КОНЕЦ КАНИТЕЛИ

Окончание. Начало в № 502 за 19 ноября.

Пётр прожил у Наумова четыре дня, а потом, получив визу в российском консульстве, всё-таки улетел в Москву. Наумов отправился вслед за ним спустя три недели. Там он позвонил ему в ближайшую субботу, как они условились, и Пётр предложил встретиться где-нибудь в центре, чтобы просто погулять, благо погода была солнечная и тёплая.

Наумов и представить себе не мог, что найдёт в лице своего спутника завзятого ловеласа -- вернее, страстного любителя знакомиться с девушками на улице. Была суббота, они шли от Манежа вверх по Тверской, и Пётр не пропускал почти ни одной симпатичной особы: буквально с каждой заводил лёгкую беседу, наговаривал кучу комплиментов, после чего обычно предлагал присоединиться к ним с Наумовым и присесть в ближайшем летнем кафе на открытом воздухе, чтобы поболтать о чём-нибудь за стаканчиком. Но то ли у всех девушек были другие планы, то ли лысеющий донжуан уже утратил способность притягивать к себе представительниц прекрасного пола, но успеха его старания не приносили: обольстительные создания мило ему улыбались, благодарили за приглашение и следовали своим путём дальше.

Удача подмигнула им лишь на Пушкинской площади, где они уселись выпить пива в скверике на стороне Никитского бульвара. Казалось, сама судьба решила им соблаговолить: поскольку все столики были заняты, приятелям ничего не оставалось, кроме как подсесть к двум очаровательным и одетым как-то совсем по-курортному (то есть в светлые мини-юбки и воздушные блузки) девушкам, шатенке и блондинке, которые потягивали что-то через трубочки из высоких картонных стаканов. Собственно получилось так, что повода для завязывания знакомства искать было не надо.

-- Это, должно быть, вы сегодня такую шикарную погоду устроили? -- улыбнулся Пётр, демонстрируя свои жемчужные зубы, когда они с Наумовым окончательно устроились за столиком.

-- Как это? Мы что, похожи на помощниц Бога или работниц гидрометцентра? -- переспросила миловидная шатенка кокетливо и сквозь смех, отчего на её щеках вида спелого персика образовались аппетитные ямочки.

-- Скорее на помощниц, -- сказал Пётр без тени смущения. -- Например, я такого великолепия создавать не способен, но уверен, что вы -- да... А то иначе как же вы сможете проявить себя во всём блеске? Ведь если будет дождь и слякоть, то так вы уже не оденетесь: придётся облачаться во всяческие плащи, галоши, брать с собой зонтики -- да и на улице в кафе уже не посидишь, ведь так?

-- Так-то оно так, но я, к примеру, галоши не ношу, -- не без гордости и с напускной обидой заявила персикощёкая.

-- Но ведь это чудесно! -- обрадовался Пётр, сразу включаясь в игру. -- Всю жизнь мечтал познакомиться с девушкой, которая не признаёт галоши! А то меня просто замучили всякие шаболды и шапокляки...

-- Да, у него дома целая коллекция старых галош, -- вдруг вставил Наумов, который доселе лишь молча улыбался.

Девушки засмеялись.

-- Так вот, -- продолжал Пётр, -- давайте хотя бы представимся друг другу... Это -- мой друг и известный меценат, его зовут Олег, он тут у нас в Москве отпуск проводит, потому что уже давно живёт и работает за океаном... Олег, я, надеюсь, ничего лишнего не сообщил?

-- В общем, нет, но какой я меценат?

-- Вот, скромность его всегда отличала, -- подхватил Пётр. -- Человек патронирует всему искусству, а от признания своих заслуг отказывается... Ну да ладно, у каждого свои заскоки. А меня зовут Петей, и я в настоящее время ничего не делаю -- только время от времени даю уроки английского... Ну, теперь ваш черёд!

Девушки переглянулись, словно решаясь на некий ответственный шаг, сродни разглашению государственной тайны, но потом персикощёкая набралась смелости, перевела дыхание и торжественно объявила:

-- Я -- Марина, а мою подругу зовут Катя.

Далее пошли достаточно традиционные для таких ситуаций разговоры. Пётр всё чаще шутил, не забывая, конечно, и о комплиментах, которые двум молодым особам явно нравились, а Наумов, будучи представленным в качестве покровителя муз, вынужденно и внутренне почти что давясь от смеха с важным видом рассказывал о новинках и классике американского кино, подспудно проводя мысль о неоспоримом преимуществе последней. По ходу разговора он попросил официантку принести бутылку шампанского, что было воспринято с большим воодушевлением.

-- Знаете, за кого бы я хотел выпить? -- риторически возгласил Пётр, поднимая пластмассовый стаканчик и глядя то на одну, то на другую девушку. -- Вы, наверное, уже догадались?

-- Думаю, за Олега, -- ехидно бросила Катя.

-- Мысль неплохая, -- согласился Пётр. -- Но ты ошибаешься, хотя мой друг вполне этого заслуживает. За него мы выпьем потом. А сейчас мне хотелось бы восславить вас, но не вас конкретно, а всех женщин в вашем лице. Мир устроен удивительно гармонично, и он существует только потому, что эта гармония сохраняется. Вот среди животных есть травоядные и хищники, и численность популяций поддерживается на должном уровне именно благодаря тому, что одни пожирают других...

-- Не хочешь ли ты сказать, что женщины пожирают мужчин? -- опять съязвила Катя.

-- Ну, такое, конечно, возможно, а в переносном смысле -- особенно, но природой это не предусмотрено. Создатель дал нам жизнь для любви. И хотя говорят, что женщина произошла от дьявола, я в корне с этим не согласен. Вы -- венец творения, вы наполняете смыслом наше существование, вы олицетворяете собой красоту, а она, как вам известно, должна спасти мир! Общаясь с вами, я не перестаю восхищаться величием божественного замысла. И пусть наша жизнь конечна, она прекрасна уже потому, что мы приходим на эту землю и имеем возможность любить друг друга! Так давайте же выпьем за вас, ибо наша сегодняшняя случайная встреча наполнила этот день светом и подарила нам с Олегом ощущение счастья! Будьте всегда так красивы, любите и будьте любимыми! -- и Пётр, чокнувшись со всеми по кругу, залпом осушил стакан.

-- Как он, однако, умеет говорить, -- сказала Марина Кате полушёпотом. -- Спасибо, -- добавила она, теперь уже обращаясь к Петру.

Они просидели ещё часа полтора, и Наумов, по мере опорожнения посуды, продолжал делать всё новые и новые аналогичные заказы. Так день стал незаметно уступать место сумеркам.

-- Ой, нам, пожалуй, скоро надо будет по домам, -- вдруг заявила Марина, посмотрев на часы.

-- Да ну вы что, с ума сошли? Такой прекрасный день, такие прекрасные вы, да и мы тоже не из самого последнего десятка, -- принялся отговаривать девушек Пётр. -- Куда вам спешить? Ведь завтра воскресенье!

-- Ну, просто мы уже давно здесь сидим, -- объяснила Катя. -- Мы ведь раньше вас сюда пришли и, честно говоря, нам тут уже надоело -- хотелось бы сменить обстановку...

-- Так в чём вопрос? -- взмахнул руками Пётр. -- Поехали ко мне! Сварганим чего-нибудь на ужин, музыку послушаем, а?.. Нет, вы не пугайтесь, мы -- достойные люди и бояться нас нечего...

-- А ты далеко живёшь? -- поинтересовалась Катя.

-- На Преображенке, прямо рядом с метро. Нам отсюда всего полчаса на дорогу потребуется.

-- Ладно, только ненадолго, -- согласилась девушка, переглянувшись с подругой.

Пётр, казалось, даже слегка опешил от такого поворота событий. Наверняка, он готов был столкнуться с ломанием и набиванием цены, необходимостью длительных уговоров, но тут всё получилось легко и непринуждённо.

-- Вот и отлично! -- обрадовался он. -- Тогда поехали?

Было где-то около восьми вечера, когда они, выйдя через обещанные полчаса из метро на станции назначения, купили в ближайшем гастрономе свежих кальмаров, различных соусов, овощей для салата, шампанского и водки и в предвкушении хорошей трапезы и вообще приятного вечера завалились к радушному хозяину. Наумов удивился тому, что квартира, несмотря на сво расположение на втором этаже стандартной "хрущобы", производила очень неплохое впечатление: полы в ней не качались и не скрипели, комнаты были чистыми, словно после недавнего ремонта, а на кухне не обнаружилось тараканов, которые обычно кишмя кишат в подобных пятиэтажках.

-- При готовке кальмаров главное -- не переварить, -- заявил Пётр. -- А то иначе они станут жёсткими. Максимум четыре минуты. Этому меня моряки научили. Но кальмарами займусь я, а девушки пусть салат нарубят.

Ужин получился изысканным. Кальмары, политые лимонным соком, таяли во рту, разговор складывался сам собою и время летело незаметно, как это всегда бывает, когда на душе хорошо. Девушки как будто забыли о своём намерении не задерживаться -- они мило лопотали о всякой ерунде, весело смеялись, когда кто-нибудь удачно шутил, и охотно танцевали медленные танцы, совершенно не отталкивая своих партнёров, которые откровенно прижимали их к себе. Поэтому вполне естественным развитием вечера стало то, что обе в конце концов, когда около трёх часов ночи зевота стала всё чаще напоминать о себе, легко согласились залечь в постель -- причём вопроса о том, чтобы они спали вместе даже не возникло: Марина спокойна ушла в спальню с Петром, а Катя осталась в гостиной на диване с Наумовым.

Половину воскресенья они тоже провели вместе: долго гуляли в парке в Сокольниках, где даже покатались на аттракционах, а потом просидели часа два в одном из павильонов за вином и вкуснейшим шашлыком. Наумов, пожалуй, со студенческих лет не чувствовал себя так легко и свободно. Он вдруг остро ощутил, что в своей повседневной жизни давно уже повязан с головы до ног различными обязанностями, которые мешают ему наслаждаться жизнью, словно на нём надета смирительная рубашка. Поэтому он старался вкушать каждое мгновение, проведённое в компании с девушками и Петром, поскольку знал, что такое вряд ли будет ожидать его по возвращении из отпуска.

Они встречались все вчетвером ещё пару раз: поужинали на неделе в одном корейском кафе, а в пятницу вечером снова собрались оттягиваться у Петра и расстались лишь в воскресенье. Наумову во вторник надо было улетать, и он на всякий случай записал Катин номер телефона, пообещав связаться с ней в свой следующий приезд, чего, увы, как того и следовало ожидать, ему сделать не удалось.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Спустя более полугода Наумову позвонил Леонид и сообщил, что Пётр продал московскую квартиру и уехал в Азию: сначала в Индию, а оттуда, через Бангладеш и Мьянму, в свой любимый Таиланд.

-- Кстати, он мне сказал, что вообще намерен жить там, а на Запад и в Россию выезжать лишь по мере необходимости или когда его припрёт тоска ... то есть когда захочется пообщаться с друзьями, увидеть родные места, -- добавил Лёня.

-- Эх, завидую я ему, -- вздохнул Наумов. -- Ведь он поистине свободный человек! Не то, что мы с тобой...

-- Ну, мы избрали другой путь. А потом деньги у него всё равно рано или поздно кончатся ... даже в этих дешёвых странах. Насколько я знаю, за квартиру он выручил всего-то тысяч семьдесят зелёными -- а это значит, что отсчёт времени уже пошёл... В общем он сам решил перевернуть песочные часы.

О Петре ничего не было слышно года два. Наумов даже как-то и думать о нём стал забывать. Но однажды Пётр, всё ещё находившийся в Таиланде, позвонил ему на работу и спросил, не собирается ли он в ближайшее время в Россию. Наумов через месяц уходил в отпуск, причём улетал в Москву, о чём он, собственно, и сообщил сиамскому затворнику.

-- Ты будешь по своему старому телефону? -- спросил Пётр голосом, к которому постоянно примешивались какие-то полукосмические свисты и треск, и, получив утвердительный ответ, добавил: -- Хорошо, я буду тебе звонить. Надо будет там встретиться.

-- Так ты тоже в Москве будешь? -- обрадовался Наумов.

-- Да, я возвращаюсь. Мне надо полечиться...

После этого связь оборвалась. Наумов пришёл в недоумение от последней фразы и начал было строить всяческие догадки, но потом подумал и решил, что всё прояснится при их личном рандеву.

-- У меня, понимаешь, херня какая-то со здоровьем происходит в последнее время, -- сказал ему Пётр через месяц в Москве, когда они присели за выставленным на улицу столиком в одной шашлычной в районе Большой Никитской. -- Что-то с кишечником, должно быть... Не к столу будет сказано, конечно, но когда я ... это, понимаешь, ну, по большому ... то оттуда какая-то слизь с кровью хлещет... Не знаю даже, что и делать.

-- А к врачам ты обращался?

-- Да пока ещё нет. Не рискнул я там по врачам ходить. На хороших денег было жалко, а к дешёвым как-то даже боязно соваться. Вот за сим сюда и приехал. У тебя, случаем, никаких знакомств в медицине нет?

-- Ты полагаешь, что здесь хороший врач обойдётся дешевле?

-- Да мне пока хотя бы определить, в чём проблема, а про лечение уж потом думать будем. Знаешь, мне бы диагностика какого-нибудь для начала...

Наумов наморщил лоб и задумался.

-- Раз это дело у тебя так или иначе связано с кишечником, то мне кажется, что надо искать опытного гастроэнтеролога или проктолога, -- изрёк он с видом восточного мудреца. -- А один мой бывший одноклассник, по-моему, как раз чем-то близким должен заниматься... По крайней мере, до моего отъезда в загранку он уже работал в одной крупной московской клинике... -- тут Наумов счёл должным остановиться и, чтобы не вызывать неприятные и ненужные ассоциации, не говорить Петру о том, что этой клиникой был онкологический центр имени Блохина, а его школьный приятель специализировался на женской онкологии. -- Мне надо будет его разыскать и попросить найти хорошего диагностика, -- подытожил он вместо этого.

На следующий день Наумов уже связался с этим другом детства, позвонив по старому телефону его родителей, которые с радостью выложили ему координаты своего сына Саши.

-- Ну, во-первых, надо было бы нам с тобой встретиться, чтобы просто пообщаться, -- заявил Саша, выслушав суть просьбы Наумова. -- А во-вторых, хочу сказать, что эти симптомы настолько серьёзны, что он должен идти к врачу немедленно... Кстати, могу его свести с очень грамотным гастроэнтерологом из нашего центра. Причём подчёркиваю, что ему надо обращаться именно к людям, занимающимся онкологией, потому что у меня есть сильные подозрения, что у него, судя по тому, что ты мне сказал, может быть рак...

-- Как рак? -- в ужасе воскликнул Наумов.

-- Ну, я просто не имею права исключать самого худшего, -- сказал Саша. -- Но вполне вероятно, что ещё не поздно и одной операции будет достаточно, чтобы его вылечить. Главное -- это не терять времени.

Наумов сразу же перезвонил Петру, передал ему всю необходимую информацию -- разумеется, за исключением Сашиных подозрений, -- и Пётр пообещал ему срочно связаться с рекомендованным специалистом.

Дня через три с Наумовым связался Саша.

-- Плохи дела, -- сообщил он. -- Я только что говорил с гастроэнтерологом. Он сказал мне, что у твоего друга точно рак -- скорее всего, рак толстой кишки, -- но возможно, что это ещё только вторая стадия... То есть ещё есть надежда, что операция может его спасти. Слушай, давай лучше встретимся и я тебе подробно обрисую всю ситуацию?

-- В общем так, -- продолжал Саша уже при очной встрече с Наумовым, которая состоялась вечером того же дня в азербайджанском кабачке "Восточный дворик", -- операцию надо делать немедленно -- я могу это устроить, причём попробую договориться с одним из наших лучших хирургов, -- но за неё придётся заплатить... У него есть деньги?

-- Думаю, что-то должно быть, -- неопределённо промямлил Наумов. -- А сколько нужно?

-- Точно не могу сказать. Но никак не меньше пяти штук гринами. Судя по всему, ему придётся вырезать поражённый участок кишечника, в том числе и прямую кишку, и вывести через бок пластиковую трубку для удаления экскрементов. Потом, если не произойдёт метастазирования или если его уже нет, можно будет сделать другую операцию и вставить искусственные трубки вместо удалённых кишок, то есть в принципе восстановить все функции кишечника... Но для этого должно пройти некоторое время, да и денег на это понадобиться ещё больше. Сейчас трудно загадывать.

-- Да, дела, -- вздохнул Наумов. -- Выходит, ему просто нужно спасать свою жизнь?

-- Абсолютно, -- заверил онкогинеколог.

Оказалось, что Пётр уже был в некоторой степени в курсе своих проблем, хотя он, ссылаясь на слова гастроэнтеролога, говорил лишь о подозрении на рак и необходимости проведения некоей "профилактической операции". Наумов не стал сгущать краски, а лишь настоятельно посоветовал ему не отказываться от неё и не жалеть денег, потому что, как он сказал, "жалеть деньги на здоровье -- это самое последнее дело". Пётр с ним всецело согласился и пообещал не откладывать это дело в долгий ящик.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Их следующая встреча состоялась месяцев через пять в городке Версуа, что под Женевой, где Леонид, неожиданно пошедший вверх по части бизнеса и перебравшийся по служебной надобности, то есть настоянию своей компании, жить в Швейцарию, прикупил дом. Собственно, Наумов с женой и Пётр приехали к Лёне -- все из разных точек -- на своего рода новоселье. Дом, каменный двухэтажный коттедж с пристроенным гаражом на две машины, был шикарным: он стоял практически на самом берегу Женевского озера, метрах в пятидесяти от пляжа, имел достаточно большой участок с ярко-зелёным газоном и симметрично высаженными по периметру деревцами и показался Наумову поистине райским местом, где нужно и должно жить долгие-долгие годы.

Пётр казался цветущим и пребывал в прекрасном настроении. Ему сделали операцию: вырезали все затронутые болезнью ткани и вставили пластиковые трубки, но чувствовал он себя хорошо, гораздо лучше, чем раньше. К тому же он огорошил всех известием о том, что скоро может стать отцом.

-- Понимаете, я тут в России с одной женщиной стал встречаться, -- пояснил он. -- Ну, такая настоящая русская красавица, голубоглазая, со светло-русыми волосами, православная... Её Светой зовут и ей, кстати, тридцать пять лет всего... Так вот она меня недавно порадовала тем, что ждёт от меня ребёнка.

Пётр смеялся и шутил, говорил красивые тосты, славил великолепие окружающей природы, это чистейшее озеро и обрамлявшие его горы, а друзья не могли на него нарадоваться, вторили ему и в ответных здравицах желали здоровья, которое чуть было не отнял у него дерзкий и коварный недуг. Они сидели в беседке за пластмассовым столом на пластмассовых стульях, ели шашлык, который приготовил сам Пётр, вспомнивший какие-то старые кавказские секреты, и верили, что общими усилиями -- кто непосредственно, а кто просто молитвами и духовными посылами -- сумели победить зловещую напасть.

Наутро Лёня и его жена отправились на работу, оставив Наумовых с Петром на хозяйстве. На завтрак, который состоялся около полудня, жена Наумова, Женя, приготовила свой фирменный омлет: жареные помидоры, лук, шпик, паприка, яичная болтанка с французским дрессингом и мелко порезанный укроп с киндзой сверху. Пили красное вино, чтобы смягчить последствия употреблённого накануне. Пётр почему-то постоянно вставал из-за стола и, извиняясь, куда-то удалялся.

-- Слушай, ну а теперь честно скажи, как ты себя в реале-то чувствуешь? -- спросил наконец Наумов, подозревая, что у Петра не вс так прекрасно, как показалось сначала.

-- Ну, в принципе ничего, -- ответил тот, немного смутившись.

-- А всё-таки?

Пётр грустно улыбнулся, покачал головой и сказал:

-- Знаешь, когда у тебя жопа сбоку, всё поставлено наперекосяк. Извини, Женя, за такие слова, -- добавил он, обращаясь к супруге Наумова. -- На самом деле всё плохо. Мне ведь вообще-то лучше не есть. То есть вообще не есть ничего твёрдого... Потому что потом, когда это всё выходит, муки испытываешь неимоверные... Вот, Женя, я и вчера, и сегодня ем только ... как бы это сказать?.. за компанию, что ли... Вчера я сам мясо жарил, а сегодня ... сегодня ты сварганила такую классную еду, что я просто только из уважения к тебе не могу от этого отказаться... Хотя тут же приходиться бежать в туалет и там карячиться ... можете себе представить, как? ... потому что у меня внутри ничего не держится и, например, жидкое выливается прямо сразу, а с твёрдым приходится мучиться... Простите меня за такие подробности... Но всё же раньше было хуже. К тому же в онкоцентре мне сказали, что если метастазирования больше не будет, то они всё на место вернут ... то есть имплантируют латексные трубки, которые и заменят мне удалённые участки кишечника... Поэтому я надеюсь.

Но надежды были полностью разрушены через неделю, когда вернувшемуся в Нью-Йорк Наумову позвонил из Москвы Саша.

-- Я тут посмотрел его историю болезни и анализы, -- сказал он. -- Ну, в общем, у него рецидив... Причём это уже метастазы практически во всех тканях. То есть реальных шансов нет.

-- Что значит, нет? А что же твой хвалёный хирург? -- начал было возмущаться Наумов.

-- А что хирург? Он своё дело сделал и, между прочим, сделал мастерски. Но тут ведь с самого начала всё было в лучшем случае пятьдесят на пятьдесят... Хирург вычистил всё, что было можно, и если бы этот твой Пётр обратился к нам пораньше, то его вполне можно было спасти... А теперь извини, у него, похоже, четвёртая стадия, и здесь современная медицина бессильна...

-- Хорошо, ну и что теперь?

-- Теперь ничего. В смысле, ничего уже не поделаешь -- это только вопрос времени, а результат уже не изменишь... Впору о ритуальных услугах думать... Извини меня, конечно, за такой цинизм, но я говорю правду, чтобы хотя бы ты реально представлял себе, насколько это серьёзно и к чему нужно готовиться.

Наумов сразу же связался с Лёней и ошарашил его печальными известиями.

-- Слушай, а может быть, это просто качество нашей российской медицины? -- предположил тот после того, как немного опомнился от услышанного. -- Может быть, его, как американского гражданина, следует переправить в Штаты, чтобы там уже им занялись настоящие профессионалы?

-- Не знаю, но сейчас, по-моему, нужно задействовать всё, что в наших силах.

-- Правильно. Тогда я сейчас буду звонить Петру и скажу ему, чтобы он немедленно шёл в посольство и просил их о помощи.

Спустя несколько дней Лёня ничего хорошего не сообщил.

-- Слушай, у меня такое впечатление, что Пётр не вполне понимает, в каком состоянии находится, -- сказал он. -- Или они его всякими сладкими посулами убаюкали... Ну, он поначалу бы вроде согласился с тем, что хорошо было бы и в Штатах пройти обследование и, может быть, сделать там операцию, но потом заявил, что вообще-то у него нет и никогда не было американской медицинской страховки, личные деньги на исходе и на носу уже консультация с лечащим врачом в онкоцентре -- вот после этого, дескать, и будем говорить... Ну не мог же я ему прямо сказать ему, что он практически обречён!

-- Да, понятно, -- согласился Наумов. -- Хотя если он действительно обречён, то тут никакие врачи не помогут, ни американские, ни филиппинские, ни земские, -- добавил он, вздохнув. -- А мы с тобой что можем поделать? Только оказывать ему моральную поддержку? Но это тоже нелегко, находясь от Москвы на таком расстоянии... Хотя я там вроде бы должен быть в короткой командировке где-то в начале сентября, если шеф не передумает...

- - - - - - - - - - - - - - -

И его шеф не передумал -- более того, Наумов оказался в белокаменной даже раньше, в самом конце августа, когда там было ещ тепло, но тепло какой-то грустной, прощальной истомой уходящего лета, которая окутывала всё вокруг. И эта гордая печаль обречённого вскоре принять осеннее ненастье и зимние холода города была видна и в пожелтевшей листве, и в неожиданных резких порывах невесть откуда налетавшего средь почти ещё жаркого солнечного дня уже по-осеннему прохладного ветра, да и в послеотпускной суете в магазинах, где мамаши всех мастей, габаритов, молодые и не очень, закупали своим отпрыскам школьные принадлежности на новый учебный год. Иными словами, в городе словно торжественно звучала органная музыка, только вот не каждому было дано её слышать...

Петру Наумов позвонил не сразу -- просто не мог, поскольку первые три дня был очень занят. Но вот к пятнице наконец немного разобрался с делами и поспешил связаться с больным другом.

Пётр предложил встретиться в той же шашлычной в районе Никитских ворот. Наумов спросил, не тяжело ли ему будет добираться до центра, и сказал, что готов подъехать куда-нибудь поближе -- хотя бы в Сокольники или на Преображенку. На это Пётр усмехнулся и попросил пока ещё не списывать его со счетов и не воспринимать как совершенного инвалида.

-- Знаешь, я так рад видеть тебя, -- сказал он, когда вышел из станции метро и, схватив Наумова за руку, стал долго её трясти, -- естественно, улыбаясь своей прежней белозубой улыбкой, которая казалась теперь ещё более ослепительной на фоне явно подёрнутого болезненной желтизной лица. -- Ведь здесь у меня друзей-то почти нет и общаться, соответственно, особо не с кем. Ну, Света, конечно, у которой я пока живу... Но она баба, а с бабой по-мужски не поговоришь... Кстати, если ещё не знаешь, она мне всё-таки родила ребёнка, девочку, Верой мы её назвали... Чудесное создание...

-- Нет, не знал, -- обрадовался Наумов. -- Поздравляю от всей души!

-- Спасибо. Так что хоть какой-то след после меня останется, -- грустно осклабился Пётр.

-- Да брось ты этот заупокойный тон, -- набросился на него Наумов, изо всех сил стараясь, чтобы вселить в друга надежду, придать своему голосу бодрость и при этом не прозвучать фальшиво. -- Ну, да, у тебя были серьёзные проблемы, но ведь ты сам говорил, что тебе должны всё на место поставить. Поэтому смотри на положительную сторону этого дела

-- Эх, твоими бы устами мёд пить, -- возразил Пётр. -- Но этого уже, похоже, не будет. Тогда ведь речь шла об отсутствии метастазов, а у меня, как мне кажется, они уже всё тело и кости прошили... Знаешь, я такие боли испытываю, что иногда руки на себя хочется наложить. Но я этого не сделаю, потому что самоубийство -- это слишком простое решение, и хотя оно требует определённого мужества, оно, наверное, лишает тебя возможности пройти предначертанный путь до конца, узнать, что представляет собой смерть, но не та смерть, когда режут вены или выбрасываются из окна, а то, какой она должна быть по замыслу Всевышнего... Нам не дано помнить момента своего рождения и нам трудно сказать, когда же мы увидели и осознали первые очертания и образы этого мира, но возможно, что в момент смерти перед нами раскроется великая тайна мироздания ... или хотя бы приподнимется завеса над ней...

Они пили водку и, несмотря на хорошую закуску в виде аджаб-сандала, хачапури, шашлыков из телятины, баранины и осетрины, Наумову было видно, что алкоголь сильно зацепил его друга: глаза у Петра осоловели, веки покраснели и налились свинцом, а речь становилась всё более замедленной. Тем не менее это не было похоже на классическое опьянение -- скорее тут имел место случай реакции на народный напиток крайне ослабленного организма.

-- Послушай, может быть, тебе сейчас не стоит пить со мной наравне? -- осторожно предположил Наумов.

-- Ерунда, -- отмахнулся Пётр. -- Кто знает, увидимся ли ещё... А потом мне так приятно ловить последние мирские удовольствия... Шучу, -- улыбнулся он, предвосхищая ложнобравурные возражения Наумова, -- не воспринимай это всерьёз. Конечно же, я ещё надеюсь... Хотя, знаешь, при всём моём оптимизме и любви к жизни грустные мысли всё же доминируют... Но, с другой стороны, мне не стоит пенять на Бога... Я ведь пришёл в этот мир нежеланным гостем, можно сказать, по необходимости, потому что мать хотела получить в лагере относительно более льготный режим... То есть меня никто не ждал, я не был запланирован, а появился на свет как некая издержка производства биомассы. И несмотря на это Господь дал мне прожить пятьдесят один год... Да и жизнь мою никак не назовёшь заурядной. Мне довелось сделать многое: сбежать из Союза, побывать в десятках стран во всех частях света, за исключением Антарктиды, перетрахать сотни тёлок разных рас и национальностей ... родить дочь, наконец... И потом я был вообще счастлив, потому что этот мир прекрасен, я был свободным человеком и никогда не погрязал в рутине гнусной и ненавистной работы, у меня были настоящие друзья... Разве этого мало? Знаешь, можно сказать, что мне невероятно повезло, если сравнить мою судьбу с миллионами тех, кто в двадцатом столетии бесследно сгинул в ГУЛАГе, был сожжён в газовых печах Третего рейха, пал на полях первой или второй мировых войн или вообще сдох, слепо веря в одурманивающую пропаганду большевиков-сталинистов, маоистов или провозвестников идей чучхе, полагая, что их страна -- самая свободная и счастливая...

-- Слушай, -- перебил его Наумов, -- оставь прошедшее время. Ты как будто произносишь некую похоронную речь. Зачем? Мы же сейчас сидим, погода нам улыбается, так настройся же на позитив... Знаешь, давай выпьем за то, чтобы следующим летом собраться здесь опять, уже вместе с Лёней и снова поднять по несколько рюмочек! Иными словами, за твоё здоровье!

-- Спасибо, дорогой, -- сказал Пётр, отщипывая на закуску ломтик хачапури. -- Как говорится, дай, Бог! Очень хотелось бы, чтобы было так, как ты говоришь. И давай оставим эту тему. Расскажи лучше про себя. Что у тебя нового? Как сын, жена?

Наумов несколькими фразами набросал скетч своей незамысловатой жизни типичного представителя среднего класса, которому вроде бы и жаловаться не на что, но этот гламурный эскиз у него самого почему-то вызвал чуть ли не приступ тошноты. "Тоже мне бонвиван нашёлся! -- в сердцах подумал он. -- А самому ведь уже на стенку лезть от скуки и безысходности хочется... Эх, как правильно делал Пётр, что жил только так, как хотел, и никогда не старался карабкаться вверх по карьерной лестнице, навязчиво думать о том, где бы заработать побольше денег!"

-- Рад за тебя, -- между тем сказал обречённый человек. -- Самое главное -- это всегда чувствовать, что живёшь не во лжи. Потому что ложь -- это тоже своего рода рак. Соврёшь по мелочи, но потом, чтобы не проколоться на этой мелкой лжи, будешь вынужден соврать снова, а потом опять, и опять... И так это всё будет расти и расти, как снежный ком, или распространяться внутри метастазами ... извини, я не хотел возвращаться к этому, просто сравнение удачное ... будет истачивать твою душу, пока от неё не останется одна труха... Поэтому ситуаций, когда приходится врать, надо избегать, чтобы не стать живым трупом. Ты меня понимаешь?

-- Конечно. Но иногда жизнь не оставляет выбора, и ко лжи прибегаешь, как к средству спасения или избежания конфликта.

-- И что, часто такое случается?

-- Достаточно.

-- Тогда надо что-то менять. Работу, жену, место жительства, круг общения -- всё что угодно, но только не вязнуть дальше в этой трясине. Вот Лёне я не успел тогда сказать, а надо было... Дело в том -- не знаю, понял ли ты это, -- что его жена явно ему изменяет... То есть для меня это было столь очевидно, что мне даже стало жаль его, потому что он ничего этого не замечает... Смотрит на неё влюблёнными глазками -- ну, сам, конечно, не упускает случая и другую юбчонку задрать, но это у него так, как и у всех нас, больше для спорта, -- а она, по-моему, что-то уже задумала, вынашивает какой-то план и ждёт только того, чтобы получился нужный ей раскладец... Короче, я почти уверен, что очень скоро она его чем-нибудь огорошит или он сам её застукает... Вот помяни моё слово.

-- Жалко, если это так, -- проговорил Наумов. -- Разводиться, когда долго находишься за границей, -- это гиблое дело, совсем не то, что в родной стране, где всегда можно легко найти замену...

-- И всё же это лучше, чем жить обманывая себя. Иногда хирургическое решение бывает самым правильным. Хотя это может причинить некоторую боль.

Они просидели ещё минут сорок, разговаривая уже на более отвлечённые темы, а потом, после того как Наумов, наотрез отказавшись принять от Петра деньги в виде его доли по счёту, расплатился за выпитое и съеденное, неторопливо пошли к станции метро "Библиотека им. Ленина". Но там уже Наумову не удалось уклониться от настойчивости своего друга, который пожелал непременно посадить его в поезд, прежде чем ехать в своём направлении. На перроне приятели обнялись на прощание, и Пётр сказал следующее: "Знаешь, Олег, как бы у меня дела ни сложились, помни, что с тобой меня связывают самые дружеские отношения и что я всегда относился к тебе очень тепло, потому что видел в тебе какую-то внутреннюю, врождённую доброту, что свойственно далеко не каждому... Ну, давай, бывай, удачи и счастья тебе! Может быть, ещё и свидимся, если повезёт... Ну, а если нет, значит, такова воля Божья и у меня просто кончится вся эта мучительная канитель, в которую в последнее время превратилась моя жизнь..."

Наумов вновь попытался приободрить Петра общими фразами, которые ему самому вновь показались приторными и фальшивыми, но тот только отмахнулся и бросил: "Хватит, перестань!" Они обнялись, и Наумов зашёл в вагон, двери которого сразу же закрылись. Там он обернулся и увидел Петра среди толпы сновавших по перрону пассажиров, в которой он явно выглядел инородным элементом. Поезд тронулся, и Петр ещё какое-то время продвигался в сторону его следования, лавируя между телами. Он улыбался и махал Наумову рукой, но глаза его были необыкновенно грустными. Наумов вспомнил, что точно так же смотрела на него его тётка, ныне покойная, когда пришла на питерский Московский вокзал проводить его перед отъездом в Москву... Наумову тогда показалось, что они могут больше не увидеться, что, собственно, и вышло. Теперь он содрогнулся оттого, что сам невольно провёл столь зловещую параллель, и мысленно пожелал Петру выздоровления...

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Но его мольбы не были услышаны. Пётр скончался спустя три с небольшим месяца, в десятых числах декабря, на квартире, которую приехавшая к нему из Австралии сестра Нина сняла для того, чтобы хоть как-нибудь помочь Свете и чтобы его предсмертные муки происходили не на глазах у только-только начинавшего ползать несмышлёныша-ребёнка.

Нина прилетела в конце сентября, когда Пётр уже практически перестал выходить из дома, будучи едва способным самостоятельно передвигаться, и большую часть времени лежал в постели, мучаясь от адской и с каждым днём становившейся ещё невыносимее боли. Спустя некоторое время даже у неё не стало хватать сил, чтобы ухаживать за обречённым братом: он практически не поднимался, и ей приходилось по несколько раз в день менять простыни, которыми она обматывала его поясницу и которые служили своего рода подгузниками, обтирать его тело влажным полотенцем, кормить с ложечки и из соски давать жидкие питательные смеси, коие уже спустя считанные минуты выливались через имплантированную трубочку вон...

Тогда Нина решила нанять нянечку. Но на это требовались деньги, которых у Петра уже просто не было, как, впрочем, не было их и у неё, поскольку, самовольно сняв в Москве однокомнатную квартиру, она и без того достаточно глубоко залезла в карман своего австралийского мужа и снимать средства с их общего счёта больше не решалась, опасаясь ненужных осложнений... И всё-таки на один месяц она рискнула: двести долларов за восьмичасовой каждодневный уход -- да пусть треснет этот их проклятый мортгейдж!.. Тут, к счастью, подсуетились и Лёня с Наумовым: оба, сложившись, переслали ей тысячу евро -- правда в соотношении один к пяти в пользу Лёни...

Но если бы это помогло! Увы...

Ещё один путь, которым решила воспользоваться Нина, открылся после телефонного разговора с Лёней, когда тот посоветовал ей обратиться в американское посольство, намекнув на то, что, дескать, Соединённые Штаты, будучи страной Петиного гражданства, должны что-то предпринять для его спасения, потому что иначе зачем они так упорно пропагандируют патриотизм и требуют быть преданными флагу... Нина сразу же связалась с означенным учреждением и была поражена участливым вниманием, проявленным представителями консульской службы: её не только подробно обо всём расспросили, но человек, говоривший с ней по телефону, который представился Уолтером Дэвидсоном, попросил разрешения приехать к ней на квартиру, чтобы лично взглянуть на больного. И он действительно приехал, причём в тот же день, в сопровождении какой-то женщины, которая оказалась врачом.

Однако это посещение, увы, не произвело в судьбе Петра никаких перемен. Посоветовавшись с докторицей, мистер Дэвидсон только развёл руками и посетовал на то, что они не обратились в посольство раньше. "Тогда мы могли бы отправить его в Соединённые Штаты и предоставить лечение за федеральный счёт, -- заявил он, когда они вышли на кухню, чтобы больной ничего не услышал. -- А теперь уже поздно что-либо делать... К тому же в настоящее время он не транспортабелен..."

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Следующим летом, в июле, Наумов с Лёней оказались вместе в Москве и съездили на Хованское кладбище к Петру, которого, как выяснилось, захоронили прямо в могилу к матери. Они присели у железной ограды, помянули ушедшего друга чекушкой, помолчали.

-- Знаешь, что я хочу сказать? -- вздохнул Лёня, когда они побрели назад. -- Надо жить, пока есть силы, брать от жизни всё, вкушать все удовольствия, причём по максимуму! И ничего не откладывать на потом, потому что потом уже ничего не будет... Будет вечное безмолвие, пустота... Вот он меня бы сейчас поддержал... Ну, что? Может быть, рванём куда-нибудь перекусить, а потом в баню и непременно с девочками?.. Тем более, что я теперь человек разведённый…

30.10.2006