СПРАВЕДЛИВОСТЬ КАК ЦЕЛЬ ПИСАТЕЛЯ
17-03-2007Московский критик и литературовед доктор исторических наук Л.Звонарева беседует с живущим в Калифорнии русским писателем.
Он живет в маленьком университетском городке Дейвис, в полутора часах от Сан-Франциско, а его книги выходят в Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Риме, Варшаве, Загребе, Стамбуле, Москве. Юрий Дружников — романист (ЮНЕСКО объявил его роман “Ангелы на кончике иглы” “лучшей современной прозой в переводе”), создатель “полемического литературоведения”, как писал о нем Андрей Синявский, раскапыватель “советской лжи”, — высказался о нем А.И.Солженицын, “хроникер сталинских преступлений”, — так именовал его Збигнев Бжезинский. Русский писатель Дружников — американский славист, профессор Калифорнийского университета, который пишет на двух языках. Что это? Повторение вынужденной набоковской судьбы или собственный выбор? Ведь все, кто хотел, вернулись в российскую литературную тусовку, а он нет.
— Попалось на глаза в российской прессе: вас назвали с иронией “заокеанским мудрецом”. Двух писателей пригласили из Америки выступить на Итальянском книжном фестивале этой осенью: нобелевского лауреата Эли Визеля и вас. Ваш роман “Ангелы на кончике иглы” о московских журналистах побил на итальянском языке рекорд продажи в мягкой обложке. В России он печатался на периферии, а в Москве никогда, причем не было откликов об этом романе в российской периодике. Почти два десятка лет вы, москвич, прочно живете в Калифорнии. Отъезд из Советского Союза был вынужденным?
Я хотел уехать, потому что десять лет не издавали и не выпускали. За одни диссидентские дела группу литераторов в 1978 году выкинули из Союза писателей. Но коллег моих сразу выпустили за границу, а со мной изменили тактику. Не дали визы, не издавали, мстили за публикации за границей (били стекла, выкрадывали из квартиры рукописи, на допросах грозили лагерем и психушкой). Лишь после скандала с публичной выставкой в Москве “10 лет изъятия писателя из советской литературы” и письма Американского конгресса Горбачеву, меня вытолкнули на Запад, отняв российское гражданство. Книга “Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова” вышла в Лондоне, а на родине была создана идеологическая комиссия. Опубликовали по всей стране десятки статей о том, что я оклеветал советского пионера-героя, и меня хотели судить. В Советском Союзе я был ругателем тоталитарной системы, но эта система рухнула. В Америке начали широко печататься мои книги. Тут я постепенно опять стал диссидентом, критиком демократической системы. Сегодня меня зовут в Европе американцем, а в Америке русским. Разница в том, что здесь меня никто за это не преследует, а в российской прессе до сих пор ернически ругают. Но вот хорошая новость: недавно первое полное издание “Доносчика 001 вышло в Москве в издательстве “Русский путь”.
— А как вам живется в Америке?
— Что такое эмиграция? Это практическая попытка превратить недовольство в удовлетворение. Ах, как хочется думать, что где-то есть земля, в которой все идеально: попал и окунулся в счастье. Десять тысяч американцев приехали в двадцатые-тридцатые годы в первую в мире страну коммунизма. Большинство из них погибли в лагерях. Я уже давно не эмигрант, но и Америка сегодня со всеми ее провалами в политике, кокакольной культурой, пустопорожним средним образованием, — вовсе не земля обетованная. Тут надо много и тяжело работать, а отдых — 600 каналов глупого телевидения, зацикленного на криминале и рекламе. Впрочем, я и есть та рабочая лошадь, которая отдыхать в принятом смысле не любит. Пишу, отрываясь только на приглашения выступить в разных странах.
—Значит, с Америки брать пример не надо?
— Надо или не надо — вопрос, который не поможет. Фундаментальные демократические ценности в США сохраняются. Но поколение нового века мало читает, студенты кряхтя и по диагонали отрабатывают обязательный минимум литературы. Мне только что прислали социологическое обследование населения США, в котором отмечены следующие виды “культурных интересов”: театр, танцы, музыка, живопись, кино. А чтение социологи даже в опросник не включили! Как заметил сотрудник литературного журнала “Нью-Йоркер”, “Поэзия — прелестная штука, но до чего трудно ради нее приморозить к стулу одно место”. Процент равнодушия в повседневной американской жизни растет. Все американские болезни от кока-колы, однополых браков, воинственного феминизма до миллионной нелегальной эмиграции, а также глупости политической корректности (женщина может обидеться, если ей подадут пальто или первой пропустят в дверь) и проч. перехватываются в Европе с интервалом от пяти до десяти лет. У меня на лекциях по Серебряному веку русской поэзии сидит студент с лицом, наполовину синим, то есть пол-лба, полноса и одна щека покрашены синей краской. Воздержусь от прогноза.
— Вы выступаете и пишете по-русски и по-английски. А думаете вы на каком языке?
— Думаю на том, на каком в данный момент говорю или пишу. Это естественно. Иное дело, что ментальность в широком смысле остается русской: корни, понимание других культур, оценка происходящего. Сейчас я вижу, например, что мое советское образование было лучше нынешнего американского.
— Отразился ли в вашем творчестве журналистский опыт работы поры молодости в московских газетах?
— Когда я вижу рыхлую прозу, из которой хочется выжать воду, понимаю, что автор журналистом не был. Журналистика — школа жесткая, учит резать по-живому. А ничего нет лучше, чем быть строгим редактором самому себе. Небрежно написанные книги легко читаются, но и легко пишутся, поэтому, в частности, мне не интересны. Я не читаю писателей, которые публикуют по два романа в год, а то и больше. Представьте Толстого автором не трех романов, а тридцати: смогла бы Софья Андреевна переписывать каждый из них по восемь раз, о чем писал их сын? Высокая проза требует размышлений, накопленного по малым крохам остроумия, стилистического изящества, которое достигается многочисленными правками самого себя. В молодости я работал книжным редактором и журналистом, объехал всю Россию не раз и не два. Без профессионализма в газетном деле я не смог бы написать роман о газетчиках “Ангелы на кончике иглы”. И весь этот опыт несу с собой, когда пишу для периодики, не говоря уж о прозе.
— Что теперь происходит в американской славистике?
— В отличие от Польши, Болгарии и других стран Центральной Европы, где русистика теперь развивается автономно, без оглядки на “большого брата”, и подчас интереснее, чем в метрополии, в Америке славистика сегодня вторична. Например, американская пушкинистика, которая смотрела в рот сотрудникам Пушкинского Дома и повторяла зады, сегодня совсем захирела. Раньше тут в славистике отличалась смелостью политическая часть — по причине железного занавеса. Сегодня запрещенных русских писателей почти всех изучили. Идет работа по углублению в детали уже известного. Научная молодежь все больше занимается российской поп-культурой, что интересно, но получается поверхностно.
— Много лет вы принимаете участие во всемирных конгрессах славистов. Что вы думаете об этом культурном феномене?
— Мне кажется, это тупик: литературные проблемы обсуждаются нынче на гигантских, в тысячу человек и больше, форумах в Финляндии, Германии, США, Австралии. По спущенной вам за два года разнарядке надо подать заявку со своей темой, не забыв вписать в нужную ячейку крупную сумму прописью за участие. Анонимы в некоем комитете решают, можно ли вас допустить, а потом присоединяют к секции, не всегда подходящей по тематике. Несколько случайно забредших зевак вежливо вас послушают, никакой полемики, — запал уходит в никуда. Конгресс оказывается кормушкой для секретариата. Я прикинул: денег с избытком хватило бы на издание научных трудов всех участников. Тысячных сборищ славистов во времена Тургенева и Флобера не бывало, зато единомышленники и противники, кто хотел, собирались запросто в издательствах и книжных магазинах, в кафе, на вернисажах, и литературная жизнь кипела. Мы до сих пор изучаем подробности их общения.
 |
— За последний год в Москве у вас переиздана проза под названием “Два с половиной романа”, книга сатиры “Там — это вам не тут!”, новое издание “Доносчика 001”. Как вам видится нынешний российский книжный рынок?
— Он впечатляет. Однако после бума предыдущих лет книгоиздательство замедлилось, стало более конъюнктурным. Хорошо бы не только брать на Западе книги и переводить, но со своими книгами шире выходить на мировые рынки. К сожалению, со всей России на Франкфуртскую ярмарку в 2006 году прибыли только 40 издателей. Для сравнения: китайских было 200, немецких 4 тысячи. На российских стендах главными книгами были красочные альбомы о президенте Путине.
— О чем сейчас пишете?
— Этот вопрос мне задали в женском литературном клубе в Сан-Франциско. Участницы прочитали мой роман “Ангелы на кончике иглы” и за чашкой кофе обменивались мнениями. Пригласили автора. В конце одна пожилая леди задала тот же вопрос. Я объяснил, что пишу новый роман, в котором смешались история и современность. А подробнее не могу: если буду сочинять устно, потом неинтересно будет писать. “Скажите хоть название!” — потребовала дама. Названия я пока не придумал и сказал: “Война и мир”. “Молодой человек, — строго сказала она, — лучше назовите ваш роман “Мир и война”. Я точно помню, что в Голливуде уже был фильм “Война и мир”. В общем, я работаю сейчас над новым названием недописанного романа.
— Кто из классиков прошлого, на ваш взгляд, точнее охарактеризовал сегодняшние российские проблемы?
— Я бы сказал, Чехов. Двигаясь на остров Сахалин в 1890 году, он в письме отмечает: “Хорош Божий свет. Одно только нехорошо: мы. Как мало в нас справедливости и смирения, как дурно понимаем мы патриотизм... Надо быть справедливым, а остальное все приложится”. Сомневаюсь насчет смирения, а вот становление справедливости в обществе есть высшая цель писателя.
Дейвис, Калифорния
Loading...
