СИЛЬВИЯ

Перевод с греческого Галины Ивановой

Впервые он поцеловал ее в Кноссосе, через неделю после их знакомства, но дальше этого не пошло: казалось, он вдруг утратил все свое мужество или просто осознал, что может стать предметом насмешек. Как-то не пристало пятидесятилетнему профессору Альберту Райнеру, известному социологу и историку, бросаться подобно безрассудному юнцу в объятия двадцатисемилетней девушки.

Галина Иванова и Алексис Парнис

- Извини, - сказал он ей, - но мне слишком трудно устоять перед такой обворожительной женщиной, как ты. Да еще если в союзниках у нее непревзойденное греческое солнце…

Но Сильвия совсем не обиделась и даже, наоборот, приятно удивила его, ответив ему страстным поцелуем…

Потом они сели в его открытый “Фольксваген” и отправились домой в Агиос Николаос, где Сильвия остановилась в маленькой гостинице, а он жил в уединенном домике с садом, который снимал еще с прошлой зимы, когда приехал на Крит писать свою книгу.

Всю дорогу она с милой непосредственностью держала руку на его колене, и Альберт все больше воспламенялся, рассказывая с восторгом фанатика-эллинофила о достопримечательностях, которые они осмотрели сегодня на критской земле - этом “плацдарме европейской истории”, как он называл ее в своей книге.

Потом она начала рассказывать ему о своей жизни Сильвия выросла в Риме и была единственной, избалованной дочерью одного очень богатого итальянского аристократа. Мать ее была родом из Палермо. Судьба распорядилась так, что она потеряла их обоих во время кораблекрушения. Школьные годы ее протекали медленно и безрадостно в стенах швейцарского колледжа, где все работало как часы, согласно безупречному распорядку скучной консервативной жизни. Потом ее бросило в другую крайность - в необузданную и кипучую студенческую жизнь одного из самых известных итальянских университетов. Неожиданно равновесие в ее жизнь внес женский инстинкт, пробудивший в ней желание создать семью. Она оставила учебу, чтобы выйти замуж за молодого красавчика, единственного сына богатого фармацевтического магната, которого ей сосватала тетка, добрейшая женщина, вырастившая ее. Их брак развалился в первую же ночь, поскольку мужская несостоятельность жениха была столь запущенной, что всех лекарств мира не хватило бы, чтобы вылечить его. Она согласилась временно не подавать на развод только после настойчивых уговоров несчастного свекра, который хотел уберечь от насмешек своего сына и свое собственное имя.

Некоторое время она слонялась в компании своего “мужа по богемным притонам Виа Венето и вечеринкам высшего света, представлявшим собой жалкое подобие “Сладкой жизни ” Феллини, стараясь забыть свои неудачи, что было тоже своего рода душевным сиротством… И вдруг ее жизнь резко изменилась. Она влюбилась в тридцатилетнего химика из Пизы, открыв вместе с ним неизведанный материк счастья во всем его великолепии. Звали его Паоло. Он сгорал от нетерпения жениться на ней и все торопил ее с разводом. Но тут его поразил рак, заставивший Сильвию в третий раз оплакивать свое сиротство”, и на этот раз самое страшное. Она долго не могла оправиться от нервного истощения, приведшего ее к попытке самоубийства, а затем к трем месяцам лечения в неврологической клинике. К счастью, ее спасла одна гречанка, учившаяся вместе с ней в швейцарском колледже и ставшая впоследствии археологом. Она заставила Сильвию вернуться в университет и продолжить учебу. И теперь темой ее дипломной работы была ранняя критская цивилизация.

- Мне повезло, что я встретила тебя в первый же день после приезда в Агиос Николаос, - сказала она.

- Это воля судьбы, - улыбнулся в ответ Альберт. - Ведь на набережной столько таверн, а ты зашла именно к Манолису, у которого я был единственным посетителем.

- По правде говоря, меня привлекли его картины, - сказала Сильвия.

- Он очень славный и добрый малый, и к тому же обладает настоящим талантом народного художника. Ему вдруг пришла идея создать иллюстрации к самым известным пословицам и поговоркам. Начиная от сократовской Я знаю то, что ничего не знаю”, и кончая самыми современными…

Было еще светло, когда они вошли в таверну; вечерние посетители пока не появились. Манолис, засучив рукава, трудился над своей новой картиной. Это была композиция с летящими по ней демонами, амурами и крылатыми смертными во главе с легендарным Икаром. Внизу он написал неровными летящими буквами: “Бог дает муравьям крылья, если хочет их погубить…”

- Потому что крылатых муравьев унесет ветер, они затеряются в пространстве и никогда уже не смогут вернуться на землю, - объяснял им Манолис, расставляя на столе тарелки с закусками.

Альберт рано отвез ее в гостиницу, поскольку день был довольно трудным, и твердым молодым шагом пошел к своему “Фольксвагену”.

Сильвия вошла в холл и направилась к стойке за ключами:

- Для вас есть свежие газеты, - сказал ей портье.

Она взяла их с милой улыбкой, поднялась в свою комнату, заперла дверь и жадно начала их листать.

В одной из газет она увидела фотографию полуразрушенного бунгало. Сильвия торжествующе улыбнулась и начала читать текст под снимком: “После тщательного расследования власти сделали официальное заявление по поводу убийства панамского банкира и финансиста Арсенти. Эксперты пришли к заключению, что взрывное устройство было заложено в мусорный бак и взорвано в три часа утра, когда несчастный Крисос возвратился из казино. Между тем, организация “Вооруженное народное правосудие”, взявшая на себя ответственность за этот взрыв, направила еще одно заявление в редакции газет, подчеркивая в нем, что это она вынесла Арсенти смертный приговор и привела его в исполнение, поскольку он стал прислужником кровавого тиранического режима США…”

Ее чтение прервал телефонный звонок: “Здравствуй, - произнес властный мужской голос. - Через двадцать минут ты должна быть у церкви”.

Сильвия накинула на плечи кофточку и не спеша спустилась в холл.

- Спать еще рано, пойду прогуляюсь немного, - сказала она портье, который проводил ее понимающей улыбкой и полным восхищения взглядом.

Залитая огнями набережная была полна народу. Маленькая круглая бухточка этого райского городка напоминала палитру со всеми красками, которые нужны художнику, задумавшему изобразить счастливую и беззаботную жизнь. Местные ловеласы и иностранные туристки, жаждущие любовных приключений и готовые гулять до утра, источали сладострастие, соблазняя лунную августовскую ночь… Сильвия села в арендованный маленький “Фиат”, выехала на автостраду, идущую вдоль моря, через несколько километров остановилась возле церквушки и выключила мотор. Она наслаждалась посеребренной лунным сиянием ночью, явившей в этом укромном месте все свое достоинство и величие. Вскоре послышался рев мотоцикла. Мотоциклист подъехал на большой скорости, сделал полукруг, обследуя яркими фарами пространство вокруг, и остановился возле машины. Затем он поздоровался с Сильвией, не снимая шлема, оставаясь невидимым и неузнанным за своим темным забралом.

- Ты давно вернулась в гостиницу? - спросил он.

- Наверное, минут за двадцать до твоего звонка. Я едва успела прочесть газету, которую мне только что принесли. Там все еще пишут о деле Арсенти.

- Думаю, тебе есть чем гордиться, ведь в этом взрыве есть и твоя заслуга.

- Но я ведь только участвовала в слежке …

- Ничего, придет время и тебе поручат кое-что посерьезней. Босс хочет, чтобы со временем ты заняла место твоего мужа. Он очень любил Паоло…

- И Паоло его любил. Он часто рассказывал мне о нем. Хотя никогда не видел его в лицо…

- А босса никто никогда не видел. Он умеет быть осторожным.

- Если бы и Паоло был таким же…

- Паоло был очень опытным конспиратором. Ему просто не повезло в тот вечер, когда мы убили начальника тюрьмы. Когда он стал разворачиваться, чтобы уехать, мотоцикл занесло, и он врезался в столб…

В тот вечер Сильвия была у своей тети. Она услышала по радио сообщение о том, что полицейские убили террориста Паоло, поскольку на предложение сдаться он ответил стрельбой. Она до крови укусила себе руку, чтобы тетя не услышала ее отчаянный вопль. За полтора года шрам на запястье затянулся, однако осталась зарубка в ее сердце. Но что больше всего мучило ее, так это вынужденное молчание. Она не могла излить свое горе ни одному человеку, даже самому близкому. Позже она поняла, что главное - это преодолеть определенный барьер отчаяния. Потом тебе уже не нужны утешения. Что касается боли, которая не исчезла, а лишь спряталась еще глубже, то тут рецепт был только один: в тот самый день, когда ей удастся уничтожить кого-нибудь “из тех”, она вступит на путь выздоровления.

Но пока еще босс не мог доверить ей подобное задание.

- Ты не представляешь, сколько ненависти скопилось в моей душе с того момента, как я увидела по телевизору изрешеченного пулями Паоло. И я чувствую, что с каждым днем эта ненависть все больше разрастается во мне. Словно зародыш ребенка, оставленный во мне Паоло, - призналась она.

Тогда ее собеседник объяснил ей мягким, но вместе с тем непреклонным тоном, что иногда ненависть затмевает разум до такой степени, что может превратить профессионального террориста в слепого убийцу, способного лишь навредить Организации. Нет, им нужны не убийцы, а невозмутимые и бесстрастные борцы со стальными нервами, способные противопоставить эмоциональным и стихийным порывам выдержку и хладнокровие…

- Уверяю тебя, у меня уже есть эти качества. Попробуйте меня в деле, и сами убедитесь…

- А разве не этим мы занимаемся уже целый год? Мы испытываем тебя. Причем босс лично следит за этим…

- Но все его поручения слишком легкие…

- Твое сегодняшнее задание будет совсем не легким. Альберт Райнер может превратиться в нашего смертельного врага…

- Потому что он собирается написать книгу, осуждающую терроризм?

- Да. Одна книга может нанести нам гораздо больший ущерб, чем тысяча полицейских из управления по борьбе с терроризмом. Особенно если она написана таким талантливым человеком с непререкамым авторитетом в научном мире, да еще прекрасно владеющим пером.

- Он что, правда, настолько известный? Мне так не показалось…

- Пусть тебя не обманывают его беспечность и та легкость, с которой он поверил в “случайность” вашего знакомства. Его так просто не проведешь, и горе тому, кто недооценит его проницательность и попробует играть на его человеческих слабостях. Во всяком случае, Организация считает, что, если ты сможешь завоевать его доверие, это будет твоей огромной личной заслугой…

- Понятно, - ответила Сильвия, проникнувшись ответственностью момента. - Я должна сделать все, чтобы он влюбился в меня по-настоящему…

Через несколько дней Альберт набрался, наконец, смелости и пригласил ее в свой дом. В сущности, это был даже не дом, а старый сарай, превращенный предприимчивым хозяином в домик для любящих уединение курортников. Огромный деревенский диван, деревянный стол, грубые скамейки, вытесанный из камня умывальник, а рядом пристройка с крошечным туалетом и душем, - вот и все, что там было. Но Альберт, который снимал этот домик уже второе лето подряд, перекрасил его сверху донизу: побелил почерневшие стены и потолок, выкрасил в белый цвет полы и толстые крестообразные балки, подпирающие крышу, словно Атланты.

- Это больше похоже на древний храм, чем на дом, - сказала с улыбкой Сильвия, зажмурившись от бьющего со всех сторон ослепительно-белого цвета.

- Еще немного фантазии, и я превращусь для тебя в жреца, проповедующего собственную религию – лучезарный свет Греции, - пошутил он в ответ.

Перед ужином они пошли искупаться на тихий безлюдный пляж. Море было теплым, спокойным и, казалось, совсем безопасным. В такие моменты ты чувствуешь себя равным ему, плавая на безобидном мелководье и глядя в загадочные морские дали. Очень обманчивое чувство, так походившее на ее отношения с Альбертом, который плыл чуть впереди, с юношеским задором быстро и мощно рассекая воду. Он был в прекрасной форме, имел крепкое тело пловца и удивлял ее своей силой. Он совершенно не выглядел на свой возраст, и единственное, что его выдавало, так это выжженный на руке номер, доставшийся ему на память о концлагере Аушвиц.

Эта трагическая подробность его биографии, о которой она узнала только сегодня, стала для Сильвии вторым сюрпризом. Он почти ничего не рассказывал ей о своей жизни. Она знала только, что родом он был из австрийской Коринтии, свои детские годы он провел в Клагенфурте, образование получил в Граце, затем учился еще и в Сорбонне, три года работал в Кэмбридже, а также успел поработать в самых крупных университетах Америки, завершив свои скитания в Вене, где он время от времени преподавал, но больше писал. Личная его жизнь имела в своем активе два брака, столько же разводов, многочисленные связи и разрушенные идиллии, оставившие после себя в наследство так много дорогих воспоминаний.

- Мне бы хотелось побольше узнать о твоей жизни, - сказала Сильвия, когда они вернулись домой поужинать.

Нежнейшее мясо козленка и знаменитый ласифский картофель, запеченные в деревенской печи, не уступали божественной амброзии. А что касается нектара, то его им заменяло сверкающее в бокалах рубиновое киссамское вино. Присутствие двадцатисемилетней богини с длинными каштановыми волосами, золотисто-карими миндалевидными глазами и смуглым грациозным телом Нереиды возродило в душе Альберта желания бога Пана.

Он обнял ее за плечи, делаясь все смелее, подогреваемый ее кротостью и уступчивостью, и громко продекламировал с романтичной сентиментальностью, навеянной легким опьянением:

“Осиянный твоими глазами,

Колыбелью внезапной любви,

Сотворю я опять мирозданье

В честь тебя и твоей красоты!”

- Это твои стихи? - спросила Сильвия.

- Нет, - ответил он. - Их написал один мой студент. Он учился на медицинском факультете, но очень увлекался политикой, особенно социологией. Одно время мы были друзьями, но потом я потерял его. Он спутался с террористами и оказался в тюрьме. Его приговорили к пожизненному заключению. Через шесть месяцев после вынесения приговора он умер от сердечного приступа. Я был потрясен тем, что с ним произошло. Именно тогда я решил написать эту книгу. В ней я пытаюсь проанализировать суть терроризма и предлагаю эффективные пути борьбы с ним…

Два дня ожидания встречи со связным показались Сильвии вечностью:

- Он, наконец, заговорил со мной о своей книге. Я начала его завоевывать, - сообщила она дрожащим от возбуждения голосом, когда они встретились уже в новом месте, которое связной, как и всегда, указал ей в последнюю минуту.

- Чудесно, Сильвия. Чудесно. Но смотри, чтобы твое усердие не завлекло тебя слишком далеко. Это первый признак незрелости, - остудил он ее пыл.

На следующий день Альберт взял напрокат небольшой катер. Они вышли в открытое море порыбачить. Вернулись они в полдень, когда жара стала такой невыносимой, будто солнце выплескивало в море тонны раскаленного металла. Обедали они у Манолиса. Сильвия, выпившая немного лишнего и заразившаяся лирическим настроением Альберта, бросающего на нее влюбленные взгляды, попросила его прочитать другое стихотворение того несчастного студента.

- Он немного успел написать. Слишком рано сгорел, - сказал Альберт.

- А сколько ему было лет? - спросила Сильвия.

- Двадцать четыре…

- Такой молодой! И так безрассудно погубить свою жизнь! Почему они идут на это? Что движет этими безумцами?

Альберт покачал головой и показал ей рукой на картины Манолиса.

- Бог дает муравьям крылья, если хочет их погубить, - сказал он. - Эта поговорка очень глубоко отражает трагедию их самонадеянных иллюзий. Они воображают себя судьями мира, неподкупными представителями Немезиды и общественного правосудия. Но в своем большинстве они ни что иное, как послушное орудие в руках какого-нибудь мизантропа или банды подонков, обделывающих с их помощью свои темные делишки. Я уж не говорю о различных секретных службах…

- И ты обо всем об этом пишешь в своей книге?

- Не только пишу, но и доказываю это!

- Как бы мне хотелось ее почитать.

- По правде говоря, я и сам собирался на днях показать ее тебе. Но боялся, что такое чтение тебя утомит. Это все же научный труд, а не какое-то легкое чтиво. Ты уверена, что сможешь дочитать ее до конца?

- О, да, - уверенно ответила Сильвия.

- Прекрасно. Я дам тебе машинописную копию. Именно ее я собираюсь отослать своему издателю на следующей неделе.

- Ты пошлешь ее своему издателю? Ты хочешь сказать, что книга уже готова? Я думала, что тебе еще много осталось…

- То, что я сейчас пишу, это приложения. А сама книга уже написана.

Вечер они провели у него дома, и в гостиницу Сильвия вернулась уже поздно ночью с рукописью в руках. Она пересняла ее при помощи специального фотоаппарата, который хранился у нее в чемодане, и с триумфальным видом передала пленки связному во время их следующей встречи.

- Это очень большая удача, - похвалил он ее.

- Честно говоря, я не ожидала, что все пройдет так легко.

- Похоже, он по-настоящему влюбился в тебя и даже не догадывается об опасности…

- А может быть, он просто ничего не боится, - высказала она свое предположение.

- Ну, так постарайся разобраться, в чем же истинная причина, - улыбнулся связной, который пребывал в прекрасном настроении, заполучив драгоценные пленки.

Следующая встреча со связным состоялась через четыре дня. Как раз перед этим к Альберту неожиданно нагрянули его друзья - одна бельгийская пара, оба, как и он, преподаватели социологии. Они зафрахтовали яхту с экипажем, состоящим из капитана-мальтийца и двух матросов, и совершали круиз по греческим островам. В Агиос Николаос они зашли специально, чтобы повидаться с Альбертом и предложить ему к ним присоединиться (кто, как не он, мог стать лучшим гидом в Эгейском море). Он охотно принял их приглашение. Но Сильвию это не радовало:

- Две лишние пары глаз, масса ненужных вопросов. Все намного усложнится…

- Но у тебя нет другого выбора. Ты должна быть с ним везде. Мы же отыщем тебя повсюду. Когда вы отплываете?

- Послезавтра…

- Ну что ж, счастливого плаванья. Желаю тебе успеха. Ты должна сделать все, чтобы эта книга не увидела свет. Босс пришел в бешенство, когда ознакомился с ее содержанием.

- Я понимаю… - ответила Сильвия. - Но что же будет, если мне не удастся это сделать?

- Тогда мы просто его убьем. И его смерть станет примером для тех, кто пытается очернить нашу борьбу, - ледяным тоном заверил ее посланец босса.

… Путешествие их началось с детальной проработки маршрута. Альберт собственноручно проложил его на карте. Глядя на карту, казалось, что целый флот из сотен островков с флагманским скалистым Критом во главе охранял самое знаменитое море истории человечества: Родос, Кос, Астипалия, Иос, Дилос, Киклады, Аргосароникос…

Все эти названия, облагороженные мифами и сохранившиеся в самых глубинах людской памяти, походили на магические заклинания, помогающие сказочным героям проникать в загадочные миры. Один за другим горизонты, подобно гигантским стражам в голубых сверкающих доспехах, вооруженные золотыми копьями, отступали перед ними, послушно и безропотно, и они открывали для себя Эгейское море, ведя неспешный разговор с мудрыми седыми волнами, слушая сказания, навеянные рапсодами-ветрами, впитывая всеми фибрами своей души многообразное сияние Эллады. Казалось, что оно рождено не только солнцем, но струится отовсюду, будто все вокруг - живое и неживое - имеет свой источник света, свое собственное маленькое светило: и голубая вода, и золотые скалы, и белоснежные церквушки, и серебряные дельфины, и алебастровые чайки. Ей вспомнились слова Альберта, которые он произнес в Кносском дворце, впервые поцеловав ее: “Мне слишком трудно устоять перед такой обворожительной женщиной, как ты. Да еще если в союзниках у нее непревзойденное греческое солнце”. Сильвия полагалась на это солнце как на верного своего помощника, который поможет ей окончательно очаровать Альберта. Но с каждым днем их путешествия она все острее чувствовала, что сама готова угодить в расставленные ею же сети. Ведь Альберт со студенческих лет испытывал подлинное духовное родство с Эгейским морем, с греческим солнцем, его душой; для него оно было больше, чем просто союзник. Иными словами, у него были все для того, чтобы изменить условия игры и самому превратиться в искушенного соблазнителя…

Впервые Сильвия почувствовала силу его магического воздействия, когда они приплыли на Родос и поднялись на Акрополь в Линдосе. Один из многочисленных иностранных туристов, бродивших по развалинам, спросил его что-то о Гомере и о местных ваятелях, создавших Колосса и скульптурную группу “Лаокоон”. Ответ его разросся до масштабов краткой лекции о древней Греции, ее культуре и философии. Он говорил, поднявшись на мраморные ступени, и собравшаяся вокруг него толпа слушала его с благоговением. В нем не было и тени хвастовства или высокомерия. Он говорил спокойно и обстоятельно, словно простой учитель или жрец, считающий духовные наставления ближним своей священной обязанностью. Ей нравился его профиль: широкий лоб, редкие волосы, короткая бородка, классический нос, мощная нижняя челюсть. На фоне огромного бронзового солнца, готовящегося нырнуть в золотисто-багровое море, он походил на рельефный профиль какого-то бога на начищенной до блеска старинной монете. Когда они вернулись в Родос, она ему об этом сказала, и он громко рассмеялся:

- А какого именно бога я напомнил тебе? - спросил он, и в его умных серо-голубых глазах блеснул веселый ироничный огонек.

На другой день они отплывали на Кос. И было вполне уместно напомнить ему здесь, на родине Иппократа, о его несчастном студенте:

- Если бы он был жив, то мог бы стать великим ученым, - сказала Сильвия.

- А может быть, и великим поэтом…

- А что же он такое сделал, что его приговорили к пожизненному заключению?

- Он участвовал в убийстве одного влиятельного немецкого банкира с темным нацистским прошлым. Безусловно, покойный был редкой скотиной. Но разве стоило жертвовать гениальным молодым человеком, чтобы уничтожить эту старую падаль, если в мире продолжают жить миллионы таких же тварей? Конечно, на убийство его толкнули другие, но ведь и он сам забыл одну очень важную вещь.

- Какую?

- В ту самую секунду, когда ты убиваешь человека, кем бы он ни был, ты убиваешь и частичку себя самого. Прежде всего, свои добрые чувства, которые ты топчешь, свою нежность, которую ты душишь. К тому же, в момент совершения преступления, в твоей душе рушатся сдерживающие нравственные начала, за что потом ты очень дорого платишь. Наш студент очень образно отразил это в своем письме ко мне за неделю до смерти: “Дорогой учитель, - писал он, - когда пчела кого-то жалит, она оставляет в теле своей жертвы сломанное жало. Человек же может оставить там всю свою душу…”

- Он раскаялся в том, что совершил убийство?

- Вовсе нет. Просто он сделал очень правильный вывод. А в целом он верил, что избранный им путь борьбы может положить конец всемогуществу зла на этой земле. Единичные политические убийства ничего не меняют. Только масштабные исторические революции, рождение новых верований или цивилизаций способны хоть немного разогнать кромешную тьму. Я говорю “хоть немного”, поскольку прекрасно помню последнюю войну против фашистов. Только малой части наших мечтаний и надежд суждено было сбыться, но со временем и они испарились, когда победители стали посмешищем для побежденных.

- Понимаю. И совершенно с тобой согласна, - сказала Сильвия, играя роль покладистой ученицы. К тому же она вспомнила отрывок из манифеста Организации, который, по словам связного, собственноручно написал их босс: “В эпоху, когда не действуют ни божеские, ни человеческие законы, а такие понятия, как справедливость, совесть, свобода слова, выборы, традиции, идеалы, общественное мнение, потеряли реальную силу и на горизонте не маячит подлинная революция, единственным средством обуздания и наказания высокопоставленных подлецов остается терроризм…”

Незадолго до их прибытия в Антипалию погода испортилась. Море решило показать свои зубы, превратив каждый мыс, скалу, пролив в Сциллу и Харибду. Сильвию сильно укачало. Альберт помог ей спуститься в каюту, заставил выпить таблетку от морской болезни и ни на шаг не отходил от ее постели, отлучившись лишь на минуту, когда она попросила принести ей чай. Словом, он был необычайно предупредительным и деликатным, еще раз доказав ей, что она может полностью на него положиться. Он проявил себя как зрелый и ответственный мужчина, который умеет не только брать что-то от женщины, но и многое давать ей взамен. Словом, он вел себя как настоящий джентльмен.

Наконец они вошли в тихую бухточку Мальтезаны. Экипаж вместе с бельгийской парой отправился на берег ужинать, однико Сильвия предпочла остаться в постели.

- Может быть, тебе лучше пойти с ними, - сказала она Альберту.

- Ну разве я могу оставить тебя одну?

- По правде говоря, я не думала, что так плохо переношу качку.

- Это с каждым может случиться, - успокоил он ее. - В конце концов, ты должна была познакомиться и со штормовым ликом Эгейского моря. Когда оно сердится, то становится по-настоящему страшным. К счастью, у него так много тихих бухточек, в которых можно укрыться, чтобы переждать бурю.

- Ты тоже стал для меня такой бухточкой, Альберт, - неожиданно сказал она и крепко его обняла. - Рядом с тобой мне так спокойно и надежно.

- Что касается надежности… Я должен сказать тебе что-то очень важное…

- Да, Альберт…

- С тех пор как я стал собирать материалы для своей книги, я навсегда распрощался с этим приятным чувством…

- Что ты хочешь сказать?..

- А то, что те люди, о которых говорится в моей книге, наверняка примут ответные меры. Вплоть до моего уничтожения, - он сам направил разговор в нужное ей русло.

- Альберт, ты пугаешь меня! - взволнованно воскликнула она. - Скажи мне, что же все-таки случилось.

- Уже три раза мне угрожали анонимными звонками по телефону, - ответил он. - Они обещают убить меня, если я отошлю свою книгу в издательство.

- Боже мой! И что ты им ответил?

- Что это убийство лишь подогреет интерес к моей книге, и таким образом террористы лишь будут способствовать ее рекламе.

- Альберт! Не шути так!

- Если ты решил исполнить свой долг даже ценой собственной жизни, то можно немного и пошутить. В конце концов, Леонидас из Фермопил тоже шутил, когда крикнул несметной армии персов : “Приходите и забирайте наше оружие!”

- Альберт, в твоем положении тебе бы следовало быть немного сговорчивее, - сказала она после недолгого молчания.

- Что ты имеешь в виду? - холодно спросил он.

- Ну, хотя бы то, что… - она очень тщательно подбирала слова, чтобы не рассердить его какой-нибудь неловкой фразой. - Только что ты сам сказал, что в Эгейском море много тихих бухточек, где корабль может переждать бурю…

- Военный корабль, который направляется на боевое задание, не меняет курса, несмотря на опасность, - резко ответил он и посмотрел на нее с упреком. - Если я правильно тебя понял, Сильвия, ты предлагаешь мне отложить издание книги.

- Хотя бы на какое-то время, пока не утихнет волна терроризма, - попросила она его с нежной настойчивостью безгранично преданной женщины.

И тут же привела самый главный свой довод:

- Не забывай, что теперь в твоей жизни есть я. Ты должен подумать и обо мне…

- Я подумал о тебе, Сильвия, - ответил он с тем же непреклонным выражением лица. - Именно поэтому я рассказал тебе обо всем, что со мной происходит. Чтобы ты могла вовремя со мной расстаться и не подвергать себя опасности.

- Ну, кто же думает об опасности? Я говорю о любви. Ведь я люблю тебя и хочу тебе помочь. Разве ты не понимаешь?

- Я прекрасно понял бы женщину, которая помогает своему любимому стать сильнее. Ты же пытаешься сделать обратное! - крикнул он, впервые потеряв самообладание.

Он поднялся на палубу покурить и уже не вернулся к ней этой ночью.

Следующая остановка была на Иосе. Они бросили якорь в заливе Псафопиргос, чтобы осмотреть древнее захоронение, в котором мог покоиться и Гомер…

Трещина в их отношениях сохранялась весь этот день. У Альберта был хмурый взволнованный вид, и он игнорировал все ее шаги к примирению. В какой-то момент она спросила, когда именно, по расчетам ученых, умер Гомер.

- У бессмертных людей нет года смерти. Только мы, смертные, обладаем этой привилегией. Мы, наши смертные дела и смертные чувства, - ответил он с горьким сарказмом.

Они снялись с якоря на закате солнца, и, когда вышли в открытое море, Сильвия вновь вернулась к тому разговору.

- Ты думаешь, тот недавний спор может положить конец нашей любви? - спросила она.

- А как же иначе? - ответил Альберт, стараясь не встречаться с ней взглядом.

- А может быть, все только начинается, - промолвила Сильвия.

На Миконосе Альберт отправился на почту и отослал издателю рукопись своей книги. Сильвия безропотно приняла его поступок.

- Теперь я свой долг выполнил, - сказал он ей серьезным и немного торжественным голосом. - Но я хочу, чтобы ты знала: благодаря нашей любви, жизнь для меня стала во много раз прекрасней и желанней и поэтому я постараюсь удвоить усилия, чтобы не даться в руки убийцам. Это я тебе обещаю…

Следующий вечер они провели на залитом лунным светом Дилосе, где ничто не тревожило мраморное безмолвие Аполлона. Здесь она впервые ему отдалась, полностью освобожденная от коварных планов, возложенных на нее Организацией. И тогда она поняла, что по-настоящему любит его, и любит очень сильно. А как еще можно объяснить полное безразличие к тем последствиям в ее жизни и судьбе, к которым может привести ее эта любовь?

Два последующих дня они исследовали Кикладские острова, эту “Эгейскую школу”, как назвал их Альберт в своей последней книге, которая учит, что прогрессом и культурой человек обязан свету, а не мраку, ясным словам, а не путанным туманным фразам.

Вернувшись в Афины, Сильвия уже чувствовала, как сильно повлиял на нее курс обучения в “Эгейской школе” и как стали облетать с нее одно за другим воззрения Паоло и его друзей…

На одну ночь они остановились в “Хилтоне”. На следующий день они собирались сплавать на Гидру, потом бросить якорь недалеко от Эпидавра и, наконец, завершить свое путешествие в Коринфе. Бельгийские друзья отправятся оттуда на машине в поездку по Пелопонессу, а Сильвия с Альбертом вернутся на той же самой яхте на Крит. Альберт договорился об этом с капитаном, который тут же согласился, поскольку отклонение от курса на Мальту было пустячным…

Она была одна в комнате - Альберт уехал в Глифаду на встречу с капитаном, когда зазвонил телефон. Это был связной, который прибыл прямо к гостинице. Он оставил мотоцикл на тротуаре возле темнеющего напротив парка с небольшой византийской церковью.

- Я спускаюсь, - послушно ответила она.

- Альберт Райнер отослал рукопись своей книги в издательство, - бросил гневно связной, даже не поздоровавшись.

- Я не знала. Он мне ничего не сказал об этом, - без запинки выпалила она первую свою ложь посланнику Организации. – К тому же я так настойчиво умоляла его отложить издание книги.

- Он обманул тебя. Но он дорого заплатит за это. Уже принято решение о его ликвидации.

Она словно окаменела и с большим трудом выдавила из себя:

- Это окончательное решение?

- Да. И это, и другое, которого ты с таким нетерпением ждала. На тебя возлагается грандиозная миссия.

- Какая именно? - спросила она.

- И Организация, и лично босс решили, что ты успешно прошла годовое испытание. Теперь мы можем безгранично тебе доверять. Догадываешься, каким будет твое следующее задание?

- Я не знаю.

- Ты убьешь Альберта Райнера!

Прежде чем Сильвия успела как-либо отреагировать, связной перешел к обсуждению деталей предстоящей операции. Делал он это методично и хладнокровно, как настоящий профессионал.

- Тебе понадобится миниатюрный браунинг с глушителем, и в нужный момент я его тебе передам. Ты хорошо научилась стрелять и привыкла к автоматическому оружию, так что у тебя вряд ли возникнут проблемы с живой мишенью. Самая большая наша забота - обеспечить тебе безопасный отход и замести все следы, чтобы отвести от тебя подозрения. Знаешь, что мне от тебя нужно?

- Что?

- Придумай какой-нибудь предлог, чтобы остаться в Афинах. Скажи ему, например, что ты очень хочешь увидеться со своей подругой, которая занимается археологическими раскопками недалеко от Афин. А когда Альберт позвонит тебе и скажет, что яхта прибыла в Коринф, ты возьмешь такси и поедешь к нему, чтобы продолжить с ним путешествие. С этого момента для него начнется финальный отсчет…

Целых три дня она не выходила из гостиницы, пребывая в полной апатии. Перед глазами у нее стояло лицо Альберта в момент их расставания.

- Не имею ничего против, чтобы ты провела несколько дней со своей подругой, - сказал он с сентиментальной наивностью влюбленного. - Я безгранично признателен ей за то, что она вновь пробудила в тебе интерес к классической филологии. Иначе бы ты не приехала на Крит и я бы тебя не встретил. Передай ей, пожалуйста, что мне очень жаль, что я уехал из Афин, не познакомившись с ней. Но в будущем мы обязательно это исправим.

Если бы он знал, что его будущее уже исчисляется часами… Эта невыносимая мысль обожгла ее мозг, душу, кровь словно раскаленная лава; она вся горела как в лихорадке. Сильвия находилась в состоянии полной прострации, которое, наверное, испытывали и пифии после оглашения рокового пророчества. Альберт умрет через два-три дня, и вместе с ним умрет какая-то частичка ее души, возможно, самая зрелая, обретшая гармонию с миром и постигшая смысл человеческого существования. (Как доходчиво и мудро объяснил ей это Альберт на примере того талантливого студента.) Разумеется, у нее не было сил встречаться со своей подругой, даже если бы она очень этого захотела, и, если Альберт спросит ее о ней, позвонив с Гидры или из Эпидавра, она скажет, что ей не удалось ее найти.

Она ни разу не спустилась в ресторан и ничего не заказывала себе в номер. Ей не хотелось ни есть, ни пить, ни даже курить. Служащие гостиницы уже начали волноваться. Она сказала им, что ей нездоровится. На самом деле она чувствовала, как в ней угасало желание жить, будто каждая клеточка ее организма объявила голодную забастовку. Такое случается почти со всеми чувствительными натурами, когда жизнь прижимает их к стенке и под дулом пистолета заставляет делать то, чего они не хотят. А она совсем не хотела убивать Альберта Райнера. Уж лучше убить себя. И, может быть, это был единственный выход из сложившегося безнадежного положения? Она без конца задавала себе этот вопрос, который требовал немедленного ответа.

На утро четвертого дня Альберт позвонил ей из Лутраки и сказал, что во второй половине дня они приплывут, наконец, в Коринф и что он с нетерпением ждет ее, чтобы вновь ощутить на их ложе любви аромат ее тела, который преследовал его в течение всех его холостяцких ночей. Бельгийцы уедут сразу же после обеда, а команда вернется на яхту не ранее следующего утра, перед самым отплытием. Так что они проведут эту ночь совершенно одни в своем плавучем раю…

Она по-настоящему завидовала его беззаботности и открытости. Сентиментальный влюбленный Альберт совершенно не думал об опасности, пребывая в том состоянии, которое превращает человека, независимо от возраста, в витающего в облаках простодушного и игривого херувима.

- Я сам отвезу тебя в Коринф. На мотоцикле, - сказал связной, когда она сообщила ему о разговоре с Альбертом. - Я буду ждать тебя на берегу, пока ты не закончишь свою работу, и отвезу обратно в Афины, пока там не успеют заметить твое отсутствие. Не бойся, если ты будешь действовать четко по плану, то все пройдет без сучка и задоринки.

В этом плане было продумано и ее алиби. Сильвия должна спуститься из своей комнаты, чтобы, наконец, немного взбодриться. Для этого прекрасно подходил праздник вина в Дафни - один из самых популярных “аттракционов” для иностранных туристов, которые обожают хорошее вино и пьянки до утра…

Служащие гостиницы одобрили ее выбор. Сильвия села в такси, когда над городом уже начали сгущаться сумерки, и приехала в знаменитый и столь любимый туристами “Храм вина”, когда в городе уже зажигались огни. Там, в укромном углу, она встретилась со связным, который передал ей комбинезон и мотоциклетный шлем. Пока она молча одевала все это нервными, почти судорожными движениями, связной подтрунивал над ней:

- Ты волнуешься, как космонавт перед первым полетом. Но уверяю тебя, это гораздо легче, чем тебе кажется. Ты поймешь это, когда все закончится и я привезу тебя обратно как победительницу на праздник вина, где ты выпьешь за свой первый крупный успех и боевое крещение…

В Коринф они прибыли уже поздно ночью. Они без труда нашли причал и яхту, погруженную в полную темноту.

- Может быть, он вышел на берег, - предположил связной.

- Нет, он никогда не позволил бы мне ожидать его в одиночестве в такой поздний час, - ответила Сильвия. - Скорее всего, он погасил свет и предается мечтаниям, валяясь в кровати. Он обожает это делать…

- Это осложняет твою задачу, - сказал связной. – Но в любом случае ты должна выстрелить в него, не снимая шлема. Он не должен видеть лица своего убийцы. Ведь всегда есть вероятность, что жертва не умрет сразу и успеет что-то сказать, - отдал он свой последний приказ.

Они отъехали от яхты метров на двести, где он обещал ее ждать. Он дал ей фонарик и пистолет с глушителем. Ей оставалось только спустить курок…

Сильвия молча взяла его и положила в широкий карман комбинезона.

- Если случится что-то непредвиденное или кто-то из команды окажется на яхте, мне придется отложить возмездие, - предупредила она твердым голосом. - Если через час я не появлюсь, уезжай, чтобы не вызвать подозрение сторожа…

- Договорились, - ответил связной, - но лучше закончить все сегодня…

Она поднялась на яхту. Как она и предполагала, Альберт валялся в кровати. Она сильно напугала его, когда неожиданно направила луч фонарика прямо ему в лицо. Но в ту же секунду раздался ее веселый счастливый голос:

- Это я, Альберт, - в первую же секунду она нарушила главный приказ своего сообщника.

- Что это за маскарад - комбинезон и шлем? - удивленно спросил он, зажигая свет и заключая ее в свои объятия.

- Сейчас я тебе все объясню, - беззаботно ответила она, всем своим видом показывая, насколько неважно все это по сравнению с его поцелуями, по которым она так истосковалась.

- Ты не представляешь, как я хотел тебя все эти дни, - сказал он и показал ей на ее фотографию, пришпиленную кнопками над кроватью. - Я чувствовал себя моряком в открытом море, по крайней мере год не видевшим суши. Я уже начал разговаривать с твоей фотографией. Как же сильно я тебя люблю…

- И я… Гораздо больше, чем ты думаешь, - ответила она и порывисто обняла его.

- На всякий случай, я решил покрепче привязать тебя к себе, чтобы быть с тобой рядом каждую минуту, - сказал он и с загадочным видом достал из кармана голубую бархатную коробочку.

Сильвия радостно вскрикнула, увидев колечко с бриллиантом и рядом с ним обручальное кольцо.

- Мы совершили чудесное путешествие, Сильвия. Я чувствовал себя настоящим древнегреческим богом рядом с моей богиней, но пришло время спускаться с небес и становится простыми смертными, которые думают о своем будущем. В общем, я хочу, чтобы ты стала моей женой…

Она стояла, окаменевшая, не произнося ни слова.

- Сильвия! Я жду твоего ответа, - в нетерпении прошептал он.

И тут пришел его черед окаменеть: Сильвия медленно и торжественно вытащила пистолет из кармана и положила его на тумбочку.

- Я согласна, Альберт, - тихо сказал она, глядя вдаль, словно лунатик.

- Что это за пистолет? Где ты его взяла? - воскликнул он, едва оправившись от изумления.

- Мне его дали…

- Зачем?

- Чтобы тебя убить, - ответила она и заплакала.

И затем рассказала ему обо всем по порядку, начиная с того момента, когда она влюбилась в Паоло. В его объятиях она впервые узнала, что такое счастье. Ее любовь к нему была безграничной, и она даже помыслить не могла о том, чтобы бросить его, когда узнала, что он был террористом, причем одним из самых фанатичных. Наоборот, она всеми силами старалась помочь ему и, когда он погиб, решила продолжить его дело. Она свято верила в этот путь, он отвечал ее идеалам и представлениям о справедливости. Но однажды утром, проснувшись посреди Эгейского моря, она не нашла той святой веры в своей душе. Тень Паоло больше не преследовала ее, и, что самое важное, она ни капли об этом не жалела…

- Возможно, мне придется заплатить жизнью за счастье прозрения, но я в этом не раскаиваюсь, - закончила она.

- Твоя последняя фраза совсем мне не нравится, Сильвия, - сказал Альберт дрожащим от волнения голосом.

- Тем не менее, они меня убьют. У меня нет иллюзий на этот счет, - ответила она ровным голосом приговоренного к смерти, который достойно встречает свою судьбу.

- Они сделают это только через мой труп, Сильвия, - решительно заявил он. - И я не думаю, что им это удастся…

- Но ты ведь знаешь, на что способен глава подобной организации, чтобы наказать предателя?

- А ты знаешь, что может сделать мужчина, чтобы защитить женщину, так самоотверженно доказавшую ему свою любовь? - в тон ей ответил Альберт.

Так, разговаривая о жизни, о смерти и о судьбе, они не замечали, как быстро бежало время. Об этом им напомнил рев мотоцикла, который несколько раз газанул и умчался прочь…

- Это был связной… - сказала Сильвия и крепко обняла его.

- Поверь мне, все они уйдут из твоей жизни: и он, и Организация, и твой коварный босс-невидимка.

- И ты правда в это веришь?

- Там, куда мы поедем, они нас никогда не найдут!

- Разве есть такое место на земле?

- Меня уже давно приглашают поработать года три в Америке. На одной закрытой научной кафедре по проблемам современного терроризма. Я все не мог решить, ехать мне или нет. Но теперь, без всяких сомнений, я приму это предложение. Там мы будем в полной безопасности…

- Если нам удастся туда добраться…

- Мы отплываем сегодня же вечером, Сильвия. Сначала на Мальту, а оттуда самолетом отправимся в Нью-Йорк, - начал он обсуждать детали их бегства.Погода была прекрасная. Средиземное море радушно раскрыло свои объятия, и с каждой милей, приближающей их к Мальте, беззаботность Сильвии все возрастала.

- И когда мы будем в Валетте? - спросила она Альберта.

- Это мы сейчас спросим у капитана. Если только он не поведет себя, как тупой турецкий адмирал, которого султан послал завоевывать Мальту, а он, сбившись с курса, и не сумев ее найти, заявил, вернувшись на базу ни с чем, что никакой Мальты не существует. “Мальта йок!” - отрапортовал он султану, не сомневаясь в своей правоте.

Потом Альберт не раз повторял эту шутку, поддразнивая Сильвию, которой не терпелось поскорее добраться до Мальты и сесть в самолет, уносящий их в Америку. “Мальта йок”, - отвечал он ей каждый раз и смеялся до слез. А она громко топала ногами, как капризный ребенок, и кричала в ответ: “Нет, есть! Нет, есть!”

В конце концов, их путешествие превратилось в веселую игру, и Сильвии начинало казаться, что целая вечность отделяла ее от темного прошлого, связанного с Организацией, саботажем, убийствами, с Паоло и особенно с той страшной минутой на набережной Коринфа, когда связной передал ей пистолет, из которого она должна была убить Альберта.

- Кстати, зачем мы храним этот пистолет? Я не могу его видеть. Давай выбросим его в море? - предложила она как раз в тот момент, когда Мальта уже показалась на горизонте.

- Я тоже об этом думал, - ответил Альберт. - Но мне кажется, что лучше сохранить его на память.

Было раннее утро, и они еще валялись в постели, в которой плавали всю ночь в открытом море грез и блаженства, в тысячах световых лет от своих преследователей. Через минуту Альберт встал, открыл ящик тумбочки и достал оттуда пистолет с глушителем.

- Осторожно! - взволнованно воскликнула она. - Он заряжен.

- Зато пули в нем холостые, любовь моя, - ответил он, странно усмехнувшись.

Внезапно лицо его исказилось до неузнаваемости, перекошенное ледяной сардонической улыбкой. Сильвия застыла, сидя в кровати, завернутая в простыню.

- Что ты хочешь этим сказать? - запинаясь, прошептала она.

- Только то, что связной зарядил его холостыми патронами. Мне это хорошо известно, Сильвия.

- Откуда тебе это известно!? - из ее пересохшего рта вырвался пронзительный крик. - Откуда ты это знаешь?

- Потому что я и есть твой босс, радость моя! И это я возглавляю международную организацию “Вооруженное народное правосудие”. Естественно, я не собирался подвергать себя опасности, когда ты должна была исполнить приказ. Но ты не выстрелила. Тем самым подняв меня как мужчину на небывалую высоту! Но ты предала меня как твоего босса!

Он быстро вынул обойму с холостыми патронами и поставил вместо нее другую, с настоящими пулями, которую он взял с маленькой полки в каюте. Было ясно, что он предусмотрел все, вплоть до мельчайших деталей.

- Ты поставила меня перед страшным выбором, Сильвия. Если я буду рассуждать просто как влюбленный мужчина, то мне придется оставить Организацию и спрятаться с тобой в каком-нибудь затерянном раю. Если же я буду рассуждать как глава Организации, то я должен пустить тебе пулю в сердце и выбросить твой труп в море. И никто никогда не узнает, куда ты исчезла. Ты ведь наверняка поняла, кому принадлежит эта яхта…

Он стоял в задумчивости у большого иллюминатора в углу каюты, и Сильвия, которая продолжала сидеть, свернувшись комочком на краю кровати, ошеломленная этим невероятным признанием, видела его профиль, озаренный утренним солнцем. Лицо Альберта напомнило ей, как и тогда, в Линдосе, рельефный профиль древнего божества на блестящей старинной монете. Однако теперь она знала имя этого незнакомого бога. То был двуликий Янус, самый типичный представитель рода человеческого.

С этим образом в испуганных глазах она приняла пулю в сердце и мягко упала на подушки.

- Прощай, любовь моя, - скорбно сказал Альберт.

Он нагнулся и нежно поцеловал ее в лоб. Потом завернул ее в простыню и быстро поднялся на палубу, будто за ним гналась богиня возмездия Эриния.

- Нам незачем идти на Мальту… - сказал он капитану высокомерным тоном, не терпящим возражений.

С его губ вдруг сорвался странный безумный смешок: “Мальта йок!”

Затем он приказал избавиться от Сильвии, и в ту же секунду она бесшумно исчезла в волнах. Будто ее никогда и не было.

Афины, 1984 г.