это, а не деньги. По чирику на брата. Все равно старики отберут.

Колча закрыл на секунду глаза и увидел в оранжевой мгле зыбкий фантом старослужащего: “Ну что, братишка, не отсыплешь ли дедушке из закормов, сколько не жалко? Или в укромном месте уединимся для душевного разговора?”

- Для нас-то, может, фигня, а для Михея совсем неплохая фанера с неба упала. Это же, если считать, что сержанты по десять восемьдесят получают, так он на роту за три месяца тысячи полторы огреб.

- Да. Погудел, наверное. Перед смертью.

- А я помню, как он в последний приезд нам про смерть какого-то прапорщика рассказывал. Этот прапор - то ли Шишкин, то ли Тишкин его фамилия - прямо на глазах Михея коньки отбросил. Пять лет назад это случилось. Михей тогда еще командиром взвода был. Рассказывал, что они столовую строили, а его взвод в этой столовой пол заливал - из гранитного щебня вперемешку с раствором. Ну, залили, подождали, когда все схватится и подсохнет, а потом поверху шлифовальной машиной прошлись. Пол, как алмаз, заблестел. Короче, только они закончили полировку, дверь в столовую открывается и влетает туда прапор Шишкин из соседней роты. Он всю дорогу бегал, не умел пехом ходить. Влетел - улыбается, румяный с морозца - и как гаркнет с разбега: “Здаррррова, аррррлы!!!” И вдруг поскользнулся - хромики вверх, фуражка в угол - и хряп голым затылком о мраморный пол! Михей к нему бросился - а вместо веселого прапора печальный кадавр лежит.

- Кто-кто?

- Ну, жмурик лежит. Бездыханное тело. И ведь Михей ни с того, ни с сего про смерть эту вспомнил. Курил у казармы, а потом на часы посмотрел – они у него с календарем, что ли, были – и говорит: “Мать честная! А ведь сегодня ровно пять лет с того дня кануло, как прапорщика Тишкина гранитом убило!” А потом нам эту историю рассказал. Ну, там я стоял, Васяня, Уткин, еще кто-то. Из черпаков. Называется - накаркал. И ведь тоже, говорят, голову себе размозжил.

- Не, что-то не очень мне верится. Интересно, а как он мог застрелиться, если в стройбате у офицеров табельного оружия нет?

- Из ружья, небось, охотничьего. Как Хэм.

- Как кто? Ты, бля, Колча, нам всякими хамами и кентаврами мозги не пудри. Не надо понтярить перед своими ребятами. Знаем, что образованный.

- Да-а-а, - задумчиво протянул Пахан. – А ведь хороший мужик был. Веселый. И недогребистый. И никогда никого даже пальцем не тронул. Жалко старлея.

- Ни хера себе жалко! Он наши деньги растратил, а тебе его жалко! Мудак ты на букву “д”, Паханок! – возмутился Незам.

- Так его же из-за жены вразнос потащило! Вон, Колча говорит, что она у него блядовала.

- Полторы тысячи прохерачил! А, может, впридачу еще и у офицеров чего подзанял? Во, бля, гульнул! Не, правда застрелился?

Колча молча встал и пошел за ведром в коридор. Воду в почти дозревший до сдачи дом уже дали. Правда, только холодную.

- Ладно. Пошли, что ли, - сказал Незам. – Вставай, Паханок!

- А хули я первый-то?

- Слышь, Пахан! Вставай. Не буди во мне уркагана. Я никогда первым не люблю подниматься. Ломает.

- Сука ты, все-таки, Незаметдинов!

- Чего? А по сусалам?

Паханок лениво зашевелился, затрепыхался, приподнял многогранную голову на кукольной шейке. Серые крылья его крысиного носа подрагивали от потаенной обиды. Первоначально более крупные его члены стали выделывать архисложные броуновские коленца, затем обрели согласованность и целенаправленность и, наконец, вознесли его голову на сто семьдесят сантиметров над уровнем пола.

Загрохотал, закряхтел и принял вертикальное положение флегматичный отморозок Незам. Он сразу же прилепился широкой спиной к прыщавой стене и принялся ковыряться во рту грязной щепкой.

В комнате появился Колча с покореженным ржавым сосудом, в котором грустно плескалась тяжелая жидкость. Сосуд опоясывало кровавое предупреждение: “Кто ведро без спроса возьмет – от ведра и погибнет!”. Это младший сержант Мешков суриком намазюкал, подсмотрев в соседнем отделении лопату с написью на черенке: “Осторожно – злая бригада!”

- Ну что, елки-палки? Метлы в руки и вперед? За пятнадцать минут кухню отлизоблюдим и снова на покой до обеда, а?

Колчу никто старшим группы не назначал. Да он и не командовал вовсе. Просто в который уж раз интеллигентно предлагал соплеменникам план радикального завершения генеральной уборки. Хотя в такой обстановке особо не покомандуешь. Даже при наличии пламенного желания. Все трое – рядовые. С одного молодого призыва. Причем Незам на гражданке остервенело буянил на Соколинке, а Паханок божился, что отмотал два с лишним года на “малолетке” за соучастие в драке с причинением тяжких увечий. Паханок, конечно, несостоятельно врал, зато лапидарные ссылки Незама на изуверские выходки в своей прошлой жизни смотрелись трехмерно-подлинно и повергали умеренный элемент отделения в трепет.

- Ладно! Почапали на кухню! – согласился Незам, звонко цикнул и выбросил щепку в форточку.

- А потом Колча нам про майора Брауна дорасскажет, - сказал Пахан, поднимая с пола концом сапога березовую метелку.

В текущий спазм безвременья тройку бойцов нельзя было расчленить на три сепаратных личности или безличности. Нехлопотное задание бригадира сплавляло альянс в сгусток безликой кинетической массы, брошенной на свершение конкретного малого дела. Концепция малого дела прошивала как дратва кирзу весь уклад колготной стройбатовской жизни. Самой ходко-разменной единицей его измерения служила временная зарубка в двадцать четыре часа. Формально – округлые сутки. Неформально – лишь светлая их сторона. Или, иными словами, день. “День прошел – и хер с ним!” - кряхтели под занавес вечера философы-старики, примеряясь к отбою, выпивке или самовольной отлучке. Сон, выпивка или отлучка из части воспринимались как высшие позитивные проявления сущности малого дела, поскольку хотя бы на время выносили солдата за ржавые скобы унизительного армейского бытия.

Идея малого дела обладала великой амбивалентной карающе-созидающей силой, поскольку была способна превратить человекостроительное существо в козла, табуретку, клопа, повелителя, курицу, экскаватор, бульдозер, камыш, сковородку, раба, вурдалака и снова - по бесконечному кругу - в подобие мыслящего существа. Причем трансформации эти происходили в режиме предельно высокой, то есть девятой кармической скорости. Вовлеченная погруженность или погруженная вовлеченность в малое дело, будь то в качестве каудильо или бульдозера, пневмококка или клопа, позволяла не думать о завтрашнем дне или даже сегодняшнем ужине. Тем более, что за сумрачной трапезой или после ее завершения иногда могло случиться такое, о чем возможно было забыть только в омуте нового малого дела. Ветераны прекрасно знали, что у каждого в тумбочке копошился собственный тихий ужас. По этой причине они наказывали салагам открывать дверцы тумбочек только в случаях крайней необходимости.

Скалили зубки бойцам и совсем пустяковые неприятности.

У Колчи в любую секунду могли умыкнуть на раскурку махорки или похода в клуб четырех отверстий “Королеву Марго”, с которой он раскручивал бурный роман уже в течение нескольких дней. Потасканную королеву Колча без особых усилий отбил у Сереги Корягина (Коряга выкрал ее из читалки кирпично-цементного комбината, но очень скоро в ней разочаровался). В матрасе Незама нюхастые вороги могли обнаружить тайник с тремя пачками “Явы” и кисетом махорки, выскуленной в обмен на суконное одеяло в немецко-сибирском колхозе “Заря коммунизма”. А из мелко-худых карманов безалаберного Паханка могла по случайности выпрыгнуть трофейная зажигалка старшины Филимонова, которую тот потерял несколько дней назад при загадочных обстоятельствах, потому что пребывал в тот момент в эпицентре самогонного дребадана.

Несбалансированность, неравновесность стройбатовского универса усугубляло то обстоятельство, что малое дело, при известном содействии командиров, и само обладало свойством обращаться в разновеликий ужас, как это случилось, к примеру, с “Малым делом о флягах с кипящей смолой”. Поэтому малое дело в светлом наряде генеральной уборки трехкомнатных аппартаментов в свежеслепленной многоэтажке для господ офицеров воспринималось целевой очистительной группой как праздник. Блеклый, унылый, но, тем не менее, праздник, особенно, если под таковым понимать имманентное право каждого человека и каждой одушевленной твари на сомнамбулическую апатию и предвечернее колыхание разума в легкоструйных парах анархического солипсизма.

На кухне спецгруппа сошлась в рукопашной схватке с загаженным полом, слегка окропив его рыжеватой водицей. После короткого боя из мельничной блызи выплыли три припорошенные фигуры. Они держали, как флаг, за углы квадратный кусок рубероида, на который сложили останки разгромленного противника – жалкую кучку грязно-серых опилок и отрубей.

- Давай посчитаемся: кому мусор на улицу выносить, - сказал Колча.

- Да ты че? Выбросим все на хер в окно! Как рамы.

- Че мы – хуже верхних падл, что ли?

Они сложили рубероид в аккуратный конверт, перегнули его пополам, и, не глядя, запустили в окно. Прислушались. Во дворе гулко шмякнуло. Но никто ни единожды не матюкнулся.

Отряхиваться побежали на лестничную площадку. Со смаком стучали друг другу по спинам, ногам и рукам. Хлопали по перилам пилотками. Потом обмыли лицо, руки и сапоги ржавой водой из-под крана.

- Ну че? – подвел итоги Незам. – Теперь точно алес. Отбой, корефаны! Интересно, сколько до обеда осталось?

- Я жрать не хочу, - шлепнул Пахан ладонью по впалому животу. – Я так думаю, что до обеда нам не меньше часа еще куковать.

- Ага, покаркай-покаркай. Не меньше часа! – проворчал Незам. – У тебя в животе часы всегда минут на пятнадцать отстают.

- Ну, полчаса. Полчаса – это точно!

- Ладно. Фигня все это. Прорвемся. Главное, не высовываться.

- А если Мешок придет? – забеспокоился Колча.

- Ну, если Мешок перед самым обедом придет, так это как раз хорошо, – резонно сказал Незам. - Отрапортуем о выполнении. А если сейчас прискочит, то тогда нам - кобздец! На другую квартиру, бля буду, кинет.

Незам и Пахан синхронно стукнулись головами об пол.

Колча по-крабьи отполз в облюбованный угол.

- Сань, ты историю-то доскажи! Про майора Брауна! – вспомнил Пахан.

- Ну! - поддакнул Незам.

- А! Сейчас вспомню – на чем я там остановился?

- Ну, как майор по саду бежал, а за ним две огромных овчарки мчались.

- Не овчарки, а мастифы!

- А какая, бля, разница – овчарки-мастифы, доги-бульдоги? Все равно - собаки сторожевые. Догонят майора – загрызут, на хер! И пуговиц не оставят!

- Слышь, Паханок. Кончай про собак звиздить. Дай Саньку рассказ досказать!

Колча сдвинул пилотку на самый затылок, скомкал в пучок жидкие мысли, собрался было подсечь их серпом своего интеллекта и вдруг понял, что от навалившейся каким-то лавинистым разом апатии депрессивного толка не в состоянии выкачать из головы мало-мальски забавное продолжение авантюрного винегрета, который он скармливал Паханку и Незаму до учиненной на кухне зачистки.

- Так, значит, - сказал он и надолго задумался. Перед его глазами бежали, черным по белому, вертикальные черточки и закорючки, как на киноэкране после слова “Конец”.

- Сань, ты чего?! Уснул, что ли?! – занервничал Паханок.

- Не сбивай его, Паханок, - сказал Незам. – У тебя спички есть? Дай спичку, будь другом.

Паханок засопел, зашуршал по карманам пронырливой лапкой, потом вжикнул коробкой:

- Держи, Юрец.

- Ну да! – встрепенулся Колча. - Значит, бросился майор в сад и побежал там по какой-то дорожке. Дорожка петляет. Да еще мокрая. Скользкая. А тут еще лианы всякие с высоких деревьев свешиваются. За руки, за ноги цепляются, мешают бежать. И вдруг слышит, как из окошка мансарды сэр Роббинс кричит: “Бэтси! Клэвор! Чужой! Бэтси! Клэвор! Чужой!” Ну, майор не понял сначала – кого это Роббинс зовет. Вроде бы, детей. Но никаких детей он в доме не видел. Потом подумал: “Ага! Наверное, его дети в саду играли, и Роббинс теперь боится, что я на них случайно наткнусь. Вот он их домой и зовет!” И тут услышал позади дробный такой топот. И злобное такое рычание. Он обернулся – а сзади две черные тени мелькают! Что за черт? А дробный топот все ближе. А еще – жуткое такое повизгивание вместе со злобным рычанием. И тут его осенило. Мастифы! Пара королевских мастифов! В колониальной Индии он с такими же вот мастифами на тигров без опаски ходил... Да... Ну, когда служил в Индии. В колониальных войсках... Да...

- Ты это уже рассказывал. Дальше давай! – заторопил Паханок.

- Да... Ну, у майора от страха сердце забилось, как бешеное, и он помчался по скользкой садовой дорожке огромными прыжками, как когда-то учил его бегать один старый индус. Из... Из...

- Хорош названия вспоминать. Ну их на хер. Они только голову засоряют. – упрекнул Колчу Незам. – Ты лучше дальше рассказывай.

- В общем, слугой он у него когда-то в Индии был. Майор не оборачивался, чтобы не упасть или не сбавить скорость, но слышал, что ужасное рычание становится все громче и громче. Ему даже показалось, что он уже чувствует зловонное дыхание, вырывающееся из пастей настигающих его мерзких тварей...

На лестничной площадке эховито загрохотали быстрые сапоги.

- Молчок, мужики! – громко шикнул Незам.

Спецотряд напружинился, готовый вспрыгнуть на ноги при малейшем шелесте входной двери. Сапоги проскочили этаж без остановки, словно экспресс-электричка.

- Отбой! Пронесло. Паханок, дай еще спичку!

- Ну ты чего, Незам? Ты что – жрешь их, что ли?

- Ну, на пол упала. Не найду.

- Да вон она лежит! Плохо со зрением?

- С фуением! – Незам поднял с пола спичку и зажал тисками зубов; коричневый кончик спички начал выписывать нолики и восьмерки. - Слышь Колча, давай дальше дуй!

- Так, значит... Настигающих тварей... Ну, майор собрал остаток сил и побежал во всю прыть, не разбирая пути. Потерял дорожку, мчался по каким-то зарослям и кустам. – Колча с трудом вытягивал из головы одно за другим слова, словно тоже продирался сквозь плотный кустарник, и выпихивал их изо рта. - Ветки деревьев больно хлестали майора по лицу, когти колючих растений царапали ему ноги. Он бросился в самую гущу экзотической зелени. И вдруг со всего маху ударился о каменную преграду. Удар был настолько сильный, что у майора потемнело в глазах, и он потерял сознание. Однако через несколько мгновений сознание вновь вернулось к нему. Майор Браун вскочил, весь грязный, заляпанный листьями и травой, на шее – огрызок лианы. В десяти сантиметрах от своего лица он увидел серые камни. Перед ним возвышалась каменная стена высотой футов в десять. Ну, это метра три где-то. Сзади, совсем близко, он услышал торжествующий вой черных монстров. “Прощай, жизнь! Прощай Энн!” - вскричал майор Браун и перекрестился, воздев глаза к небесам. И тут он заметил, что с высокой стены свисает толстый зеленый хвост. По всей видимости, отросток какой-то лианы. Майор схватился за конец зеленой веревки, попробовал ее на прочность и начал быстро карабкаться вверх, вспоминая на ходу казалось бы давно утраченные альпинистские навыки. Вскоре он оказался на самом гребне ограды, которая разделяла два соседних поместья. Вершина стены была довольно широкой. Майор сделал шаг, другой. Потом посмотрел вниз. Туда, где находился еще несколько секунд тому назад. Вокруг раскачивающего отростка лианы крутились два огромных черных мастифа и жалобно скулили. Лишь в это миг майор осознал, какой чудовищной смерти он сумел избежать, поскольку ему так вовремя подвернулась под руку чудесная зеленая лестница... чудесная зеленая лестница...

- Ни хера себе, выкрутился майор! – весело и наивно удивился Пахан.

- Погоди еще! – пробурчал пессимист Незам. – Посмотрим, что дальше будет.

Тем не менее, на радостях Пахан и Незам раскурили заначенную Паханком сигаретку “Прима”, по-братски распилив ее стеклышком на две неравные части.

- Санек, давай дальше.

- Сейчас. Погодите. Мысль с крючка сорвалась... Чудесная зеленая лестница... А! Вот! Тем временем, потеряв интерес к жалко повизгивающим собакам, майор обратил взгляд на другую сторону стены. Футах в ста от себя он увидел утопающий в зелени роскошный светло-розовый дом с когортой белых колонн вдоль фасада. Но секундой позже он вдруг заметил то, что заставило его мгновенно забыть о великолепии особняка. Совсем рядом, футах в тридцати от участка стены, на которой стоял майор, была разбита огромная круглая клумба... круглая клумба, пестревшая яркими поразительной красоты цветами. Но самое главное... и самое страшное заключалось в том, что бегущая вдоль... бегущая... поперек клумбы извилистая дорожка из алых роз... в обрамлении пышных желтых нарциссов... составляла надпись, от которой у майора застыла и чуть было не вскипела кровь в жилах. “Смерть майору Брауну!” - вот что гласили алые розы на клумбе...

И вдруг Колчу разом оставило вдохновение, тонкая струйка слов иссякла. В его голове потушили свет, ему смертельно хотелось спать.

“Это все из-за Таньки с кирпичного! Совсем одурел! Ну, зачем я к ней бегаю?! Ведь знаю же, что стерва, что другим дает. Арбуз вообще у нее целый месяц жил. Пока его прямо из Танькиной квартиры в военную прокуратуру не отволокли. А я все равно бегаю! Что со мной творится? Неужели влюбился? В Таньку? В огневушку-потаскушку? Не может такого быть!”

- Ну, а дальше-то что! Давай, рассказывай! А то обед уже скоро! – заторопил Паханок.

- Слышь, Колча, не тяни резину, рассказывай, - буркнул Незам.

Голова Колчи окончательно опустела. И стала похожей на тумбочку салабона. Только курилась в ней конусовидной спиралью пурпурная фата-моргана с горько-сладким отдачей в нос и с привкусом редьки или грейпфрута. Видимо, это как раз и была дурная любовь к хамоватой и блядовитой сибирской девчонке.

Это осязательно-обонятельное видение привело Колчу в дикое бешенство, которое спешно искало выхода.

- А что это я вам все рассказываю и рассказываю?! Я вам что – сказочник с зоны, что ли?! Не могу! Надоело! Завтра доскажу!

- Сань, ты че? Давай, досказывай!

- Колча, ну чего ты нам мозги гребешь?! На самом интересном ведь остановился. Давай дальше!

- Не. Не буду рассказывать. Я чего-то приустал. Честно говорю. В голове пустота какая-то. Первобытная.

- Колча, хорош борзеть! Устал он! Тут все устали. Рассказывай! По-хорошему прошу.

И тут пустынную голову Колчи посетила дурная идея. Поерничать ему захотелось. На почве хронического недосыпа, чумазой любви и клейкого интереса товарищей к приключенческой ахинее.

- Ладно, уговорили. Доскажу. Только вы мне за это по пятнадцать копеек должны отстегнуть. Всякий труд должен оплачиваться. А интеллектуальный – в первую очередь.

Колча уже представил себе, как Незам с Паханком обматюкают его для приличия, а потом полезут за мелочью в потайные кармашки. И тогда он им скажет: “Да ладно, ребята! Пошутил я! Неужели не поняли? За кого вы меня держите? Какие тридцать копеек? Вы что – опупели? Это я полевой эксперимент проводил. Подтверждающий сокрушительную силу искусства”. А затем соберется с силами и сбацает им офигительную концовку без всяких там честертоновских перепевок.

- Колча, ты че? Какая звезда тебя укусила? – заныл Паханок. – Ну расскажи! Что дальше было? Значит, надпись майор увидел: “Смерть майору Брауну!” А потом что?

А Колчу - словно муха цеце укусила.

- Ладно. По гривеннику с каждого. Тогда расскажу, - неожиданно для себя сказал он.

- Ну точно гребанулся!

- Да оставь его, Паханок! Ты что, не видишь, что он над нами издевается? На хер ему наши копейки! Он же просто кайф ловит. Хочет, чтобы мы на колени встали и попросили: “Санек! Дорогой! Дорасскажи нам, пожалуйста, свою хренотень про майора Брауна!”

Колча и сам понимал, что из него тухлым фаршем прет постыдная блажь. Но рвать за ручку стоп-кран было поздно. И он снова забулькал ретортами провалившегося эксперимента:

- Да не издеваюсь я! Мне просто в буфете конфет купить надо. Для Таньки. А денег нет. Вот уж не думал, что вы ради искусства откажетесь мне по гривеннику скинуться.

Незам и Пахан молчали.

- Вы что, правда, не хотите знать, чем история кончилась? Между прочим, концовка – офигительная!

Незам и Пахан молчали.

- Ну вы и жмоты! Не ожидал!

- Сука ты, Колча! - скрипнул Пахан.

- Я те говорю, Паханок, он над нами издевается, - как шмель прогудел Незам.

Они лежали расслабленными тюленями на полу.

Живое недвижимое имущество.

“Ну вот, если я теперь что-то рассказывать начну, то вообще круглым фуфлом буду выглядеть!” - грустно подумал Колча.

Неуклюжесть искусственной тишины отдавалась иголками в почках.

Во дворе кто-то истошно взревел свежим, поставленным голосом.

Колче стало немного легче.

“Обиделись ребята. И правильно. Ладно, ничего теперь не поделаешь. За обедом все перемелется. Я им пачку “Примы” куплю”, - обнулил ситуацию Колча.

На самом деле ребята и не думали обижаться. Они уже позабыли о Колче с его лажовым рассказом и блаженно зависли в невесомости дремы.

Колча уронил звенящую голову на колени. Колени разъехались, уткнувшись в смежные стены, и падшая голова вновь неплотно застряла в расщелине. По пурпурной спирали стремглав побежал золотой огонек, с каждым витком разгораясь все ярче.

- Атас, бля! Мешок!

Колча вскочил. Его шатало от рваного, стремного сна о прапоре Брауне.

Паханок и Незам уже стояли у полуоткрытой двери, боязливо запуская глаза в полумрак коридора.

Кто-то проворно шаркал сапогами по лестнице.

- Бля буду, Мешок! – засуетился Пахан. – Это его манера! Только он один по-пластунски умеет бегать!

- Шаркающей кавалерийской походкой, - сказал Колча.

- Метлы! Метлы хватайте! – зашептал Незам. – Как будто мы только что уборку закончили!

В коридоре возник-воцарился вкрадчивый шаг бригадира Мешкова. А затем в большой комнате появился он сам. Крохотный, смуглый, важный. Черные глазки блестят, как черная ртуть.

- Разрешите доложить, товарищ младший сержант? – бойко начал Незам. – Генеральная уборка вверенной в распоряжение группы квартиры завершена. Только что с кухней закончили. Туда столько цементной пыли откуда-то поналетело! Ужас! Как бы нам чахотку не подхватить!

Мешок прошвырнулся по комнатам. Задержался на кухне. Вернулся в гостиную.

- Так. Неплохо. Очень неплохо, бойцы. Слушайте, а у вас в квартире никаких оконных рам, случайно, не было?

- Что? Не-е! Не было никаких рам!

- Точно не было? Если соврете, то к Дробышу живо отправлю!

- Какие рамы? Ну совершенно пустая квартира была, - завибрировал горлом Незам.

- Только очень замусоренная, – добавил Пахан. – Мы, пока весь бурелом здесь расчистили и убрали, нагребошились как папы карлы. Может, ты нам теперь какую-нибудь легкую работу подыщешь? Чтобы мы хоть немного передохнули?

- А что за рамы-то?

- А! – махнул рукой Мешок. – Там во дворе начальник участка бесится. Лейтенант Смоляр. Всех тебуками обкладывает. Он вчера вечером сюда для генеральской квартиры дубовые оконные рамы завез. А квартира была, конечно, закрыта. О чем Смоляр думал – я не знаю. От нее только у самого генерала и у его адъютанта ключи есть. А поздно уже было. На стройке кроме сторожей - никого. Ну он и попросил работяг гражданских запихнуть их поскорее в какую-нибудь квартиру. На верхнем этаже. Для надежности. Чтобы, ну, утром сюда адъютанта вызвать и рамы эти в генеральскую квартиру перетащить. Ну, минут пятнадцать назад подтянулись они на стройплощадку. Ну, начальник участка и адъютант. Глядь! А на асфальте и на газоне - куча дубовых обломков. Ну, вместо рам. Он, конечно, сразу понял, что их какие-то мудаки из окон во двор повыбрасывали. Еще Зяма вроде видел, как брусья и рейки сверху летели. Говорит, что отскочить еле успел. А рамы дорогущие! Бля-я-я! Их в спецмастерской на заказ клепали. А работяги гражданские, ну, которые вчера рамы в дом поднимали, совершенно не помнят, куда они их поставили. Это же вечером было. А к вечеру они - уже. Ну, это самое. Еле ногами двигают. Откуда им помнить-то? Вот Смоляр и шизует. Собрал нас и погнал виновных искать. Ясное дело. Генерал узнает – что будет! Даже подумать страшно! А адьютант уже ускакал. Генералу поехал стучать.

- А Зяма что говорит?

- Да я его уже спрашивал. Он толком тоже ничего не знает. Видел только, что откуда-то сверху летело. Так это и ежу ясно! Ну ладно, подъезд еще можно вычислить, а квартиру - хер ведь кто признается! Может, эти рамы у вас стояли, да вы разве скажете? Тоже ведь те еще...

- Слышь, товарищ младший сержант, обижаешь, - горько сказал Незам. - Гадом буду, не было тут никаких рам. Это какое-то шакалье с седьмого или восьмого этажа сотворило. А, может, с девятого. Там пятая рота работает. Мы тоже видели, как сверху какие-то палки летели. Как бомбы - фуяк! фуяк! А еще нам всю кухню цементной крошкой засыпало. На кухне окно было открыто…

- Да верю, верю! Я сам знаю, что наверху мудачье работает. Хотя хрен с ними, с рамами! Пусть начальник участка сам этих стервецов ловит. А то, ишь, хитрожопый - на сержантах решил отыграться! Ну на хера он вчера вечером рамы на стройку припер? Гребанько, одно слово! Что с него взять?

- А все-таки жалко Смоляра! - вздохнул Паханок. – Хороший мужик. Добрый, хоть и крикливый. Главное, руки не распускает. Слушай, Колян, а правда, что наш замполит застрелился?

- Какой я тебе, на хер, Колян?! В наряд на картоху что ль захотел?

- Виноват, товарищ младший сержант! – поправился Паханок. – А про замполита – правда? Что он застрелился? Из-за бабы своей?

- Правда-правда. Только вы поменьше об этом звиздите. Когда надо объявят. Ну что? Хорошо поработали, орлики! Чем бы вас еще озадачить?

- Ну вот! – заскулил Паханок. – Мы же без отдыха... Как проклятые...

- А вроде обед уже на носу? – дернул спичкой в зубах Незам.

Мешок посмотрел на часы.

- А ведь точно. Через десять минут построение. Ладно. Можете отдохнуть и оправиться. А пока объявляю вам устную благодарность! Молодцы, товарищи военные строители! Расея-матушка вас не забудет!

- Рады стараться, ваше высокородие! – весело рявкнули орлики.

Женева, январь 2005 года.