ТРАВМА СЫНА ВРАГА НАРОДА: ПАМЯТИ ЮРИЯ ШТЕРНА

07-02-2007

Осенью 1996 года на стенах престижной средней школы "Макиф Гимел" в южном израильском городе Беэр-Шева появились граффитти на иврите "Русский язык - наш язык!", "Пережили Освенцим, переживем и Макиф Гимел!". Надписи выполнили старшеклассники из семей русскоязычных эмигрантов в знак протеста против запрета на русский язык в школе, традиционно считавшейся "олимовской".

Напуганная директриса не только велела немедленно стереть надписи, но и допустила вопиющий антипедагогический шаг - вызвала в школу полицию. Я тогда издавал на юге Израиля газету, а при ней вел кружок "креативных общественных отношений". У нас занимались и старшеклассники из "Макиф Гимел", которые хорошо понимали, что такое пи-ар и как задействовать прессу. Да и дорога в прессу была накатана. Инцидент привлек внимание не только всего Израиля, но и зарубежных СМИ. В город приехал Саша Ступников из НТВ и показал репортаж всему русскоязычному миру, тогда еще непривычному к громкой и публичной критике израильских порядков.

Михаэль Дорфман и Юрий Штерн (справа) 1993г.

В школу приехали представители всех русскоязычных сил, парламентарии и политики. Некоторые, чтоб разобраться и помочь, а кое-кто, чтоб сорвать внимание прессы и покрасоваться на телеэкране. Директриса атаковала детей и расписывала, как им хорошо у нее в школе. Вопрос депутата Кнессета Марины Солодкиной о том, как могло случиться, что вызвали полицию, повис в воздухе. Встреча грозила взорваться. И тут все услышали срывающийся голос задержавшегося в дороге Юрия Штерна "как не стыдно! Это не только детей... это в Кнессете ко мне, депутату парламента подходят, когда мы говорим по-русски и хамски заявляют "Эй, кончайте болтать! Когда вы уже научитесь ивриту?"... Это настоящий ...расизм!" Аудитория оробела. Тогда еще подобное хамство почиталось в широких кругах образцом сионистской сознательности, а культурный империализм оправдывался пресловутой теорией "плавильного котла". Если выходцам из исламских стран или небольших общин, как эфиопская или грузинская, полагалась своя история и наследие, то "русские" подлежали, да и сейчас еще подлежат переплавке,а их культурное наследие должно быть похоронено. Выступление Штерна показало всем - педагогам, журналистам, полицейским чинам, что тут происходит что-то новое, непривычное.
Позже, когда я с глазу на глаз побеседовал с директрисой школы, то ли, как газетчик, то ли как представитель общины, то она расплакалась: "Я тоже была польской девочкой, и нас травили за то, что мы есть. Мы страдали от того, о чем говорил Штерн, но тогда даже озвучить это было невозможно... собственно лишь благодаря ему я смогла вспомнить все, что выталкивали в себя, глубоко в подсознание".

Юрий охотно рассказывал мне о своем счастливом детстве любознательного мальчика, влюбленного в историю, на коленях у знаменитых профессоров. Другом семьи и наставником Юрия был историк-византолог Александр Петрович Каждан и другие видные ученые. Зато он очень неохотно рассказывал о судьбе отца - идишистского литератора и историка, репрессированного во время антисемитских сталинских погромов. Эта затаенная боль, глубоко спрятанный страх многое объясняет в характере и карьере Юрия Штерна. Объясняет его тревоги, его нежелания лидировать, быть первым, что полагалось ему по способностям и опыту. Юрию с болью далось это объяснение в минуту редкой откровенности, однажды, когда жизнерадостный, слегка насмешливый тон оставил его. Травма "сына врага народа", по признанию Юрия был аналогичен психологическому стрессу, испытываемым детьми, выросшими в семьях уцелевших в Холокосте. С этой травмой Юрий жил и учился справляться всю жизнь, и она придала ему "лица необщее выражение", интеллигентность и человечность - качества, увы, редкие в нашей политике. Еще более редкое качество - открытость. Юрий охотно давал номер своего телефона, всегда отвечал на звонки и никогда не предоставлял, по примеру большинства израильских деятелей, добираться до себя через секретарей и советников.

Штерн был пылким еврейским патриотом и настоящим русским интеллигентом, глубоко преданным принципам общественной справедливости. Я помню его во время борьбы за советское еврейство, тесно сотрудничал с ним, когда он возглавлял Ассоциацию новых предпринимателей Израиля. Позже приходилось сталкиваться с ним, иногда спорить, иногда соглашаться. Юрий всегда придерживался правых взглядов, был сторонником "Великого Израиля", выступал за развитие поселений и против того, чтоб Израиль отдал территории, завоеванные в войнах. Вместе с тем он всегда осознавал сложность и проблемность израильской оккупации целого народа, да и с дискриминацией арабов в Израиле ему было некомфортабельно. Особенно после того, как он одним из первых русскоязычных общественников осознал, что дискриминация по отношении к одной группе неминуемо ударяет по всему обществу. Он осознал, что не только "русская улица" 1990-х годов подвергается дискриминации, но туда же общество определило и таких, как он, приехавших давно и по идейным соображениям.

Во время горячих дебатов вокруг бывшей турецкой мечети в Беэр-Шеве. В 1948 году здание было властями под Негевский музей. Меня мэр города включил в попечительский совет музея и я помню отчаянные попытки спасти его от финансового краха, когда прекратились субсидии из центра. В 1992 году музей все таки закрылся, а в 1996 мусульмане города и окрестностей потребовали отдать им здание. Борьба разразилась нешуточная, а в самый разгар депутат Кнессета из клана, проживавшего в бедуинских поселениях вокруг города, собрал в Кнессете подписи в поддержку мусульманских требований. Одним из первых подписал письмо известный своими правыми взглядами Штерн. Местные партийцы опубликовали в моей газете письмо с выразительным названием "Ты обалдел, Юра?!". Я позвонил Штерну и попросил ответ. Он сказал, что не слишком разбирается в наших страстях, что верующим нужна мечеть, посоветовал написать "я не знал о накале страстей". Вместе с тем он не снял своей подписи под письмом в поддержку верующих.

Юрию Штерну помогало недюжинное чувство юмора, что всегда определяет человеческую открытость. Его шутка, сказанная по поводу известной аферы президента Клинтона "Тов наси дофек ми наси дафук", мол "лучше президент трахающий, чем президент трахнутый" в свое время обошла все газеты. Однако, когда достоянием гласности стали сексуальные притязания израильского президента Кацава к своим сотрудницам, Штерн уже не шутил. Даже свои политические взгляды он старался подавать с юмором, без навязчивой и угрюмой серьезности, свойственной большинству его единомышленников. Ему принадлежит стишок

Мы землю арабскую отняли с боем
И мы эту землю Писгою накроем.

* Писга(т) Зеэв - вершина волка на иврите - новый иерусалимский квартал, построенный за пределами Зеленой черты.

Юрий Штерн защищал в парламенте самых слабых и незащищенных - безработных, матерей одиночек, сотрудников частных контор по найму, обанкротившихся мелких предпринимателей, пенсионеров-репатриантов, "неканонических" евреев, лишенных в Израиле всякой возможности вступить в брак. Он был одним из немногих в Кнессете, кто принял близко к сердцу бесправное положение и нечеловеческие условия иностранных рабочих в Израиле и многого добился для них. Я часто слышал от активистов различных общественных движений жалобы, что от "своих" - социал-демократических партий "Авода" или "Мерец" ничего не добьешься в социально-экономических инициативах, зато политики из "Наш дома Израиль" охотно помогали. Как правило, имелся в виду Юрий Штерн.

В отличие от многих наших деятелей, Штерн не пытался подменить социальные службы и редко использовал свой авторитет для решения одиночных казусов. Он действовал, как и положено народному представителю - выявлял проблемы, вносил законодательные инициативы, работал в парламентских комиссиях, создавал коалиции и добивался принятия своих законопроектов. Эффективность его работы парламентария признавали и его политические противники. Говорят, что даже свою болезнь он пытался использовать, чтоб помочь людям, предлагал ввести обязательное онкологическое диагностическое исследование.

Где-то в конце октября (2006 г.) я позвонил ему. За годы меня собралось также большое досье и по делам имущества жертв Холокоста я когда-то ходил на слушания комиссии Авиталь в Кнессете по этому делу и знаю закулису, как банки противились и угрожали аудиторам исками, как там лоббировали, чтоб опустить всю комиссию. А сейчас там полицейское расследование по подозрению в в том, что вся оценка имущества жертв Холокоста в израильских сильно занижена. Кроме того, что вопрос о недвижимости жертв Холокоста комиссии Кнессета пришлось выделить в отдельное слушание, а практически положить под сукно из-за обструкции землеустроительных компаний, в руки которых попала приватизированная государственная собственность. Речь ела об участках в самых дорогих и престижных районах Израиля, которые государство передало в опеку государственных землеустроительных компаний. Еще в 1996 году я сам пытался изучить положение дел с собственностью тех, кто имел в начале ХХ века недвижимость в Палестине, и позже сгинул в Советской России. С теми вообще мрачно все. Я пытался напустить на это дело депутата Марину Солодкину. Она попробовала и несолоно хлебавши отступила. Там надо кого-то покрепче. Я поговорил об этом со Штерном и мы договорились продолжить контакты.

Я знал, что Штерн проталкивал свой законопроект о льготах людям, пережившим Холокост. Я попросил его материалы об их положении. Многие из них в Израиле влачат жалкое существование и не получают от государства помощи. Государство Израиль, выступающее по всему миру от имени жертв Холокоста и получившее десятки миллиардов долларов компенсаций за их кровь, мало что делает, чтоб облегчить старость и учесть интересы этих людей. Юрий охотно откликнулся, рассказал много интересного и полезного. Юрий был возмущен, что министр финансов Авраам Гиршзон, бывший председатель парламентской комиссии по имуществу Холокоста боролся за права людей переживших Холокост, а теперь вот..., дальше добавил непечатное слово. Закон Юрия Штерна о льготах людям, пережившим Холокост был принят в Кнессете 2-го января 2007 года, когда Юрий уже находился в больнице. И хотя Минфин не спешит изыскать средства для реализации этого закона, а самым молодым из жертв уже за 70, уходя, Юрий одержал маленькую победу.

Я не уверен, что когда-либо разделял политические взгляды Юрия. Между нами случались конфликты. Однажды он даже грозился подать в суд, недовольным тем, как его изобразили в передаче московской телекомпании "Совершенно секретно", где я был линейным продюсером. Однако он не держал зла, а я, несмотря на все наши разногласия, всегда знал, что Юрий Штерн - один из нас, один из самых, а может быть самый настоящий представитель всех русскоязычных израильтян.

Yuri Shtern, In Memoria by Michael Dorfman

Комментарии

Добавить изображение