БАБОЧКА, ПАРЯЩАЯ НАД БЕЗДНОЙ

В семье обычно старшее поколение старается сберечь традиции, но вот в нашей этим занята дочь. Она же, впрочем, их и создаёт, а если мы с мужем пытаемся уклониться, устыжает: традиция ведь!

По традиции действительно многолетней летний отпуск мы проводим вместе, приуроченный ко дню дочкиного рождения 30 июня. Прежде возили её куда считали нужным, теперь она выбирает маршрут, страну, со свойственной ей методичностью собирая информацию из интернета, обзаведясь путеводителями, которые в нашей домашней библиотеке занимают уже несколько полок. Главный довод дочери, почему выбирается именно это место: я там еще не была. И чем путь к цели дольше, чем слаще. В Бразилии, Аргентине, Перу, Боливии путешествовала, слава Богу, без нас, в зимние свои отпуска. Нам же предназначены летние развлечения, но отнюдь не ограниченные пляжным времяпрепровождением. Бес чрезмерной, на мой взгляд, любознательности владеет дочерью с малолетства, а повзрослев, стала еще больше с этим бесом дружна.

Название – Гваделупа - мы от неё услышали перед Новым годом, но до лета было пока далеко, и во мне теплилась надежда, что дочь может и передумать, удовлетворится мексиканским побережьем, где мы под её трубный клич облазили знаменитые пирамиды, на самый верх под палящим зноем карабкаясь. Но оставались ведь там и другие исторические объекты, на дочкину камеру еще не заснятые.

Скидок на возраст дочь не принимает. В Коста-Рике мужу пришлось летать над джунглями, присупоненным к тросу, и ливень тропический, разумеется, не помеха. Меня пощадили, ожидала в гостиничном номере, обмирая от ужаса, что трос оборвётся. Когда вернулись, промокшие до нитки, я, глянув на их очумело-счастливые лица, заорала, что подобного испытания - имея в виду себя - не допущу больше никогда. Ага!

Про Гваделупу – а где это? – предпочитала не думать, хотя дочь с профессиональной вкрадчивостью опытного турагента, настойчиво покушалась на моё тщательно лелеемое невежество, пока я не уяснила: расплаты летней не избежать.

Гваделупа оказалась островом в Карибском море, являющимся территорией Франции, где всё, несмотря на непосредственную близость к США, европейское: напряжение в электросети, измерение расстояний, товары, и стоимость их не в долларах, а в евро. И все на том острове живущие, родившиеся, хотя в основном креолы, то бишь темнокожие, французские граждане, члены Евросоюза.

Дочь почему-то сочла, что для меня французский язык, в Гваделупе только и воспринимаемый, притягателен настолько, что сразу начну кидать шмотки в чемодан. Но я всё же поинтересовалась: а сколько туда лететь? «Да пустяки, - ответила дочь, для которой и Таиланд, куда она во время командировки в Индию на выходные смоталась, рядом - прилетите с папой ко мне в Нью-Йорк, а оттуда - рукой подать.» Да-да…

Нам выпало десять перелетов, билеты покупались на мили, что иначе бы пропали. Дешево, но уж очень сердито. Застряли в Чикаго – в Чикаго, по опыту, застревали всегда – но моя нервная взвинченность при одном взлёте-посадке, атрофировалась от перспективы пережить, вынести их еще девять. За две недели. В полном отпаде, приближаясь уже к столице Пуэрто Рико Сан Хуану, забыла даже заказать себе вино, хлебая, как всё американизированное стадо в аэробусе кока-колу.

Разве что утешало, что, как выяснилось, никто из нашего окружения тоже про эту самую Гваделупу ничего не знал. Самые продвинутые робко спрашивали: это в Центральной Америке?

А в Пуэрто Рико мы до того бывали. Господи, где только не бывали, чего только не видали, не достаточно ли? Себе самой не могу поверить, что некогда вырисовывающаяся возможность посетить Непал по приглашению тамошнего посла СССР Камо Удумяна, познакомившись с ним в Ереване, в ожидании, когда решится в инстанциях вопрос, взвинтила меня настолько, что чуть не впала в горячку, бредя воображаемой экзотикой.

Экзотика – да, имелась. Мой спутник, глава нашей делегации из двух человек, Женя Сидоров, талантливый критик, потом министр культуры при Ельцине, потом представитель России в Юнеско, держал меня в ежовых рукавицах, упражняясь, верно, загодя перед карьерным взлётом. Наши паспорта, билеты, командировочные хранил у себя, воспринимая меня легкомысленной, ненадёжной и презирая за незнание английского, который сам тоже не знал, но полагал, что именно с функцией переводчицы меня ему и навязали.

Подоплёка раскрылась на банкете в нашу честь у посла. Супруги Удумян стали меня обнимать, целовать, расспрашивая об общих ереванских знакомцах, вот тут Сидоров запоздало сообразил, что не ему меня навязали, а мне его.

Я тоже предполагала другого в Непале спутника, Рима Парнова, писателя-фантаста, и на английском изъясняющегося, и сведущего в буддизме, познакомившись с ним, с женой его Леной Кнорре в юные годы, а при соседстве в Сокольниках, где наши семьи одновременно оказались новосёлами, еще плотнее сдружившись.

Но в писательском союзе при заявке из Непала конкретно на меня, кандидатуру Парнова отстранили, чем я была очень разочарована. Сидоров же, считая меня, конечно, блатной из-за отца, удивился, что отцовские связи тут, оказалось, ни при чём, сработали мои собственные.

Как-то Удумян, накормив нас с Женей домашнего изготовления долмой, провожая, всучил мне в руки литровую бутылку джина, которую я, нескладёха, у белого «Мерседеса», что он за нами присылал, обронила: и - вдребезги. Камо улыбнулся: мол, не беда. Я так тоже считала, но, увидела выражение лица Сидорова, выражаясь мягко, посуровевшее. Представила, что если бы рядом со мной оказался Парнов, наверняка лишь усмехнулся бы в свои пышные усы. А Сидоров за весь путь до гостиницы не проронил ни слова.

Соблюдая субординацию, звонила ему в номер, испрашивая разрешение отлучиться. Он рявкал: да куда угодно, только отстань! Достопримечательности столицы Непала Катманду, после длительной изоляции пока не затоптанной туристами, оставляли его полностью равнодушным. А я чумела при виде буддистских ступ, монахов, задрапированных в оранжевые саронги, с позвякивающими в их руках колокольчиками, от запахов благовоний из лавчонок - и готова была в этой ожившей сказке слоняться с утра до вечера. И хорошо, что одна.

Счастливая, упархивала из отеля беспривязно, бродя по узким, грязным уличкам, заходя в храмы с изумительной резьбой по дереву, сохранившиеся со Средневековья благодаря муссонному климату и неприступности для вражеских вторжений Гималаев. В соседней Индии ничего подобного не осталось: порушено, разграблено, сожжено.

Упивалась красочными процессиями, местными обычаями, традициями, выплеснутыми на тесные улочки, а что дочери еще трёх лет не исполнилось, муж её пасёт, не слишком доверяя глуховато-подслеповатой няньке, растаяло, каюсь, где-то в отдалённости.

Теперь - застрели: на кой мне Непал! Между тем упоение, тогда пережитое, застряло где-то в подкорке. Встречая в музеях буддистские танки, не только умею отличить их по периодам - чем древнее, тем лапидарнее краски, строже фигурное построение, нет излишества, пышности поздних изделий – но и сюжетно просвещена. Непал дал толчок, и с гордостью потом подивила уже взрослую дочку, притащившую меня в нью-йоркский музей Гималайского искусства, познаниями в этой области, для неё от меня неожиданными.

Молодость - огонь всепожирающий, алчный, беспощадный, но то, что остаётся на её пепелище, превращается потом в золотые слитки, сбереженные, отшлифованные памятью. Там, в Катманду, забрела однажды на праздник жертвоприношения, откуда в панике сбежала: в грудах цветов лежали отрезанные собачьи головы. Столкнулась как-то с прокажённым, просившим милостыню, поднесшем к моему лицу чудовищно распухшую пятерню, для пущего устрашения выкрашенную ярко-синей краской. Но я не испугалась, мне перед бедолагой неловко сделалось, что нечего ему дать, и не объяснишь, что тоже в сущности здесь нищая: командировочные у Жени – главы делегации.

По непальским культурным, религиозным традициям эротические изображения вовсе не считаются предосудительными, наоборот, культовыми, и на фасадах древних храмов любовные сцены воплощены подробно, изощрённо, что я по близорукости не углядела. В одиноких по городу шляниях, вбирала целостно образ такой далёкой, такой чуждой, затерянной в Гималаях страны, и осознание, что вижу всё это не только в первый, но и наверняка в последний раз, опьяняло как гипнозом воздействующее зелье.

Зазвала всё же как-то своего руководителя разделить мои восторги пряными запахами, узорчатыми, похожих на игрушечные, теремками непальцев, пестротой толпы, лавирующей в узких, прямо скажем, далёких от гигиены улочках, что у меня брезгливости не вызывало. А вот, как узнала, служащие советского посольства предпочитали с местной экзотикой вообще не соприкасаться. Для их дипломатической карьеры Непал относился к ряду мест, где следовало, зажмурившись отсидеть, дожидаясь как награды за испытания, назначения более престижного. В посольской лавке покупали консервы, тушенку, шпроты, копя чеки на приобретение «Жигулей» или «Волги». Мой экстаз-восхищения тамошними чудесами выслушивали недоверчиво. Жена первого секретаря, дама, по моим тогдашним понятиям пожилая, за сорок, вся унизанная бирюзой, старинной, с серебром, выделки – я лишь облизнулась - меня укорила: неужели не понимаете, что мы тут как заложники с дикарями, ждём не дождемся отсюда отбыть и навсегда это место забыть.

Женя Сидоров, видимо, настроения такие разделял. Уповал на Индию, где нам неделя предстояла, и в Дели маячило хоть чем-то поживиться. А нищий Непал ну никакой не соблазн, совсем нечего брать. В лавках – тряпки, с поддельными этикетками, колониальный, для голытьбы, товар. Скривился и больше – ни ногой. Мой энтузиазм откровенно презирал, восторги считая придурошностью.

Вспоминая себя, тогдашнюю, должна признать, что, пожалуй, он в чём-то был прав. В гардеробе, на всё про всё, у меня имелся вельветовый чёрный пиджак, купленный мужем в «Березке» на чеки за синхронные переводы. И в семидесятых ниши для левых приработков возникали. А так же бежевая юбка из магазина «Власта» являлась крупной победой. Подружка, отстояв длиннющую очередь, мне её скинула: размером я не интересовалась. Но в аэропорту Шереметьево Сидоровы, муж и жена, меня, принаряженную, так оглядели, что во мне сомнения зародились: не соответствую что ли их уровню, понятиям о престиже...

К тому же при пересадке в Дели на рейс, следующий в Катманду, обнаружилось, что подол моей юбки отпоролся, обвис. Женя спросил: «Что, отец тебе ничего из заграницы не привозит?» Не-ет. Привозил маме, потом младшей сестре, а я ведь замужем, отрезанный ломоть. Хотя имелось два пошитых в ателье, из крепдешина, ударных, полагала, платья. Женя отреагировал на них, не церемонясь: ну ты и чучело!

Несколько, но ненамного, мнение его обо мне переменилось, когда нас пригласил в гости на свою виллу поляк-дипломат, собравший уникальные бронзовые изделия средневекового Непала. Завороженная его сокровищами, я просто онемела.

По опыту, когда ничего не произношу, никак себя словесно не выражаю, нравлюсь мужскому полу. Но вот долго, увы, в состоянии немоты продержаться не могу. Прорывает, и вся романтика исчезает. Поляк слушал-слушал, и терпение его лопнуло: а ну ка вставай, давай танцевать!

Моё из советского ателье платье, его не смущало. Как и то, что на ноги ему методично наступала. Женя бдел, утешаясь изрядно напитками из бара поляка. А потом мы отправились в казино, для советских граждан запретное. Фишка сохранилась, на которую я ставила, а выигрывал поляк, сказав: «Ты удачлива, но не сама, а принося удачу тем, кто с тобой рядом.»

Потом узнала, что в Польше открыт им основанный музей: драгоценную коллекцию передал туда безвозмездно. А нам с Женей показался прохвостом, скупающим ради выгоды, наживы национальное достояние непальского народа. Женя еще выказал подозрение, что дипломатический его статус – прикрытие шпионской деятельности. Но кто мы были-то тогда? Типичные совки. На гостеприимство, щедрость – в ответ оскал подзаборных шавок. Поляк, хотя и вроде собрат по соцлагерю, вызывал неприятие за чуть большую свободу, по нашим меркам - криминальную.

Но именно после визита к поляку удалось наконец Женю уговорить разделить со мной то, что меня в Катманду воодушевляло.

Взобравшись на самый верх по ступенями храма, крикнула ему, оставшемуся внизу: смотри, какая красота! Он: за что ты держишься, совсем обалдела? Не поняла, о чём он? Огляделась: ой! На деревянном барельефе из этим самых эротических сцен нашла себе, дура, точку опоры - изукрашенный резьбой, внушительного размера фаллос. Женя: спускайся сейчас же, не позорь себя и меня!

Рачительная жена Сидорова, Вера Индурская, дочка редактора «Вечёрки», чемодан мужа заботливо набила копчёной колбасой и водкой, наказав привести ей шубу из, как сейчас помню, мормута. По её расчётам, провизией нас обеспечила, чтобы на сэкономленные командировочные шуба у неё имелась.

В гостинице нам был положен завтрак, и Женя шептал: клади в сумку тосты, но чтобы незаметно. А я по неловкости – заметно. Следовало продержаться до вечера, в надежде, что посол Удумян либо сам нас на ужин пригласит, либо сбагрит кому-то из подчинённых. Если нет - хана. Женя щедро наливал мне стакан, а колбасу выдавал экономно. Руководил и по этой части. Между тем оплошал он, а не я.

Нас пригласили непальские писатели – под таким соусом командировку обосновали – литературой, впрочем, занимающиеся в свободное от основной работы время: кто в лавке торговал, кто имел ресторан, кто еще где-то сколачивал на прокормление трудовую копейку. И вот мы с Женей прибыли в домик с такой низкой притолокой - непальцы малорослы - что Женя, сходу, да еще после принятия в гостиничном номере стакана, врезался лбом так, что, мне показалось, полностью отключился. Но отошёл и даже рискнул попробовать снедь, непонятно из чего изготовленную, которую наши гостеприимные хозяева доставали из огромного резного сундука.

Утром проснулась от яростного стука в дверь, готовую слететь с петель: Женя на пороге. О ужас: забыл где-то свою сумку, в которой ну всё! Я, сволочь, развеселилась: неужели всё, и Верина шуба?

От того как потемнело его лицо, сообразила: в таком состоянии способен меня и зашибить. Хотя пустяк, по сравнению с тем, что с ним сделает Вера по возвращении без шубы. Говорю, успокаивая: давай в посольство позвоним, вдруг нашли?

Годовой доход в Непале на человека тогда был 90 долларов, но сидоровская сумка уже лежала в посольстве у дежурного со всем содержимым. Не позарились: кто-то принёс из местных и ушёл. Сидоров так ликовал, точно сумма наших командировочных за время их исчезновения удвоилась, и теперь он сможет купить не одну шубу Вере, а две.

В расслабленности невероятной удачей, отстегнул наконец мне причитающиеся командировочные. Я две вещи приобрела, ухлопав разом сбережения. Серебряный, в виде дракона, браслет, тяжелый, не ношу, но любуюсь, достав из шкатулки. А еще бронзовую фигурку Будды в позе лотоса.

Их в лавке было две, у одного колено, Женя заметил, оказалось с изъяном. Но так огорчился, что я первая ухватила добротную, и так стало явным, что Верино осуждение – взял бракованную, куда глядел! - омрачит ему всю поездку, что уступила ему Будду не покалеченного. А мой, хромой, со временем обрёл еще большую, реликтовую, ценность, закреплённую в моей молодой – неужели? – когда-то беспечности, весёлой нетребовательности, легкомысленной небрежности к качеству товара. И теперь такая же: нравится, беру не раздумывая. В этом смысле не изменилась. Но вот молодость, лихая, бесшабашная, меня уже не сопровождает. И привет, никаких сожалений. Прожито – спасибо. Неожиданностей, приключений теперь сторонюсь. Только судьба почему-то не интересуется, что мне хотелось бы, а что нет. Волочит, неведомо куда и зачем, а что сопротивляюсь, значения не имеет.

И в Пуэрто Рико случился эпизод, мимолётный, но оставивший неприятный осадок. Мы там поселились не в замкнутый, охраняемый от местных, резорт, а в отельчик у самого океана, с длинным, без перегородок, пляжем. Вечерами там гуляли. Волны к ногам накатывают, звёздное небо. Блаженство. Я, что во мне тоже неистребимо, эмоции собственные словесно оформляю и вслух, громогласно выражаю. Вдруг дочкин вопль, и мужа, в том же регистре. В чём дело?

Дошло, ощутив на горле лезвие ножа. У меня на шее золотое ожерелье, подаренное мужем в Италии на Витино восемнадцатилетие, не снимаемое как и обручальное кольцо. А нас обступила местная шпана. С криком, почему-то - банзай! - муж ринулся на них. Я готова была ожерелье сорвать, кинуть в их свору, но они разбежались. Чего испугались? Девочки, дико визжащей, мужчины, с седыми висками? Спайки нашей?

Так всё быстро произошло, что осознать опасность не успела. А они, муж и дочь, да. Прижались, щупают, цела ли. И так мне стало хорошо. Вот что значит семья. Ради семьи готова хоть куда. Даже, извинюсь за выражение, в Гваделупу.

Из Сан Хуана на острова, расположенные в Карибском море, пассажиров перевозили на маленьких самолётиках. Выяснилось: не полчаса, а полтора. Меня почему-то утешает, что где-то, пусть за облаками, маячит земля. А если морская бездна – тошно. Испытала в пути на Гавайи. Больше туда – ни за что!

Ну как в США жить и Гавайи не посетить? Дочка опять же определила – нельзя. Вот и пришлось. Гляну в окно – а всё она, океанная - окаянная бескрайность. Вплавь точно берега не достичь. Думаю: а ведь еще акулы. Только про то и думаю. Прибыли, а я про то же: и так же обратно? И что в этих хвалёных Гавайях? Толпы крашеных под блондинов по теперешней их моде японцев, щелкающих фотоаппаратами, скупающих всё подряд, от сумок Гуччи, Армани, до угодий. Ну ладно, и здесь побывала, обозначилась. Всё? Где еще?

Ожидая в аэропорту Сан Хуана рейс на Гваделупу вдруг слышу из репродуктора, в том же, что мы, отсеке: для пассажиров, следующих в Порт-о-Пренс, посадка будет объявлена через 10 минут. И на наш рейс тогда же. Как обухом по голове: Гаити рядом, в непосредственной, можно сказать, близости? И зябко сделалось, тревожно.

Прошло 10 лет как мы переехали в США, и Гаити, беднейшая в западном полушарии страна, где были прожиты самые для меня тяжкие 14 месяцев, казалось, не объявится больше никогда. И вот, пожалуйста: с пассажирами, вылетающими в столицу Гаити нас отделяет всего-то барьер-канат. Чуть в сторону шаг – и приземлимся отнюдь не в туристическом раю, а скорее в аду. Знаю, заплачено за тот опыт сполна. Но как тесен мир, буквально, в притирку соседствуют полюса. А ведь изначально условия были одинаковые: колонии, куда из Африки свезли черных рабов. Но в Гваделупе нынче садятся прямые чартерные рейсы из Парижа, из Монреаля, а вот отдыхать на Гаити охочих не находится. Мне-то понятно почему.

Дочка не обманула, через полтора часа мы действительно прибыли в другую страну. Пока не знаю насколько преображенную в европейскую, но очевидно отличающуюся от США.
Перед паспортным контролем пассажиров выстроили в две шеренги: французские граждане - вперед, беспрепятственно. С нашими американскими корочками пришлось подождать. Недолго, но чтобы стало понятно: мы - гости на чужой территории. Во Франции.

Багажные тележки бесплатные, полицейские оглядывают публику с расслабленным любопытством, переговариваясь явно не по служебной тематике. На таможне дочка блеснула своим французским, заслужив комплименты: американская гражданка, и никакого акцента. Любезность, галантность, без опаски признаться, что мужчины и женщины всё же друг от друга отличаются, что у американцев равноправием полов сведено к нулю: неужто вправду Франция?

Выяснили, куда идти, чтобы взять как планировали в аренду машину. Дочка первенствовала, наслаждаясь наглядно щебетом на французском, для неё практически родным, с младых ногтей, что называется, впитанным. А мы с мужем плелись следом, под зеленый свет, даваемый сразу же, лишь только она произносила первую фразу. Французы, в отличие от американцев, очень чувствительны к правильности, чистоте их речи

Но когда подкатили то, что мы арендовали, возникло некоторое недоумение. Крохотулька фирмы «Рено», даже по сравнению с моим фордом-фокусом, лилипутка, а уж с джипом Андрея вовсе игрушка-скорлупка. Но, вырулив, убедились, что поток на дорогах этих лилипуток весьма агрессивен. Мчатся, как тараканы, выпущенные из-под банки, с наглым превышением указанной на дорожных знаках скорости. Да уж, не Америка, где водители сидят с мокрыми штанами, дабы чего не нарушить. А уж перед пешеходами замирают в трепете, как в Индии перед священными коровами. Тут же и перед «зеброй» несутся без оглядки. Андрею, соблюдающему правила американского вождения, исступлённо гудели, и надо думать, в салонах своих малюток-автомобилей крыли по-французски матом.

Мы съехали к бензоколонке, чтобы узнать направление к нашему отелю. Без французского никуда, что еще и английский существует, обретший статус интернационального, вроде бы и не слышали никогда, хотя США, можно сказать, в двух шагах. Андрей свой французский, правда, быстро реанимировал. Проблема другая возникла, неожиданная.

Что есть возраст? Опыт, осмотрительность? У моего мужа опыт-то присутствует, но вот осмотрительности ни капли не нажито. Когда-то, давно, прибыв в Англию на пароме из Франции через Ла Манш, с машиной в грузовом отсеке, он бодро сел за руль и выехал лоб в лоб к встречному движению, не учтя, что в Англии – левостороннее. Молодость бесстрашна, то ли по глупости, то ли по инстинктивной вере, тоже в сущности глупой, в себя и в везение. Обняв дочку, не умея, не успев ощутить опасности, наблюдала как муж, сумев на обочину свернуть, переориентировался. Если бы нынче такое – инфаркт, инсульт. А тогда, улыбнувшись друг другу, двинулись дальше, что называется, с песней. Но с годами доверие к везению пропадает. А страх к непредвиденному нарастает. И не зря.

Отъезжая от бензоколонки, мы почему-то не отдалялись, а приближались к стоящим впереди машинам. Меня озарило: муж забыл как заднюю скорость включать. Машину с ручным переключением скоростей не водил лет десять, но из-за гордыни, свойственной мужчинам, не может, не хочет жене и дочери в несостоятельности, на самом деле пустяшной, признаться, продолжая жать на педали, еще чуть-чуть и протаранил бы ближайшую машину.

Я выскочила и кричу женщине, севшей в машину рядом с нашей: помогите, мы из Штатов, муж не знает как заднюю скорость включать! Неужели уедет, испугается, сочтёт за психов? Но нет, вышла, показала. Выяснилось: техническое новшество, кнопку надо нажать на рычаге переключения передач. Справились, поехали, а муж с дочкой, оба, надутые. Он: я бы и сам сообразил. Она: мама, ты забыла, на-французском невежливо обращаться к незнакомым людям без «мадам» или «месьё», мы не в Америке.

Тут уж и я надулась: тоже мне цирлих-манирлих, спасибо бы сказали, что хоть как-то изъяснилась, сообразила, сориентировалась, а они с претензиями. А на фига вообще мне эта Гваделупа сдалась!

Но сама-то слежу, по сторонам озираюсь, невольно, по привычке, профессией развитой, детали зримые впитываю. Какая экзотика от другой отличается. Если бы не Гаити, не Африка, где не туристом бывала, а живала, врастала, балдела бы от пальм, бугенвиллей, прочей тропической роскоши, но теперь, хочешь-не хочешь взгляд у меня иначе нацелен. Считаю: сколько мы проезжаем по трассе остановок общественного транспорта, очередь из скольких человек его ожидаёт, как одеты они, в секондхэндовые ли обноски или пристойно, есть ли тенты на остановках при палящем зное.

Автобусы – «Мерседесы», наше «Рено» обогнали четыре, успела заглянуть вовнутрь: не набиты, все пассажиры сидят. Расслабившись, делюсь: ребята, это не Гаити. Мне в ответ дуэтом, давно слаженным: про Гаити забудь, ты сюда приехала не репортажи писать, а отдыхать.

Так что же я делаю, разве не отдыхаю, ну и между прочим отмечаю: дороги хорошие, скоростные, светофоры исправные, указатели имеются, нет живности раздавленной, одна только курица попалась. Мне, возмущенно: курица тебе пригрезилась!

Не стану упорствовать, что нет, не пригрезилась. Но понять хочу, ведь рядом, на другом острове Карибского бассейна нищая, бедствующая страна, страданиями которой я пропиталась. Поэтому не забуду её никогда. А курорты-резорты здесь неотличимо похожи, на Багамах, Ямайке, Доминиканской Республике всё один чёрт. И вот от «экзотики», с изнанки увиденной, пожалуй, уже не излечусь.

Отель-пансионат, куда мы прибыли, конечно же охранялся. Может это и Франция, но с охраной, конечно, из чёрных, извиняюсь, французских граждан. Конечно, проверка есть ли у нас резервация, конечно, на наше «Рено» налепили для въезда на территорию табличку-пропуск. Конечно, наше там пребывание от ненужных вторжений гарантировано, но если бы не пропускная система, не парни-качки в военизированной форме, нас бы тут что ли ограбили, убили?

Ладно, не буду себе голову забивать ерундой, надо действительно отключиться и отдыхать. Парк ухожен, узнаю, но уже молчу, деревья акации в ярко-оранжевых соцветиях, те же, что и на Гаити. К тому же из нашего номера, обставленного мебелью в колониальном стиле, открывается на море такой дивный вид, что вправду обо всём, что такую райскую благодать может омрачить, хочется забыть.

Переливы французской речи у персонала, пусть даже искаженной креольским, к чему дочь чутка, я-то нет, способствуют расслаблению, ради которого мы, собственно, сюда и явились. Бассейны, рестораны, где ужины подаются а ля карт, то есть по заказу, с официантами, а не как на американизированном мексиканском побережье, с толпой, рвущейся к буфетным стойкам, наваливающей на тарелки привычные их вкусу гамбургеры, запиваемые, тоже привычной, кока-колой. И где, надев шорты, шлёпанцы, майку застиранную, преображение в нечто другое не предусматривается. Дурой себя ощущала, в этой толпе выделяясь, хотя муж говорил, не обращай внимания, мы друг для друга хотим выглядеть привлекательно, а что они этого не понимают, им же хуже.

Но лучше, когда всё-таки понимают. И когда в первый вечер нашего приезда увидела за ужином женщин, мне показалось по-американским, уже въевшимся понятиям, расфуфыренных без повода, устыдилась себя. Планку снизила, значит: лишь бы удобно, комфортно, а потому ни к чему каблуки, и ресницы подмазать лень. Выяснилось, что в таком окружении, французском, выделяюсь в другую сторону. Хорошо, что ресторан на террасе освещался только свечами, от дуновений бриза с моря укрытых стеклянными колпаками. Так что, надеялась, не заметят присутствующие несоответствие нашей пляжной расхлябанности их нарядности, праздничности.

Заворожила тогда, в первый же вечер, семья, от которой не могла отвести глаз и на последующих совместных трапезах. Муж, ну просто муж, никакой, приводил детей, четверых, от годовалого до подросткового возраста. А после, неспешно, павой, шествовала блондинка с точёной фигурой и повадками модели: его жена, мать, родившая четверых чад. Трое девочек и, младший, мальчик.

Младшего, для которого официанты приносили специальный, с перекладиной, высокий стульчик, муж кормил с ложки. А жена, пригубливая бокал вина, отрешенно глядела туда, где в темноте ритмично волны накатывали.

Что отрешенность её была несколько преувеличенной, если не вовсе показной, убедилась, наблюдая эту семью на завтраках, начинающихся в семь утра и длящихся до девяти. Они, как и мы, являлись без опозданий. Муж, дети и она. Каждый раз в чём-то новом, элегантном. И если представала в розовых брючках до колен, девочки тоже были одеты в розовое. Даже у мужа, с совершено незапоминающейся физиономией, те же оттенки розового сквозили в рубашке-поло. Угадывалось, короче, кто режиссирует, декорирует такой, разыгрываемый ежедневно спектакль, не жалея ни времени, ни сил, просыпаясь наверняка раньше всех, и перед близкими, мужем, детьми изображая свежесть, душистость, обольстительность покоряющей всё и вся женственности.

Вряд ли они принадлежали к элитарным кругам, для отдыха здесь, вшестером, верно, копили, экономя весь год. Спросила у дочери: как думаешь, они из Парижа? Дочь, с безошибочно точным лингвистическим слухом, подтвердила. Я же размышляла вслух про то, как, мол, всё же европейцы отличаются от американцев, стилем, вкусом, а главное, умением жить, и в будни привнося красоту, американцами, с их деловитостью, практичностью, утилитарностью не замечаемую, не ценимую. Дочь молчала.

В отеле-пансионате освоившись, будь моя воля, никуда бы оттуда не выезжала. Но ведь мы машину арендовали не только, чтобы добраться из аэропорта и обратно. Предполагалось, планировалось посещение здешних достопримечательностей, на выискивание, изучение которых дочь обнаруживала неутомимость, неутолимость заядлого путешественника, лакомого до экстремальных ситуаций, мне ну совершенно ненужных. Но при её твердой решительности и при потворстве мужа-подпевалы, сопротивляться было бессмысленно. Меня вырывали из пляжно-блаженной созерцательности, грузили в «Рено», и на бешеной скорости, к которой муж с удовольствием приладился, везли то в ботанический сад, где когда-то купил виллу знаменитый французский комик Колюш, то на завод по производству рома, то - в никуда, вдоль и поперек колеся по острову, на географической карте по очертаниям похожему на парящую над синей бездной бабочку.

По пути сворачивали в сувенирные лавки, где с моей точки зрения ничего не соблазняло: пройденный этап. Дом наш и так забит памятными безделицами, привозимыми со всех концов света. Коллекция обширная, но когда при уборке вытираю с реликвий пыль, потребность иной раз испытываю - жахнуть и смести в мусорное ведро. Но сдерживаюсь, сознавая, кто всё это натащил, насобирал. Свалить ответственность не на кого.

Что меня в Гваделупе удивило – продуктовые магазины, с ассортиментом товара, его разнообразием, изобилием, ну точно, вспомнила, как во Франции. Американские супермаркеты, хотя и не стеснены в размерах на плазах, но, если честно, довольно аскетичны, на запросы гурманов не рассчитаны. А так, чтобы поскорее купить намеченное, поскорее сунуть в микроволновку и поскорее насытиться.

А в гваделупском захолустье прилавки с рыбой, дарами моря, креветками, лобстерами, выложенными во льду, гляделись натюрмортами-шедеврами голландцев, фламандцев. Сыров масса сортов, а вин «шато» по ценам в США невообразимым. Несмотря на оплаченный в пансионе рацион, взяли ящик бургундского, сыры - нельзя было устоять. К тому же в номере холодильник имелся.

Йогурты, джемы со знакомой, в красно-белую клетку крышкой, шампуни, кремы – всё практически, демонстрируемое на полках, витринах тамошних супермаркетов, в Гваделупу из Франции доставлялось. Наценка имелась, но небольшая, как дочь, наш семейный финансист, подсчитала. И судя по покупателям с нагруженными тележками, товар, включая деликатесы, доступен оказывался местной, в основном темнокожей, публике. Молодцы французы, сумели из бывшей колонии сделать конфетку, смакуемую не только туристами, но и коренным населением, одарив их французским гражданством с теми же правами, благами, что и у родившихся, живущих в метрополии. Девчушка, с вплетёнными в короткую кучерявость искусственными косичками, если захочет, поступит в Сорбонну, высшее образование практически бесплатно получая, как и её сверстники, коренные французы. С другой стороны, немало французов после выхода на пенсию селятся в Гваделупе. Близкое к американскому варианту с Флоридой: скопить денюжку и, отойдя от дел, наслаждаться покоем, солнцем, морем.

А всё же Франция, подлинная, конечно, не только сыры, вина, галантность мужчин, кокетливость женщин. Франция - атмосфера, присущая только этой стране, только этой нации, чья история, культура, традиции, вкусы углублены в веках. Так же Германия, Испания, Италия. Европейцы вроде бы плотно сидят в одном гнезде, но упорно, упрямо держатся за свои друг от друга отличия. В США же всё слито в общий котёл. Вопрос – ты откуда? – подразумевает: из какого штата. Американский менталитет в чём-то сроден советскому, рухнувшему. Отдыхать ездят толпами в ту же Флориду, как советские прежде на Черное море. Или в Лас Вегас, ну что-то типа бывшей опять же советской Прибалтики, с элементами вкрапленными другой жизни. А в Европу попав, предпочитают в туры сбиваться при гиде. Впрочем, воспитанные в сознании своей абсолютной самодостаточности, комплексов никаких не испытывают, если Европу вообще никогда не видят, тогда как французы, итальянцы, бельгийцы и до объединения в Евросоюз, целостность общую ощущали и ощущают. Правда, по опыту, доехать на машине из Женевы до Парижа, из Мюнхена во Флоренцию – плёвое дело. Не то что перебираться туда через океан.

Водится за мной грех: могу разболтаться, в собеседниках не нуждаясь, да, собственно, и в слушателях, как тетерев, про своё токуя, самой же себе в основном. Близкие, подозреваю, при затянувшихся моих монологах отключаться обучились. Ждать, пока выговорюсь, терпения бы не хватило. И ведь правы, воспринимают или не воспринимают мои вслух рассуждения мне частенько действительно все равно. Но в тот раз за болтовню свою я была наказана, неожиданно и больно. Хотя если бы и молчала, это тоже не повлияло бы ни на что.

Мчимся по трассе в крохотульке «Рено», похожем на коробочку для леденцов, и вдруг слышу подозрительно-ласковый голос дочки: «Ты права, мама, я, как и ты, Европу люблю, помню как в детстве вы меня всюду с собой возили, показали впервые Париж...» Я: и Лондон. Она, небрежно: «Кстати, про Лондон. Переезжаю туда, там буду жить. Подписала с банком контракт, условия неплохие, Лондон дороже Манхэттена. Но Европа, мама, Европа, и Париж рядом, всё рядом. Мама, ты ведь меня понимаешь, да?»

Ежели бы за рулем я сидела, наверняка бы куда-нибудь врезалась. Но, слава Богу, муж исправно, не отвлекаясь, на дорогу глядел, как таксист, на трёп пассажиров внимание не обращая. Или делая вид, что не обращая. А, может быть, дочь в свои планы его уже посвятила, и сговорились они, как случалось в нашем семейном раскладе не раз, в подходящий на их взгляд момент, чтобы новостью меня ошарашив, хотя бы на секунды, минуты парализовать, выиграть время, отдалив, уж насколько удастся, спонтанность моей буйной реакции. Изучили меня хорошо, взрываюсь мгновенно, но так же быстро отхожу. Вдох- выдох

За возникшую паузу все во мне прокрутилось, спрессовалось, как случается в момент катастроф, что нас не однажды подстерегали. Как-то, на пути в Страсбург, никогда не забуду указатель на город Мелуз, нашу машину, где мы находились все трое, понесло по льду вниз с горы, туда, где на светофоре застыли грузовики. Полсекунды - и все. Но Андрей умудрился вывернуться, в кювет съехать. Мы с ним оба дышали как два паровоза. На заднем сиденье спал наш ребенок, дочка, и мы - Господи! – проскочили грань, где она бы не проснулась никогда.

Вдох-выдох. Спрашиваю: и когда ты в Лондон собираешься? Она: «Через месяц. А как только найду подходящую квартиру, ты ко мне приедешь, да?»

Разумеется, да. Мелочь, но все же интересуюсь: сколько часов из Денвера в Лондон лёту? Дочка: прямым рейсом всего десять часов. И действительно, всего-то. Пустяк.