ЗДЕСЬ РУСЬЮ НЕ ПАХНЕТ

Всеволод Витальевич Мальцев, историк, литератор родился в 1955 году в Москве. Закончил исторический факультет и аспирантуру МГУ. Автор 2-х книг и более 100 романов, повестей, рассказов, исторических очерков, статей и рецензий, вышедших на страницах журналов России, Великобритании, Германии, Греции, Израиле, Канаде и США. Финалист литературного интернет-конкурса Иерусалим-2004”. На сайте “Русский переплет” повести и рассказы В. Мальцева в 2003 и 2004 гг. входили в десятку лучших. Член “Союза писателей Москвы и “Международного союза писателей “Новый Современник””.

Беда Москвы в том, что она со всех сторон окружена Россией...
Из разговора в толпе

Как это не покажется странно, на каждый из этих вопросов можно с уверенностью дать положительный ответ.

Мегаполис? Да, конечно. Единственный в России, на всём постсоветском пространстве, да и в Европе в целом. Конечно, пока не такой, как, например, Токио или Нью-Йорк, но мегаполис, отвечающий всем признакам этого определения.

Именно здесь сосредоточены если не все, то большинство политических и экономических рычагов управления страной. Именно здесь находятся центры научной, образовательной и культурной жизни.

Одна моя приятельница из провинции (не будем лукавить: то, что не относится к столице, является провинцией и не нужно стыдится этого старинного русского слова, словно штампа о втором сорте; как национальностью, так и место рождения являются не заслугами, а данностью) как-то сказала:

Петербург - это город. Москва - большая деревня.

И была абсолютно права в обоих этих определениях.

Петербург - действительно город. Молодой, довольно бурно развивающийся провинциальный российский город, который по праву занимает первое место среди всех провинциальных городов. Но сравнивать его с Москвой или любым другим мегаполисом - это тоже самое, что сталкивать на помосте супертяжеловеса с представителем "веса мухи". И это ни в коем случае не в обиду питерцам. Таковы реалии. А спорить и обсуждать реалии бесполезно.

К сожалению, до тех пор, пока будет продолжаться в России сегодняшний курс на централизацию, так и будет. Но России, с её огромной территорией просто необходимы мегаполисы. И с каждым годом эта проблема будет обостряться.

Большая деревня? Тоже да, потому что наряду со всем вышесказанным, Москва, оставаясь единственным на сегодняшний день реальным мегаполисом страны, была и остается большой деревней, с трудом прокачивающей по своим сосудам огромное количество не только туристов и "гостей столицы", но и многомиллионные отряды временных работников, беженцев-переселенцев, а также нью-москвичей всех чинов и рангов.

И это, естественно, может сделать только мегаполис, превращаясь от такого обильного нашествия новых "завоевателей столицы" в большую деревню. Такова цена урбанизации, которую вынуждена платить Москва. Любой другой город, включая самый крупный из провинциальных - Петербург - при таких интенсивных нашествиях людей с различной оценкой ценностей, с ментальностью, образованием и культурой, вряд ли смог бы сохранить лицо "большой деревни", быстро превратившись в лучшем случае на лагерь беженцев со своими многочисленными проблемами.

Мы уже не говорим о жрицах любви, торговцах, перебравшихся сюда и прочно осевших криминальных национальных структурах и многотысячном обозом свиты из провинции, с которым каждый раз въезжает в Кремль очередной руководитель страны.

Стоит добавить, что хотя Москва, как мы уже говорили, и является признанным культурным и образовательным центром России, е представитель на посту руководителя страны в последний раз был более трёх веков назад. И был это, естественно, Пётр I. После него на этот пост выдвигались исключительно провинциалы, каждый раз создавая под себя новую верхушку власти. Не в этом ли одна из причин слабой преемственности в процессах реформирования страны, которые растягиваются на века?

Конечно, каждый вправе по-своему отвечать на сакраментальный вопрос "что делать?". Собственно, для этого и написана данная заметка.

Но на наш взгляд, в ближайшие 10-20 лет необходимо начать действительное укрупнение административного деления страны с передачей большинства рычагов (в том числе экономических) на места. Только в этом случае центры этих новых укрупненных административных единиц будут иметь шанс превратиться в ближайшие 50-100 лет в мегаполисы, что является одной из основных жизненно важных задач России.

Для такой огромной страны иметь один единственный мегаполис не только неразумно, противоречит здравому смыслу но и ведет в тупик. Прогрессия клубка очевидных проблем, с которыми сталкивается сегодня столица, будет нарастать как снежный ком и может привести к весьма печальным последствиям.

* * *

Три поколения современной России поколения, о которых пойдет речь ниже, условно разделены на следующие возрастные категории:

• “деды”, рожденные в 1920-х – 1930-х гг.

 

• “отцы”, - в 1940-х – 1950-х гг. и

 

• “детки”, - в 1960-х – 1970-х гг.

 

Итак, “деды”.

Поколение, пришедшее на смену современникам первой русской революции, империалистической войны и октябрьских событий 1917-го. “Деды не участвовали в революциях, однако вся их жизнь прошла под лозунгами этого “главного события XX века”. Что делать… Как сказал поэт, времена не выбирают, в них живут и умирают. Были победы, были ошибки. Была дружба, было предательство. Все, как во всех поколениях. Но была ещё и вера в идею, столь типичное увлечение для России в последние века. А как в России без веры?

Ошиблись деды. Это было видно раньше, но со всей очевидностью раскрылось в 1980-х, когда многие представители этого поколения вынуждены были признать ошибочность “курса” и передать бразды правления “отцам”.

“Отцы”, соблюдая традиционное уважение к старшим, слегка пожурили “дедов”, внеся свой вклад в критику предыдущего поколения, которая началась ещё в эпоху оттепели. В эпоху становления гласности по-российски это вылилось в огромное количество публикаций в прессе, телевизионных обсуждений “за круглым столом”, а также в пухлые публицистические сборники - “диалоги политиков и экономистов со своими читателями”. Доходило даже до постановки вопроса необходимости публичного извинения “дедов” перед своим народом. Но, дальше этого дело так и не пошло. Большую роль в этом сыграла, скорее всего, вскормленная поколениями идея преемственности. Зачем окончательно клеймить позором старшее поколение, когда, не сегодня-завтра, станешь таким же по отношению к следующему, так беспардонно наступающему на пятки. Вот и не стали, держа в уме старую русскую пословицу про колодец, в который не следует плевать. Ну, ошиблись. Кто не ошибается? Мы-то теперь знаем – как надо. Вот займем все нужные кресла, разберем все важные портфели, начнем рычагами властными ситуацию разруливать, вот тогда-то и поговорим основательнее, как надо и как не надо.

Не получилось. Только поколение 50-60-летних “отцов потянулось к этим рычагам, как – бац, приехали, отдыхайте, дорогие товарищи. Мы как-нибудь без вас, - милостиво пробасили “детки”. И не успели “отцы толком разобрать, как так получилось, как все эти нужные кресла, которые в эпоху застоя нужно было смиренно выстаивать в ожидании большую часть жизни (а 40-50-летние нередко считались неопытной молодежью), в момент оказались под нижними частями туловища “детей”.

“Как же так?” – возопили “отцы”, напоминая хозяевам нижних частей о том, что существует очередь, координация, что все, что они так уверенно загребли себе не их, а создавалось десятилетиями, дедами и отцами, кстати, тоже. А в ответ… “Слышь”, - один из “деток”, разобрав какие-то слова в водовороте жизни по-новому, сказал другому, такому же. – Там кто-то недоволен. Разберись”. И пошли разборки. Да так пошли, что воспоминания о Чикаго 1930-х со своими крестными отцами стали чем-то наподобие чтения старинных романов о благородных рыцарях. А когда к концу 1990-х дым от стрельбы несколько развеялся, грянул кризис. Оказалось, что мало работать, зарабатывать больше, чем платишь налогов, и при этом умудриться остаться в живых. Важно ещё вовремя эти деньги истратить. Не успел – начинай все с начала. Такая новая русская забава, понимаешь.

И пошли тогда “отцы” вновь зарабатывать. А там уже ограничения: Берем только до 35”. Свыше 35 лет, конечно, устроиться тоже можно (ночным директором – читай – сторожем) или к “своему”, хорошо устроившемуся и нуждающемуся в пополнении личного окружения своими, проверенными людьми. Но на всех “своих” таких мест, конечно, не хватило, да и специальности в ходу стали не те, на которые учились.

Результат – разочарование здоровых, подтянутых людей среднего возраста, так и оставшихся не у дел и взирающих на дела “деток со все нарастающим сарказмом: “Хотели без нас? Ну, и как, получается?”.

“Получается, - отвечали “детки”. – У нас все О’К.”

“Отцы” постоят – постоят, посмотрят на своих розовощеких, новых начальников, вздохнут и пойдут на те места, которые еще можно получить. Им уже давно понятно, что ни кресел, ни портфелей, ни рычагов они в своей жизни уже не дождутся. Жизнь катится под уклон, пик карьеры пройдет на взлете и никаких больше полетов не предвидится.

Что же касается “дедов”, то здесь вообще, как говорят нынешние “детки”, дело - тухляк. Сидите, ясный перец, на своей пенсии, и не мешайтесь. “Деды” и сидят, время от времени, во время выборов, обозначая себя в бюллетенях армией протестующего по отношению к властям электората.

Дома эти настроения – озлобления и разочарования - передаются женам, попавшим приблизительно в такую же ситуацию с той лишь разницей, что роль женщины на Руси никогда не считалась ролью основного семейного кормильца. От них – детям. Детям “старых” (читай – “дедов” и “отцов”, оказавшихся в решающий момент не в том месте) русских.

А озлобление “дедов” и разочарование “отцов”, в свою очередь, способно родить лишь безразличие, падение интереса и, в результате безграничный, всепоглощающий пофигизм. Именно этот пофигизм и становится с каждым годом все заметнее у следующего, идущего вслед за “новыми русскими”, поколения. Закон маятника. На смену энтузиазму первых пятилеток и великих военных побед пришел застой. Затем, после непродолжительного переходного периода, вновь энтузиазм, связанный с “новым мышлением”, гласностью, демократизацией, новыми законами и порядками. И вновь период столь характерных для России раздумий, по аналогии с предыдущим, спокойным периодом, названный рок певцом Шевчуком “отстоем”.

Пофигизм, пришедший на смену низкопоклонству и холуйству, презрение к власти вошло в кровь поколений эпохи застоя и, судя по всему, перешли по наследству большому количеству представителей сегодняшнего поколения молодых, которому суждено жить и строить свои отношения с властью в XXI веке. То же неприятие власти, на этот раз, “новых русских”, та же сложность, как у своих отцов, в поисках работы с достойной оплатой.

По данным Комитета соцзащиты, в настоящее время разница в зарплате между работниками и руководителями составляет 20 раз, а по возрастным категориям в низкооплачиваемых работниках как раз оказались молодые и пожилые люди.

При этом, по данным этого же комитета, в крупнейшем мегаполисе Европы, столице России и визитной карточке России – Москве около 24 процентов (то есть почти каждый четвертый) постоянных жителей имеют ежемесячный доход ниже и так скромно установленного прожиточного минимума. Как с этим букетом проблем можно всерьез думать об активном участии граждан в каких-то реформах, требующих единения и согласия?

В то же время, значительная прослойка населения страны, несомненно, стала богаче. Чтобы не быть голословными, обратимся к цифрам.

Госкомстрой сообщает, что в России появилось 15 миллионов неучтенных единиц недвижимости. Это те построенные дома, владельцы которых не хотят платить налог на имущество. Несколько миллионов законопослушных граждан зарегистрировали свою недвижимость и исправно платят государству налоги. Более 40% российских семей в настоящее время имеют автомобиль. Не менее 20 миллионов, как пишет “Независимая газета” россиян (практически каждый 6-й) ежегодно посещают дальнее зарубежье. По данным NUA, главного авторитета в вопросе о народонаселении интернета, сейчас в России насчитывается более 35 миллионов пользователей. По проценту к населению этот показатель значительно выше, чем, например, у наших соседей, считающих себя с более рыночной, чем у нас, экономикой – Литве, Турции - и в более чем четыре раза больше, чем в успешно развивающемся, соединившем, как считают экономисты, в своей экономике все лучшее из обеих экономических систем, Китае.

Кажется, уже нет ни одной городской семьи без двух, а то и трех импортных телевизоров, а треньканье мобильных телефонов раздается, подчас, в карманах таких ветхих старичков и старушек, что только диву даешься их мобильности, с таким трудом влезшими в маршрутное такси. И это относится отнюдь не к одной столице. Во многих областях число мобильных телефонов уже превысило число своих стационарных собратьев.

Несмотря на ускоренное строительство фундаментальных многоэтажных гаражей и стоянок, в спальных районах настолько много машин, что, порой, невозможно подойти к подъезду, не протискиваясь сквозь их стройные ряды. А не так давно в Москве вновь ввели закон о принудительной эвакуации машин, припаркованных на проезжей части, так как четырех полосные дороги повсюду превратились в двух полосные и практически застопорили движение не только на ведущих магистралях, которые уже и вспомнить никто не может без постоянных пробок, но и на периферийных, далеких от центра улицах.

В связи со всем этим у россиян наконец-то появляются и приятные статистические новости: на постоянное место жительства сюда переехали не только представители менее благополучных стран СНГ, но и жители Израиля и даже США в количестве нескольких тысяч человек.

Но означает ли это, что все эти достижения пришли к нам в результате верной экономической политики правительства? Сомнительно. Скорее всего, это результат, который (как у нас часто бывало и в прошлом), пришел не за счет, а вопреки стараниям власти, экономическая стратегия которой последние 10 лет очень напоминает утреннюю гимнастику по-Высоцкому. Тот же бег на месте, те же водные процедуры, время от времени обрушивающиеся на головы обывателей в виде гиперинфляции, невыплаты вовремя зарплат, невозвращения банками денежных сумм, дефолта и прочих прелестей становления рыночных отношений, которые только подкрепляют переходящее из поколения в поколение чувства недоверия и презрения к власть имущим.

К тому же, все еще сохраняется привычный менталитет основной массы трудоспособного населения. Работать, больше зарабатывать, менять одну работу на другую, менять профессию и место жительства в поисках лучшей доли, как и стремление к обогащению в целом в России все еще считается безнравственным, ложным западным заблуждением. “Не в деньгах счастье, а в правде”, - по-библейски нравоучительно наставляет киногерой постсоветского образа жизни Данила Багров (персонаж фильма Балабанова “Брат-2”), без всяких эмоций круша всех “неправильных” как в своей стране, так и за е пределами. В основе этой “правды” опять таки лежит твердое убеждение в том, что власть (любая власть, в любой стране) в лице своих правоохранительных органов не только не способна решить конфликт по справедливости, но и вообще неспособна на какие-либо действия, кроме тех, которые идут во благо самих власть имущих или самих же представителей этих органов.

В России идеи по определению не могут быть простыми и ясными, способными захватить большинство категорий населения. Двоякость реформ порождает неоднозначное, у многих противоречивое к ним отношение. Покорность, долготерпение, непротивление злу насилия, исповедующиеся православным христианством, идут рука об руку со стремлением проверить себя, не ходить проторенными путями, рискнуть и победить. И это тоже не случайно и не сейчас появилось в русском характере. Еще в народном эпосе, сказках, царевичи и витязи, остановив своих коней на распутье и ознакомившись с высеченными на камне предостережениями: “Направо поедешь – коня потеряешь; прямо поедешь богатство найдешь; налево поедешь – убитым быть”, в большинстве случаев выбирает третий путь.

Вера в то, что истину – высший смысл человеческого бытия можно познать только через страдания, что простых путей к счастью нет, эта вера закладывалась в души многих и многих поколений ещё с детских лет. Не отсюда ли такое презрение к торговцам, перекупщикам, а также всем людям, никак не несвязанным с процессом производства товаров?

Единственное, пожалуй, неоспоримое достижение перестроечной поры -гласность, - как известно, является победой журналистов, писателей и прочей, далекой от чиновничьих кресел, братии, только нагляднее и доказательнее показала то, о чем в эпоху застоя были лишь кухонные дебаты. А именно: огромную, вызывающую разницу в качестве жизни работников и управленцев.

Нужно ли при этом ещё кому-нибудь доказывать, что в настоящее время в России нет ни одной политической силы, которой бы безоговорочно поверила хотя бы четверть населения.

Постсоветский электорат, из тех, кто стал жить лучше, не может поверить, что лучше стало надолго и всерьез. Его мироощущение, как человека из духовной России, подобно диалогу со своим “вторым я”:

Ой, как хорошо-то, как хорошо! Когда же, наконец, будет плохо? – вопрошает индивид, уверенный, что вот-вот все изменится, пойдет вспять. Нервное ожидание неотвратимой и, наверняка, худшей по сравнению с настоящим неизвестности, для него хуже, чем сама эта неизвестность.

Потерпи немного, - отвечает ему “второе я”, - Скоро уже!

Ожиданием этого скоро и живет человек, внимательно читая все статьи об очередном переносе конца света, ежедневно охая над изменениями в курсе валют, просчитывая варианты исхода грядущих выборов и их последствия для него самого, одновременно наблюдая по телевидению новостные стихийные бедствия и гигантские, всё учащающиеся во всем мире катастрофы.

В русской душе, тем временем, все еще бродит перестоявшаяся хмельная смесь из идеи национального превосходства, религиозной исключительности, залитые ещё славянофилами и почвенниками и идеи причастности ко всему мировому развитию в целом, идущей от Петра I, через учения западников к демократам разлива конца XX века.

А между этими, столетиями не нашедшими компромисса полюсами, огромная, инертная, по словам политиков, масса людей, у которых, на самом деле, нет времени спорить. Каждый день приходится элементарно крутиться, обеспечивая свою семью, пробираясь сквозь опасные засады из законов, в которых или начисто отсутствует здравый смысл, или легко по-своему трактуется чиновниками и “малыми власть имущими”, начиная сторожами и охранниками и заканчивая рядовыми работниками, сидящими на выдаче/не выдаче всевозможных разрешительных, согласовательных и уведомительных справок.

Отсюда бесконечные шараханья, постоянная сверка правильности курса, вместо того, чтобы элементарно привести в порядок свой аппарат в лице милиции, армии, чиновничества, из которых ежегодно увольняются сотни тысяч уличенных в коррупции, мздоимстве и пьянстве.

Отсюда постоянный гложущий души комплекс вины, настоянный на понимании невозможности объединения этих двух радикальных, не желающих идти друг другу навстречу, учений.

Страна приоритета идей над законами с постоянными ритуальными заверениями своих верноподданных чувств по всей активно строящейся вертикале власти, что, увы, не исключает в своих же рядах перепроверок и сопровождающих их шмонов. И все это, естественно, в большой степени подрывает имидж государства не только за рубежом, но и внутри, среди населения, которое нет-нет, да и начинает задумываться над вопросом: “А действительно, могут ли быть пророки в своем Отечестве?”

Но, самое интересное, в том, что никаких пророков не видно и там, на благополучном, казалось бы, Западе. И виной этому стала, как это не парадоксально, главная победа перестроечной эпохи – гласность. Все книги, ещё в недавнем прошлом запрещенные, недоступные рядовому читателю, перечитаны и, впоследствии этого, значительно уценены в сознании тех, кто ожидал от них значительно большего. По 30 и более фильмов в день только на бесплатных каналах телевидения “made in оттуда” в течение пятнадцати лет, словно капли камень, растворили, испарили былое любопытство к западному прокату, апогей которого был в восьмидесятых, во времена первых видеомагнитофонов с ночными просмотрами и повальным увлечением обменами кассет, упакованных в обыкновенные, вывернутые наизнанку, черные молочные пакеты.

Положительный герой Запада, повергающий коварного злодея в хлам кулаками и изысканной немногословной иронией, постепенно становится как брат-близнец похож на советских правильных киногероев 1930-х – 1980-х годов с одной лишь разницей: в отличии от нашего прототипа, он искусно дерется, успевая при этом наглядно соблазнить пару-тройку красавиц.

“Новая Россия не полюбила себя, но Запад она разлюбила это точно”, - резюмирует по поводу этой “болезней роста” населения писатель В. Ерофеев.

Пресыщение после голода – вот что по-настоящему убивает всякое желание пробовать ещё хоть один кусочек из недавно так желанного, так лакомого продукта. А если учесть, что среди него поднаторевший читатель/зритель все чаще замечает огромное количество побочного, явно малопривлекательной и малосъедобной жрачки, то процесс приема пищи “с этого стола” со временем закономерно переходит в стойкое отвращение.

То же самое касается и отношения к Западу в целом. Если он нам действительно столь активно помогал, когда мы свернули со своей дороги, смущенно признав свою неправоту и пошли в его фарватере, то почему же не стало от этого хорошо большинству населения? Почему только и разговоров о том, когда, в каком году придется особенно затягивать пояса и отдавать не только долги, но и накапавшие по ним проценты? Не говоря уже о том, что в русском общинном понимании помощь за деньги, да ещё с процентами, вообще называется не помощью, а прямым ростовщичеством. Ф. М. Достоевский, чтимый не только в России, но и далеко за её пределами, недвусмысленно давал понять, в какой форме может быть выражена благодарность этой помощи по-русски.

Кому только не помогал Советский Союз? Где эти деньги? Где благодарность?

Запад учит считать деньги, адекватно относиться к хорошему и плохому, отречься от юношеского идеализма и стать на дорогу развития здоровых потребительских отношений. “Детки” быстро поняли эти наставления, сметливо прикинув, что это уже сейчас принадлежит именно и только им, а то - будет принадлежать им же через несколько лет. Они уже не будут раздавать деньги направо и налево, как их деды и опрометчиво брать в долг где попало и у кого попало на неясные нужды, как их отцы.

И, в целом, для страны это, разумеется, хорошо. Но только, как скажут отцы и деды, бездуховно как-то, сухо, не похоже на ту Россию, о которой писали Толстой и Достоевский, Бунин и Булгаков. Или той России уже не будет?

Конечно, не будет.