ГРЯДУЩИЙ АТТИЛА

Это - главы из готовящейся к печати книги Игоря Ефимова "ГРЯДУЩИЙ АТТИЛА". Прошлое, настоящее и будущее международного терроризма" (Историко-полит. исследоавние; 180 стр.)

В книге исследуется проблема международного терроризма. Развивая идеи, изложенные в его философских книгах, Игорь Ефимов рассматривает сегодняшний терроризм как одну из форм противоборства народов, находящихся ещё на земледельческой стадии, против народов, вошедших в индустриальное состояние. Погружаясь в далёкое прошлое, автор убедительно показывает, что такая же напряжённая борьба протекала между кочевыми скотоводческими народами и народами, находившимися на стадии оседло-земледельческой. Его главные выводы: борьба предстоит долгая, упорная, и все обещания политиков установить "прочный и справедливый мир" при помощи тех или иных уступок нападающим, останутся пустым звуком, ибо они не учитывают глубинную суть противоборства.

Трёхтысячелетняя история терроризма

Продолжение. Начало в 541 от 26 августа, 542 от 02 сентября, 543 от 09 сентября,
544 от 16 сентября.

ЕГИПТЯНЕ

Этим, действительно, есть чем гордиться. Пять тысяч лет истории! Ни евреи, ни греки, ни даже китайцы и индусы не могут тягаться с ними. Правители и завоеватели приходили и уходили, а страна, выросшая на плодородных наносах великой реки, всё стоит и стоит. У подножия пирамид скакали всадники Ашшурбанипала и Дария, маршировали гоплиты Александра Македонского и легионеры Цезаря, византийцы под знаком креста и арабы под зелёным знаменем Мухаммеда, турки Сулеймана Великолепного и французы Наполеона Бонапарта, катились танки Роммеля и пушки Монтгомери – но следов их не осталось на вековых камнях. Ислам не поощряет гордыню, поэтому египетский писатель Махфуз, принимая Нобелевскую премию в 1988 году, говорил не о превосходстве своего народа над другими, но о его уникальности.1 Óникальны – да, с этим не поспоришь.

Страна вступила – а скорее, рванулась! – на путь индустриализации ещё в первой половине 19-го века – раньше, чем Япония. Под руководством паши Али Мухаммеда «французские советники знакомили египтян с европейской технологией, с новыми методами обработки земли... Его внук, Измаил, получивший образование во Франции, заявил: "Моя страна больше не в Африке, она – в Европе". Он призвал тысячи иностранных специалистов англичан, французов, итальянцев. Для них были построены целые кварталы в Каире и Александрии. Он не только активно поддерживал строительство Суэцкого канала, но создавал новые ирригационные системы, улучшал водоснабжение городов, сооружал мосты через Нил, учредил телеграфную и почтовую связь. Начали выходить газеты, появились писатели и драматурги, был выстроен прекрасный оперный театр».2

В какой же момент – из-за каких причин – страна вдруг начала буксовать, скрипеть, откатываться назад?

Сегодня – это государство с населением в 70 миллионов человек, обладающее немалыми запасами нефти и природного газа, изрядными месторождениями угля и алюминия. На главной реке построена Ассуанская плотина, снабжающая электричеством весь юг страны. Суэцкий канал, имеющий огромное стратегическое и торговое значение, приносит постоянный доход в твёрдой валюте. Толпы туристов со всего конца мира рвались увидеть прославленные древности на берегах Нила. Казалось, нельзя было придумать – пожелать создать – более благоприятные условия для полного экономического процветания.

Что же мы видим на самом деле?

СЕМЬДЕСЯТ КОРОВ ТОЩИХ

 

«Вот вышли из реки семь коров... худых видом и

тощих плотью... и съели семь коров хороших видом и тучных...»

Бытие, 41:3-4 (Сон фараона)

Начать с того, что – как почти во всех странах Третьего мира – 50% населения – дети моложе пятнадцати лет.³ Как и во всех арабских странах, прирост населения обгоняет рост дохода на душу населения в четыре раза.⁴ В конце 1990-х общенациональное производство оценивалось в 84 миллиарда долларов, что составит 1200 долларов на каждого египтянина. Однако средние экономические показатели не дают никакого представления о реальной жизни в стране, об огромной пропасти существующего неравенства. Исследование, проведённое Министерством планирования, показало, что «320 семей в стране имеют доход в полтора миллиона и выше, а на другом конце шкалы – четыре с половиной миллиона семей с доходом меньше 180 долларов... В Каире 100 тысяч частных автомобилей обслуживают 200 тысяч хорошо обеспеченных жителей; остальные три миллиона горожан должны обходиться автобусами, число которых – 1200... Член элиты не задумываясь истратит 150 тысяч долларов на свадьбу дочери в пятизвёздном отеле в Каире... А за рекой, в трущобах Ибамбы, люди теснятся по четверо в одной комнате, и по ночам стаи одичавших собак носятся по улицам...».⁵

На обширной территории Египта только 3% земли считаются пригодными для обработки. 90% плодородной почвы располагается в Дельте, остальная тянется узкой полоской вдоль берегов Нила и Средиземноморского побережья. Здесь благоприятные погодные условия и обилие воды позволяют крестьянами иногда снимать два урожая в год. Несмотря на это Египет не может обеспечить себя продовольствием: половину его страна ввозит из-за границы или получает в виде помощи. Например, США поставляет до 20% пшеницы, потребляемой египтянами. Единственная культура, выращиваемая в достаточных количествах, это рис. Экспорт хлопка когда-то был важным источником дохода; сейчас он падает с каждым годом.⁶

Энергоснабжение базируется на тепло- и гидроэлектростанциях, на добыче нефти, газа, угля. Однако государственное регулирование цен, начатое социалистическими реформами Насера в 1950-е годы, приводит к серьёзному дисбалансу в этой сфере. Электричество, бензин, керосин отпускаются населению за четверть себестоимости. Международные финансовые организации, предоставляющие займы Египту, протестовали против такого перекоса, и правительство Садата (1970-1981) пыталось идти им навстречу. Но любые попытки заметно поднять цены вызывали уличные бунты. Особенно бурные беспорядки произошли в январе 1977 года. «Сотни тысяч возмущённых рабочих, студентов, обитателей трущоб, даже государственных чиновников высыпали на улицы Каира, громили, жгли и грабили магазины... Тысячи других поддерживали их криками с крыш... В толпе мелькали тюрбаны мулл, размахивавших Кораном... Мерседесы и другие импортные автомобили крушили бамбуковыми палками, железными трубами, мачете».⁷ И действительно: как может рядовой горожанин свести концы с концами, если его годовой счёт за энергоносители уже составляет четверть зарплаты государственного служащего?⁸

Промышленное производство состоит из трёх основных секторов. Треть приходится на пищевую промышленность – сахар, оливковое масло, консервы и т.п. Другая треть – текстильные фабрики, занятые в основном выпуском хлопковых тканей. Остальное включает в себя жилое и промышленное строительство, изготовление электроприборов, инструментов, лекарств, химических товаров, выплавка стали и алюминия.⁹ Машиностроение – как и в других арабских странах – отсутствует. Даже такая необходимая отрасль, как переработка нефти не справляется с домашними нуждами: страна, экспортирующая нефть, должна ввозить из-за границы нефтепродуктов на 150 миллионов долларов. Когда в 1979 году арабские страны «наказали» Египет за заключение мира с Израилем нефтяным бойкотом, на улицах городов выстроились длиннющие очереди: автомобилей – за бензином, и обывателей – за керосином.¹⁰

Много серьёзных экономических умов билось над загадкой египетской нищеты. Одни сосредотачивали своё внимание на пороках плановой экономики; другие обвиняли во всём коррупцию чиновничьего аппарата; третьи искали корни в традициях мусульманской ментальности. Специалисты по сельскому хозяйству справедливо указывали на то, что постройка Ассуанской плотины привела к прекращению разливов Нила, и это положило конец традиционным формам земледелия, а новые методы осваиваются с трудом.¹¹ В книге «Бедность в Египте» проводится сравнение египетской экономики и южнокорейской. В 1960 году обе страны находились в одинаково бедственном состоянии. Через 35 лет Южная Корея стала индустриальной державой и обогнала Египет по всем показателям в пять-десять раз. Автор отмечает главное отличие: корейцы отказались национализировать предприятия, не дали командным методам управления экономикой теснить и разрушать рыночные отношения.¹²

Журналисты, долго жившие в Египте, вглядывались в повседневную жизнь людей, расспрашивали крестьян, рабочих, предпринимателей, бюрократов о причинах, мешающих им преуспеть в своей профессиональной деятельности. Много интересного можно найти, например, в книге Стивена Глэйна «Муллы, купцы и боевики».¹³Ему довелось познакомиться с владельцем мебельной фабрики, работающей исключительно на экспорт.

Располагалась фабрика Абделя-Рауфа в двухэтажном здании. К нему примыкал скотный двор с овцами, утками и буйволами. Но внутри стояли готовые к отправке превосходные копии французской мебели 18-го века. Всё началось с визита голландского предпринимателя Ганса, рассказывал Абдель-Рауф. Тот показал фотоальбом с изображениями кресел, секретеров, столов, которые – как ему казалось – будут иметь успех на рынке. Два года ушло у египетского предпринимателя на то, чтобы достигнуть требуемого качества изделий. К моменту визита журналиста он поставлял через фирму Ганса мебель в Америку, Японию, Австрию, Италию. Оборот фабрики достиг трёх миллионов долларов, работало на ней 240 человек.

Со сбытом проблем не было – трудность состояла в другом. Так как в Египте нет качественной древесины, сырьё Абдель-Рауфу приходилось импортировать: сосну – из США и Финляндии, берёзу – из Румынии и Югославии, фанеру – из России. Правительство облагает этот импорт непосильным 20-процентным налогом, но обещает компенсировать его, когда готовые изделия будут отправлены за границу. Однако получить эту компенсацию практически невозможно из-за бюрократической волокиты.¹⁴

О размерах и бездеятельности чиновничьего аппарата в Египте ходят легенды. Штаб-квартира большинства министерств и комитетов расположена в 12-этажном здании сталинского стиля, называемом Мугамма, расположенном в Каире. Ироничные каирцы говорят, что под крышей Мугаммы больше тел вкушают вечный покой, чем во всех египетских гробницах. По проведённым неофициальным подсчётам, египетский чиновник в среднем работает 27 минут в день.¹⁵ Общая численность этой армии достигает трёх миллионов человек.

Возникшая в начале 1990-х годов организация «Международная открытость» анализирует работу чиновничьего аппарата в разных странах с точки зрения коррупции. На десятибальной шкале 10 очков означают абсолютную честность, ноль очков – ситуацию, при которой ни одна подпись на бумагах не будет поставлена без соответствующей взятки. Проверка по этой шкале, проведённая в 54 странах, оценила честность чиновников в Египте в 2,84 балла. Ниже него были такие страны, как Колумбия, Уганда, Индия, Бангладеш, Пакистан. Хуже всех обстоят дела в Нигерии – 0,69, а лучше всего – в Новой Зеландии: 9,43.¹⁶

Некоторые исследователи считают, что заключение мира с Израилем было вынужденной мерой: просто к 1979 году социалистические реформы, национализация всех отраслей «от сталелитейной до разведения лошадей», довели экономику до такого состояния, что огромные военные расходы стали стране не под силу. «Опасаясь очередного финансового кризиса, международные доноры в начале 2002 года согласились сделать очередное вливание в размере 10 миллиардов долларов... Правительство объявило, что оно разрешает свободный обмен египетского фунта на доллары... Но вскоре стоимость фунта упала до 6,5 за 1 доллар, и власти снова вынуждены были вмешаться. Как обычно, режим сделал два шага вперёд, а потом – прыжок назад».¹⁷

При всём упоре на равенство людей перед Аллахом, мусульманская культура, в её сегодняшней форме, похоже, не имеет ниши для понятия «достойная бедность». Человек, пытающийся жить по своим реальным средствам, может легко потерять уважение родных и близких. «Видный египетский журналист, с европейским образованием, жаловался, что ему пришлось залезть в большие долги, чтобы купить квартиру своей дочери, которая только что вышла за человека с солидным заработком. Он объяснял, что не только его дети, но друзья и родные ожидали от него подобной щедрости. Как египтянин он был бы пристыжен, если бы не оправдал их ожиданий. Что люди думают о тебе – важнее, чем реальные жизненные свершения».¹⁸

Среди лозунгов Насеровской революции было обещание бесплатного школьного образования для всех египтян. Действительно, в государственном бюджете расходы на расширение сети школ росли непрерывно. Однако карьера школьного учителя никогда не считалась престижной. Молодые люди неохотно ступали на этот путь и при первой же возможности пытались сменить профессию или уехать в другие арабские страны, где учителям платили больше. В 1980-е каждый год 30 тысяч педагогов получали визы для работы за границей. В стране на каждого оставшегося учителя приходилось по 62 ученика. Классы в городах были переполнены, школы работали в две смены. В сельской же местности, несмотря на закон 1981 года, сделавший девятиклассное образование обязательным, родители часто забирали детей из шестого класса – семье нужны были рабочие руки. В резултате к 1990 году только 45% населения могли читать и писать.¹⁹

Расходы на высшее образование тоже составили значительную сумму в бюджете. К 1990 году в стране имелось 14 государственных университетов, с общим числом студентов 700 тысяч. Девушки составляли 32%. В отличие от Саудовской Аравии, совместное обучение разрешалось, студентки ходили с открытыми лицами, не чурались следовать европейским модам. Однако вскоре среди них началось сильное – и совершенно добровольное – движение в сторону исламизации. «Сотни молодых женщин "надевали чадру", другие требовали, чтобы их отделили от мужчин и предоставили специальные аудитории, третьи облачались в длинные робы, скрывавшие тело с головы до ног, – к изумлению и огорчению их матерей, которые в своё время боролись за право снять чадру и носить юбки и платья. Особенно тревожным был тот факт, что исламисты начали активно проникать на кафедры и создавать тайные ячейки на кампусах».²⁰

Пропаганда исламистов находила сочувственный отклик у выпускников университетов в значительной мере потому, что положение их было очень тяжёлым. Безработица среди них достигала 40%, обзавестись семьёй, жильём, работой было уделом редких счастливцев. Обвинить во всём секулярное правительство, всю эту армию бюрократов, благоденствующих под защитой тайной полиции и сил безопасности, казалось убедительным и логичным. А отсюда оставался уже один шаг до вступления в какую-нибудь подпольную запрещённую организацию: «Мусульманское братство», «Гамаа Исламия», «Джихад».

Египетские террористы не пользуются такой международной известностью, как, скажем, палестинские или саудовские. Возможно, это происходит оттого, что большинство их атак нацелены на объекты внутри страны. Убийство президента Садата, покушения на президента Мубарека вызвали ответную волну террора со стороны сил безопасности, тысячи подозреваемых были арестованы и отправлены в лагеря в пустыне, сотни судимы и казнены. И тем не менее воинствующим исламистам удалось нанести тяжелейший удар по самой важной отрасли египетской экономики – туризму.

Ранним утром 17 ноября, 1997 года, как обычно, сотни иностранных туристов съезжались к старинному – 34 века истории! – храму Хатшепсут, окружённому множеством королевских захоронений, расположенному через реку от города Луксор. Мало кто обратил внимание на группу из шести молодых людей, одетых в чёрные рубашки и брюки, напоминавшие полицейскую форму. И уж тем более ни у кого не было времени вглядываться в их лица и запоминать, когда они достали из пластиковых мешков автоматы Калашникова и начали поливать очередями обезумевших от страха людей.

Два охранника были убиты первыми. «Четыре пары японских молодожёнов умерли в объятиях друг друга... В течение сорока пяти минут убийцы методично вели свою охоту... Многие пытались найти укрытие в Коллонаде рождения... но спасенья не было нигде... Кровь впитывалась в песчанный пол, человеческая плоть расплёскивалась по стенам... Кровавый отпечаток ладони остался на колонне, под ним валялась золотая серёжка... Всего было убито 58 туристов – швейцарцы, японцы, англичане, немцы... У некоторых было перерезано горло, отрезано ухо или нос... В карманы трупов были засунуты окровавленные памфлеты и листовки с простой угрозой: "НЕТ туристам в Египте!".»²¹

Бойн в Луксоре была не первой атакой на туристов. За восемь месяцев до неё 18 туристов из Греции были расстреляны у подножия пирамид. В сентябре того же года 9 туристов из Германии погибли у входа в Египетский музей в Каире.²² Но Луксорская трагедия затмила все предыдущие и подвела черту. Храм Хатшепсут и Долина царей опустели, 275 прогулочных судов застыли у причалов на берегах Нила. Туристскому бизнесу был нанесён тяжелейший удар. А это означало, что вся египетская экономика оказалась на грани краха. Вступление страны в индустриальную эру отодвинулось ещё дальше в туман веков грядущих.

ИСЛАМИСТЫ ПРОТИВ СЕКУЛЯРИСТОВ

Как и в Саудовской Аравии, война между ними идёт упорная и на многих фронтах. От неё невозможно остаться в стороне, каждый египтянин так или иначе вовлечён в неё. Самая массовая и влиятельная организация исламистов называется Мусульманское братство. Она была создана в 1928 году, когда Египет находился под Британским протекторатом. Её целью с самого начала было превращение страны в государство, подчинённое заветам Корана и законам Шария. Но на пути к этой цели Мусульманское братство часто играло и на националистических, антибританских страстях. Именно на этой почве с ней сблизились египетские военные, входившие в группу «Свободные офицеры». По наущению Мусульманских братьев будущий президент Анвар Садат – тогда молодой офицер – согласился шпионить в пользу немцев, даже принёс домой радиопередатчик, за что был посажен англичанами в тюрьму на несколько лет.²³ Альянс между армией и Мусульманским братством был прочен и во время первой войны с Израилем (1948), и во время свержения короля Фарука летом 1952 года и окончательного изгнания англичан. Но Мусульманское братство продолжало агитировать за власть Корана, и это было совсем не по вкусу военным. Покушение на жизнь президента Насера в 1954 году было объявлено делом рук исламистов, и массовые репрессии обрушились на их организацию; тысячи людей были арестованы и отправлены в лагеря, сотни казнены, подвергнуты пыткам.

До конца своей жизни Насер проводил жёсткую политику подавления всех попыток исламистов проникнуть в политическую жизнь страны. Но Анвар Садат, придя к власти в 1970-м, устроил нечто вроде «хрущёвской оттепели»: выпустил тысячи заключённых на свободу, разрешил исламистские проповеди в мечетях, позволил Мусульманскому братству заниматься благотворительной деятельностью, устраивать школы и больницы в бедных районах. Увы, как и следовало ожидать, от умеренного массового движения очень скоро отделилась радикальная группировка «Гамаа Исламия», которая поставила своей целью преобразовать «безбожное Египетское государство». В июле 1977 года она похитила и убила – после долгих пыток – бывшего министра религии,²⁵ а в 1981-ом вынесла смертный приговор и самому Садату – за подписание мира с Израилем. Главнокомандующий египетской армии был убит собственными офицерами во время военного парада. Каким образом убийцам удалось пронести на парад заряженные автоматы, каким образом их грузовик попал в тот ряд, который двигался в непосредственной близости от трибун, как в него попали двое участников заговора, уже демобилизованных из армии, – всё это осталось неизвестно. «Я убил фараона-вероотступника!», повторял на суде лидер террористов, лейтенант Исламбули.²⁶

Следующий президент, Хосни Мубарек, срочно запретил Мусульманское братство и ввёл чрезвычайное положение, которое длится до сих пор. Оно позволяет правительству арестовывать любых подозреваемых и держать их в тюрьме без предъявления обвинений неопределённое время. Пытки являются дозволенным методом полицейской работы. Если подозреваемый выдерживает их, могут начать пытать его жену и детей. (Вивер, стр. 140) Американская журналистка Мэри Энн Вивер беседовала с молодыми египтянами и спросила, почему они прячутся от полиции. «Потому что мы, следуя мусульманскому обычаю, отрастили бороды. Быть молодым и носить бороду – в сегодняшнем Египте это преступление».²⁷

Несмотря на террор, ряды террористических организаций в Египте регулярно пополняются. В 1995 году Гамаа Исламия совершила покушение на президента Мубарека во время его визита в столицу Эфиопии, Аддис-Абебу. Пули барабанили по крыше и стёклам бронированного лимузина. Только быстрая реакция водителя, развернувшего автомобиль и умчавшего его прочь от места засады не дала возможности террористам пустить в дело заготовленные гранотомёты. (Позже они были найдены в брошенной «тойоте».)²⁸

Несмотря на запрещение, Мусульманское братство продолжает активную деятельность. Ни для кого не секрет, что многие члены египетского парламента принадлежат к этой организации, хотя в предвыборной кампании они представляли себя независимыми кандидатами. Но особенного успеха за последнее десятилетие исламисты достигли в школах и университетах. Поддерживая друг друга, вытесняя с кафедр и факультетов учёных и педагогов с секуляристскими взглядами, они становятся доминирующей силой в системе образования.

Проявляется это в самых разных – порой причудливых – формах. «Фундаменталисты запрещают музыку, танцы, всё связанное с искусством. Театральные кружки осуждены, поэтому в вечер представления активисты устраивают молитвы вокруг зрительного зала, блокируя все входы... Теория Дарвина не преподаётся, тексты учебников искажаются, учителя запрещают ученикам петь национальный гимн или салютовать флагу... Попытка правительства запретить ношение в школах «никаба» – женского головного убора, покрывающего лицо, волосы и шею, – вызвало бурю протеста, юные исламистски штурмовали государственные школы, и их приходилось увозить в полицейских фургонах».²⁹

В 1990-е годы исламисты нащупали новую форму атак на секуляризм – через судебные иски. Профессор Каирского университета Абу Зейд был мало известен вне академических кругов. Всю жизнь он изучал и комментировал Коран, который выучил наизусть ещё в детстве. Однако в статьях и монографиях он выдвигал мысль, что многие строки в священной книге (например, упоминания ангелов, дьяволов, джинов, трона Аллаха) следует понимать не буквально, а метафорически; что не следует придерживаться древнего закона, дающего показаниям женщины в суде половинную весомость по сравнению с показаниями мужчины; что и в наследовании имущества женщина должна иметь права равные с мужчиной.³⁰ Каково же было изумление скромного профессора, когда утром, за завтраком, он прочёл в исламистской газете, что против него возбуждено дело в суде об отступничестве от ислама.

Секулярное правительство Египта не пропустило в свод законов статью, карающую за вероотступничество. Но хитрые адвокаты-исламисты перевели дело Зейда в суд, занимающийся семейными делами. Там они использовали древний закон, запрещающий женщине-мусульманке состоять в браке с немусульманином. А так как профессор Зейд своими писаниями доказал, что он отступил от ислама, адвокаты – без ведома и согласия его жены – требовали, чтобы суд приказал ему развестись с ней.³¹

Для супругов Зейд потянулась мучительная полоса судебных разбирательств, сравнимая с «Процессом» Кафки или с шельмованием Зощенко, Ахматовой, Пастернака, Бродского, Солженицына в советской России. Перед заседаниями исламисты, в длинных робах и молельных шапочках, скандировали «Отступник! Отступник! Покайся!» Во всех мечетях страны имамы и шейхи, никогда не читавшие книг Зейда, посылали проклятья на голову еретика.³² Правительство выставило вооружённую охрану к его дому. После трёх лет аппеляций и контраппеляций Верховный суд Египта утвердил абсурдный приговор о разводе. Супруги Зейд, боясь за свою жизнь, вынуждены были бежать в Голландию, где профессора ждало место в Лейденском университете.³³

К концу 1990-х «исламистские адвокаты подали в египетские суды около восьмидесяти исков против художников и интеллектуалов, против профессоров и журналистов, а также и против правительства, пытаясь таким образом утвердить в обход секулярного законодательства законы Шария. Не меньшую тревогу, чем сами иски, вызывали приговоры: раз за разом исламисты добивались своего. Им удавалось запрещать фильмы, изменять тексты в школьных учебниках и даже добиться постановления, объявляющего государственный запрет на женское обрезание "немусульманским законом".»³⁴

В этой атмосфере фанатичной истерии прямые атаки на представителей культуры не заставили себя долго ждать. За полгода до иска против профессора Зейда, около своего дома, двумя террористами в масках был расстрелян в упор известный египетский писатель Фараг Фода – горячий противник исламизации египетской жизни, объявленный вероотступником.³⁵ Судом и смертью угрожали самому знаменитому египетскому кинорежиссёру, Юзефу Шахину, получившему награду за пожизненные заслуги перед кинематографом на Каннском фестивале. Классик египетской литературы, Нагвиб Махфуз, лауреат Нобелевской премии 1988 года, вызвал гнев исламистов уже тогда, когда одобрил подписание мира с Израилем; его романы были тогда запрещены во многих арабских странах.³⁶ В тихий октябрьский день 1994 года 82-летний писатель садился в машину около своего дома, чтобы поехать в кафе, где по пятницам собирались каирские интеллектуалы. Молодой человек приблизился к автомобилю, и Махфуз протянул ему руку, думая, что очередной читатель-поклонник хочет приветствовать его. Вместо рукопожатия молодой человек воткнул ему в шею кухонный нож.³⁷ Хирурги спасли Махфуза. Но парализующий страх перед насилием ещё шире захлестнул египетскую интеллигенцию. Многие боялись судьбы алжирских коллег – там исламские фанатики врывались в дома неугодных и перерезали им горло на глазах у семьи.³⁸

Главный защитник секуляризма в стране – правительство, опирающееся на армию и тайную полицию. Западные журналисты и учёные любят осуждать Египет за нарушения прав человека, за отсутствие свободы слова и подлинной демократии. Мало кто из них отдаёт себе отчёт в том, насколько низок уровень правосознания населения, которое в начале 20-го века в большинстве своём состояло из неграмотных крестьян. Три египетских президента – Насер, Садат и Мубарек – росли в бедных деревнях и впитали все главные представления той среды. Насилие пронизывало все стороны деревенской жизни, идея государства как гаранта личной свободы и безопасности была абсолютно чужда рядовым феллахам. Ярко и убедительно эта атмосфера воссоздана в воспоминаниях писателя Сайида Катба (1906-1966) «Мальчик из деревни».³⁹

Во главе деревни, в которой рос Катб, как и в других египетских деревнях, стоял староста, утверждённый губернатором провинции. Но реальная власть распределялась между двумя группами: богачами и разбойниками. Причём эти группы не были разделены чёткой границей. Очень часто молодые люди из богатых семей присоединялись к налётам разбойников. Добыча их не очень интересовала, они часто отдавали её другим членам шайки. Азарт, приключения, плюс почёт, окружавший смелых налётчиков, – вот что влекло их неудержимо.

Богачи имели нанятую охрану, сторожившую их поля, дома, скот. Если же разбойникам всё же удавалось совершить успешный грабёж, пострадавшему и в голову не пришло бы обращаться в полицию. Он шёл к специальному посреднику, распоряжавшемуся награбленным и начинал переговоры о выкупе. Обычно сходились на цене, составлявшей половинную стоимость украденного.⁴⁰

Как и американские гангстеры, египетские разбойники успешно использовали все формы рэкета. Территория деревни была поделена между разными шайками на участки, и каждый атаман собирал со своего участка плату за защиту и покровительство. Опасаясь возмездия «за нарушение границы», шайки предпочитали совершать нападения на другие деревни или совершать грабежи в городах. Селянин, попытавшийся воспротивиться поборам, часто карался материальным ущербом. Он мог проснуться и увидеть сожжённый амбар, перерезанный скот, засыпанный колодец. Но и убийства – особенно кровная месть – случались довольно часто.

В деревне Катба долго передавали из уст в уста историю одного особенно жестокого убийства. Некий богатый селянин отдал свою дочь за бедного племянника, но потом разочаровался в зяте и потребовал, чтобы тот дал жене развод. Молодой человек отказался. Богач затеял против него судебное дело и одновременно нанял двух разбойников, чтобы покончить с непокорным. Однако у того были два брата, которые, по законам кровной мести, могли осуществить возмездие. Чтобы исключить такую возможность, злоумышленники подкараулили трёх братьев, когда они все вместе рано утром шли в город на заседание суда. Убивали долго, с мучительством, никакие мольбы, обращённые племянниками к жестокому дядюшке не помогли. Все знали, кто совершил злодеяние, но убийцы остались безнаказанными.⁴¹

Однако, когда представители государственной власти вмешивались в деревенскую жизнь, их методы – по дикости – не сильно отличались от местных нравов. Так, вскоре после Первой мировой войны правительство выпустило указ о конфискации оружия у населения. Ретивый губернатор провинции отдал приказ армии провести эту гуманную акцию. И вот, ранним летним утром, рота солдат ворвалась в деревню Катба. Они схватили пятерых старейшин и стали избивать их кнутами. Время от времени они стреляли в стену над их головами, при этом даже не объясняя несчастным, чего от них хотят. Лишь убедившись, что арестованные «достаточно подготовлены», офицер потребовал, чтобы они перечислили жителей деревни, у которых есть оружие, и указали, какое именно. «Те из старейшин, у кого ещё оставались крохи сознания и памяти, начали диктовать имена... Любая заминка вызывала новый град ударов... В конце операции у офицера был в руках список двухсот жителей деревни, с пометками о наличии оружия».⁴²

Оружие в деревне было только у богачей и разбойников. Но даже обезумев от боли, старейшины не называли имена самых богатых крестьян или самых безжалостных бандитов. В список попали десятки мирных жителей, которым было приписано наличие копья, кинжала, сабли, а то и пистолета или ружья. Обходя дома, офицер и солдаты, поигрывая кнутами, требовали немедленного «разоружения». Несчастные селяне и не пытались опровергать обвинения. Они только умоляли об отсрочке, уверяя, что оружие спрятано в дальней деревне или у родственников, к которым надо ехать день или два. На самом же деле им приходилось наскребать последние деньги и носиться по округе в поисках приписанного им вооружения. Конечно, при таких обстоятельствах, продавцы требовали с них трёхкратную цену. Но, так или иначе, через несколько дней у ног офицера был навален изрядный арсенал, который он с гордостью отвёз в столицу провинции.⁴³

Египтянин, выраставший в таком окружении, мог молиться пять раз в день и почитать Коран, но по-настоящему боготворил он только одно: силу. Президент Насер смог захватить власть и удерживать её зверскими методами в течение восемнадцати лет, потому что он знал свой народ и полностью разделял его чувства. Политическое движение, которое призвало бы к власти закона и права, просто не нашло бы никакой опоры в стране. Власть Насера пошатнулась не потому, что он был секуляристом и вступил в союз с Московскими безбожниками-коммунистами, а потому, что он потерпел военные поражения – сначала в войне с Йеменом, а потом в войне 1967 года с Израилем. Именно это сдвинуло расстановку политических сил в Египте в сторону исламистов: в своих проповедях они указывали на военную слабость как на свидетельство немилости Аллаха к людям, отступившим от подлинного ислама. Какое же будущее они могли пообещать египтянам в случае своего прихода к власти?

АТТИЛА С БЕРЕГОВ НИЛА?

Брошюры и листовки террористов, найденные на окровавленных трупах после бойни в Луксоре, были подписаны: «Эскадрон опустошения и разрушения имени шейха Омара Абдель-Рахмана. Гамаа ал-Исламия».⁴⁴

Шейх Омар Абдель-Рахман (р. 1938) к тому времени уже сидел в американской тюрьме, но имя его продолжало греметь в мусульманском мире. Поражённый слепотой с раннего детства, этот человек, тем не менее, сумел получить образование, выучить наизусть Коран и завоевать невероятную популярность своими пламенными проповедями в мечетях. Его призыв был прост и ясен и почти полностью совпадал с призывами Осамы бин Ладена: беспощадная война против евреев и христиан и против всех секулярных режимов в мусульманских странах. Оказавшись в 1985 году в Афганистане, в районе боевых действий, он воскликнул: «Я никогда ничего не просил у Аллаха... Но теперь! О, если бы Аллах дал мне зрение хотя бы на два года – нет, на два часа! – чтобы я мог принять участие в джихаде!»⁴⁵

К этому моменту шейх уже провёл шесть лет в Египетских тюрьмах или под домашним арестом. Его обвиняли в том, что это он выпустил «фатву» – смертный приговор – президенту Садату. Во время суда над заговорщиками он сидел в металлической клетке рядом с лейтенантом Исламбули (убийцей президента) и часто переговаривался с ним. Тем не менее панель из трёх судей объявила его невиновным в выпуске фатвы.⁴⁶ И позже, когда ему и трём сотням сообщников было предъявлено обвинение в организации антиправительственного заговора, Абдель-Рахману удалось как-то вывернуться и добиться оправдательного приговора.⁴⁷

Эту изворотливость он демонстрировал много раз и впоследствии. Все участники первой атаки на Мировой торговый центр (1993) были так или иначе связаны со слепым шейхом, но американскому прокурору не удалось собрать достаточно улик, чтобы прямо предъявить ему обвинение в соучастии. Обвинение в нарушении иммиграционных законов шейх Омар и его адвокаты успешно опровергали, указывая на ошибки визовых отделов в американских консульствах и на тот факт, что, в случае депортации, он окажется опять в египетской тюрьме, где его ждут новые пытки. Во время бесед с американской журналисткой Мэри Энн Вивер он говорил быстро и оживлённо, но очень чётко ловил момент, когда прямой ответ мог оказаться слишком опасным, – и умолкал.

« – Участвовали вы каким-то образом в организации взрыва в Мировом торговом центре?, – спросила Вивер.

– Ни в коем случае! – воскликнул шейх. – Этот взрыв противоречит исламу. Но в любой газете и по телевизору каждый день моя мечеть здесь, в Джерси-Сити, объявляется гнездом террористов. Такое лицемерие! Посмотрите на этого христианского фанатика в Техасе, Дэвида Кореша. Кто-нибудь пытался обвинять христианские церкви за то, что он сделал со своими последователями? А израильский шпион Джонатан Поллард – кто-нибудь после его осуждения объявлял Нью-Йоркских рабаев предателями США?

– Во время суда над заговорщиками, убившими президента Садата, вы сказали судье, что убить президента, который не управляет по Божьему закону, – дело законное...

– Да, – перебил шейх, – я сказал, что такой правитель – вероотступник. И в этом смысле Насер, Садат, Мубарек – все вероотступники.

– Значит, вы выпустили фатву против Садата?

– Я не стану отвечать "да" или "нет" на ваш вопрос. Египетский суд объявил меня невиновным в выпуске фатвы.»⁴⁸

Что касается будущего Египта, шейх видит государство преображённым в соответствии с требованиями Корана и Шариата, в какой-то мере близким к политическому устройству Судана. «Ислам не признаёт христианскую формулу "отдайте цезарю цезарево, а Богу – Богово". Отделение церкви от государства для нас неприемлемо. Ислам включает в себя все важные аспекты жизни: политику и экономику, религию и социальные вопросы, науку и познание».⁴⁹

Тайной покрыты и обстоятельства прибытия шейха в США. Ходят упорные слухи, что официальные американские представители, сотрудничавшие с шейхом Омаром в Афганистане во время войны с Советами, помогли ему получить въездную визу в США в 1991 году. Но когда журналистка спросила его об этом, он предложил ей переадресовать вопрос американскому правительству.⁵⁰

Обосноваться в Америке шейху помогал Мустафа Шалаби, лидер джихада, руководивший сбором средств для Афганистана в Бруклине и Нью-Джерси. Но вскоре Шалаби был обвинён соперничающей мечетью в незаконном присвоении двух миллионов долларов. В марте 1991 года его нашли зарезанным в собственной квартире. «Я спросила шейха Омара, не он ли объявил Шалаби плохим мусульманином. Шейх заметно напрягся при упоминании этого имени и сказал: "нет, не я".»⁵¹

Таким же туманом окутано проникновение в страну другого джихадиста: Юзефа Рамзи, он же Абдул-Басит, он же – далее следует ещё дюжина имён. Этот человек появился в иммиграционном центре Аэропорта Кеннеди в Нью-Йорке в сентябре 1992 года и предъявил иракский паспорт. Зоркая сотрудница паспортного контроля обратила внимание на то, что в его авиационном билете стояло другое имя. Она считала, что Юзефа Рамзи необходимо задержать, но начальник отклонил её рекомендацию, потому что иммиграционный центр был переполнен. Рамзи было предложено явиться через три месяца к судье, который рассмотрит его просьбу о политическом убежище. У судьи он не появился, но стал активно посещать мечеть шейха Омара, где и навербовал себе сообщников, вместе с которыми организовал взрыв Международного торгового центра 26 февраля, 1993 года. Результат: шестеро погибших, тысяча пострадавших, ущерб на полмиллиарда долларов. Но сам Рамзи в день взрыва спокойно улетел из Нью-Йорка. Он был арестован лишь три года спустя, в Маниле, и присуждён американским судом к пожизненному заключению в одиночке. «Вы недостойны называться защитником Корана, – сказал ему судья. – Смерть – вот ваш единственный бог и хозяин, ваша единственная религия».⁵²

Во время следствия и суда Рамзи отказался отвечать на вопросы. Так и осталось неясным, кто послал его, кто оплачивал его расходы, кто снабжал фальшивыми документами. Американским прокурорам не удалось доказать замешанность шейха Омара во взрыве, поэтому в 1996 году его судили по редко применяемому закону, принятому во время Гражданской войны: «Заговор с целью развязать террор против Американского правительства». С 1997 года шейх находится в одиночном заключении, не имея возможности общаться со своими последователями, не получая даже сладостей, которые врачи запретили ему из-за диабета, но которые он очень любил и поедал в больших количествах, пока был на свободе.⁵³

Канун вступления Европы в индустриальную эру был ознаменован появлением многих социалистических утопий, рисовавших идеальное общество будещего, которое покончит с нищетой, угнетением, неравенством, несправедливостью. Томас Мор и Фрэнсис Бэкон в Англии, Кампанелла и Вико в Италии, Сен-Симон, Фурье, Прудон во Франции, Маркс и Энгельс в Германии, Кропоткин и Чернышевский в России – все разворачивали перед зачарованными читателями картины грядущего рая на земле. Нечто похожее происходит и сегодня в странах, подошедших к порогу новой эры. В Египте самая популярная утопия была создана писателем Сайидом Катбом – тем самым, который так трогательно описал своё детство в деревне. Как Кампанелла и Чернышевский, он создавал свои главные труды, сидя в тюрьме. Как Прудон и Фурье, он отвергал священность частной собственности. Как Маркс и Кропоткин, ненавидел финансовую деятельность и господство рыночных отношений. Но, в отличие от социалистов, он утверждал, что проект идеального общества давно был дан людям в Коране (Катб выучил его ещё в детстве и даже зарабатывал, читая по праздникам отрывки в домах соседей-крестьян). В книге «Социальная справедливость в исламе»⁵⁴ он скрупулёзно, пункт за пунктом, показывает, как все пороки и болезни современного общества могли бы быть излечены, если бы люди подчинились тому, что было им заповедано Божьим посланцем четырнадцать веков назад. Те же идеи он разворачивает в книгах «В тени Корана», «Этой религии принадлежит будущее», «Ислам и проблемы цивилизации» и других.⁵⁵

Огромная популярность писаний Катба в мусульманском мире, конечно, связана с тем, что он возвращает верующим надежду, достоинство, гордость. «Вот, мы владеем духовным сокровищем, которого лишён мир неверных, при всём его материальном преуспеянии». Но немалую роль играет и то, что Катб заплатил за свои убеждения жизнью. В 1930-40-е годы он был учителем, журналистом, писателем, публиковал сборники стихов и стал хорошо известен в кругах египетской интеллигенции. Резкий поворот в сторону исламизма произошёл у него после возвращения в 1951 году из Америки, которая его разочаровала и оттолкнула. Он отрёкся от своих прежних, литературно-секуляристских трудов, вступил в Мусульманское братство, принял участие в Насеровской революции 1952 года и выдвинулся настолько, что ему был предложен пост министра образования в новом правительстве. Однако, после раскола между офицерами-секуляристами и исламистами Мусульманского братства (1954), Насер обрушил на своих бывших союзников волну террора, арестов, репрессий. Для Катба началась двенадцатилетняя тюремная эпопея, которая закончилась судом и казнью в 1966 году. Ореол мученика придаёт его идеям особую убедительность в глазах антисекуляристов мусульманского мира.⁵⁶

«Христианство, – писал Катб, – смотрит на человека только с точки зрения его духовных устремлений и пытается задавить в нём все человеческие инстинкты, чтобы дать больше простора духовному. Коммунизм, наоборот, смотрит на человека с точки зрения его материальных нужд... В отличие от них, ислам рассматривает человека как единство, в котором духовные порывы нельзя отделять от телесных потребностей».⁵⁷ Зная Коран наизусть, можно легко найти в нём пригоршни цитат, подтверждающих такую схему. Но историческая реальность состоит в том, что сегодняшнее мусульманство зашло дальше и коммунизма, и христианства в насаждении запретов. Употребление алкоголя может довести человека до пьянства – значит мы запрещаем спиртное абсолютно. От вида прелестного женского лица или изящного колена мужчина может потерять голову – значит мы заставим женщин исчезнуть под чадрой и буркой. Соблазнённый проповедниками других религий мусульманинможет захотеть покинуть ряды правоверных – мы пригрозим ему смертью за вероотступничество. Нарушение супружеской верности может привести к развалу семьи – значит мы введём смертную казнь за измену и запретим женщинам встречаться и говорить с посторонними. Но самое страшное, что должно быть запрещено навсегда и безжалостно – финансовая деятельность, которая может привести к незаслуженному обогащению одних за счёт других. И в этом последнем христианство, коммунизм и ислам остаются в полном единодушии.

Утопии, как правило, сочиняются священослужителями, писателями, учёными, то есть людьми, которых можно назвать «хозяевами знаний». Во все эпохи этот социальный слой отличался презрительным недоброжелательством к «хозяевам вещей», то есть к тем, кто должен руководить экономической жизнью человеческого сообщества.⁵⁸ Христианство отрезало богачу дорогу в рай, коммунизм заклеймил «хозяина вещей» страшным словом «эксплуататор», ислам приравнял погоню за выгодой к отвратительному греху – ростовщичеству. «Заработать хотя бы один динар ростовщичеством – страшнее, чем совершить тридцать шесть прелюбодеяний».⁵⁹Все три вида утопий – теоретически и практически – подавляли предпринимательство, что было равносильно подавлению обмена веществ в социальном организме. Расплата была всюду одна: застой, разорение, нищета.

Ни христианские, ни коммунистические, ни мусульманские утописты сами, конечно, никого не убивали. История каждый раз должна была пройти определённый цикл, прежде чем их возвышенные идеи были подхвачены – искажены – узурпированы – Торквемадой, Сталиным, айятолой Хоймени. Видимо, такой же цикл проходит сейчас история Египта. Заключительную работу Катба «Придорожные вехи», в которой он призывает джихадистов перейти от обороны к наступлению, сравнивали с работой Ленина «Что делать?».⁶⁰ Пропаганда ненависти, идущая непрерывно в египетских мечетях и университетах, формирует поколение, таящее в себе будущих знаменосцев воинствующего исламизма, которые попытаются свергнуть секулярное правительство. Выйдет ли из их рядов Аттила, способный перенести террор на соседние страны – вопрос открытый.

Было бы несправедливо утверждать, будто джихадистов совсем не мучает совесть по поводу женщин, детей и стариков, разорванных их бомбами. Нет, мусульманским шейхам, муллам и вербовщикам приходится тратить много умственных усилий, создавая теории и аргументы, оправдывающие эту невинную кровь. Например, они объясняют, что убийства израильтян всегда справедливы, потому что в их стране военная служба обязательна, а значит гражданского населения там просто нет: все – военные. Ирландский террорист Халид Келли, принявший мусульманство, объяснял, что англичане голосовали за Тони Блэра, за агрессора, напавшего на Ирак, поэтому все они – законные мишени. Шейх Омар Бакри очень чувствителен к соблюдению странного правила: террорист имеет право совершать взрывы в стране проживания только в том случае, если он был рождён в ней. Он с большим облегчением узнал, что все четверо джихадистов, взорвавших себя в Лондонском метро в июле 2005 года, родились в Англии. Террорист Аттила (!) Ахмет, ожидающий суда в британской тюрьме, считает, что можно взрывать любые банки: ведь взимая проценты, они нарушают Божий закон, завещанный пророком.⁶¹

В начале 13-го века папа Иннокентий Третий (1198-1216) объявил крестовый поход против еретиков-катаров, нашедших приют в Тулузе. Перед штурмом города крестоносцы спрашивали у священников, как им отличить катаров от правоверных католиков. «Убивайте всех, – отвечали пастыри, – Бог отличит своих от чужих». Примерно такие же объяснения получают мусульманские джихадисты. «Во время взрывов погибают прохожие, среди которых есть и грешники (помогающие врагу), и невинные, – объясняет доктор Мохаммед ал-Массари, руководящий интернетовским форумом Tajdeed.net из своей лондонской квартиры. – Невинные не испытают никаких страданий, потому что они попадают сразу в рай наравне с героями-мучениками. Ну, а грешные, конечно, отправятся в ад».⁶²

Не следует забывать, что машинизация индустриального мира даёт убеждённому джихадисту возможность совершать теракты в одиночку, без всякой громоздкой подготовки, даже без применения оружия и взрывчатки. Молодой палестинец ехал в израильском автобусе по шоссе и вдруг набросился на водителя и повернул руль влево, в сторону обрыва. Восемь погибших, десятки раненых. Выпускник Университета Северной Каролины, Тахери-азар (класс 2005, философия и психология) так был огорчён страданиями мусульман во всём мире, что аренодвал автомобиль и врезался в толпу гуляющих студентов в Чапел Хилле.⁶³ Пилот египетского авиалайнера, на котором 30 офицеров-египтян возвращались домой после тренировок в Америке, воскликнул «Аллах Акбар» и обрушил самолёт в Атлантический океан вблизи Нантукета (ноябрь, 1999, 217 погибших). Два года спустя другой египетский дипломированный пилот, Мухаммед Атта, протаратил Боингом северную башню Мирового торгового центра.⁶⁴ От этих пилотов, по крайней мере, требовалась решимость пожертвовать собой. Но если горячий последователь шейха Омара или писателя Катба арендует грузовик и оставит его в последний момент на железнодорожном переезде перед несущимся пассажирским поездом, он вполне может успеть удрать на заготовленном заранее автомобиле.

Многие случаи «терактов без оружия» проходят и будут проходить незамеченными, ибо злоумышленники легко могут выдать их за непреднамеренные несчастные случаи. Они не так пугают индустриальный мир, как угроза атомного оружия в Северной Корее или Иране. Новый Аттила видится нам верхом на ракете с термоядерной боеголовкой – не меньше. И поэтому наш мысленный взор снова и снова – с тоской и страхом – обращается к единственной мусульманской стране – бурлящей, загадочной, непредсказуемой, – имеющей на сегодняшний день отлаженную атомную бомбу: Пакистану.

---

ПРИМЕЧАНИЯ

• 1. Viorst, Milton. Sandcastles (New York: Alfred A. Knopf, 1994), p. 91.
• 2. Ibid., p. 92.
• 3. Weaver, Mary Anne. Portrait of Egypt (New York: Farrar, Straus & Giroux, 1999), p. 133.
• 4. Glain, Stephen J. Mullahs, Merchants, And Militants (New York: St. Martin Press, 2004), p. 15.
• 5. Weaver, op. cit., pp. 36, 82, 12.
• 6. Egypt. A Country Study (Washington: Library of Congress, 1990), pp. 179, 181.
• 7. Weaver, op. cit., pp. 24-25.
• 8. Egypt, op. cit., pp. 199-200.
• 9. Ibid., p. 205.
• 10. Weaver, op. cit., p. 21.
• 11. Calvert, John. "Introduction" to A Child From the Village by Sayyid Qutb (Syracuse: Syracuse University Press, 2004), p. xxiv.
• 12. Nagi, Saad Z. Poverty in Egypt (New York: Lexington Books, 2001), p. 140.
• 13. Glain, op. cit.
• 14. Ibid., p. 256.
• 15. Weaver, op. cit., p. 134.
• 16. Nagi, op. cit., pp. 177-78.
• 17. Glain, op. cit., pp. 244-45.
• 18. Viorst, op. cit., p. 99.
• 19. Egypt, op. cit., pp. 144-47.
• 20. Weaver, op. cit., p. 23.
• 21. Ibid, pp. 244-46.
• 22. Ibid., p. 267.
• 23. Sadat, Camelia. My Father And I (New York: Macmillan Publishing Co., 1985), p. 15.
• 24. Weaver, op. cit., pp. 28-29, 52-53.
• 25. Ibid., pp. 32-33.
• 26. Ibid., pp. 65, 67.
• 27. Ibid., p. 230.
• 28. Ibid., p. 175.
• 29. Ibid., pp. 153-55.
• 30. Ibid., p. 219.
• 31. Ibid., p. 218.
• 32. Ibid., p. 228.
• 33. Ibid., pp. 219-220.
• 34. Ibid., p. 220.
• 35. Ibid., p. 141.
• 36. Ibid., p. 130.
• 37. Ibid., p. 124.
• 38. Ibid., p. 129.
• 39. Qutb, Sayyid. A Child From the Village, op. cit.
• 40. Ibid., p. 100.
• 41. Ibid., pp. 103-4.
• 42. Ibid., p. 109.
• 43. Ibid.
• 44. Weaver, op. cit., p. 246.
• 45. Ibid., p. 171.
• 46. Ibid., pp. 94-95.
• 47. Ibid., p. 95.
• 48. Ibid., pp. 116-17.
• 49. Ibid., p. 117.
• 50. Ibid., p. 121.
• 51. Ibid., p. 212.
• 52. Ibid., pp. 199-205, 209.
• 53. Ibid., pp. 110-11.
• 54. Qutb, Sayyid. Social Justice In Islam. Oneonta, N.Y.: Islamic Publication International, 2000.
• 55. Calvert John, op. cit., p. xxi.
• 56. Algar, Hamid. "Introduction" to Social Justice In Islam by Sayyid Qutb, op. cit., pp. 4-5 and 9-10.
• 57. Qutb, Social Justice, op. cit., p. 45.
• 58. Ефимов Игорь. «Стыдная тайна неравенства». Москва: «Захаров», 2006.
• 59. Qutb, Social Justice, op. cit., p. 149.
• 60. Weaver, op. cit., 92.
• 61. Moss, Michael. "The Guide Book For Taking Life." New York Times, 6-10-07, section 4, p. 3.
• 62. Ibid.
• 63. New York Times, 3-5-06.
• 64. Weaver, Mary Anne. Pakistan (New York: Farrar, Straus & Giroux, 2002), pp. 3-4.