I ♥ BERLIN

В прошлом году я съездил в Париж. Прошло более десяти лет с тех пор, как был там в последний раз. Париж был все тот же, тот самый movable feast, который при переносе даже во времени все равно не меняется. Конечно, множество мелких изменений там были, но они не влияли на общую картину. Лувр был все там же, правда, Мону Лизу в нем перевесили на новое место. Башня Сен Жак тоже стояла на своем месте, но она находилась в ремонте и была задрапирована зеленой сеткой - это, пожалуй, больше всего бросалось в глаза. А в остальном все осталось, как было. Люксембургский сад не изменился, правда, там в канале плавал какой-то большой пластмассовый розовый нос, но это ничего не меняло. Зато Эйфелева башня и интегрированная с ней прогулка на пароходике по Сене не изменились ничуть. Да, существенно изменилась цена билетов в метро, даже валюта уже была другая, а сами билеты продавались автоматами, в которых нужно было выбирать непонятные опции, а раньше можно было просто попросить у кассира карнет. Но все равно это была встреча со старым знакомым: время наложило на него свой отпечаток, но он остался самим собой.С Берлином все было иначе.

Тогда

Мое знакомство с Берлином началось задолго до того, как я попал в Париж. Первый раз я приехал в Берлин в конце семидесятых годов. В Восточный Берлин - столицу Германской Демократической Республики - ГДР. На взгляд советского человека ГДР выглядела весьма благополучно: магазины были полны еды и одежды, зарплаты были выше советских, квартиры просторнее. Но, это на первый взгляд. Одежда была примитивной, хотя и получше того, что было доступно в Советах, Продукты питания были тоже не очень разнообразные, все, что было повыше качеством продавалось в коммерческих магазинах "Деликат" соответственно по повышенным ценам, отопление в квартирах было по большей мере печным. Но, самое главное, люди были мрачными, и в этом был большой контраст по сравнению с советскими людьми. Наши советские, при гораздо более низком жизненном уровне, были уверены в своей мессианской роли. Восточные немцы несли двойное бремя. Они ощущали свою вину за вторую мировую войну и чувствовали обиду, что их наказали больше, чем их бывших соотечественников в Западной Германии.

Между западной и восточной частями города все время шло соревнование. В Восточном Берлине проложили проспект Karl-Marx-Allee, а в Западном возвели культурные заведения Haus der Kulturen der Welt и Kulturforum, в Восточном Берлине построили телевышку и Дворец Республики, а в Западном появился Internationales Congress Centrum. В Восточном Берлине неподалеку от Берлинской стены отстроили разрушенную во время войны Лейпцигер штрассе, а на западной части города запустили световую газету на крыше здания издательства Шпрингера, которую удобно было читать публике, гуляющей по Лейпцигер штрассе. У Восточного Берлина нашелся адекватный ответ. Тогда, как раз, шла иранско-иракская война, и туристские бюро ГДР стали продавать иранцам туры в Восточный Берлин с заездом в Западный. По прилете в восточноберлинский аэропорт Шенефельд желающим предлагалась экскурсия в Западный Берлин (граница между западной и восточной частью города существовала только с восточной стороны, в Западном Берлине она трактовалась как демаркационная линия между зонами, для пересечения которой визы не требовалось). Большинство иранских "туристов" так и оставалась в Западном Берлине. Тогда в конституции ФРГ был пункт, по которому политическим беженцам предоставлялось убежище. Впоследствии по просьбе ФРГ эти туры были прекращены, но тогда же исчезла и западная световая газета.

Все разговоры с ГДРовцами в конце концов сводились к "западной" марке и поездкам в Западную Германию, разрешенным только пенсионерам. В СССР поездки в "заграницу", а особенно, не соцстрановскую были редкостью и зависели от не совсем понятных факторов, хотя было известно, что заводским рабочим было легче попасть в группу отдыхающих на болгарском пляже, чем инженеру проектного института, люди более высокого социального ранга вроде официальных писателей или художников имели больший выбор, чем заводские рабочие. В ГДР тоже были привилегированные "выездные" личности, но все население могло пользоваться четкими правилами поездок в ближнюю "заграницу": Польша и Чехословакия были открыты для поездок в любое время без всяких ограничений, западные страны плюс Югославия были закрыты для несанкционированных поездок, в Западную Германию могли ездить только п
енсионеры раз в году на срок до одного месяца. Конечно, система выпускания была сложнее, т.к. ГДРовцы могли ездить в другие соцстраны и СССР, но, по путевкам и приглашениям, однако, большинство ГДРовских поездок приходилось на три страны: в Чехословакию на отдых (там был такой же уровень жизни, как в ГДР, много пива и население, с которым можно было общаться по-немецки), реже в Польшу (с коммерческой или, наоборот, с культурной целью) и в ФРГ и Западный Берлин, куда выезжали старики к родственникам и друзьям. В Западный Берлин ездили также поляки. В ПНР заграничный паспорт не был проблемой, а имея паспорт можно было выезжать куда угодно. Западный Берлин был для поляков самой близкой западной территорией. От Варшавы до Восточного Берлина поезд шел восемь часов, а дальше после недолгой остановки на Восточном вокзале Остбанхоф и более длительной на пограничной станции "Фридрихштрассе" следовал вокзал Берлин-Цоо уже на Западе. Восточные немцы завидовали полякам и неохотно вступали с ними в разговоры о Западной Германии. Мой приятель Рольф из Восточного Берлина бывая в Польше на вопрос из какого он города говорил, что из Дрездена, потому что если бы он сказал, что из Берлина, дальше последовал бы вопрос: из какого, - и потом рассуждения на тему, в которую ему не хотелось вдаваться с поляками.

Взаимоотношения поляков и ГДРовцев вообще были непростыми. К тому, что ГДРовцы завидовали простоте, с которой поляки попадали на Запад подмешивался комплекс вины за фашистские преступления. Рольф рассказал мне, что по работе ему приходилось останавливаться на частной квартире в Варшаве. Хозяйка квартиры была с ним всегда приветлива, часто приглашала попробовать свою стряпню. Однажды Рольф спросил у нее, как она так хорошо выучила немецкий язык. Старая женщина ответила, что побывала в некой местности. Рольф заметил, что и он там был, что там замечательный курорт. Она пояснила, что была там в концлагере. Казалось бы, что он не должен был чувствовать никакой вины, т.к. родился во время Второй мировой войны и был ребенком, когда фашизм уже был свергнут. Но немцам напоминают, и они сами не забывают.

Восточные пенсионеры попадали в Западный Берлин через пропускной пункт, выстроенный рядом со станцией "Фридрихштрассе". Этот пропускной пункт окрестили "Дворцом слез". Далее по подземным переходам они попадали на ту половину станции, откуда поезд отправлялся на Запад. Эта часть станции была отделена от Востока стальными листами, приваренными к колоннам. Как-то я наблюдал прямо-таки символическую сцену на этом пропускном пункте: из прохода еле брели старцы, вкусившие от западной жизни, а их встречали молодые люди, которые бы на крыльях полетели в западную часть города, но... "Государственная граница. Проход и проезд запрещен." - такая надпись на четырех языках встречала прохожего, когда он подходил к проволочной сетке, превращающей улицу в тупик. За сеткой шла зона, потом стена, потом опять зона и вторая стена. Как мне рассказывали, проблемы начинались, когда человек уже попадал в зону между двух стен. Там нарушителя ожидали самострелы, автоматические сигнальные устройства, пограничники со злобными овчарками. На определенном расстоянии друг от друга у первой восточной стены стояли вышки с вертухаями. А в Западном Берлине к той второй стене можно было свободно подойти, ее непрерывно замалевывали самодеятельные художники и просто все желающие. В отдельных местах были поставлены деревянные помосты, взобравшись на которые можно было рассмотреть коммунистические заграждения и вдалеке серую ГДРовскую жизнь. Сейчас ЭТО все описано, но нужно было ЭТО видеть. А чтобы понять, нужно ЭТО пережить. Впервые я взглянул на Запад через ворота пропускного пункта на самой улице Фридрихштрассе (недалеко от одноименной станции). Этот пропускной пункт использовался для проезда и прохода дипломатов, он носил кличку "Чекпойнт-Чарли". Если с улицы взглянуть через ворота, перекрытые шлагбаумом, то в паре сотен метров был виден Запад, близкий, но недоступный. Впрочем, один умелец пробрался-таки на Запад под шлагбаумом. Он переоборудовал свой автомобиль, так что тот стал очень низким, настолько низким, что, разогнав его в положении лежа, смельчак оказался на Западе до того, как пограничники успели открыть огонь. Рассказы о побегах представляли значительную часть городского фольклора в Берлине. Другие истории были о том, как восточный немец соорудил арбалет и послал в Западный Берлин стрелу, за которой следовала тонкая бечевка. К бечевке был привязан толстый канат, другой конец которого был прикреплен к перекрытиям чердака. Партнер восточного немца в Западном Берлине привязал канат к своему автомобилю и отъехав, натянул его, а восточный немец съехал на кольце по канату на Запад. Еще один восточный немец, но уже не в Берлине, а на границе между ГДР и ФРГ наполнил теплым воздухом воздушный шар из простыней и перелетел со своей семьей к свободе на Запад. Способов побега было много, включая подводный -Шпрее переплывали с аквалангом, но больше всего было подземных - люди все время рыли подкопы. Власти каждый раз принимали меры: сделали проезд по "Чекпойнт-Чарли" не прямым, а с поворотами, поставили в реке гидролокаторы, ограничили продажу легкой ткани, из которой можно было сшить воздушный шар и т.д. Но все равно, граница, проложенная по живому городу, так и просилась ее "нарушить". Вообще, глядя на неприветливые запущенные подворотни в Восточном Берлине все время казалось, что вот, зайдешь в этот дом с этой стороны, а потом через какой-нибудь подвал выйдешь с другой (как впоследствии выяснилось, такое действительно происходило, но с ГДРовскими шпионами).

Чувство вины за фашизм испытывали не только и не столько восточные немцы. Оно двигало властями Западной Германии, когда они начали программу восстановления еврейской общины в Германии. Парадоксально, но евреи из Израиля программой не охватывались и не охватываются. У меня есть давний рижский приятель - Фима, ныне живущий в Берлине. В мой первый приезд на Запад я остановился у него. Для меня это были интересные впечатления. Они перебрались в Западный Берлин из Израиля по поддельным документам. Им пришлось пережить судебный процесс, но на их сторону стал главный раввин Берлина, и они все же остались там. Семья Фимы состит из четверых: он, жена и двое детей. Говорят они на трех языках. Фима предпочитает русский язык, которым он преимущественно пользовался первые сорок лет своей жизни. Немецкий у него с сильным оттенком идиша. Его иврит не столь развит, как у его жены, попавшей в Израиль в пятилетнем возрасте. Она говорит с детьми на иврите, чтобы они не теряли родной язык, а с Фимой по-русски. Русский у нее бытовой и с сильным акцентом. Дети общаются между собой по-немецки, а с родителями как придется, но предпочитают опять же немецкий язык.

Я спросил Фиму, почему он выехал из Израиля. Причин оказалось несколько. Фима рассказал, что попал в Израиль в начале семидесятых годов. Тогда он был настроен очень патриотично и сразу вступил в армию, участвовал в войне. В дальнейшем оказалось, что в армию вступить можно, а выступить из нее нельзя. В момент выезда из Израиля, ему было уже за пятьдесят и становилось все труднее участвовать в военных сборах. У него больная нога, он хромает, но его никак не отпускали. Другое обстоятельство - климат, совсем непохожий на рижский. Фиме надоела жара. И, наконец, настроения в обществе, антагонизм между евреями и арабами. "Например, - рассказывал Фима, - сидим в компании, закусываем и выпиваем. Кто-то вспоминает об арабах. Обязательно посыплются проклятия и пожелания их всех поубивать". Фима сказал, что и он арабов не очень жалует, но так, чтобы всех убивать... В Берлине спокойно и климат подходящий. Однако, когда я приехал в следующий раз в Берлине уже было неспокойно. Когда я подходил к его месту работы, он стоял на улице и курил с сослуживцем. Тот, завидев меня, сказал Фиме, что вот, идет еще один "флюхтлинг". Как раз в то время в Западную Германию стали прибывать беглецы из ГДР транзитом через Венгрию. Фиме не нравилось перспектива объединения двух Германий. Он подозрительно относился к ГДРовцам. Они, как ему казалось, не впишутся в западную жизнь и будут представлять опасность для западных немцев. "Турки лучше этих восточных. Турки целый день работают в своих лавках и не шляются в темное время по улицам", - сказал он. В чем-то Фима оказался прав, и сейчас, спустя более полутора десятка лет восточные "осси" чувствуют себя пасынками западных "весси". В Берлине это можно наблюдать визуально: когда из бывшего западного района движешься в бывший восточный, то начинаешь замечать, что кругом становится все "темнее" и "темнее" (выражение Фимы). Внешняя среда в бывшем Восточном Берлине теряет лоск, хотя именно там больше всего новостроек, но они все больше концентрируются в центре города и в зонах бывшей городской стены.

Рольф успел перебраться перебрался из Восточного в Западный Берлин до объединения Германии, правда, это не был романтический побег, он просто стал невозвращенцем. Однажды он сообщил мне, что если ничего неожиданного не произойдет, то он впервые побывает на Западе - в Западном Берлине. Его включили в "рабочую группу" по джазу при ГДРовском Министерстве культуры, и в составе этой группы он должен был побывать на джазовом фестивале. На следующий год он мне рассказал о своих впечатлениях. Главным и неожиданным было то, что люди на Западе гораздо приветливее, чем в социалистическом "лагере" (позднее это было и моим самым первым и главным "западным" впечатлением, а также всех других советских, которые вдруг смогли прорваться на Запад). Рольф искушался еще год, а потом в конце второго выезда остался там насовсем. Это не было спонтанным решением, Рольф готовился к этому шагу, вернул всем долги, взятые книги и, таким образом, закончил свои восточные дела. Там он вначале жил на пособие по безработице, потом нашел себе какое-то занятие. Его близким пришлось в полной мере расплатиться за поступок главы семьи. Его сын мечтал о красивой западной жизни и не хотел ни учиться, ни работать. Дочь выгнали из музыкального училища, и она не смогла закончить образования. Жену третировали на работе - предлагали ей написать объяснение, почему муж ее оказался невозвращенцем. Она отказалась: "Что я должна писать? Я как жила, так и живу здесь! Почему я должна отвечать за мужа, который меня бросил?" Незадолго до исчезновения Рольфа ему выделили квартиру большего размера. Жена с детьми перебралась туда, когда он уже был на Западе, она все ждала, что их выселят. Испытания наложили на нее свой отпечаток. Она заметно постарела. Но жизнь продолжалась. В разгар ГДРовских волнений она послала детей в Венгрию, чтобы оттуда они переехали к отцу на Запад. После объединения Германии она снова смогла общаться с детьми. Интересно, что в мой первый приезд к Рольфу я взял с собой советский разговорник для участников всемирного фестиваля молодежи издания 1956 года, в котором показал ему тост: "Выпьем за мирное объединение Германии!" - он смеялся от души

Наступил момент, когда и я заглянул с помоста в американской зоне на Восточный Берлин и с берлинской стороны подошел к мосту между Берлином и Потсдамом, перегороженному сеткой с дверью на замке, - знаменитому Глинике Брюкке или же по-новому Брюкке дер Айнхайт (Мосту Единства) - на котором меняли западных шпионов на восточных. Видел я и толстый канат, прибитый к берегу Шпрее, за который могли схватиться люди, вырывающиеся из Восточного Берлина через реку. Тогда граница между Восточным и Западным Берлином проходила по западному берегу, и был такой случай, что ГДРовские пограничники стащили с западного берега убегающую беременную женщину; ей не за что было ухватиться на берегу, после чего и установили этот канат. А потом я был в командировке в уже объединенном Берлине, когда оказалось, что некоторые "западные" районы ближе к некоторым "восточным", чем к другим "западным". Это было очень необычно.

Вторая мировая война оставила в Берлине три мемориала советским солдатам. Наиболее известно братское кладбище в Трептовер парке в бывшем Восточном Берлине (Трептов - район Берлина, Трептовер парк - Трептовский парк, "Трептов парк" - укоренившаяся ошибочное написание/произношение). Это кладбище не столько в парке, сколько сам парк, т.к. занимает две трети его площади. Там установлена известная скульптура работы Вучетича, там на каменных знаменах высечены изречения Сталина. А в бывшем Западном Берлине на улице 17 июня есть другой мемориал. Он находится в ста метрах от Бранденбургских ворот и недалеко от бывшего Рейхстага. Во время пребывания советских оккупационных войск в Берлине оба мемориальных комплекса страдали от вандалов, особенно тот, в западной части города. В конце-концов, ради его же сохранности, участок улицы, на котором он находится, перекрыли и к памятнику нельзя было ни подъехать, ни подойти. Там стоял только советский почетный караул.

Мое первое пребывание в Западном Берлине казалось мне сплошным праздником. Я гулял по городу, посещал музеи. Советский мемориал я видел издалека, через окно автомобиля. Мне показали и знаменитый универмаг "Ка Де Ве". На верхнем этаже, пройдясь вдоль длинных прилавков с колбасой, я вдохнул ее густые запахи. Это было именно так: "вдохнул", т.к. денег особенно не было. Хотя ситуация напоминала притчу о Молле Насреддине заплатившем за запах мяса звоном монет, я все равно был счастлив.

Теперь

Я побывал в Берлине еще пару раз, но с тех пор прошло пятнадцать лет, и я собрался вновь посмотреть на те места. Мои друзья и знакомые решительно не понимали моего намерения. Италия или Испания - это да, Париж или Прага тоже - да. Но Берлин? Им представлялось, что это негостеприимный город, в котором если и было что-нибудь для "посмотрения", то этого давно уже нет, т.к. город сильно пострадал в конце Второй мировой войны. Да и вообще - немцы...

И вот, я снова в Берлине. Добрался из аэропорта в гостиницу. Гостиница была прямо напротив телевизионной башни на Александерплатц, выбрал эту гостиницу я еще и за то, что там имеется смотровая площадка, хотел наделать фото. К сожалению, все время моего пребывания смотровая площадка была закрыта из-за плохой погода, хотя казино на том, тридцать девятом этаже работало каждый день. Пришлось сделать снимок телебашни через стекло окна. Качество получилось неказистое, да и погода и вправду была не очень благоприятная, но просто для репортажной цели... Кто был в Берлине, тот узнает продолговатую крышу станции городской железной дороги перед телевышкой, здание Красной Ратуши слева и крышу бывшего универмага Центрум в правом нижнем углу. Но теперь этот универмаг стал местом эксклюзивных покупок, а левее выросло здание более доступного универмага сети "Ц унд А", но это не единственная новая постройка на площади. Александерплатц весь застроили, и он потеряла тот вид, который был у него во времена ГДР. Даже часы "Урания", показывающие время по всему миру, затерялись в заборах строек.

Однако, в бывшей западной части по-прежнему блистал Курфюрстендамм, а в его начале стояла величественная и в разрушенном состоянии мемориальная церковь Кайзера Вильгельма. На фото виден купол церкви, а левее, светящаяся голубым светом, новая часовня, а в центре в отдалении блистает логотип фирмы "Мерседес-Бенц". Неподалеку от церкви был "Ка Де Ве". На этот раз я не ограничился нюханием колбас, а поужинал там, переходя от стойки к стойке. Пребывание в "Ка Де Ве" затянулось и выходил я оттуда уже после закрытия магазина. О том, что время посетителей закончилось, объявили дважды: по-немецки и по-русски, что любопытно не было объявления на английском, французском или, скажем, польском языках.

Музейный остров тоже проходит через изменения, "Нойес музеум" был закрыт на ремонт, "Пергамонмузеум" был открыт, но подход к нему внешне очень изменился за счет рекламы, а билеты нужно было брать в каждый музей по отдельности. Когда я сказал служительнице, что во времена ГДР я с одним билетом ходил по всем музеям, она развеселилась и могла только ответить, что ГДР уже давно нет.

В бывшей западной части города на территории "Культурфорума" работает картинная галерея. Галерея находится в специально построенном для этой цели функциональном симметричном здании. Картины равномерно освещены, а в центре здания находится зал с бассейном, но функциональность навевает скуку.

Подходит к концу многолетнее восстановление Берлинского Кафедрального Собора, хотя и в упрощенном виде. Во время войны зажигательная бомба попала в его купол. Купол прогорел и обрушился, и в соборе сгорело почти все. Но купол теперь отстроен, сбоку вид на него изнутри снизу. А вот, стоящий рядом ГДРовский Дворец Республики вызвал много разногласий. Какое-то время его собирались снести, т.к. обнаружилось, что при его строительстве применялся асбест. Но также раздавались немало голосов в пользу его сохранения. Его будущее еще неясно. Я видел этот Дворец "раздетым" до стального остова. Видимо, удаляют асбест. Зрелище было печальным. Я помню как выглядела "визитная карточка" Германской Демократической Республики в былые времена. Это было не только место проведения заседаний парламента. Во дворце были помещения, открытые для посетителей, с картинной галереей, кафе и другими развлечениями. Что немаловажно, хотя сейчас это выглядит юмористически, там было четыре телефона-автомата - абсолютно небывалое количество. Дело в том, что тогда в ГДР не хватало меди, а потому проводилась экономия на кабельных сетях, так что можно было пройти несколько километров по восточноберлинским улицам и не увидеть ни единого телефона-автомата.

Есть в Берлине и новостройки, которые просто ошеломляют своим видом. В довоенном Берлине площадь Потсдамер платц жила напряженной городской жизнью, но бомбардировки 1945 года превратили ее в руины, а разрушение было закончено с постройкой Берлинской стены. Площадь превратилась в ничейную землю на границе двух культур. В объединенном Берлине она стала ультрамодернистким городским центром XXI века. Вот так выглядит вечером центр Сони на Потсдамер платц.

Очень интересен новый центральный вокзал, недавно построенный на месте станции городской железной дороги "Лертер Штадтбанхоф". Раньше это была просто первая станция в Западном Берлине после отправления с "Фридрихштрассе". Теперь через вокзал движение проходит на нескольких уровнях, кроме линий городской железной дороги и метро впервые на одном берлинском вокзале пересекаются линии железных дорог направлений восток-запад и север-юг. Слева внутренний вид вокзала с его верхнего уровня.

Не все изменения в Берлине вдохновляют. Заметно уменьшилось количество традиционных "Имбиссов", зато в больших количествах рас-плодились такие американские транспланты, как Subway, McDonald's, Burger King, KFC, Dunkin' Donuts, Starbucks. Территория бывшего "Чекпойнт-Чарли" превратилась в один большой низкопробный туристский аттракцион.

Тем не менее, можно найти интересные места и самое неизгладимое впечатление производит новый стеклянный купол Бундестага - бывшего Рейхстага. Вдоль купола идут две спиральные дорожки, одна вверх, другая вниз. Посетители подолгу стоят в очереди, чтобы взглянуть на Берлин сверху с Бундестага, откуда даже квадрига лошадей на Бранденбургских воротах кажется затерявшейся в новостройках.

А неподалеку от Бундестага все так же стоит мемориал павшим советским воинам. После ухода советских оккупационных войск страсти улеглись. Нет ни советского почетного караула, нет и охраны полиции. К памятнику-захоронению можно подойти в любое время суток. Хотя вид у него имперско-устрашающий (кроме орудий там есть еще и пара танков) и стоит он в самом центре города, тем не менее, пока нет и намека на то, что его перенесут в какое-нибудь "более подобающее место".

И, в заключение, казалось бы, мелкий штрих. Я ехал вечером по городской железной дороге. В поезде было чисто и тихо. На одной из остановок в вагон сел человек с собакой и расположился напротив меня. Собака чувствовала себя свободно. Она подала мне лапу, а потом встала и пошла по вагону. "Пошла проверять билеты", - пошутил ее хозяин. Никого из пассажиров это не удивило. Таковы берлинцы: не шумят, не сорят и любят животных.

Такой получился калейдоскоп из краткосрочных впечатлений от нынешнего Берлина с воспоминаниями былых лет.