ОДИНОКИЙ БЕГУН

Он появился впервые у нас в Переделкино четырнадцать лет назад, в начале девяностых, с женой и двухлетними близнецами, взятыми из украинского приюта. Мой муж помогал в процедуре усыновления, ездил вместе с этой парой в Ужгород: не только его английский, но и медицинское образование мотивировало решение американцев обратиться к нему.

Слева направо: Дженероса, Руслан (Грег), Надя Кожевникова, Светлана (Алекса) и Тед

Мы, конечно, считали, что для детей, чья мать-алкоголичка, лишенная родительских прав, а отец неизвестен, шанс обретения дома, семьи необходимо реализовать. В будущее вглядываться – не задача для смертных. Когда с малышей сняли казённую одежонку и переодели в «импортное», несколько, правда, удивило, почему этот ритуал происходит у нас на даче, на наших глазах, в сущности людей посторонних, а не в гостиничном номере. Тем более, что у приёмной матери тряслись руки, она путала горловину с рукавами, и неловко было видеть её неумелость, но и помогать, верно, не следовало.

Ни в него, ни в неё я особо не вглядывалась. Обоим около сорока, он высокий, сухопарый, молчаливо сдержанный, она, стройная, крашеная, видимо, блондинка, стандартно миловидная, походила на куклу Барби: серийное производство, не запомнишь, не отличишь.

Кроме имён и фамилии, Тед и Дженероса Аммоны, мы о них ничего не знали. Но, видимо, люди с достатком, жили в центре Манхэттена. Чтобы летать в Ужгород, Тед нанимал самолет. Своими детьми не обзавелись. И кто же мог тогда сомневаться, что сиротам с испуганными глазами, болезненно бледным, остриженным почти наголо - не разберешь кто мальчик, кто девочка - конечно же, повезло.

В тот момент невозможно было представить, что их и нас ожидает. Да и теперь, спустя много лет, кажется: бред какой-то, чудовищное недоразумение. И между тем сцепка вроде случайностей привела к катастрофе многих судеб, завязанных дьявольским узлом.

...Осенью 2001 года, когда мы уже жили в штате Колорадо, под утро раздался телефонный звонок. Муж находился в командировке, и я, схватив трубку, похолодела, услышав рыдания нашей дочери. Нас с ней разделяло расстояние в четыре часа лёта прямым рейсом из Денвера в Нью-Йорк. Услышала: «Мама, Теда убили! Пожалуйста, приезжайте, мы должны быть вместе на его похоронах.»

Тут же позвонила мужу в Даллас и узнала, что на его мобильном уже оставил послание компаньон Аммона, с той же просьбой, приехать в Нью-Йорк, чтобы присутствовать при прощании друзей с Тедом.

Прощание состоялось в Линкольн-центре, в зале на тысячу мест, практически заполненном. Я прежде не предполагала, что элитарный слой финансовой столицы мира может явиться на наших глазах в такой концентрации и многочисленности. Признаться, сплоховала: вылетев из Денвера спешно, покидала в чемодан что попало, и муж оказался единственным в свитере среди элегантности тёмных костюмов и смокингов. Но стало не до того, увидев на сцене большое фото улыбающегося Теда в черной рамке.

Мы не считали себя принадлежащими к его близкому кругу. За годы общения он нас ни с кем не знакомил. Приглашал к себе либо в нью-йоркский, узкий, вытянутый вверх пятиэтажный особняк, либо в загородное поместье в Ист-Хэмптоне, и сам хлопотал по хозяйству, готовил, расставлял приборы. Дженероса обычно отсутствовала. Я не вникала - почему.

Вообще мало во что вникала, чувствуя, что излишние подробности могли бы помешать искренности, дружественности в наших с Тедом отношениях. Конечно, чтобы иметь особняк в центре Манхэттена, да с такой модерново-экстравагантной начинкой, понадобились, верно, миллионы. Как после стало известно, многомилионное состояние Тед сделал за последние десять-пятнадцать лет. И как, каким образом тоже не тайна. В отличие от российского бизнеса, в американском источник доходов в секрете не держится. Хотя отмечалось фантастическое чутьё Аммона в том, куда и когда надо инвестировать крупные суммы. В одной из газет его назвали финансовым гением, генератором «безумных» идей, в итоге стопроцентно успешных.

Но с нами и, полагаю, не только с нами этот финансовый гений держался без тени фанаберии, не чураясь собственноручно рыбу на гриле изжарить, при надобности гвоздь вбить, сменить перегоревшую лампочку. На самом деле барская безрукость - черта плебейская, а Тед был породист, благороден врождённо, и «голубая кровь» тут ни причём. В его особняке мы ни разу прислугу не встретили, наверное имелась приходящая, но с опахалом никто не стоял.

Как-то оставил нас мужем одних в своём доме, сам отбыв в Ист-Хэмптон, терпеливо меня, бестолковую, обучая как пользоваться охранной сигнализацией. А перед отъездом заполнил до отказа холодильник продуктами, вплоть до того сорта пива, что Андрей предпочитал. Заботливость такая была трогательна, хотя и чрезмерна. Никто из близких, друзей не сделал для нас столько, сколько этот американский богач, появившийся в нашей жизни по чистой случайности.

Когда в 1993 году у нас созрело решение из России уехать, возникли проблемы с образованием дочери. До того она училась в швейцарской школе в Женеве, по возвращению на родину поступила, пройдя суровые, надо сказать, экзамены, во Французский Лицей, куда принимались дети сотрудников посольств с родным, как правило, французским. Нам хотелось, чтобы она получила диплом об окончании этого Лицея, что впоследствии дало ей возможность быть зачисленной сразу на второй курс канадского университета МакГилл. Но в Женеве, где Андрею снова дали контракт на работу в Международном Красном Кресте, Французского Лицея не имелось. Вот тут Тед Аммон и предложил отправить нашу дочку к нему в Нью-Йорк, тем более, что Французский Лицей размещался в двух шагах от его дома.

Предложил и оплачивать Витино там образование, но уж от такой щедрости мы отказались. Андрей, часто командируемый от Красного Креста в «горячие точки», зарабатывал, сочли, достаточно, чтобы не ставить себя в положение вечных должников перед кем-либо, вне зависимости от кошелька благодетеля. Понятия не имели, что для Теда признательность куда проще, да и привычней выразить материально, денежно, чем как-то иначе. Но он наши условия принял, с некоторыми, правда, уточнениями, попросив, а точнее потребовав, оформить официально в нотариальной конторе его над Витой опекунство на время её пребывание в Нью-Йорке, что мы и сделали.

Вита поселилась не у него, а в английской, им подысканной семье, чья квартира вовсе находилась напротив Лицея. Ему же, как опекуну, вменялось посещать родительские собрания, беседовать с педагогами, что он выполнял с тщательностью, не всем родителям посильной. После уроков Вита частенько заходила к Теду, и они вместе гуляли в Сентрал парке с близнецами, а по выходным он увозил её в свой загородный дом. Как-то сказал, что ему важно влияние нашей дочери на Алексу и Грега и что хотел был их воспитать на таком примере.

А нам с мужем, когда мы в Нью-Йорк приезжали, интересно было за близнецами наблюдать. Прежние Светлана и Руслан, переименованные в Алексу и Грега, разительно изменились. Ничего общего с заморышами, взятыми из ужгородского приюта, - холёные, благовоспитанные, вежливо-предупредительные дети, обученные держаться с чувством собственного достоинства. А ведь когда у нас в Переделкино им дали апельсин, они испугались, не зная, что это такое, съедобное ли. И вот сидят в дорогом ресторане, погрузившись в изучение толстенного меню в обложке из натуральной тесненой кожи, ожидая вопроса Теда: ну что вы выбрали?

Нам казалось: вот ведь сбываются же сказки! Из нищих сирот - в принцы, наследники колоссального состояния. И радовало, что к превращению гадких утят в лебедей мы тоже в какой-то степени причастны.

Несколько, правда, настораживало, что детьми занимается, выкладывается в основном Тед. А Дженероса то на скачках - Тед держал для неё лошадей, то на вернисажах, увлекшись фотомонтажем, покровительствуя дизайнерам с оригинальностью, мягко выражаясь, экстремальной.

Сразил «шедевр», ею недавно приобретённый и гордо продемонстрированный: над роялем «Стенвей», на котором, кстати, никто не играл, на крюке, вбитом в потолок, свисало нечто, обёрнутое в ржаво-грязную мешковину, по очертаниям похожее на окорок в мясной лавке. Подобное «самовыражение» зашкалило все прочие ультра-уродства, Дженеросой приобретаемые с ненасытностью, близкой к патологии. Ею будто владело, снедало буйство стихийной, безостановочной деятельности, что случается при нарушении психики у заблудшей в потёмках душе.

За время нашего знакомства она покупала, полностью реконструировала, потом продавала то одно, то другое поместье, вовсе не ради выгоды, скорее наоборот. Но Теду, пожалуй, проще было её прихотям потворствовать, чем, вникая, возражать.

В нём открылась другая страсть-отцовство, которой он предался с восторгом и вместе с тем ответственностью, свойственной его натуре.

Вот и сейчас вижу: тропинка в Ист-Хэмптоне, где на велосипедах едут, вихляясь, вцепившись в руль, Алекса и Грег, а за ними бежит долговязый ихний папаша, давя в горле клёкот наседки при каждом опасном повороте, но себя обуздывая, чтобы птенцов своим страхом не обезволить, не парализовать.

Как он хотел жить, как лучезарно надеялся, что будущее ему гарантированно вот в них, в этих детишках. Не предполагая нисколько, что их его родственники приведут в Линкольн-центр, еще раз осиротевших, оцепеневших на сцене у его фото в траурной раме.

Тед погиб там же в Ист-Хэмптоне, вотчине миллиардеров, превращенный в кровавое месиво

бейсбольной битой. Сигнализация почему-то была отключена. В доме он был один. А я же помню, в каждой комнате имелись экраны, фиксирующие приближение кого-либо к дому. И вдруг всё вырублено. Убийцы вошли, и первый удар обрушили на спящего. Кто они? У всех, кто оказался под подозрением, имелось алиби.

Я не пифия, не любительница и уж вовсе не сочинительница детективов, но тут уж явственно вырисовывалось кому выгодна была смерть Теда. Поделилась с мужем, он отмахнулся: «Да перестань, если у вас с Дженеросой и возникла взаимная неприязнь, нечего ерунду измышлять. Расследование идет, со временем всё выяснится.» Выяснилось, но ждать пришлось долго.

В Линкольн-центре Дженероса не появилась, ритуал прощания происходил в отсутствии вдовы. Друзья Теда так решили. Выходит, мои подозрения разделяли и другие.

От дочери мы знали, что в семье Аммонов нарастали конфликты. Особняк продали, Тед снял квартиру, этаж, поблизости, а Дженероса переселилась с детьми в апартаменты роскошного отеля напротив музея Метрополитен. Тед оплачивает бешеные счета, вымаливая у неё свидания с Алексой и Грегом.

Дочь, как-то Тедом на ужин приглашённая, рассказала, что Дженероса названивала детям по их мобильным постоянно, отравляя свидание с отцом с упорством просто маниакальным. В тот вечер Тед сообщил Вите, что хочет подать с Дженеросой на развод, чтобы иметь право видеться с детьми на основании уже узаконенном.

Слаба в перечислении нулей. Затрудняюсь припомнить сколько бы Дженероса получила при разводе, а сколько бы ей выпало в качестве вдовы. Об этом в газетах писали. При любом раскладе бед бы не знала. По нормальным понятиям. Но что-то ею двигало, влекло, несло, искушая Бога, судьбу.

В зале Линкольн-центра, распираемом от знати, с трудом верилось, что Аммон, достигший верхушки в их сливочном обществе, был откровенен с девочкой из совершенно другой среды, другой страны. Неужели при всех этих связях одиноким себя почувствовал? А может всегда одиноким и был?

Вдруг мы услышали фамилию мужа, произнесенную в микрофон со сцены: «Андрей Киселев, просим вас, встаньте, мы хотим вас поблагодарить за дружбу с Тедом и за то, чем вы украсили его жизнь.» Так, выходит, он о нашей семье рассказывал, делился с кем-то, но встречался с нами наедине из деликатности, чтобы присутствием еще кого-то нас не смущать, контакта, которым, видимо, дорожил, не нарушать. Да, мы всё же плохо его знали - не успели узнать, понять.

А потом из-за кулис появились музыканты-джазисты: Тед, помимо всего прочего, возглавлял еще секцию джаза в Линкольн-центре. Зазвучал блюз. Присутствующие улыбались, мы тоже, отвечая как бы улыбающемуся на фото Теду. Это правильно было так почтить его память - джазом, увлечением его юности, обрамившем оборванную злодейски жизнь.

Ну и, конечно, после начался шквал статей, от респектабельной «Нью-Йорк Таймс» до желтых таблоидов, муссирующих, мусолящих версии убийства представителя истеблишмента, сервируя трагедию как лакомство на потребу алчно-равнодушной публики. Бедный Тед, что о нём только не измышляли. И книжонки успели состряпать. Одна называлась: Almost Paradise, толстенный фолиант. Дочитать не хватило сил.

Расследование зашло в тупик. Вдова получила миллионы, вышла замуж, сменила фамилию Аммон на Пелоси и отбыла в Англию. Тед и под Лондоном незадолго до смерти приобрел поместье, так что новоиспечённой парочке досталось всё, что покойный спланировал, обустроил. Он сам собирался в Англию переезжать, чтобы Алекса и Грег получили образование в наилучших традициях, считая, что в бизнесе преуспел достаточно, и главное для него теперь дети.

Но вот Дженероса с муженьком Даниелем Пелоси проект Теда по-своему перекроили. В поместье под Лондоном въехали, а вот близнецов сдали в интернат. Привилегированный, престижный, но для детей, взятых из ужгородского приюта, какая разница чем их там, пусть самым изысканным, потчевали, каким шиком окружили: они ведь снова сделались никому ненужными, лишенным дома, семьи, родительской заботы, к чему привыкли, отогрелись, пока Тед был жив.

И всё? Нет, не всё. Гужующая беззаботно на деньги Теда парочку тянуло в Нью-Йорк, весьма опрометчиво. Их в барах видали. Щелкали папарацци, не всегда в выгодном ракурсе. К тому же Даниел Пелоси обнаружил опасную склонность плюхаться за руль гоночных автомобилей, что называется, не вязав лыка. Штрафы, аресты накапливались – в результате засадили в тюрягу. Всего лишь за вождение автомобиля в нетрезвом виде. И раскис парнишка, язык развязался, поведал сокамерникам про убийство Теда со всеми деталями. То до чего следователи так и не смогли докопаться, выложил, как говорится, на блюдечке с голубой каёмочкой. Классика: Шекспир, Лесков, Достоевский. «Преступление и наказание» .

Пелоси, Дженеросин избранник, электрик по специальности, устанавливал охранную сигнализацию у Аммонов в Ист-Хэмптоне. Знал как система работает и как её вырубать, что и свершил по сговору с Дженеросой. Она подготовила «операцию», вызнав когда Тед приедет и никого с ним рядом не будет. И когда он обычно ложится спать. На спящего нападение и свершили. Молотили бейсбольной битой, молящего о пощаде. О Тед... Так умереть. Финансовый гений, всё всегда предусматривающий, а проморгал с кем живёт, и завещание, наметив развод, не успел переделать. Чутьё притупилось, отказало, быть может задавленное избыточностью денег. А деньги-то не спасают, никого ни от чего.

Прав Достоевский, никогда не придумать, что реальность выстраивает с только ей доступной неумолимой логикой. Пока Пелоси сокамерникам изливался, Дженероса слегла в клинику с запущенным раком груди, где померла. Возмездие. Да. Но Теда – нет.

Вспоминаю, как однажды в аптеке на Мэдисон столкнулись с ним, в бейсболке, потной майке, после пробежки в Сентрал парке, покупающим пластырь: натёр ногу. И как он сказал, улыбнувшись: разрядка, бегу как лечу, один, хорошо побыть одному, тогда только и отдыхаешь.

В Сентрал парке бегает теперь наша дочь. Но когда у не в Нью-Йорке бываю, особняк бывший Теда в проулке от Мэдисон мы с ней обходим в молчаливом согласии стороной. Помним его живым. И живой он с нами.