Л'ЭРО. ПРЫЖОК С МОСТА

Лангедок – одна из южных провинций Франции. Как скромная крестьянка, она не привлекает к себе особого внимания, кроме одного дня в году, когда по ее дорогам проходит Тур де Франс (в этом году 15 июля). Но и этот день лишь мимолетное развлечение по сравнению с тем, что она повидала на своем веку и что сохранила – римские мосты и акведуки, непримечательный канал дю Миди, соединяющий Средиземное море с Атлантическим океаном, ранне-средневековые аббатства и поздне-средневековые соборы. Босоногая, она по щиколотку стоит в море, а лоб ее изрезан глубокими морщинами ущелий – сквозь невысокие зеленые горы реки несут свои холодные воды на юг. Они глубоко рассекают серый камень перед тем как успокоиться и помельчать на прибрежной равнине.

Горж л’Эро, наверное, самый незнаменитый из каньонов Лангедока. Он не так велик как горж дю Тар, и не славен самым большим виадуком в мире, не проводит чемпионата мира по скалолазанию как горж де ла Жонт, не собирает миллионные толпы туристов у почти двухтысячилетнего моста-акведука как горж дю Гар.

Можно сказать, что он знаменит сыром, да и то, не само ущелье, а его окрестности.

Давным-давно, какой-то пастух из окрестной деревни Рокфор, оставив сыр в пещере у реки, нашел его покрытым голубой плесенью. Попробовал на вкус и не умер, даже понравилось. А скоро все вокруг так быстро привыкли к его острому вкусу, что сыр стал знаменитее реки.

Реки – л’Эро, ле Тар, ла Жонтес, ле Гар – похожи друг на дружку как капли воды. На узкую реку падает тень от охраняющих ее высоких стен – скал, и поэтому вода кажется черной. На самом деле холодная река кристально-прозрачна – это видно по подводной части вертикальных каменистых берегов. Кажется, что от поверхности воды скалы продолжаются вниз дальше, чем вверх - в таинственный подводный мир с пещерами и гротами. Хочется нырнуть до самого основания, но останавливает предчувствие, что дна нет бездонные реки. Предчувствие это, наверное, есть страх, не ставший еще мыслью, и потому не допускающий возражений.

Иногда солнце падает на воду, и тогда можно увидеть большую рыбу, неспешно плывущую по делам. Если существуют речные мурены, то они обитают здесь.

На прибрежной равнине реки выходят на пенсию и слабеют.

Часть равнины занимают виноградники, а на более солнечных ветреных холмах, среди камня, растут только низкие кусты да сухая трава.

Это – царство сверчков.

Если бы Ван Гог оказался здесь, отъехав от Арля сотню километров на запад, он отрезал бы себе оба уха, чтобы избавиться от их непрерывной громкой трескотни.

В этих местах кузнечики давно победили птиц, взяли количеством птицы, наверное, ожирели, и крылья уже неспособны поднять их в воздух. Ночью сверчки затихают, но стоит солнцу высушить от росы их крылышки, снова начинают концерт многомиллионного хора. Приходится – как антракту - радоваться дождю или пасмурной погоде: только они могут продлить блаженную тишину.

Насекомые оккупировали и проселки, и обочины дорог между виноградниками, но настоящую вакханалию они устраивают на своей законной территории – выжженных солнцем холмах, среди кустарника, редких деревьев и заброшенных церквей. Там собеседника вы сможете услышать только в доме или в машине с закрытыми окнами.

Часть Царства Сверчков огорожена металлическим забором с колючей проволокой вдоль дорог, из-за которого торчат высокие антенны. Там в хор насекомых иногда вступают басистые собаки, но только в случае приближения посторонних.

Что делают ребята в войсковых частях, наверное, важно для национальной безопасности. Иногда они выбираются в бронетранспортере ближе к деревне или городу и – для отдыха или выполняя задание – паркуются в винограднике и подолгу рассматривают его зеленые просторы.

Все небольшие города-деревни в округе отбрасывают приезжего на несколько веков назад. Столпившиеся стены с ровными, под острым углом скошенными крышами, на маленьких балкончиках сушится белье. Узкие улочки в окружении древних стен слепых домов. О существовании глаз-окон забываешь, глядя на наглухо закрытые ставни. Тяжелые деревянные ставни защищают от солнца днем и со скрипом открываются ночью, чтобы впустить в дом прохладу. Их доски обычно красят в какой-нибудь цв
ет – белый, голубой, черный, красный но краска быстро выцветает и облупливается, так что ставни преждевременно стареют и выглядят ровесниками стен.

На юге летом много туристов, но в этой части Франции приезжие в основном французы, поэтому, заметно оживая, городки не выпадают из своего средневекового ритма.

В центре города небольшая площадь с собором, фонтанчиком и памятником. Памятник – это обычно бронзовое, позеленевшее века назад распятие. Обычно не более, чем в человеческий рост, в совсем маленьких деревнях поменьше (иногда один крест), но если город большой, как Монпелье, то почти соразмерное скульптуре Мухиной у ВДНХ.

Соборный колокол отбивает время, подтверждая, что оно не стоит на месте. Как и колокол, оно качается, от минуты к минуте, от часа к часу, напоминая действительности о жизни, но не торопя ее ход.

Если жить здесь временно, то легко попасть в ловушку современного средневековья, начать идеализировать страну и людей, возможно даже подхватить вирус политического католицизма, как бедняга Честертон, и начать верить, что ничего нет лучше края, где все праведно живут и работают, поют Марсельезу, пьют красное вино и играют в буль.

На самом деле, каждый старинный город обрастает современными просторными усадьбами (недорогими по калифорнийским меркам), с фруктовыми садами, мини-виноградниками и бассейнами. Покупают их часто иностранцы.

Между собой города соединены узкими, но гладко вымощенными (готовыми к велосипедным рекордам) дорогами, охраняемыми от солнца ровными рядами старинных, но не стареющих платанов. Из-за этих деревьев дороги расширить так же невозможно, как превратить узкие улочки среди многовековых стен в проспекты. Да и нет пока в этом нужды – водители аккуратны и вежливы, машины небольшие, и их немного.

В городе есть булочная, несколько магазинчиков и кафе, а в совсем маленьких деревнях – один минимагазин у центральной площади возле церкви. Пекарь и мясник заезжают со свежим товаром по утрам, паркуются у фонтана и звонят в колокольчик.

- - - - - - - - - - -

В одном таком городке, Кабрияль, жила Мари, она приезжала к семье своего дяди на каникулы, когда не работала. Дом родственников Мари был современным, но в традициях тех мест, с облупленными тяжелыми ставнями.

Большую часть дня она проводила дома – читала, готовила еду, ухаживала за огородом и чистила бассейн. В бассейн заползали жуки-пауки, часто залетали осы, иногда бабочки. Многих Мари находила в фильтре, с поверхности воды она убирала насекомых сачком, а на дне – раз или два в неделю – она находила раздутых утопленников-кузнечиков.

Мари многократно встречала раздавленных сверчков на дороге и поражалась их величине. Утопленники отличались от них – они казались еще больше и выглядели как живые.

После того, как она достала одного кузнечика со дна руками, что-то возвращало ее мысль к несчастному насекомому: что заставило его лететь в воду? Ошибка расчета, плохое зрение?

Иногда Мари выбиралась с друзьями куда-нибудь на велосипедах.

Дни становились жарче, и все чаще они направлялись на реку, к каньону. До моста над его пропастью, возле аббатства святого Гильема, было всего полчаса езды. Там ребята располагались на камнях, загорали и ныряли в реку. Течение в л’Эро не быстрое, легко подплыть вверх по реке к какому-нибудь удобному выступу – выбор площадок для ныряния, разных высот, велик.

На берегу этой незнаменитой реки было малолюдно – две-три группы студентов и несколько семей. В основном ныряли ребята. Взрослые тоже пробовали, но у них получалось хуже. И когда они это делали, люди отводили взгляд, старались не смотреть на жалкую картину – лысоватый дяденька с брюшком минут десять трясется, пока не решится прыгнуть метров с пяти, в то время, как по обе стороны от него мальчишки ныряют со скал в два раза выше.

Там, у реки, Мари и ее друзья познакомились с Жаком, он приходил редко и всегда один, но прыгал здорово – с 15-метровой скалы запросто делал двойное сальто и точно попадал в самое глубокое место. Потом недолго отдыхал на берегу и уходил.

Оказалось, что Жак служит в войсковой части неподалеку.

Мари сразу вспомнила “танкиста” (так она называла его про себя), который несколько раз появлялся на своем бронетранспортере возле Кабрияль. С ним никто не заговаривал, полагая, что о
н на работе.

В следующий раз, когда Мари заметила военную машину у виноградника, она нарочно придумывала себе разные предлоги, чтобы пройти мимо несколько раз. И в какой-то момент, когда парень обернулся, ей показалось, что это точно Жак. Но взгял его был так серьезен, что Мари прибавила шагу и решила больше не надоедать.

Всю неделю Жак не появлялся у реки. За это время выросла компания ребят из Клэрмона, и несколько студентов в ней заговорили о прыжках с моста. Ходили слухи, что в прошедшую среду, когда Мари у реки не было, один из них уже прыгнул.

Когда наконец появился Жак, и она ему про это сказала, он спокойно ответил, “если действительно кто-то нырнет, если это возможно, то я тоже прыгну”.

Старый мост со стороны не кажется таким высоким, как в действительности, а в действительности он не такой высокий, как видится стоящему на его краю человеку.

И вот, наконец, в субботу, двое студентов забрались на него и спустились к самой кромке. Неизвестно откуда появилась толпа зрителей и терпеливо ждала. Ребята сидели на краю моста и разговаривали. Но все знали, что обсуждают они не студенческие дела и что пути назад нет. Наконец, минут через пятнадцать, один из них оттолкнулся и полетел вниз.

По сравнению со всеми ныряльщиками со скал, он, казалось, летел очень долго. Это первое, что удивило Мари - так долго, что ветер мог бы отнести его тело в сторону от узкой реки и бросить о камни.

Но парень летел ровно вниз, поддерживая баланс расставленными руками, как на распятье, а когда приблизился к воде, согнул ноги, так что, хотя на нем и были кроссовки, он вошел в воду коленями.

Все замерло на три секунды, пока он снова не появился на поверхности, и толпа согласованно и громко зааплодировала.

Позже, перед уходом, Мари нашла того парня; она хотела узнать подробности. Но он был немногословен, сказал только, что надо держаться правой стороны – в центре под мостом река недостаточно глубока.

Теперь у Мари была одна важная задача: сказать об этом Жаку.

Она стала чаще выбираться на велосипедные прогулки, надеясь встретить его. Несколько дней подряд ей не везло, и тогда она отправилась дальше, в сторону высоких антенн, в Царство Сверчков.

Мари проехала больше часа, не встретив ни машины, ни человека. От нечленораздельных воплей членистоногих закладывало уши. Отчаяние росло вместе с усталостью – день был жаркий и она не взяла с собой воды. Пришлось повернуть назад.

И вот чудо – на обратном пути она заметила военную машину недалеко от дороги. Растрепанная, запыхавшись, Мари остановилась у дороги напротив “танкиста” и, как будто не сомневаясь, что это был Жак, окликнула его. Военный был в шлеме и, наверное, не услышал – он не повернул головы. Она окликнула снова, громче, и снова без результата. Тогда, оставив велосипед на дороге, она подошла к машине и обошла ее, стараясь привлечь к себе внимание.

Да, это был Жак.

Он сначала нахмурился, а потом рассмотрел Мари лучше и улыбнулся. “Впервые с тех пор, как мы знакомы”, подумала Мари и улыбнулась в ответ. Но тут же вспомнила о своем беспокойстве и начала быстро – чтобы не отнимать его времени – говорить про мост.

Слышал он или нет? Понял ли? С его лица не сходила улыбка, но взгляд был какой-то неуверенный. Он пробормотал только, “в воскресенье, в одиннадцать” и продолжал неосмысленно кивать.

У нее и самой уши еле справлялись с истерикой сумасшедших насекомых, так что различать другие звуки у них просто не было сил. Мари несколько раз повторила “справа!”, села на велосипед и понеслась домой. Ее подгоняли мысли – трещали в голове как сверчки – “глупость какая, прыгать с моста... кузнечики тоже могут прыгать-летать далеко, но все-таки иногда попадают в бассейн...и какие они отвратительные на дне – холодные и мягкие...”

Всю неделю Мари волновалась, а накануне воскресенья никак не могла заснуть; заснула только под утро и проспала назначенный час.

Когда она примчалась к ущелью, Жак был уже на мосту.

Неожиданно похолодало, небо затянуло тучами. Близилась гроза.

Никого, кроме Мари и Жака, на берегу не было. И если бы не редкие машины на дороге в аббатство в стороне, в ушах звенела бы тишина.

Жак расположился у кромки в самом центре моста. Мари бросила велосипед и стояла не двигаясь. Она была как будто парализована, до самого момен
та, когда Жак оттолкнулся от края. Тогда, все еще безо всякого участия воли, она закричала – так дико и трогательно, что ей неожиданно вторило небо. Жак, летевший распятием вниз, казалось, на мгновение повернул голову в ее сторону. Потом он вдруг наклонился, сгруппировался, выпрямился вниз головой и через мгновение рассек воду руками, под острым углом, но без всплеска.

Раскаты грома вывели Мари из оцепенения. Она посмотрела на реку.

“Громче аплодисментов”, пронеслось у нее в голове, и она поддалась безудержному смеху.