КАК МОЛОДЫ МЫ БЫЛИ

О романе Василия Аксенова "Москва-ква-ква" (Москва, ЭКСМО, "Октябрь", № 2, 2006 г.)

Как быстро стареют актеры! Кажется, вчера еще восторженный юноша шагал по Москве, а сегодня он уже тяжелый неприятный старик. Вчера еще обаятельный герой-любовник лихо орудовал шпагой и покорял женщин, не слезая с коня, а сегодня он еле передвигает ноги. Смотришь и поражаешься: что делает с ними время!

Правильнее, конечно, сказать "с нами". Но себя видишь каждый день в зеркале и не замечаешь изменений, которые незаметно накладывает жизнь, а артиста видишь раз в год, а то и в несколько лет, он меняется резко, скачками, выныривает из времени каждый раз в новом обличье.

Писатели – дело другое. Народ этот, как правило, не публичный. Что с ними делает время, мы можем судить только по книгам. Многие, интересно заявившие о себе еще в советские времена, (Сергей Каледин, например, автор поразительных "Смиренного кладбища" и "Стройбата"), перестали писать, другие паразитируют на старых успехах (как Адрей Битов с бесконечно обновляемым "Пушкинским домом" или Евгений Попов со своим городом К. на реке Е.), третьи ударились в политику (как Лимонов или Проханов. Неплохой, кстати, был когда-то писатель, яркий, метафоричный, его ранний рассказ "Прорыв" вспоминаю до сих пор. Став политиками, они перестали быть писателями, естественным образом превратились в пропагандистов. Четвертые продолжают писать как бы по инерции, по обязанности. "Марбург" Сергея Есина или "Типичный Петров" интересного литературоведа Владимира Новикова угнетают вторичностью, нет ни одной свежей, незаемной эмоции. Пятые ударились с воспоминания о босоногом детстве.

Тема босоногого детства стала ведущей в текущей литературе. От романа "Все поправимо" Александра Кабакова, который еще можно читать, до трудно читаемых "Комар живет, пока пищит" и "Горящего рукава" Валерия Попова и совсем уж неудобоваримых "Последних назиданий" Николая Климонтовича, автора злой "Последней газеты". С босоногим детством могут соперничать только сочинения бывших эмигрантов, для которых смена страны проживания стала главным событием в жизни. Это сочинения разного калибра и степени одаренности, авторы их большей частью почему-то женщины. Что-то из них более любопытно ("Неверная" Игоря Ефимова), что-то менее ("Пилюли счастья" Светланы Шенбрун), но в целом предсказуемо и чаще всего скучно.

Необычно молодо на общем довольно унылом фоне выглядит старейшина писательского цеха восьмидесятилетний Леонид Зорин, более известный как драматург, автор блистательных "Покровских ворот" и "Царской невесты". Его "маленькие романы" "Юпитер", "Кнут" и особенно "Завещание Гранда" поражают энергией и современностью звучания, чего так не достает многим его коллегам, гораздо более молодым. Не берет его всевластное время, что позволяет усомниться, так ли оно всевластно.

Василий Аксенов – особь статья. Около полувека он присутствует в русской литературе, но язык не поворачивается отнести его к патриархам. В свое время его "Звездный билет", "Апельсины из Марокко", "Затоваренная бочкотара" ошеломили читателей, особенно молодых, яркостью стиля, энергетикой текста, свежестью мироощущения, особой доверительностью повествования, отчего прозу его и начинавших вместе с ним Кузнецова и Гладилина назвали молодежной, исповедальной. "Юность" с его повестями и рассказами зачитывали до дыр, его новых вещей ждали. Позже некоторые критики стали говорить, что молодой Аксенов благодаря связям матери (Евгения Гинзбург, "Крутой маршрут") раньше других читал Хемингуэя, Сэленджера, Натали Соррот и первым перенес их стилистику на российскую почву. Ерунда это. Было в его прозе ощущение новых времен, неявное, им самим неосознаваемое, оно и обеспечило успех его книгам.

Я, как и все, был горячим поклонником его таланта. Но вот странность: каждый раз, взахлеб прочитав новую вещь, испытывал какое-то чувство неудовлетворения. Словно мне чего-то не дорассказали, накормили пирожком ни с чем. Я долго не мог понять, откуда это ощущение проистекает. Потом понял.

В то время я учился в Литературном институте (был в моей жизни такой недолгий период), руководителем семинара у нас был Борис Васильевич Бедный, известный по повести "Девчата". (А больше по новомировской статье Роднянской "О беллетристике и строгом искусстве", где "Девчата" сравнивались с рассказом В.Богомолова "Иван" не в пользу Бедного). Борис Васильевич был удивительным руководителем, легко заводился, фонтанировал идеями. Перечитывая рассказ, который обсуждался на семинаре, я часто поражался: как, этот убогий текст мог вызвать такой взлет фантазии?!

Как-то заговорили об Аксенове. Бедный сказал: "Это написано не от плохой жизни". И это его замечание объяснило мне все. Да, не от плохой жизни. А значит, и не нужно искать в этой блистательной прозе правды жизни, нужно просто наслаждаться тем, как это написано. ("И вот решила большая наша страна построить ему пальто. Сказано – сделано…") Так я с тех пор Аксенова и читал. И когда сегодня, вспоминая его книги, спрашиваю себя: это о чем? – то затрудняюсь с ответом. Разве что "Остров Крым" оставил ощущение какой-то реальности. Особенно в той части, где на республику, готовую добровольно воссоединиться с метрополией, неожиданно сваливаются десантники. "Они снова соврали! Они не могут не врать!" (Цитирую по памяти.)

После "Ожога" Аксенов как-то выпал из круга моего чтения и вновь появился уже в постсоветские времена с "Новым сладостным стилем" и "Московской сагой". В " Московской саге" это уже был не Аксенов – вторично, уныло, жеваная бумага. "Кесарево свечение" я не осилил. Бросил, как только дошел до кокетливого заигрывания с читателем. По этой же причине не смог читать "Вольтерьянцев", получивших "Букера". Да, согласился с критиками, это прежний блистательный Аксенов, умеющий играть в слова. Но я-то уже не прежний, не интересны мне словесные игры, перекормлен я пирожными, мне бы кусочек черного хлеба правды. Моя это проблема или Аксенова? Пусть моя.

И вот – новый роман. "Москва-ква-ква". В журнальном варианте с подзаголовком "Сцены 50-х годов". В книге просто роман.

Почему я взялся его читать?

Не из-за издательской прельстительной аннотации: "Класс литературной игры Василия Аксенова как никогда высок, что блестяще доказывает его новый роман. По мнению счастливцев, которым повезло прочитать книгу еще в рукописи, судьба Букера-2006 практически решена".

Судьба Букера-2006 мне как-то до фени, а за роман я взялся, признаюсь честно, из соображений метафизического характера (если я правильно употребляю это слово). Подумалось: а вдруг это вообще последний роман некогда горячо любимого писателя? (Ведь не мальчик уже, дай Бог ему сто лет жизни.) А вдруг это последний роман Аксенова, а до следующего не доживу уже я? (Тоже далеко не мальчик, дай Бог мне еще хотя бы десяток лет проскрипеть на свете.)

В общем, начал читать. И прочитал до конца. Сразу скажу: не без труда. Хотя написано вкусно.

О чем роман?

Трудный вопрос.

Москва примерно 1952 – начала 1953 года. Высотка на Яузе, где живут высшие представители элиты, выше некуда. На площадке 18-го этажа соседствуют свехзасекреченный ученый-атомщик, его жена Ариадна, общественная деятельница, член Комитета советский женщин, комитета по Сталинским премиям и десятка других, она же генерал КГБ (она же агент советской внешней разведки, которая в 1943 году умудрилась привезти в Москву самого Гитлера), их дочь, красавица Глика Новотканная, студентка МГУ, сталинская стипендиатка и пламенная сталинистка, знаменитый поэт Кирилл Смельчаков, который к своим 37 годам везде побывал, везде повоевал, стал Героем Советского Союза и лауреатом семи Сталинский премий. Он особо доверенное лицо Сталина, по ночам вождь звонит ему по телефону, они пьют коньяк "Греми" (каждый у себя) и разговаривают за жизнь. Помимо телефонного общения (которое можно было бы принять за пьяный бред поэта), есть и очное: Сталин зовет Смельчакова на Ближнюю дачу, обедает с ним и слушает его поэму. Поэма такая:

Свершив немало известных деяний
И много больше темных злодейств,
В одном из неброских своих одеяний,
Прибыл на Крит боец Тезей.
Бредет он, на метр выше толпы поголовья,
Своей, неведомой никому стезей,
А Миносу во дворце уже стучат людоловы,
Что в городе бродит боец Тезей…

И так далее. Поэма длинная, вся в этом роде. Сталину поэма не понравилась. Не потому, что она графоманская (как, впрочем, и все приводимые в романе стихи Смельчакова, в том числе и лирические, за что в него влюблены все девушки Советского Союза), а потому что она почему-то антисоветская. Но вождь не в претензии, потому что видит в Смельчакове верного друга, который защитит его от "титоистов".

"Титоисты" – это сторонники маршала Тито. Сталин панически боится, что Тито его убьет, чтобы самому стать вождем СССР с присоединенной к нему Югославией. Эта сюжетная линия к финалу становится главной.

Кирилл Смельчаков влюблен в Глику Новотканную (кстати сказать, дочь своей бывшей страстной любви Ариадны, героини его неоконченной поэмы "Нить Ариадны"). Она вроде бы отвечает ему взаимностью и многое (но не все, не все) позволяет. (Откровенное и в то же время целомудренное описание минета относится к лучшим страницам романа.) Но тут на 18-м этаже появляется еще один сосед, контр-адмирал Моккинаки, он же легендарный и таинственный Штурман Эштерхази. Он прилетает на гидросамолете прямо к высотке на Яузе и завоевывает сердце Глики. На том же гидросамолете он везет ее на денек в Абхазию (а на самом деле в Биариц) и на высоте пять тысяч метров лишает девушку тяготившей ее невинности. (Что описано опять же с большим вкусом и тактом: "Как я люблю все, что у тебя торчит!" А торчит у Моккинаки не только нос.)

Для Глики начинается пора метаний, она спит то с Моккинаки, то со Смельчаковым, а в конце концов заявляет, что любит обоих и еще одного мальчика (из стиляг, "плевел", как назвал их автор фельетона "Плевелы" в "Крокодиле", под которым подразумевается нашумевший фельетон Нариньяни "Плесень"). До осуществления мечты, однако, не доходит, потому что события принимают угрожающий разворот.

Вдруг выясняется, что контр-адмирал Моккинаки нигде в кадрах не числится – ни в Минобороны, ни в КГБ, а легендарный Штурман Эштергази погиб еще перед войной при загадочных обстоятельствах. Сталин понимает: это агент Тито, присланный для его устранения. И как в воду глядел. Целый отряд титоистов свил гнездо под сводом мясного отдела Центрального рынка и вроде бы сам председатель Тито принимает участие в разработке зловещих планов. И лже-адмирал, конечно, в центре заговора.

Сталин понимает: медлить нельзя. В Югославию на подводной лодке посылают десантников под командованием Смельчакова с приказом уничтожить зловредного Тито. Но… Поздно, поздно!

Дам слово автору:

"Первого марта 1953-го года (далее и почти до конца этой повести события будут окрашены в основном ноктюрными тонами) начался штурм дачи Сталина силами скопившейся в столице СССР сербско-македонско-словенско-боснийско-хорватской диаспоры. Отчаявшись вытянуть вождя за круги его охраны, гайдуки решили идти в лоб. Председатель вновь появился в Москве, он следил за происходящим из штаб-квартиры в мясном ряду Центрального рынка, в то время как его правая рука, известный еще с военных времен Штурман Эштерхази непосредственно возглавлял штурм. Передавали его слегка крылатую фразу: "Мне надоело прятаться, пусть прячется Коба!"

Штурм не удался. На секретной подводной лодке затравленный вождь бежал в высотку на Яузе, в башне которой для него было выстроено секретное убежище. Там он и умер. Как можно понять, не без помощи пламенной сталинистки Глики, которая, сама того не ведая, дала ему шаль, отравленную коварным Лаврентием Берия.

Через сорок два года после описанных событий герой-рассказчик, как-то незаметно встрявший в повествование, возвращается из Бразилии, из изгнания, в которое его отправили советские сатрапы за издание неподцензурного журнала про джаз. Он приходит во двор высотки на Яузе и расспрашивает об обитателях 18-го этажа. Их никто не помнит. Ни контр-адмирала Моккинаки, ни семикратного лауреата Сталинской премии поэта Смельчакова. Как будто их и не было.

А может, их действительно не было?

Так о чем же роман?

А вы еще не поняли?

Ни о чем.

Но издатель прав: "Класс литературной игры Василия Аксенова как никогда высок".

Да, истинно так. Писатель по-молодому игрив и молод, заразительно молод.

Порадуемся за него.

31 июля 2006