ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

[Два этюда с Интернетом в интерьере]

I

Невыносимая легкость бытия: искушение или благодать?

Если всякий сможет делать все, что он ни вздумает, если всякий сможет увидеть, услышать все, что творится на земном шаре, если на малейшую прихоть будет отвечать тончайший аппарат, могущий исполнить желание в несколько секунд, то не есть ли все это сумасшествие - царство сплошного анархизма, царство некоего земного ада, где, действительно, все до последней глубины есть человек, в человеке, для человека и где все есть в то же время абсолютно земная жизнь, абсолютно земное общество, всемогущая и самоопределяющая власть того, что есть не-нечто, есть великий и уже настоящий Израиль, единственно способный заменить старого трансцедентного Бога.
А.Ф.Лосев. Из "Дополнений к "Диалектике мифа". 1929 г.

Просыпаюсь по звонку будильника, встроенного в мобильный телефон. Там еще много чего: фотокамера, диктофон, органайзер, календарь, часы, соединение с Интернетом… Устанешь перечислять, нет только душа, утюга и холодильника. Просыпаюсь быстро, но еще минут пять лежу в постели, прихожу в чувство реального. Хочется снова заснуть, но нельзя – и тогда лениво дотрагиваюсь до кнопки аудиодвойки, включаю радио, где круглые сутки настройка на "Эхо Москвы". Бодрит, погружает в социальную действительность. Наконец, встаю. Чай за три минуты кипятит "Тефаль", обед за минуту греет микроволновка. Какой сегодня день недели? Несколько секунд сверяюсь с календарем в мобильном телефоне.

Если будни – пора на работу. Двадцать минут в метро, еще двадцать – в микроавтобусе. Прихожу на кафедру, включаю компьютер, кликаю свой мультимедийный курс по религии. Там четырнадцать часов записи, электронная библиотека, 120 памятников искусства, вопросы и задания. Чего-то не хватает? Кликаю базу данных в Берлине, достаю оттуда. Еще? Вот база данных в Кувейте. Всё, на сегодняшний семинар хватит. Потом лекция по истории культуры. Какие картинки лучше – из Британского музея или из Метрополитен? Нет, по сегодняшней теме лучше всего Лувр. Читаю лекцию, держа внимание студентов перед большим экраном. Студенты слушают, что-то списывают с экрана, но передо мной стоят четыре микродиктофона, они услышат лучше, потом передадут владельцам. В два часа дня заседание методической комиссии факультета. Переход на болонскую систему, увеличение часов на самостоятельную работу студента, индивидуальные консультации, увеличение числа мультимедийных курсов. Методкомиссия сидит перед экранами мониторов, кликает новые программы и инструкции. А где вот эта болонская книжка, которую на совете показывал декан? Вызвали сайт Минобраза – вот она, по-английски и по-русски, читай-не хочу…

Нет, не будни, выходной сегодня. Я очень давно не был в библиотеке. А зачем? Все мои тексты - в трех базах данных, словари в двух, статьи еще в трех базах в формате pdf. На полках гора ксероксов, не обработанных еще с прошлой, трехлетней давности, поездки в Финляндию. Страшно подумать – сорок монографий, когда же я их все прочитаю? Так, все под рукой. Все под рукой, что же делать? Издам-ка я вот этот вавилонский текст, уже сорок лет не было нового издания, многие чтения изменились, стали известны новые фрагменты. А у меня такая программа: латинская транслитерация тут же превращается в клинописные знаки любой эпохи. Могу выпускать хоть новую хрестоматию, хоть монографическую серию – что угодно!.. Десять минут раскачиваюсь, лениво думаю: что издавать? Из наших музеев или из западных? Там на сайтах выложены фотографии табличек без перевода. Может, перевести? Нет, неинтересно. Это может сделать кто угодно в мире. А из наших собраний? Тоже кто угодно. Они ведь тоже в сети. Хорошо, а вот этот литературный текст? Будут два издания – твое и какое-нибудь немецкое, потому что ничто не мешает твоему коллеге, одинакового с тобой возраста и подготовки, издать текст по тем же источникам, которые доступны каждому человеку в сети. А может, и три издания – твое, немецкое и японское. А может, четыре: вон тому американцу с западного побережья нужно из чего-то делать Ph.D. Тебе открыты все возможности – но и ему, и ему, и вон тому парню тоже. Интернет уравнял всех…

Нет, не буду сегодня работать. Поеду за город, подышу свежим воздухом на заливе. Я давно забыл, что такое электричка. От моего дома отходит маршр
утка прямо до залива, идет она всего сорок минут. Свежий воздух? Был лет пятнадцать назад. Напротив залива нет живого места – все сплошняком, впритык друг к дружке, застроено нелепыми коттеджами. На самом заливе не протолкнуться от машин, их обитатели сидят на песке, пьют водку и жарят шашлыки. Отовсюду разная музыка. Ухожу поглубже в лес. В глубине леса снова дача. Пьют водку, жарят шашлыки. Лес наполнен гарью. Утешаюсь тем, что снимаю телефонной камерой красивые пейзажи и записываю на телефонный диктофон голоса птиц. Нагулялся. Спокойно протягиваю руку у дороги, торможу маршрутку и через сорок минут оказываюсь у своего дома. Приехали. Вечером меня ожидает многоустый мистер Спам, состоящий из десятков незваных гостей, определить в коих татар не представляется возможным по причине их безликости. Мне что-то предлагают. Я всех стираю, не прочитав даже слова из их сообщений. Закрываю почту и задумываюсь у компьютера.

Я вспоминаю свой день двадцать лет назад. Будильник и телефон отдельно, чайник на плите греет воду десять минут, завтрак нужно долго разогревать, класть туда масло, следить, чтобы пища на сковородке не пригорела, потом драить эту сковородку… Наконец, собрался, вышел из дому, двадцать минут ждешь трамвая, потом двадцать пять минут едешь до метро, в метро еще пятнадцать, потом – единственный троллейбус до факультета (ждешь от десяти до пятнадцати минут, едешь от пятнадцати до получаса, в зависимости от ходкости машины и обрываемости контактных рогов). Из университета в четыре часа спешишь в библиотеку, где сидишь до девяти, непрерывно делая выписки. В день покрываешь буквами до пяти-семи страниц общей тетради, и то, если работаешь быстро. Источники для статьи собираешь от месяца до года по разным библиотекам, пишешь статью примерно месяц, печатаешь на двух машинках – с русским и латинским шрифтом, часто путаясь в кнопках, начиная заново и выбрасывая испорченные листы. Тексты копируешь от руки, недостающие статьи ждешь от западных коллег по полтора месяца (а то и по полгода). На залив выбираешься как за границу, потому что двадцать минут на трамвае до станции и пятьдесят минут от станции до залива. Свежий воздух, тишина, птички, редко встретишь на дороге машину, никогда не встретишь автобус и совсем никогда не услышишь в лесу радиоприемник. На пляже еще можно, а в лесу – нет. И вообще: у леса есть глубина, лес дик и свеж, и целебно пахнет земляникой.

Двадцать лет назад по-другому шло время. Было очень много препятствий, на преодоление их уходило полдня. Из достоинств того времени остались в памяти лишь незаезженный лес, навык ручного копирования восточных текстов да чрезвычайно полезное умение конспектировать книги. Когда имеешь на руках ксерокопию – кажется, что владеешь текстом. На самом деле наоборот: когда текст недоступен, время ограничено, - читаешь внимательней, выписываешь главное и понравившееся, и в конце работы действительно овладеваешь смыслом текста. Ксерокопия – иллюзия, что еще успеешь, еще вернешься, никуда не убежит… Убежит, как убегает впустую потраченное время.

Но все-таки надо додумать эту мысль. Двадцать лет назад жизнь была посвящена борьбе и преодолению, жить было тяжко, но в то же время борьба оправдывала и бессмысленность жизни, и бесплодность труда. Научный сотрудник мог важно сказать коллеге: "Я приступил к собиранию материала по такой-то теме". Это означало, что от собирания до исследования как от Земли до Солнца. Студент мог оправдаться: "А у нас в библиотеке нет этой книги". Это означало – нет и не нужно, учить не буду. Прогульщики призывали в свидетели редко приходящий транспорт… А что теперь? Теперь материальная часть бытия стала легкой, почти невесомой, и грозно обозначился вопрос "зачем?". Ты хочешь куда-то добраться, человече? ОК, ты добрался, а зачем? Что тебе нужно в сем вожделенном месте? Ты хочешь написать научную работу? ОК, вот все источники, вот словари, вот статьи предшественников. Послушай, а ты уверен, что тебе нужно писать именно эту работу? Зачем она тебе, собственно, нужна? Что ты сможешь понять из нее, как ты сумеешь высказаться через нее? И вообще – какова твоя главная мысль? Ты хочешь отдыхать? Доставим мгновенно, но ты уверен, что тебе нужно именно туда? Пространство-время бытия сворачивается до точки смысла, и никто не подскажет тебе разгадку, кроме твоего собственного чутья. В этой ситуации борец за жизнь оставлен без работы, обыватель заражен скукой, творческому человеку оставлено только само творчество. Вы желаете? Пожалуйст
а. Еще желаете? Еще пожалуйста. А зачем?

Можно принять это за услужливость Дьявола, мгновенно выполняющего волю искушаемого Фауста. Все можно заказать, всего можно пожелать – и все исполнится, все сбудется. Но сбудется ли сам человек? Ведь он не проходит положенный путь, не накапливает опыт, не делается мудрым. Ему все дается сразу, почти совершенно без труда, без напряжения каких-то душевных мускулов. Что же в результате - духовная дряблость, слабость разнеженного продукта цивилизации? Это простой ход мысли, идущий от средневековья. Ибн Халдун и Лосев тут едины. А что, если не так, и невыносимая легкость бытия действительно дана нам для самопознания, для лучшего понимания себя и мира, в котором мы живем? Освобождение от уз материи – но не буддийское, вообще не религиозное, а какое-то иное. В сети общаемся духовно, не видя тел и лиц друг друга. За минуту перемещаемся из конца в конец земного шара, все видим, все слышим. Осталось одно, только наше, – понять, осмыслить, усвоить, преобразить в своем, отдать назад. Где тут искушение? Всемогущество? Помилуйте, ведь мы смертны. Отпадение от Бога? Во-первых, оно уже было без всех этих штучек, во-вторых, Бог выше и сильнее, ему не может помешать машина. Прельщение? Но есть же деньги.

Итак, долой все, что мешает сущности, что замедляет и затрудняет ход нашей уникальной жизни. А как же подробности? Подробности, из которых и состояла когда-то жизнь? Что же теперь описывать в романах сокращенные движения, приводящие к сокращению чувств? Отсутствие видимого промежутка между началом и концом человеческого желания?.. Нет, ерунда, подробности останутся, потому что человек сомневается, не решается, откладывает, медлит, осматривается, долго изучает, смакует, наслаждается. Исключить подробности помешает сам человек. Отлично, тогда получается, что человеческие странности и недостатки обладают большой ценностью и пользой, потому что именно они мешают государству превратить человека в машину для производства благоприятных общественных результатов. Значит, и здесь искушения не выходит. Человек останется собой, но получит больше времени на самого себя. Уйдут именно ненужные подробности, внешние по отношению к человеку. Его собственные частности никуда не денутся.

Сижу перед монитором, считаю открытые окошки. Шумерский словарь, арабский словарь к Корану, "Доски Судьбы" Хлебникова, статья мюнхенского коллеги, "Охота на Снарка" по-английски и по-русски, лосевские "Дополнения к "Диалектике мифа". Из динамика звучит Остужев, монолог Отелло. Я пишу статейку о ближневосточных мотивах Хлебникова, у меня есть все, что нужно для дела и для наслаждения. И мне хорошо.

II

Одноклассники.ру

Но в мире новом друг друга они не узнали…
Лермонтов

Появилась новая мода – на одноклассников. В сети возник сайт "Odnoklassniki.ru", где люди, двадцать лет не видевшие друг друга, пытаются виртуально общаться. Сперва они нагружают свою страничку фотографиями, потом пишут сообщения, призывая знакомых одноклассников стать виртуальными друзьями. Наконец, они получают приглашение в друзья, и фотографии одноклассников появляются на их собственных страничках. Характерно, что очень редко заполняется раздел "О себе". О себе предпочитают сообщать в частном порядке, это информация не для всех. Типичные средние случаи: технический вуз в России, коммерсант или адвокат в России, один или двое детей; гуманитарный вуз в России, школьный учитель на Западе, двое-трое детей; технический вуз в России, программист на Западе, трое-четверо детей. Машины и домики на Западе, машины и квартиры в России. Хобби фотография, отпускное лежание на карибских пляжах, бейсбол или футбол. Фото: с океанских курортов, с супругами и с детьми, с любимыми кошками и собаками. Маленькое тихое счастье. Среди моих одноклассников никто, кроме меня, не стал вузовским преподавателем в России, да и на Западе в вузе работает только один. Ни одного писателя, поэта, композитора, режиссера, актера, ученого, инженера или – на худой конец – политика. Моим одноклассникам тяжело дается обсуждение законов, политических новостей, прочитанных книг или театральных премьер. И не для того пришли они на этот сайт, а чтобы задать один-единственный вопрос: как у вас? Не успокоятся, пока не получат ответ с красивыми картинками.

Что же дальше? Что может из этого получиться? По моему мнению, ничего или мало что. Школьный класс – случайно создавшийся коллектив, в котором люди объединены тольк
о возрастом и микрорайоном (плюс – для спецшкол – развитыми способностями в какой-то области знаний). Школьники дружат потому, что не могут присоединиться к другому сообществу, и вынуждены каждый день лицезреть друг друга в классе (правда, существуют еще дворовые сообщества, но они быстро распадаются). Их жизнь до старших классов, как правило, еще не имеет примет индивидуальной судьбы (за исключением болезней и способностей). В старших классах начинается поиск себя, и школьные узы слабеют, а юные люди раздруживаются, естественно приставая к сообществам иного типа – олимпиадным, студенческим и профессиональным коллективам. Именно там большинство бывших школьников находят своих истинных друзей на всю жизнь. Проходит 20 лет, бывшим школьникам по 40, земная жизнь прошла до половины и начинает обнаруживаться пресловутый "кризис среднего возраста". Это провоцирует ностальгию, поскольку для большинства людей все лучшее осталось в детстве, а сами они после тридцати пяти могут жить только жизнью своих детей. Происходит наложение возраста их детей на их эмоциональную память о собственном детстве. Имея дело с чужой школой, вспоминают и поэтизируют свою.

В прежние времена встреча одноклассников, живущих в разных странах, была бы невозможна. Теперь нас формально сблизил Интернет, мы обрели друг друга и можем переписываться. Но возникает самый главный и больной вопрос: о чем говорить? В одном письме можно написать о жене, о детях, о работе. Во втором письме – о профессиональных достижениях и хобби, в третьем - послать лучшие фотографии. Теперь все содержание прежних трех писем легко умещается на одной страничке сайта. Что дальше? А дальше ничего, потому что прежние детско-юношеские отношения далеко в прошлом, не та внешность, не те мысли, другие интересы, а на одной ностальгии далеко не уедешь. И тогда весь этот поворот лицом в прошлое оказывается иллюзией, которую утратишь за несколько часов виртуального общения. Если же общение в сети является прелюдией к живому общению, если вас приглашают в гости к однокласснику… Но и тогда, наговорившись вдоволь, показав своим детям детей друга или подруги, в конце все-таки заметишь разницу между тем, что было, и тем, что стало. Для одних эти встречи будут увертюрой к будущему старческому консерватизму, к жизни воспоминаниями. Для других – сильным стимулом для движения вперед. И для всех – пониманием непреложной истины: у каждого человека – своя судьба. Из бывшего класса во взрослой жизни не составишь новый класс, поскольку каждый – в своем жизненном и географическом пространстве, в своей социальной ячейке, на своем уровне развития, в своих собственных мыслях, чувствах и ощущениях. Вспоминается сцена из фильма "Асса". Слепая старушка спрашивает у бандита: "Как живешь, Гошенька?" А тот искренне отвечает: "Согласно здоровью и полученному образованию". Вот так и живем…

Мы не выбираем своих одноклассников, как не выбираем родителей, век и место своего рождения. Впрочем, нужно быть благодарными случаю за то, что свел нас именно с этими людьми. Среди них прошли целых десять лет нашей жизни, они формировали какие-то островки нашего сознания. Предоставился случай поблагодарить друг друга – и снова надолго разойтись по своим местам.

Человеку не нужны все его одноклассники и однокурсники. Ему нужны те, о ком он часто вспоминал все эти годы, кто был для него спутником душевной жизни. Это не связано с любовью (хотя поначалу могло быть связано), интеллектуальным соревнованием, политическими интересами и чем-то еще осязаемым и понятным. Но это тот таинственный разговор душ, который длится всю жизнь, даже если прямого общения между людьми нет. От всех периодов жизни у человека остаются такие спутники. Их немного, совсем чуть-чуть. На чем основана подобного рода связь? Чем объясняется притяжение очень разных в жизни, в чувстве, в мысли людей? Думаю, никто еще на этот вопрос не ответил. Но несомненно, что, помимо родных, близких, друзей, коллег, сослуживцев, есть еще "спутники жизни". О них думаешь даже тогда, когда не знаешь, где они и что с ними. И когда не знаешь, думают ли они о тебе (вот это совершенно неважно). Но, прервав разговор, можно через несколько лет легко возобновить его, потому что на самом деле он не прерывался. Если среди школьных друзей был хотя бы один такой человек припадаешь к нему всей душой, забываешь обо всех остальных, каждое его слово несешь в себе, боясь расплескать. И вспоминаешь еще один фильм. Мудрый космическим опытом Снаут говорит новичку Кел
ьвину: "Человеку не нужны далекие миры… Человеку нужен человек". Прав ли он? И да, и нет. Человек особенно бывает нужен человеку после опыта далеких миров, после того, как достигнуты цели и утрачены иллюзии. Вот тогда-то он и бывает до смерти нужен – тот единственный, та единственная (из класса, курса, офиса, студии), кто оправдывает в твоих глазах смысл целого периода твоей жизни. Но это уже не прошлое, это вечность, пока ты жив…

До свидания, одноклассники. До встречи еще через двадцать лет, на пороге памятливой, но бессильной старости. А сейчас еще есть время, и пока оно есть – давайте жить дальше. Давайте расти над собой и накапливать интересные события. Иначе не о чем будет говорить потом. Я помню прошлое, благодарен ему, но не желаю ходить по его следам.