ЛИТЕРАТУРНЫЕ БЫЛИЧКИ [1] - БРЕМЕНСКИЕ ПОСИДЕЛКИ

Ненаписанная пьеса

На борту экскурсионного автобуса, который в середине мая 1985 года возил по ФРГ писательскую тургруппу, было три звезды. Они означали, что есть бар, туалет и кондиционер. Кондиционер, впрочем, не работал, да и нужды в нем не было. Дни стояли солнечные, но прохладные. На автобусах, которые стадами слонов теснились возле Домского собора в Кельне, у Старой пинакотеки в Мюнхене и в других обжитых туристами местах, было и по четыре звезды, и по пять, однажды даже семь. Это вызвало оживленные пересуды. Ну, телевизор. Ну, видеомагнитофон. А еще две звезды? На них нашего воображения не хватило.

В группе было человек двадцать пять. Руководил нами прозаик Анатолий Приставкин, в то время автор повестей про комсомольцев-добровольцев на сибирских стройках. Держался он скромно и словно бы затаенно. Как я сейчас понимаю, он уже написал принесшую ему громкую славу повесть "Ночевала тучка золотая" о сталинской депортации чеченцев, и это сообщало ему добродушную снисходительность, с которой он поглядывал на рядовых совписов. Из известных людей в группе был киношник Андрей Смирнов и громогласный главный редактор журнала "Техника молодежи" Василий Захарченко, бывший, его два года назад турнули – почему-то за публикацию "Космической одиссеи" Артура Кларка. Но больше он был известен иным. Черт меня потянул за язык сказать однажды: "У нас два великих сценариста. Один написал "Белорусский вокзал", а другой "Наш дорогой Никита Сергеевич". Захарченко передали, и всю поездку он смотрел на меня с нескрываемым отвращением.

Еще был прекрасный поэт Юрий Ряшенцев, автор песен к спектаклю "История лошади", заядлый теннисист. Он всем совал купленную ракетку. Сунул и мне:

- Сколько, по-твоему, она весит?

- Килограмм?

С этого вопроса я перестал для него существовать.

Остальной народ ничем особенным не выделялся. Кроме писателей, кто-то с женами, были сотрудницы аппарата Союза писателей. В отличие от меня, многие в зарубежные туры ездили не впервые и охотно делились опытом: где что и когда покупать. Уже не помню, на сколько нам меняли валюты, то ли на тридцать рублей, то ли немного больше. Но все равно гроши. Тем более важно было потратить эти гроши разумно.

Очень дельные советы давала писательница Зоя В., жена одного из самых знаменитых советских поэтов, известного бабника. Она была старше его лет на пятнадцать, совсем не красавица. Прочность их брака так и осталась загадкой. В ЦДЛ даже поговаривали, что она знает о поэте что-то такое, что при попытке развода он загремит в тюрьму. В писательском мире любили почесать языки.

Прошлись и по мне. "Старичок, твои книги вот на что похожи. Как будто небесталанный художник, умело используя всю палитру красок, рисует плакат "Народ и партия едины". Сука.

Теперь, когда действующие лица обозначены, можно начинать пьесу.

Бремен. Автобус стоит на площади неподалеку от знаменитой скульптурной группы "Бременские музыканты". Два часа дня. Народ, отпущенный по магазинам, понемногу подтягивается. Гид, бойкая бабонька, жена какого-то мелкого дипломата из российского посольства, пересчитывает группу по головам:

- Все? Можно ехать!

Нельзя. Одного человека нет.

- Кого нет?

Выясняется: нет Ирмы. Какой Ирмы?

- Ну, этой. Из Прибалтики.

- Ладно, подождем.

Ждем. Пятнадцать минут. Двадцать минут. Полчаса.

Приставкин:

- Однако! Заблудилась она, что ли?

Захарченко:

- Как можно заблудиться? Ориентир – Бременские музыканты! Каждый покажет. Безобразие!

Смирнов:

- Да ладно вам. Молодая девчонка, голова от магазинов закружилась.

Кто-то сзади:

- Не такая уж молодая.

- Сколько ей?

- Лет тридцать.

Смирнов:

- Все равно молодая…

Ждем. Сорок минут.

Ряшенцев:

- Жрать охота.

Час. В автобусе становится жарко.

Захарченко:

- Возмутительно!

Зоя В.:

- Да кто она такая? Кто ее включил в группу? Анатолий Игнатьевич, объясните.

Приставкин:

- А я откуда знаю? Мне дали список, и все.

Зоя В.:

- Кто знает?

Знает молодой человек в самом заднем ряду. Приличный, вежливый. Мало говорит, больше слушает. Иногда достает узкий черный блокнот и делает пометку. При нем языки не распускали. Он докладывает:

- Ирма Скудра. Референт иностранной комиссии Союза писателей Латвии. Тридцать один год. Не замужем. Детей нет. Живет в Риге.

Захарченко:

- Черт бы их побрал, этих прибалтов! Суют в группы кого попало!

Молодой человек:

- В совершенстве владеет немецким языком.

Захарченко:

- Как?!

Пауза.

Ряшенцев:

- Жрать охота.

Захарченко (Смирнову).

- Вот! А вы – заблудилась! Как можно заблудиться со знанием языка? Я вас спрашиваю, вас: как?!

Смирнов:

- Не заблудилась? А что?

Пауза.

Гид:

- Товарищи, вы куда?

Я:

- Покурить.

Гид:

- Курите здесь.

Зоя В.:

- Ну вот еще! И так дышать нечем!

Гид:

- Не отходите от автобуса! Чтобы я всех видела!

Вместе с курильщиками вышел Миша Каминский. Его сборники повестей и рассказов никогда событием не становились, впрочем – как и мои, но в нем обнаружились другие таланты. В конце перестройки он создал при "Советском писателе" кооператив, который со временем превратился в процветающее издательство "Олимп". Он не курил, просто решил размяться и подышать свежим воздухом.

Я спросил:

- Как тебе это нравится?

Он пожал плечами.

- Мне везет. Как-то был в Италии, так один драматург свинтил. Правда, из гостиницы, а не из автобуса. Но тоже шороху было!

Когда мы вернулись на свои места, шорох набирал обороты.

Захарченко:

- Наталья Викторовна, вы жили в одной комнате с Ирмой. Неужели не замечали ничего подозрительного?

Наталья Викторовна:

- Ну, жила, жила. С кем поселили, с тем и жила. С какой стати мне за ней шпионить?

- Никто не говорит про шпионить! Но вы с ней общались больше, чем мы. Вы же писательница, должны быть наблюдательны. Какая она?

Наталья Викторовна:

- Какая, какая! Никакая. Вежливая, аккуратная.

- И это все?

- Все.

- Вот такая вы и писательница!

- Василий Дмитриевич, заткнитесь, пожалуйста. А то я скажу, какой вы сценарист!

- Ну, скажите, скажите! Какой?

- Говенный! Только жопу лизать умеете. Но, как оказалось, не ту.

- Ну, знаете! Я не желаю с вами разговаривать!

- И не разговаривайте. Я об этом и попросила!..

Наталью Викторовну приняли в СП недавно. До этого она много лет работала старшим редактором в издательстве "Современник". С ней произошло то же, что со многими редакторами, вынужденными править и переписывать "секретарскую" прозу. Невольно рождалась мысль: "Господи, какое говно! Я могу не хуже!" Попробовала. Получилось не хуже. Ее рассказы иногда печатала "Литературная Россия", потому что никому не хотелось портить отношения с редактором "Современника", вдруг пригодится. Понемногу рассказов набралось на сборник. Потом на второй. С двумя книжками уже принимали в писатели. Превратившись из влиятельного редактора в рядового члена Союза писателей, она не утратила высокомерно-презрительной манеры разговаривать с авторами.

Час сорок.

Ряшенцев:

- Жрать охота.

Зоя В.:

- Наташа, не возникай. Ты больше нас общалась с этой Ирмой. Вспомни, что она покупала?

- Ничего.

- Совсем ничего?

- Совсем.

Захарченко:

- Наводит на размышления!

Наталья Викторовна:

- Нет, вру. В Кельне купила туалетную воду "1247".

- Вот как? Это же безумно дорого! Маленький флакон сорок марок! Больше ничего не покупала?

- Однажды клубнику. В плетеной такой коробочке. Угостила меня. С виду очень красивая, а вкуса никакого.

Зоя В.:

- Три марки!

Я не выдержал:

- Кончайте, нашли о чем говорить! Я тоже покупал клубнику. И что?

Захарченко:

- А вы помолчите! А то мы поинтересуемся, на какие это шиши вы с женой шляетесь по стрип-
барам!

- Да не шлялись мы по стрип-барам! Один раз зашли и сразу вышли.

- Рассказывайте-рассказывайте!..

Похоже, стрип-бар вошел в мой послужной список. А между тем я не врал. Это было два дня назад в Гамбурге. Мы с женой откололись от коллектива и отправились на Репербан в Санкт-Паоло – районе, где нет никаких табу, как было написано в путеводителе. Конечно, на эту самую развратную улицу мира нужно приходить вечером, но вечером группу ждал поезд. Пошли утром. Знаменитый Репербан был похож на московскую барахолку в конце дня: груды мусора после бурной ночи, все закрыто, работают только редкие секс-шопы и единственный, похоже, стрип-бар. Возле него на нас наскочил смуглый молодой зазывала, горячо заговорил по-английски, перешел на немецкий, потом на французский, потом на итальянский. Узнав, что мы из России, радостно закричал:

- О, русские! Добро пожаловать! Заходите, будет хорошо, девочке понравится! За посмотреть деньги не берем!

Перед его напором устоять было невозможно, он буквально впихнул нас в стрип-бар. В полупустом зале было темно. На невысокой эстраде медленно танцевала не очень молодая блондинка, постепенно освобождаясь от сетей, составлявших ее одежду. На экранах нескольких телевизоров мелькали какие-то картинки, ну очень неприличные, просто ужас какие неприличные. Жена вцепилась мне в руку:

- Пойдем отсюда!

Мы выскочили из стрип-бара, как ошпаренные. И нос к носу столкнулись с нашими во главе с Захарченко.

- Так-так! – многозначительно сказал он.

Я показал на него зазывале:

- Его тащи, он богатый!

Не знаю уж, как великий сценарист отбивался, мы позорно сбежали.

Так что насчет стрип-бара я говорил чистейшую правду, которой никто не верил. А вот насчет денег Захарченко протелепал. Перед поездкой я купил у знакомого валютчика сто долларов, удачно провез их через границу в отвороте джинсов и теперь не трясся над каждой маркой. Но свое богатство, разумеется, не выставлял напоказ.

Между тем посиделки продолжались. Уже два часа. И продолжалось напряженное выяснение личности таинственной Ирмы. Кто-то вспомнил, что перед отъездом видел ее возле гостиницы "Националь" с какими-то иностранцами. Приставкин все больше мрачнел.

Зоя В.:

- Скажи, Наташа, у нее много вещей?

Наталья Викторовна:

- Нет. Только небольшой чемодан.

Захарченко:

- Мало вещей. Будет не жалко бросить. И немецкий язык знает в совершенстве! Все один к одному!

Ряшенцев:

- Жрать охота.

Захарченко:

- Юрий, вы можете потерпеть? Один вы голодный? Все голодные!

Ряшенцев:

- А почему все молчат?

Захарченко:

- Потому что понимают ответственность момента! Человека упустили! Шутки?

Ряшенцев:

- Да бросьте вы. Если бы она хотела соскочить, соскочила бы в Бонне. Там все правительство. А здесь что? Только эти козел и осел. Я уже смотреть на них не могу!

- Зачем ей правительство? Зайдет в любой полицейских участок и попросит политического убежища! И ей дадут!

Смирнов:

- Так просто? Не знал. Учту.

Молодой человек на заднем сиденье достал блокнот и что-то в нем пометил.

Ряшенцев:

- А жрать все равно охота.

Два двадцать.

Приставкин:

- Все. Ждем еще десять минут и уезжаем. Хватит.

Захарченко:

- Анатолий Игнатьевич, это очень серьезное решение. Вы понимаете?

Приставкин:

- Я отвечаю за всю группу. И не хочу, чтобы Ряшенцев загнулся от голода. Этой потери советская поэзия мне не простит.

Захарченко:

- Ну-ну!..

Последние десять минут казались бесконечными. Все уставились на часы, напряженно следя за бегом секундной стрелки, как перед стартом.

16-25.

16-26.

16-27.

Всего три минуты оставалось до роковой черты.

- Внимание!.. Приготовиться!..

Но в тот момент, когда должна была прозвучать команда "Старт!" в автобус впорхнула Ирма. Мило улыбнулась:

- Извините, я немного задержалась, вокруг столько интересного!

Прошла к своему креслу, удобно устроилась в нем, поправила на коленях платье. Поинтересовалась:

- М
ы кого-нибудь ждем?

И тут рявкнул деликатнейший Приставкин:

- Тебя, жопа!

Занавес.

Когда подъехали к турецкой харчевне, где нас ждал обед, грозивший плавно перейти в ужин, я предложил:

- Друзья мои, давайте договоримся. Если кто-то надумает свалить, пусть валит из отеля, а не из автобуса. Это будет гораздо гуманнее.

Молодой человек на заднем сиденье вынул черный блокнот.

Больше меня в дальнее зарубежье не пускали. В Болгарию пожалуйста. В Венгрию – хоть сейчас. А дальше – стоп. Причем делали это с иезуитской извращенностью. Говорили:

- Хотите во Францию? В Италию? Нет проблем. Но без жены.

Я возмущался:

- Неужели я похож на человека, который под одеялом давится тортом?

- Сочувствуем. Но мест в тургруппах мало, а желающих много. В первую очередь мы отправляем писателей, чтобы они обогащали свой внутренний мир. Такой порядок.

- - - - - -

Да, такие вот порядки были в Союзе писателей СССР. Очень они мне не нравились, прямо с души воротило. Но не подправишь. Пришлось разогнать. И Союз писателей СССР. И СССР. Заодно. По отдельности не получалось.

Теперь я могу ездить куда угодно. Хоть один, хоть с женой. Только плати. Но что-то не ездится. Почему, спрашиваю себя, почему? Дай ответ. Не дает ответа, тонким звоном заливается колокольчик…

Сентябрь 2007