ЗАПЛОМБИРОВАННЫЙ АД

03-04-2006

(отрывок из романа)

Сергей КургановИногда мне казалось, что я всю жизнь живу с одной и той же женщиной, которая почему-то в разные периоды жизни принимает различную внешность. Поэтому порой с языка у меня срывались другие имена, что приводило эту женщину в бешенство. Но зачем обижаться, если я всё равно имел в виду её, даже если и обратился к ней по-другому?

Иду по улице с женщиной. Она берёт меня за/под руку. Почему-то ощущение такое, что защёлкнули наручники. Женщина хочет взять мужчину к себе домой и посадить в горшок, как цветок или кактус какой-нибудь. И показывать его всем приходящим в гости: "Смотрите, какой красивый! Я его каждый день/неделю поливаю..." А из горшка, будучи растением, уже не убежишь. И даже слова не скажешь.

Парадокс заключается в том, что для того, чтобы добиться тишины, надо сначала громче всех крикнуть. Что самое худшее в так называемых американских демократах? А то, что ради реализации демократических принципов они готовы использовать самые недемократические средства.

Странная у меня пошла жизнь: я спешу прибыть туда, откуда потом стараюсь уйти, и опять рвусь в места, из которых стремлюсь вырваться. И так бесконечной чередой. Наверное, моя душа совсем очерствела. Собираясь что-либо сделать, я уже вижу последствия своего поступка, и от этого мне становиться скучно. Поэтому я не делаю ничего.

Назойливо звонят страховые агенты и с упорством предлагают страховать жизнь, тем самым напоминая о смерти, как будто я и без них не знаю, что смерть неизбежна. Но они хотят делать на ней деньги.

Office, appointments, situations, relationships -- этими словами люди загораживаются от настоящей жизни, как щитами, вс равно что riot police.

Тут началась такая жизнь, что вилкой причёсываешься!

Я пошёл в магазин и купил себе голову.

Вдруг стал чесать лоб, но ожидаемого удовольствия не получил: хотелось чесать где-то глубже, сильнее -- может быть, разодрать кожу и череп и почесать мозги.

Я порезал себе ухо, когда подравнивал у зеркала ножницами волосы, и вспомнил о Ван Гоге.

Предлагаю впредь называть боязнь законов законобоязнью и считать её одной из форм водобоязни, то есть бешенства, только обращённого вовнутрь, против существа человека.

Вся абсурдность судебного правосудия -- а вместе с ним и образования по принципу тестов -- наглядно проявляется в практике ответов "да" или "нет", как и выбора одного из трёх-четырёх-пяти ответов на поставленный вопрос. Мало того, что эта система отупляет, обрезает крылья воображению, так ещё очень часто бывает, что вопросы попросту глупы и неуместны, а среди ответов нет ни одного подходящего.

Аэропорт им. Кеннеди, ворота Америки. Отсюда открывалась дверь в заповедник, где жили уверовавшие в свою правоту и разжиревшие от осознания этой мнимой правоты и высококалорийной пищи носители демократических традиций и обладатели высокоинтеллектуальных чувств (сокращённо ВИЧ?), всегда готовые поучать остальной мир и делиться с ним выпестованными принципами мракобесия. Ещё бы, они стали единственной сверхдержавой! Об этом было бы полезно сочинить шуточный трактат под названием The World's Only Superpower: The Fart Culture. Вначале читателя можно отослать к творчеству Ховарда Стёрна, Джима Керри, вспомнить о Бивисе и Баттхеде. Сам трактат после этого можно и не писать.

Тут ни в чём не было отказа, но я рвал в клочья цветастые программки развлечений.

Из страны прорванных водопроводных труб я приехал в запломбированный ад. Меня болтало в грозовых тучах, но я всё же был на небе. А когда приземлился, попал в город, где у людей в глазах не было жизни -- только боязнь законов и их последствий. То есть не было и людей -- вместо них действовали всегда улыбающиеся белозубые куклы из резины с встроенными в черепные коробки блоками управления. Но белизна зубов -- это ещё не критерий цивилизованности.

Я ушёл от системы лжи и думал, что иду к правде. Но эта правда оказалась всего лишь более изощрённой системой лжи.

Пусть это был абсурд, пусть мы со своей революцией и последовавшей за ней мясорубкой, с её трескотнёй и маразмом, одновременно и напугали, и рассмешили весь мир, но зато мы попробовали поставить вс под сомнение, с ног на голову, в том числе и саму человеческую жизнь. А это в тысячу раз важнее! Ведь цель -- если взглянуть на всё это с точки зрения искусства -- была в том, чтобы растрясти эту чванливую, самодовольную тупость, соскоблить чопорность и чёрствость с людских душ. И что с того, что для этого мы использовали калёное железо? Да, жалко, что так дурно вышло, что в исполнители главных ролей пришли сермяжники, неотёсанные крестьяне и перевёртыши-урки. Но идея -- конечно же, не большевизма, а спонтанного порыва -- от этого не умерла. Она не могла умереть, несмотря на крушение системы. Она едва дышала -- мы пинали её ногами, чтобы она поскорей испустила дух, и с вожделением смотрели в другую сторону, где была альтернатива. Но альтернатива оказалась ещё более безжизненной. Она была похожа на подрумяненного покойника. По крайней мере, так она виделась нам, уже прошедшим чертоги равенства.

Посмотрите на этих просвещённых (выдрессированных) людей из так называемых цивилизованных обществ. Вся их реакция на явления окружающего мира является чисто арифметическим итогом взаимодействия заложенных в них кубиков: юридических прав, нравственных норм и моральных принципов, включая новомодную категорию "политической корректности". И кроме простой арифметики ничего -- никакой сверхволи, дерзкого жеста или даже каприза. Их мозг срабатывает как телефон-автомат -- предсказуемо и ровно настолько, сколько в него опущено монет.

У нас же, русских, всё, что ни возьмёшь, шире, сильнее, рельефнее, чем у других народов: и гений, и бестолочь, хотя последняя и приобретает порой характер эпидемии.

Я -- разрушитель громоздких структур и неестественных образований. Я -- против самодовольства и самодурства, но за наслаждение жизнью. Я -- против монополизации чего бы то ни было. Я разрушил Советсткий Союз -- я в нём разочаровался, и он рухнул, распался на части, согласно схеме разделки этой гигантской туши. Теперь на очереди другие остолбени. Я наблюдал их ежедневно.

У меня нет времени на объективность. Всё, что я говорю, -- субъективно. Да и что такое эта ваша "объективность"? Та же субъективность, только усреднённая, стерилизованная, лишённая всякой оригинальности система общеприемлемых взглядов -- как плов без специй или безалкогольное пиво.

Для правильных решений жизнь коротка. Мы движемся куда-то -- может быть, вперёд, -- интуитивно совершая повороты, бьёмся о невидимые стены, как рыбы в аквариуме, а нам кажется, что перед нами разбегаются берега и расширяются горизонты.

Так вот все годы и подглядывал за жизнью через замочную скважину. Зато был защищён от бурь и непогоды душным уютом предсказуемости. Но начался выход из анабиоза семейного существования. Свалились с ног давным-давно сгнившие путы, которые я раньше боялся даже тронуть. И сразу же раскрылась душа, зашевелились мозги, и я понял, что окружающее меня пространство беспредельно.

До этого моя жизнь текла сама по себе, как река. Теперь мне захотелось придумать для неё какой-нибудь сюжет. И я стал куролесить и бузить... Уйти, убежать, раствориться, забыть, сбросить прошлое с плеч, как тяжёлый рюкзак!.. И никакого протеста -- одна лишь надежда на удачу после провала в первом акте! Вторая жизнь за счёт смены места проживания... Всё сложилось так, как должно было сложиться. И если у меня чего-то не получилось, то значит мне необходим был опыт разочарования.

"Дзинь, дзинь!.." -- звенело в голове. Моя чистая душа стенала, ревела навзрыд, всхлипывала, как обиженный ребёнок, и обожжённые нервы выли сиренами, тысячекратно усиливая плач по неиспользованным возможностям и плохо прожитым дням. Этот какофонический концерт оглушал, испепелял моё сознание -- он был всепожирающим пожаром. "Кто ты? Кто ты? Кто ты?" -- со змеиным шипением доносилось со всех сторон. То была нечисть -- чертенята и ведьмаки с упырями. Они копошились вокруг меня, как головастики в лужах, мерзко отражая склизкими телами солнечные блики.

"Вспомни, что ты сделал за свою жизнь?" -- строго спрашивали с высоты херувимы. Но до них было не достать. Нечисть же липла к телу, кусала в опухшие губы и веки, мешая даже взглянуть наверх...

"Дайте мне хотя бы поднять голову!" -- хотел было взмолиться я. Но вся эта чёрная сволочь не позволяла и рта открыть -- тучами комарья вилась подле.

И тогда мне стало смешно. "Вы что, считаете, что так можно жить? -- закричал я, невзирая на то, что мошкара залетала мне в рот. -- Вы хотите убедить меня в том, что всё так и должно быть на самом деде? Вы хотите, чтобы я вам поверил?.. Да за кого вы меня принимаете?"

Я стал отплёвываться. Но никакого ответа не услышал. Людей рядом не было, а вся эта пищавшая мразь уж если чего и хотела, то только моей смерти -- её не стоило и спрашивать.

И тогда я понял, что жизнь моя вся прошла в окружении этой сволочи. Меня кусали, пили мою кровь, пинали ногами, а я почему-то ничего не замечал. Наоборот, выходило так, что я сам всем этим кровопийцам даже потворствовал. Меня лишали свободы и не давали жить -- просто откровенно сживали со света, -- а я искал причину жизненных неудач в себе, тем самым создавая моим врагам, коих я ошибочно считал друзьями, благоприятные условия для травли.

Как же так? Почему я не видел этого раньше? Ради чего занимался самоистязанием? Зачем помогал своим палачам? Может быть, потому, что сам был одним из них?.. И не меньше их был заинтересован в собственной смерти?..

Может быть, я был не прав, затеяв всё это отчаянное сопротивление? Может быть, стоило просто подчиниться гласу американского правосудия, позволить ему сделать из себя евнуха, калеку, хромающего на обе ноги, и жить после этого как все, боясь выделиться из толпы и успокаивая себя тем, что иного разумного выхода не было? Нет. Тогда бы я перестал быть человеком в собственных глазах, то есть человек бы во мне умер. Но что же тогда осталось бы в моей оболочке? Удивительно, но ведь многие живут, даже не задаваясь подобными вопросами.

Комментарии

Добавить изображение