“СПЯЩАЯ КРАСАВИЦА” [Перевод с греческого Галины Ивановой]

30-03-2008

Перевод с греческого Галины Ивановой

Отцу - Анаксимандросу Ветронису - в молодости посчастливилось добраться до самого Парижа и поступить в труппу знаменитой престарелой примы французского театра. Это невероятное событие произошло благодаря другу его детства – последнему мужу актрисы, красавцу-греку, который был на сорок лет моложе ее. Путь к славе, столь тернистый, если пробираться к ней по труднопроходимым колдобинам новогреческого языка, открылся ему во всю ширь, ровный и светлый, как Елисейские Поля. Последней загвоздкой стало его длинное имя: Анаксимандрос. Его трудно было бы размещать на театральных афишах, даже напечатанное самым мелким шрифтом, что к тому же не отвечало бы его честолюбивым мечтам. И он переделал его в "Анакс".

Галина Иванова и Алексис Парнис

Неожиданный развод дряхлеющей актрисы со своим молодым сумасбродным супругом расстроил уже состоявшееся театральное сватовство тщеславного Анаксимандроса. Подающий надежды "жён премьер" европейской сцены вернулся на новогреческую "биржу", сулящую ему лишь жалкие провинциальные гастроли. Но тот, кто хоть на миг ощутил крылья у себя за спиной, уже не может ползать по земле, словно ощипанный петух, скитаясь с неизвестными труппами по захудалым греческим городишкам. Уж лучше умереть.

Анаксимандрос Ветронис решил покончить с собой как с артистом и обрести жизнь простого смертного. Он женился на дочери состоятельного торговца тканями, получив в приданое один из трех магазинов своего тестя.

Вскоре, почти один за другим, на свет появилось трое сыновей. Его первенец Доминикос получил образование во Франции и стал художником. Ему только что стукнуло тридцать. Он писал картины в стиле великих "эмигрантов" живописи, таких как ранний Теотокопулос, Модильяни, Пикассо. Это были прекрасные полотна, но, к сожалению, непризнанные. Они покрывались пылью в чулане его мастерской, поскольку Доминикосу не удалось еще найти экипаж и крепкую лошадку, которая смогла бы доставить его на вершину славы. И вот, наконец, он создал свою великую картину, настоящий шедевр, вполне способный стать такой "лошадкой". Но, что за горе! Как только он положил последний мазок, в его голове, словно бомба, взорвалась страсть к самоуничтожению, которая мучила стольких художников: от Ван Гога до Гогена. Схватив огромный кухонный нож, он набросился на свой гениально написанный портрет, словно тот был его злейшим врагом. Когда санитарам удалось, наконец, укротить безумца, все его картины являли собой бесформенную кучу распотрошенных холстов - портретов и пейзажей. В отчий дом он вернулся из клиники довольно быстро - через полгода. Обрести душевное равновесие ему помогла любовная связь с уже немолодой медсестрой, которая дежурила возле него по ночам. Они продолжали встречаться и после его возвращения в нормальную жизнь…

Архимидис, который родился бывшего художника вторым, обладал математическим складом ума, с особой склонностью к механике, что сулило ему стезю великого изобретателя. Он мог стать вторым Архимедом! Еще учась в гимназии, он считал Эдисона и Маркони своими коллегами, а школьных учителей - пустым местом. Когда же он поступил в Политехнический институт, набрав больше всех баллов, его высокомерие обрело и вовсе нездоровый размах. Уже на втором курсе он решил, что ничему новому его здесь не научат, и бросил учебу. На крыше родительского дома он построил маленькую мастерскую и начал работать над авиационным мотором на солнечных батареях.

Младшим в семье был двадцатишестилетний Адам. Папаша Ветронис и сам не понимал, почему в последнюю минуту он шепнул священнику именно это имя, хотя крестный уже придумал другое. Возможно, потому что оно олицетворяло собой "потерянный рай" – что всегда была в традициях их семейства…

Однако Адам показал себя настоящим орлом, приземлившимся вовремя и в нужном месте. Не обращая внимания на насмешки окружающих, он окончил медицинское училище по специальности "врач-косметолог" и сразу же нашел работу в институте красоты у одной преуспевающей пожилой австрийки, бывшей танцовщицы из варьете, переехавшей в Афины из Касабланки.

Дела его сразу же пошли в гору. Об эликсире его собственного приготовления ходили легенды. Говорили, что он дарит женской коже вечную молодость. Сумасшедший коммерческий успех этого снадобья еще раз доказал, что, даже научившись запускать ракеты в космос, люди не перестали верить в сказки и преклоняться перед идолами утопии. Волшебный эликсир был нарасхват. Дела у Адама шли прекрасно: механизм успеха работал безотказно, умащенный кремами, маслами, помадами и прочими средствами, усиливающими действие эликсира. Механизм набирал ускорение до тех пор, пока в один прекрасный день вдруг не послышался угрожающий "крррак": колесо фортуны сломалось и подмяло под себя Адама.

Главной причиной краха стала новая, улучшенная и более дорогая разновидность молодильного эликсира, отправившая в больницу с сильнейшими ожогами кожи пятнадцать женщин из Аттики…

Адам вышел из тюрьмы спустя два года и снова принялся за старое. Дни и ночи напролет он смешивал в своей комнатушке различные мази и лекарства, одновременно работая физиотерапевтом в третьеразрядном футбольном клубе. Жил он очень экономно в ожидании великого дня, когда фортуна вновь ему улыбнется…

Среди этой плеяды талантов лишь мать была самым обычным человеком. Огонь вдохновения - этот отсвет божественного сияния, который озаряет душу каждого гения, был неведом госпоже Эвридике. Ее духовные запросы были самыми заурядными: дети, муж и хозяйство. Но и она однажды преподнесла всем сюрприз (окружение обязывает). Ровно в пятьдесят лет она произвела на свет здоровенькую девочку, преодолев общепринятый биологический барьер не без помощи все еще сильного и кряжистого Анаксимандроса с его частыми вспышками страсти, приобретавшими особую силу, когда расправляли крылья ностальгические воспоминания о его былых парижских любовницах.

Вся семья была взбудоражена. Трое сыновей, съежившись, чтобы казаться как можно меньше, смущенно подошли к кровати для дежурных поздравлений. Они застенчиво улыбались престарелой матроне, но не могли скрыть от отца своего недовольства. Тот прятал глаза, словно нашкодивший мальчишка. Однако за праздничным столом он приободрился: принял вид властного отца семейства, ел и пил, как Гаргантюа, а потом стал вспоминать свою счастливую молодость, ловко свернув разговор на свою театральную карьеру и на любимую роль в пьесе: "Авраамова жертва", напомнив тем самым, сколько лет было почтенному старику, когда он зачал Исаака. (Аврааму было 100 лет, а его жене Сарре 90). Госпожа Эвридика потеряла от счастья голову. Она помолодела и даже, казалось, поглупела. Она вдруг начала одеваться, как молоденькая девушка, в пестрые яркие платья. Без конца выходя на балкон, во двор или высовываясь из окна, она болтала со своими соседками или спрашивала их совета, как ухаживать за малюткой, будто была молодой неопытной мамашей. Ее непомерная любовь к новорожденной девочке возмущала ее сыновей, хотя они уже и вышли из того возраста, когда дети ревнуют, видя, что их родители не поровну делят любовь к своим отпрыскам. Кроме того, их ужасно раздражало ее сюсюканье с малышкой, тем более что с ними она себя так никогда не вела.

- Да пусть меня покарает Господь, если я люблю их меньше своей девочки, - сказала она мужу, когда он намекнул ей на это. - Я боготворю своих сыновей и тебя вместе с ними. Но вы все для меня как недосягаемые вершины. А моя малютка - простое чистое существо. Она больше подходит такому обычному человеку, как я…

Анаксимандрос понял ее и был очень растроган. Его жена попросту задыхалась в окружении "гениев". Всю жизнь они невольно унижали ее как своими заумными разговорами, в которых она ничего не смыслила, так и странными плодами своих усилий. Ей не на кого было расходовать накопившиеся в ее душе огромные запасы простой материнской любви, и она чувствовала себя среди гениев такой одинокой. И эта малышка освободила ее, наконец, от этого гнетущего чувства. Теперь и она могла проявить по-своему замечательные способности.

Отец объяснил это сыновьям, и они успокоились.
С тех пор недовольство ни разу не омрачило их мудрые лики. Наоборот, они все чаще помогали матери нянчиться с ребенком. Они и здесь проявили свою необыкновенную смышленость, давая ей ценные советы. Через это невинное существо, через заботу о ее питании, через игры с ней они соприкасались с миром матери, объясняясь на понятном ей языке.

Девочка была необычайно красивой - вылитым ангелочком! Имя ее было Мадо, но чаще всего в семье ее звали Мадонной, и со временем это второе имя закрепилось за ней окончательно. Когда пришло время сшить ей первую юбочку, Доминикос изъявил желание выбрать ткань для нее. Взыскательный вкус художника, во всем ищущего совершенства, измучил не одного продавца. На поиски Доминикос потратил почти полдня. Вернувшись домой, с видом триумфатора он продемонстрировал всем голубую ткань, переливающуюся всеми цветами радуги.

- Это цвет моря, что отражается в глазах Афродиты, восставшей из волн… - пояснил он с лирической высокопарностью.

- А подойдет ли малышке такая яркая вещь? - осторожно спросила госпожа Эвридика.

Доминикос скорчил недовольную мину, которая напомнила матери о давнем кризисе, отправившем его в психиатрическую больницу. Она так испугалась за его здоровье, что больше не возражала, и позволила ему заботиться о гардеробе малышки.

Когда пришло время игрушек, на сцену открыто и решительно выступил Архимидис. Чего только он ни делал! Электрические паровозики, механические куклы, коньки, велосипеды, маленький автомобиль на батарейках, в котором она каталась по парку, вызывая у других детей зависть и страх. Однако вершиной его мастерства стала заводная говорящая кукла, походившая на Мадонну как две капли воды. (Здесь, конечно же, не обошлось без помощи художника Доминикоса.)

В первый день, когда она пошла в школу, причесывал ее Адам, отвоевав в свою очередь частичку материнской опеки над их единственной девочкой. И с тех пор он уже не позволял матери прикасаться к шелковым золотистым локонам Мадонны. Это входило в сферу его единоличной компетенции. Как, впрочем, и все остальное, имеющее отношение к женской красоте. Так, к шестнадцати годам у Мадонны, превратившейся в необыкновенное, ангельской красоты существо был уже целый шкаф, набитый косметикой, всевозможными кремами, лосьонами и другими средствами для кожи.

Вкладом отца были уроки дикции, выработка красивой походки, а также правильная осанка и умение двигаться. Короче говоря, все приложили руку к этому чистому и податливому материалу по имени Мадонна, колдуя над ним со страстью творцов и оставляя на нем печать своего таланта, постепенно оттесняя в сторону мать.

- Боже мой, зачем все это нужно? - пыталась сдерживать их госпожа Эвридика. - Ведь моя доченька и так прекрасна …

Они очень сердились на нее, будто создали Мадонну все вместе и имели равное с матерью право заботиться о своем чудесном творении. Постепенно это стало для них не просто потребностью, но главной целью их жизни. Со временем мать поняла, что лежало в основе их неутолимой страсти и какие причины ее разжигали. И она прекратила сопротивление, испытывая к ним бесконечные сострадание и печаль. Но когда она оставалась с Мадонной одна (единственное, что ей было позволено – ее купать, другого выхода просто не было), она уже не скрывала чувства радости подлинного и единственного творца, которое она сдерживала перед своими мужчинами, чтобы их не сердить. Она чувствовала себя счастливой, поскольку создала настоящий шедевр. И ей было не важно, что и другим достается частичка ее триумфа. Они, столь жадные до славы, вечные неудачники, не могли испытать ее сладость, благодаря своим собственным успехам. Как же она их понимала! И как жена, и как мать. До чего же быстро избавилась она от чувства неполноценности перед ними, которое мучило ее всю жизнь. Появление Мадонны открыло ей другие горизонты, новый мир с целыми материками, доселе неведомыми госпоже Эвредике. Ей довелось испытать величайшее счастье художника, воссоздавшего себя в своем творении.

- Спасибо тебе, Господи, за это чудо! - повторяла она в своих молитвах.

Она не переставала гордиться своей Мадонной. Что за создание! Мадонна была само совершенство: ее изумрудные глаза, фарфоровое личико, точеная фигурка - все ее существо говорило возвышенным языком Бога. А когда говорит Бог, какими жалкими становятся слова простых смертных. Здесь уместны лишь восхищенный шепот и фимиам немого обожания.

Имя Ветронисов, передаваемое из уст в уста, стало превращаться в легенду. Неуловимая "синяя птица", за которой годами безуспешно гонялись мужчины этого семейства, прилетела, наконец, и села, словно послушный голубок, на плечо Мадонны. Взмах ее крыльев освежал и их лица. Этот небесный дар явился для них подарком, а может быть "неустойкой" со стороны Господа Бога, столько раз нарушавшего свои обещания. (Чего только он ни сулил им в их мечтах и видениях!)

В любом случае они имели права на Мадонну, и даже множество прав, поскольку не проходило дня, чтобы они не вкладывали в нее частичку своих талантов, обезоруженных, но все еще могучих. С течением времени Мадонна все больше говорила их словами, думала их умом, одевалась в соответствии с их вкусом. Она и шагу не могла ступить без их участия. Ее совершенство зависело только от них, как картина от взыскательного художника, которому трудно решиться положить последний мазок, и он все никак ее не закончит, добиваясь полной гармонии, что недостижимо, ибо такая гармония является исключительной привилегией Бога. Смертные же довольствуются лишь радостью, которую им приносит постоянная погоня за ней… Все сокровенные тайны Мадонны, каждая ее мысль, каждое чувство подвергались их строжайшему контролю, схоластически взвешивались на их чутких весах. Внешне это походило на промывание мозгов. Но по своей глубинной сути это было стремление художника сделать все возможное, чтобы полностью подчинить себе исходный материал.

Их наперебой начали приглашать к себе самые разные люди. Редкая красота Мадонны заставляла даже аристократов чувствовать себя плебеями перед лицом королевы.

Однажды на приеме в одном из посольств, танцуя с молодым красавцем-дипломатом, она впервые испытала любовный трепет. (Ведь ей уже было восемнадцать лет.) Разумеется, в тот же вечер она призналась в этом всему семейству. Началась обычная в таких случаях суета и бесконечные обсуждения. В результате, все пришли к выводу, что перемены, происходящие с каждым влюбленным существом и делающие его счастливым, благотворно скажутся на Мадонне и придадут дополнительную глубину ее красоте. Она обручилась со своим избранником и начала выходить с ним в свет, но однажды вечером вернулась домой вся в слезах, и весь следующий день глаза ее были красны. Адам с ненавистью посмотрел на ее обручальное кольцо - виновника этого "вандализма"- и вдруг стал щебетать канарейкой ("цир-цир-цир, цир-цир-цир "). Такое с ним уже случалось однажды в тюрьме, когда он чуть не повредился в рассудке. Архимидис, почувствовав, как трещит фундамент его хваленой самоуверенности, впервые в жизни потерял самообладание. Доминикос, схватив карандаш и бумагу, начал рисовать одну за другой карикатуры на своего будущего зятя, но тут же рвал их на мелкие кусочки. В последующие дни их психическое состояние заметно ухудшилось, так как Мадонна начала курить, к тому же ее замучила бессонница. Стало ясно, что жених оказывает вредное влияние на их сокровище и что надо избавляться от него как можно скорее. Сделать это было совсем не трудно, ведь после стольких лет их безраздельной власти над Мадонной они научили ее действовать исключительно по их указке. Главное, чтобы она не потеряла чувства уверенности и превосходства над заурядными людишками, невзирая на любые несчастья и беды. Словом, она должна остаться такой, как они: гордой, бесстрашной и высокомерной неудачницей!

- О, боже! Эти безумцы прочат моей девочке такую же, как у них судьбу, - поняла, наконец, бедная мать после третьего неудачного обручения Мадонны. (Вторым женихом был Адонис, недавний выпускник Академии авиации, а третьим - богатейший продюсер из Голливуда, американец греческого происхождения, получивший отставку через два дня после обручения - своего рода рекорд! Только это и смогло его успокоить - еще немного, и он бы попал в Книгу рекордов Гиннеса.)

Со временем на лицо Мадонны легла тень меланхолии. Затем появились апатия и скука. Она стала пренебрегать разработанной специально для нее диетой и начала есть все подряд. И, конечно же, пополнела. Тогда трое "церберов" ее красоты удвоили ее физическую нагрузку, но она не сбавляла ни грамма, поскольку мать потихоньку от них подкармливала свое чадо. "Если фигура ее испортится, они, наконец, оставят ее в покое и она заживет обычной для всех девушек жизнью", - думала несчастная женщина, следуя своей материнской логике. Итак, братья тянули Мадонну в одну сторону, отец - в другую, мать - в третью, и одному богу известно, чем бы все это закончилось, если бы на горизонте ни появился четвертый жених.

Он был студент последнего курса археологического факультета, очень образованный, воспитанный, благородный молодой человек, единственный сын в известной и богатой греческой семье. Настоящий интеллигент. В его умных серых глазах таилась мудрость древних веков, а в молодом румянце щек - свежесть наших дней. Но что больше всего поразило семейство Ветронисов, так это его руки. Тонкие, легкие, воздушные, привыкшие прикасаться с уважением и страхом к красоте в любом ее виде. Они восприняли его как коллегу…

Госпожа Эвридика снова вздохнула с облегчением. Но покой ее длился лишь до того дня, когда будущий археолог решил взять Мадонну за город на раскопки. Весеннее солнышко слегка подрумянило ей нос и щеки, что совсем не понравилось Адаму, и это, словно заразная болезнь, передалось его братьям. В воздухе опять запахло крахом. Несчастная мать чувствовала, как петля затягивается на ее шее. Мысль о том, что над Мадонной нависла вечная угроза ее женскому предназначению, что одна неудача неизменно сменяется другой, затуманила ей разум. Именно тогда она поняла, что сойти с ума может даже самый здоровый и рассудительный человек. Она не знала, сколько еще она сможет смотреть на то, как бьется ее дитя в сетях нелепой судьбы. В конце концов, она решилась на великий поступок и потихоньку от всех переговорила со своим будущим зятем. Они ударили по рукам, и он удалился с решительным выражением на лице.

В следующее воскресенье он пришел к ним с утра пораньше. Дома он застал лишь Мадонну и госпожу Эвридику. Отец был в церкви, Доминикос - на свидании со своей медсестрой, а два других брата, как всегда по воскресеньям, отправились на Монастираки. Им нравилось прогуливаться по барахолке в надежде найти что-нибудь редкое. В доме царило странное затишье, какое бывает обычно перед грозой. Вдруг госпожа Эвридика позвала своего зятя, воркующего в гостиной с Мадонной, к себе на кухню. Она многозначительно посмотрела на него и решительно прошептала: "Пора". Тот кивнул головой с той же многозначительностью и вернулся в гостиную, заперев за собой дверь.

Вскоре оттуда послышались громкие голоса, смех, звонкие поцелуи, потом оплеуха и страстные вздохи. Когда же вслед за этим последовал шум падающих стульев и тяжелое дыхание, госпожа Эвридика закрыла все окна и двери и вышла на балкон, накинув на плечи шерстяную шаль. Несмотря на жару, ее била дрожь. Вдруг послышался душераздирающий крик Мадонны, которая звала ее на помощь: "Мама! Мама!" Госпожа Эвридика закрыла глаза и заткнула руками уши.

Наступила мертвая тишина. Затем раздались судорожные рыдания Мадонны. Они наполняли весь дом и безудержно рвались на улицу. Тут из-за поворота появился отец, который легким вприпрыжку шагом направлялся домой. На ветру развевалась его седая длинная шевелюра. Услышав рыдания, он страшно перепугался и начал беспрерывно звонить в дверь. Его страх удвоился, когда, случайно подняв голову, он увидел на балконе свою жену, с невозмутимым видом смотревшую на него.

- Эвридика… - испуганно воскликнул он. - Что происходит? Почему наша девочка плачет?

- Она больше не девочка. Теперь она женщина, - ответила та с выражением неземной таинственности на бледном лице.

Целый месяц дом хранил мрачное безмолвие.

Братья бросили свою работу и ни на минуту не отходили от белой как полотно Мадонны, целыми днями лежавшей, свернувшись клубочком, на кровати. Она не хотела вставать, одеваться, выходить на улицу, но главное, она отказывалась разговаривать с матерью. Иногда с ней случались истерики, и тогда тело ее сотрясалось и билось, словно в эпилептическом припадке. Когда же она успокаивалась, то чувствовала себя такой разбитой, словно ее били камнями. Очень долго на ее теле не хотели исчезать синяки, оставленные варварскими руками насильника. Братья не верили своим глазам. Откуда могла взяться эта адская сила в таких изящных аристократических руках?

Старик Ветронис каждое утро отправлялся в магазин тяжелой шаркающей походкой. Однажды к нему пришел отец злополучного жениха, удравшего от них в то "черное" воскресенье через кухонное окно, и сказал, что его сын готов жениться. Он объяснил, что тот очень хотел ускорить это событие, что и послужило причиной столь грубого поведения. Анаксимандрос сообщил об этом Мадонне, но она тут же прервала его, сказав, что больше никогда не хочет видеть своего насильника. К тому же она уже решила, что никогда не выйдет замуж.

Ее слова никто не принял всерьез. Все думали, что это было сказано в порыве гнева. Но прошел год, и стало понятно, что она собирается исполнить свое обещание. И тут госпожа Эвридика признала свое полное поражение. Невыносимые угрызения совести и презрительное отношение к ней Мадонны рвали ее сердце на части. В результате она оказалась в больнице и никогда уже оттуда не вышла…

После смерти матери все гениальные мужчины этого семейства целиком посвятили себя Мадонне, намереваясь поправить происшедшие в ней разрушения, особенно душевные. Однако некоторые из них, такие как равнодушие к мужчинам или отвращение к браку, были необратимы. Но, если увечья уродуют обычных людей, то необыкновенным существам они могут придать еще больше блеска. И ярким примером тому служат искалеченные кариатиды, которые всегда были перед глазами Ветронисов, живших рядом с Акрополем. В первый теплый денек, когда настежь распахнуты были окна, выходящие на склон Филаппапу, покрытый нежной весенней зеленью, Адаму удалось причесать Мадонну, не встретив никакого сопротивления. Через несколько дней она позволила ему принести свои кремы, лосьоны и другую косметику и, наконец, заняться ее лицом. Доминикос придумал ей новые фасоны платьев и притащил домой портниху, которая стала шить их под его неусыпным надзором. А Архимидис закончил, наконец, свое новое изобретение, над которым бился целых два года: кондиционер, работающий на солнечных батареях, который он поместил в спальне Мадонны. (Экзотические ночные маски, которые составлял для нее Адам, требовали определенной температуры.)

Весна продвигалась вперед танцующим солнечным шагом, залечивая раны и пробуждая в творцах вдохновение… Когда Ветронисы после многих месяцев затворничества вышли, наконец, на улицу, сопровождая свою прекрасную живую кариатиду, все мужчины, не исключая самых пресыщенных, смотрели на них как завороженные. Они старались поймать мимолетный взгляд Мадонны или ее невзначай брошенную улыбку - малейший признак ее благосклонности, напоминая этим голодных птиц, подбирающих с земли жалкие крохи …

Однажды после премьеры спектакля в уборной одной известной актрисы, старой приятельницы папаши Ветрониса, они познакомились с миллионером и большим любителем искусств. Это был седовласый старец в очках с золотой оправой, известный своей маниакальной страстью к прекрасному. С той самой секунды, как он увидел Мадонну, он повел себя как фанатик древних религий, готовый разбить на мелкие кусочки всех старых идолов и полностью посвятить себя новому божеству. Ветронисы приняли его экзальтацию весьма настороженно. Они уже насмотрелись на подобных влюбчивых богачей и на их старческую алчность в отношении молодого женского тела, принимающую иногда самые извращенные формы. Нет уж, Мадонна была ему не по зубам… Но они все же приняли приглашение его посетить, после того как знаменитая актриса рассказала им, что у него есть собственный остров в Эгейском море с огромным поместьем - настоящим музеем, в котором собраны шедевры всех времен и народов…

То, что они увидели, превзошло все их ожидания. Боже праведный, как могла одна вилла вместить столько шедевров, как мог выдержать фундамент такую невероятную тяжесть? Статуи, картины, библиотека с редчайшими книгами и рукописями, мозаичные и паркетные королевские полы, которые свозились сюда со всего света. Весь земной шар с редчайшими произведениями искусств, научными изобретениями, мудростью и красотой тысяч цивилизаций мелькал у них перед глазами. От обилия впечатлений у всех закружилась голова. Одна Мадонна оставалась ко всему равнодушной, будто речь шла о предметах повседневного быта. С загадочным лицом сидела она на баснословно дорогом позолоченном диване, который украшал спальню царицы Клеопатры в период их любви с Цезарем, и смотрела куда-то в даль, в свой собственный мир…

Та же загадочность была на ее лице в тот день, когда этот крез и любитель прекрасного попросил ее руки, объяснив при этом, что в виду его преклонного возраста он намерен относиться к ней не иначе как к произведению искусства, которым любой может наслаждаться лишь издали. Это последнее разом рассеяло все сомнения, и она почти сразу сказала "да", поверив, что нашла, наконец, идеального супруга, ниспосланного ей Богом. Того же мнения придерживались и отец с братьями, которые после настойчивых уговоров Мадонны переселились в поместье новобрачных.

Супружеская чета провела медовый месяц на своей сказочной вилле с ее музеем, который счастливый жених в первый же день их совместной жизни назвал "Музеем Мадонны", оценив по достоинству свою божественную супругу.

Да и где еще могли бы они найти столь подходящее место, чтобы "освятить" свое счастье? Здесь было все, чтобы новобрачный мог по-своему наслаждаться своим бесценным приобретением: он играл и забавлялся с ней, словно малое дитя, что вполне устраивало и Мадонну. Каждый день она надевала то, что выбирал для нее муж: старинные хитоны, индийские шаровары, арабскую паранджу, японское кимоно, современные мини, средневековые одежды, императорские мантии, вуали… Она сидела в кресле напротив него или возлежала на диване. Он любовался ею, и они беседовали обо всем на свете: от сказок тысячи и одной ночи до тайн черной магии и великосветских сплетен.

Слуга каждый раз приносил им соответствующие случаю кушанья, шербет, экзотические прохладительные напитки, а также дорогие восточные благовония и кусочки душистого ливанского кедра - Мадонна часто одевалась, как одалиска или жрица. В один из таких вечеров она привела в восторг своего супруга, когда ей вдруг вздумалось читать монологи из знаменитых театральных пьес, которым научил ее старик Ветронис: Маргариты Гёте, Дездемонны Шекспира и другие, придав тем самым большую ценность их медовому месяцу и более глубокий смысл их союзу.

Словом, Мадонна казалась бесконечно счастливой и довольной этой своеобразной супружеской жизнью и уверяла своих близких, что никогда еще ей не было так хорошо. Она очень жалела, когда закончился их платонический медовый месяц, и хотела бы начать все сначала, но муж должен был на время покинуть ее и заняться своими делами. (Он имел банковский и биржевой бизнес в крупнейших финансовых корпорациях и, кроме того, был владельцем крупнейшего в мире рыболовецкого флота.)

Он вернулся с целым ворохом царских подарков для своей жены - их стоимость могла сравниться разве что с его бесценными экспонатами. Две недели он провел на своей вилле, а затем уехал опять. И так продолжалось все время.

Между тем три гениальных брата и их отец чувствовали себя здесь как рыба в воде. Ни о чем лучшем и мечтать было нельзя. Целый музей был в полном их распоряжении: шедевры живописи - для Доминикоса, редчайшие рукописи, содержащие рецепты приготовления различных снадобий и эликсиров - для Адама, а для Архимидиса - целые тома научных трудов по механике с чертежами старинных изобретений, начиная с эпохи его тезки Архимеда и Леонардо да Винчи и кончая сегодняшним днем. Братья все дни напролет проводили в этом райском лабиринте, сжигаемые своей неутолимой страстью, и, как часто бывает при резкой смене образа жизни, рассудок их затуманился еще больше. (Где тонко, там и рвется.) Минотавр безумия неусыпно следил за каждым их шагом, выглядывая из-за статуй и редких картин. Его глаза сверкали, как драгоценные камни, он скрипел золотыми зубами и ждал, когда они сами попадут в его когти…

Их неустанные блуждания в лабиринтах мудрости и знаний древних веков еще сильнее раздули пламя их гениальности и порыв к великим творческим открытиям. Все слуги в доме получили приказ выполнять малейшее их желание и всеми средствами помогать им в их научных поисках, исследованиях и разработках.

Доминикос взялся рисовать Мадонну в полный рост и в четырех вариантах: как земную женщину, как речную нереиду, как обитательницу океана горгону и как небесного ангела. Таким виделся ему ее путь в будущие века. Конечно, он тоже последует туда за ней как гениальный художник и обеспечит себе бессмертие, подписавшись несмываемыми буквами вечности: "Автор картин - Доминикос…" Однако классический путь условного существования за биологическими границами простого смертного, достигаемый с помощью высокого искусства, совсем не устраивал младшего брата - Адама.

- Твоя попытка прекрасна, - сказал он как-то Доминикосу, - но такой шедевр, как Мадонна, должен пройти через века во всех ипостасях.

- Что ты имеешь в виду? - спросил Доминикос.

- В последнее время я всерьез изучаю искусство бальзамирования… - откровенно признался Адам, чем привел своего брата в шоковое состояние.

Он провел его в свой кабинет и показал ему стопку книг почти до потолка – то, что ему удалось найти на эту тему. Здесь было все - от древних египетских папирусов до современных научных трудов. Было здесь и множество фотографий - начиная с мумий фараонов и кончая забальзамированными великими вождями нашего века. Больше всех поражал Ленин, выглядевший в своем стеклянном саркофаге совсем как живой. Казалось, он вот-вот проснется и поднимется со своего уютного ложа. Такого совершенства достигла современная технология.

- А я ее усовершенствовал еще больше. Ты же знаешь, что с химическими веществами я могу творить чудеса… - И Адам издал характерный для него смешок, напоминающий трель канарейки. - Словом, я не позволю смерти изуродовать нашу Мадонну…

И с грустным видом добавил:

- Ты понимаешь, о чем я говорю…

- Понимаю… - ответил Доминикос. - Но ведь она еще так молода. Не скоро еще для нее настанет та роковая минута. Может быть, и нас уже не будет на свете…

- Как мы можем уйти, оставив Мадонну одну, совсем беззащитной? Оставить ее во власти бесчеловечного времени? Никогда! - стукнул он кулаком по стопке вековых трудов, вырвав стон у прятавшегося в них времени.

Вдруг послышался стук в дверь и в комнату вошел отец.

- Что здесь происходит? Вы ссоритесь? - спросил он, увидев их разгоряченные лица.

- Нет, просто беседуем… - ответил Доминикос.

- И о чем же?

- О будущем Мадонны… - объяснил Адам. - И ты знаешь, каково оно. Морщины, обвисший подбородок, старость, которая изуродует такую красоту!

- К сожалению, не в наших силах остановить разрушения временем, - философски заключил отец. - Никого не минует чаша сия. Даже нашу Мадонну…

- И все же не стоит терять надежду… - прошептал Адам.

- Вы все еще находитесь во власти икон, статуй и мумий, глупцы? - презрительно сказал им Архимидис через несколько дней после того, как они посвятили его в свои планы. – Но ведь теперь существует такое чудо, как заморозка – настоящий мостик в бессмертие, по которому Мадонна может перейти в будущее и когда-нибудь ожить в нем.

Они были потрясены. Архимидис вынужден был прочесть братьям целую лекцию. Им же пришлось мобилизовать всю свою фантазию, все свое "безумие", которое тоже внесло свой положительный вклад (не говоря уж о двух бутылках вина), чтобы принять его метод и, наконец, поверить в него настолько, чтобы это стало целью их дальнейшей жизни…

Метод был прост, как все гениальное. Его теоретическое обоснование крылось в «Сказке о спящей красавице». Как нет дыма без огня, так нет и сказки, в основе которой не лежала бы правда. Наверное, в какой-то далекой забытой цивилизации уже разрешили проблему искусственного сна или мнимой смерти путем приостановления жизнедеятельности человеческого организма, чтобы возобновить его работу через какой-то большой временной отрезок - в будущих веках… Как они этого добились? Конечно же, не тайными заклинаниями и волшебной палочкой, как злая фея из сказки, а путем заморозки. По крайней мере, так считал Архимидис и пытался доказать это путем целой серии опытов: отталкиваясь от того, что сказочный влюбленный принц оживил ее своим теплым дыханием, как солнце растапливает замерзшие реки, а также от факта существования Снежного человека. Как известно, последний является людям через определенные промежутки времени, а потом опять исчезает, поглощенный снегами, чтобы через десятилетия появиться вновь. Речь здесь идет о замороженных представителях какой-то древней неизвестной цивилизации, которые оживают по своему желанию (кто знает, как именно) и расходуют свою жизнь по частям - из века в век…

Архимидис мечтал о том, чтобы подарить такую возможность Мадонне. И никто не может представить себе, что почувствуют люди, когда через триста или пятьсот лет увидят ее такой же свежей, молодой и прекрасной, какой она была сейчас, спящей в хрустальной морозильной камере, куда они ее поместят… А к тому времени мудрецы мира сего уж точно найдут способ, как возвратить ее к жизни после "зимней спячки" и услышат, как она рассказывает им о себе, о своей эпохе и о великих Ветронисах. В морозильную камеру можно будет положить и несколько бутылочек с волшебным эликсиром молодости, приготовленным Адамом, и лучшие картины Доминикоса, свернутые в рулон, а на дверце "холодильника" можно будет выгравировать надпись: "Сделано руками братьев Ветронисов".

Ты и так теряешь рассудок от славы, фантастические видения пьянят тебя, словно вино, и будто этого мало, Архимидис поит тебя небесным нектаром бессмертия! Что еще нужно человеку, чтобы почувствовать себя парящим в небесах богом, ну пусть даже полубогом? Много часов подряд скакали они галопом в небесных высях верхом на облаках и на воображаемых скакунах славы, обсуждая свое великое начинание, в основе которого лежал высший разум и весьма своеобразные этические нормы, характерные для избранных мира сего – тех, кто, героически преодолевая общепринятые человеческие каноны, способен совершать невероятные поступки. Конечно, Мадонне они ничего не скажут и согласия ее спрашивать не будут. Их избавит от этого особая этика, которая связывает творца и его творение. Ведь Ботичелли не спрашивал свою Афродиту, какой способ передвижения хотела бы выбрать она для своего путешествия в вечность. Он поместил ее в жемчужную раковину, уверенный, что результат оправдает в ее глазах его выбор, а, когда его не будет, она продолжит свое шествие в бессмертие, где он тоже получит свою долю славы от будущих поколений. Несомненно, что-то подобное случится и с их Мадонной…

Архимидис предусмотрел все вплоть до мельчайших деталей: через несколько лет - через четыре, а может быть пять - когда появятся верные признаки того, что время готовит против нее свою разрушительную войну, они предпримут свою контратаку. Однажды вечером, когда мужа ее не будет дома, они усыпят Мадонну, подсыпав в стакан снотворное. Потом поместят ее в "морозилку", которую спрячут в отцовском доме, заранее подготовив там специальную комнату… Это экзотическое наследство перейдет после смерти последнего из Ветронисов под крыло "Музея Мадонны"…

Архимидис вскочил и пригласил их следовать за ним в мастерскую. Он разместил ее в отдельном домике метрах в двухстах от основной виллы и целыми днями ставил там опыты, чтобы воплотить свою идею в жизнь. На крыше размещались разбросанные, словно соты, светотепловые коллекторы - первые ласточки новой Прометеевой эры. Они собирали "манну небесную", питая все приборы изобретателя: лампу в его кабинете, вентилятор, печку, спиртовку для кофе, маленький холодильник и продолговатую никелированную коробочку размером не больше, чем шкатулка для украшений, к которой от центральной электросети шли два длинных провода. Эту коробочку они видели впервые, и, конечно, она возбудила их любопытство. Архимидис объяснил им, что его опыты должны пройти три стадии. Он уже успешно преодолел первую, создав аппарат, способный до бесконечности хранить в морозилке маленькую лягушку.

- Вот она… - сказал он и с победоносной улыбкой открыл крышку металлической коробочки, показывая ее содержимое: компактный микроскопический ледник и обернутую в хрустальный саван лягушку, которой, несомненно, предстояло воскреснуть, как библейскому Лазарю.

- Следующим этапом будет собака. А потом обезьяна. Понимаете? Так постепенно мне удастся создать морозильную камеру нужного размера. Что-нибудь типа этого… - сказал Архимидис и отодвинул занавеску, отделяющую мастерскую от небольшой кладовки.

У Адама и Доминикоса вырвался возглас изумления и страха, когда они увидели хрустальный гроб, а в нем Мадонну, вернее большую куклу - точную копию их сестры.

- Думаю, эта черновая модель поможет вам представить себе, как будет выглядеть окончательный вариант… - он не успел закончить фразу, как Доминикос, потрясенный этим страшным зрелищем, рухнул без сознания на руки Адаму, который, в свою очередь, начал петь, как щегол, что было признаком приближения нервного срыва с непредсказуемыми последствиями.

Но святое безумие (по крайней мере, в их случае) было той самой болезнью, которая излечивает все другие, поэтому скоро они пришли в себя и начали спокойно поглощать и переваривать ту амброзию, которой потчевал их Архимидис, уже без каких-либо неприятных симптомов и последствий. Даже наоборот. Знание великой тайны возвышало их в собственный глазах, они чувствовали свое могущество, а их самоуверенность и оптимизм росли с каждым днем. Конечно, их любовь и нежность к Мадонне только усилились, и они делали все возможное, чтобы каждую минуту доказать это на практике. Таким образом они пытались заглушить угрызения совести, проникающие время от времени в их души с помощью отмычки в виде здравомыслия и раскаяния, когда они начинали вдруг думать как простые смертные, а не как исполнители великой сверхчеловеческой миссии.

Что же касается отца, они искренне верили, что тот их поймет, когда придет его очередь узнать, какое необыкновенное и великое будущее ожидает их Мадонну. До поры до времени он оставался в полном неведении и вел безмятежную счастливую жизнь, продолжая свои творческие занятия. Одним из них, причем главным, было обучение Мадонны искусству декламации, к которой у нее открылся настоящий талант, что приводило в полный восторг ее мужа. Уже стало привычкой, скорее даже семейной традицией, устраивать театральные вечера каждый раз, когда он возвращался из очередной своей поездки. В репертуар таких вечеров входили поэмы и отрывки из знаменитых театральных пьес. Мадонна была их единственным исполнителем. Все было прекрасно и так, но, чтобы поднять эти вечера на более высокий уровень, режиссер -старик Ветронис - пригласил еще и пианиста, настоящего виртуоза, который своим вдохновенным музыкальным аккомпанементом придавал большую глубину ее монологам.

Время бежало, скорее даже летело, размахивая крыльями их грёз… Эксперименты Архимидиса миновали стадию собаки и успешно перешли к стадии обезьяны - уже близка была к завершению та форма заморозки, в которой Мадонна отправится в свое чудесное странствие - в вечность…

Изобретатель чувствовал себя на коне. Все говорило о том, что он будет во всеоружии, когда зазвенит колокольчик, извещающий об уходе Мадонны. Но, похоже, это случится еще не скоро, если судить по ее свежему молодому личику, гибкому стану, невинным голубым глазам, чистому, как хрусталь, голосу и детскому звонкому смеху. (Ведь ей еще не исполнилось и двадцати пяти.)

Но первый звоночек раздался раньше, чем все ожидали:

- Архимидис, - однажды утром сказал Адам, входя в мастерскую своего брата, - Я заметил у Мадонны темные круги под глазами.

- Она необычайно бледна и чем-то взволнована, - принес плохую весть и Доминикос.

Их беспокойство усилилось еще больше, когда они поняли, что необъяснимые симптомы не были временными, как им хотелось верить в начале. В их голове вертелся целый рой подозрений. Они даже подумали о ее возможной беременности: почему бы их зятю не повторить чуда Авраама? Но они тут же отбросили эту мысль, вспомнив печальный опыт своей сестры. И они начали "прощупывать" ее исподволь, каждый по-своему. Может быть, у нее были неприятности с мужем, может быть, ее утомляют театральные вечера или она просто заскучала? Так, поднимаясь, словно по ступенькам, от одного "может быть" к другому, они неизбежно пришли к страшному и критическому для них выводу, что причиной всему является ее здоровье. Мадонна уверяла, что с ней все в порядке, и наотрез отказывалась приглашать врача. Впервые в жизни она выказала недовольство и разговаривала с ними весьма раздраженно, проявив неестественную для нее и невиданную ранее независимость. Они даже позвонили ее мужу, который был по делам в Америке, и попросили его все бросить и срочно ехать домой.

Но за день до приезда их зятя, произошла катастрофа, разрушившая все, что они строили долгие годы: их мечты, славу, великую цель их жизни.

Мадонна внезапно исчезла из своих покоев. Она сбежала в неизвестном направлении с пианистом, в которого безумно влюбилась, как написала она в своей короткой прощальной записке.

Казалось, они превратились в рыб, которых сачком выловили со дна синего моря и бросили в тесную бочку, где они дрались между собой в ожидании рокового конца. После ряда драматических сцен, язвительных обвинений в адрес друг друга и бесконечных ссор они покинули владения своего зятя, который заболел от горя и вскоре умер. Однако перед смертью он позаботился о разводе, лишив Мадонну всех прав на наследство. Что же касается братьев, то судьба-злодейка распорядилась так, чтобы умирали они в своем старом разрушенном доме медленно и мучительно от самых разных причин: от тоски, разочарования, усталости и от "контрастного душа" нереализованных надежд, который поочередно обдавал их то горячим ожиданием, то ледяным крушением.

Очень долго ждали они возвращения Мадонны, но она не подавала никаких вестей. Сколько они ни расспрашивали о ней, сколько ни искали ее, все было тщетно. Казалось, пианист этот был не просто человеком, а неким духом из другого мира, унесшим ее в свое заколдованное царство, или магом-гипнотизером, заставившим ее навсегда забыть своих близких, или, еще хуже, она могла пасть жертвой душевнобольного маньяка-убийцы, настоящего волка в овечьей шкуре. Подобные обитатели преисподней всегда найдут способ обмануть тебя своей скромной внешностью и обходительностью. Разве могли они представить себе, что такую шутку может выкинуть с ними пожилой седовласый пианист с безобразным морщинистым лицом, выпученными глазами, да еще хромой на левую ногу? (Особенно если вспомнить, что старик Ветронис выбрал его из десятка других, молодых и симпатичных музыкантов, чтобы не разжигать ревности своего зятя.) Каким образом удалось этому Чудовищу обольстить их Красавицу-Мадонну? Через какую потайную дверь пробрался он в ее душу, столько лет окруженную высоченной и крепкой стеной абсолютного равнодушия к мужскому полу? Какой бог помог ему стать вторым Пигмалеоном, оживившим мраморную Галатею? Папаша Ветронис, выдвинув и изучив множество различных версий, пришел к выводу, что главным сообщником ее похитителя был бог музыки. Это он околдовал его девочку. (Коварный пианист с седой львиной гривой Бетховена и впрямь был большим виртуозом, особенно когда играл "Аппассионату" или "Прелюдию" Листа.) Ведь музыка обладает магическим свойством, в ней кроются некие тайные звуки, неуловимые слухом, но задевающие душевные струны, и ты имеешь дело уже с другим языком, другим уровнем восприятия. Речь здесь идет об особом виде посвящения, сначала вынужденного, а потом добровольного, о неком обращении тебя учителем в свою веру. И тогда он становится для тебя настоящим кумиром, который склоняется над твоей душой, как принц над "Спящей красавицей", и ты тут же забываешь обо всем на свете, включая своих родителей, братьев, семью, и без оглядки бежишь за ним. И ничто уже не может тебя остановить: ни уловки и хитрости твоих близких, ни их научные открытия, какими бы чудесными они ни казались… Именно эти метафизические аргументы приводил старик Ветронис, отстаивая свою точку зрения в бесконечных спорах с сыновьями:

- Негодяй! Попадись он мне в руки, я разорву его на куски, как я сделал это со своим портретом… - каждый раз клялся Доминикос, оттачивая свою ненависть к пианисту.

Это стало его навязчивой идеей - неугасимая страсть разорвать его на куски - и чем дальше, тем больше он кипятился. В результате, однажды ночью, через три года после исчезновения Мадонны, "крышка" его души, лишенная "предохранительного клапана", не выдержала жуткого давления и взорвалась: он схватил нож и начал резать на куски все, что попадалось ему под руку, начиная с бессмертных картин Мадонны и кончая телом своей смертной стареющей подруги, которая столько лет заботилась о нем не только как медсестра, но и как любящая женщина…

К счастью, им удалось удачно продать магазин и положить в банк приличную сумму денег, что позволило старику хорошо заплатить врачам и адвокатам и добиться для своего злополучного первенца сносного существования в психиатрическом отделении тюремной больницы. Закончилось все тем, что Доминикос перерезал себе вены и попытался кровью написать портрет убитой им любовницы. (Называлась картина "Угрызения совести!")

Вечером после похорон они много пили и оплакивали все и вся, и особенно судьбу Ветронисов, которые, несмотря на все свои многочисленные таланты, так и не смогли утолить жажду, находясь у самого источника.

- Бедный наш Доминикос, что за несчастная твоя судьба… - причитал Архимидис. - Ты мог стать вторым Эль Греко и почти достиг своей цели и вдруг умер, рисуя убитую медсестру.

- Бедная моя сестричка… - в свою очередь, оплакивал Адам Мадонну. - Вместо того, чтобы обмануть своего старого мужа с прекрасным принцем из далекого будущего, ты опустилась до того, чтобы изменить ему с современным обезьяноподобным пианистом…

При этих словах старик Ветронис нахмурился.

- Погоди-ка, - прервал он Адама, - о каком это принце из далекого будущего ты говоришь?

И тут они решили обо всем рассказать отцу. После стольких потерь он заслужил право порадоваться вместе с ними успешным достижениям Ветронисов. Больше не было причин скрывать от него тайну морозильной камеры, питающейся солнечной энергией. К тому же эксперименты Архимидиса, которые он продолжал и здесь, в отцовском доме, находились уже в "человеческой" стадии. Другими словами, все уже было готово. Они очень образно и красиво объяснили отцу, какие невероятные перспективы сулит человечеству его великое изобретение. И одним из них, по его мнению, будет "солнечное кладбище". Уже в ближайшем будущем у людей (особенно у тех, кто неизлечимо болен), появится возможность по желанию, засыпать в морозильной камере, а затем просыпаться через сто, двести лет - в эпоху, когда наука достигнет божественных высот.

Отец слушал их с вытаращенными от изумления глазами и тяжело дыша, но его реакция была совсем не той, на которую они рассчитывали. Вместо того, чтобы воодушевиться этой идеей и похвалить их, он начал проклинать их на чем свет стоит, заявив им, что теперь он понял, почему Мадонна сбежала от них. Наверняка, она прознала что-то об их страшных приготовлениях, возненавидела своих бессердечных братьев и бросилась куда глаза глядят, воспользовавшись помощью первого встречного…

Застигнутый врасплох Архимидис начал оправдываться, рассказывая о благотворных последствиях заморозки, но отец заткнул ему рот звонкой пощечиной и стал гонять его по всему дому с палкой в руке. Он кричал, что он и два его других никчемных сына выгнали из дома Мадонну - самую большую "удачу" его жизни. Он не хочет больше видеть его, пусть он сам залезает в свою морозилку и переселяется туда, куда он хотел отправить Мадонну, если, конечно, он в состоянии это сделать. Он скоро пожалел о своих горьких словах, но какая от этого польза? Самолюбивый изобретатель почувствовал в себе силу воплотить в жизнь пожелание отца (скорее, его проклятие). Но морозильная камера не работала так, как он ожидал, и не готова была подарить ему вечную заморозку. Он лишь схватил жестокое воспаление легких. Врачи бились за него десять дней и ночей, пока ни отдали его бренное тело и неудавшуюся жизнь в руки могильщиков…

В смерти Архимидиса отец увидел ответ Всевышнего на брошенный его сыном вызов богам, некую расплату, которая рано или поздно настигает любого, кто нарушает небесные законы, пытаясь разбудить до срока "Спящую красавицу"- эту непознанную истину вселенной, "почему" и "как" человеческого существования.

Двое последних Ветронисов прекрасно ладили между собой и решили жить тихо и скромно, без всякого вдохновенного вздора. В конце концов, их семья принесла достаточно жертвенных животных на алтарь святого безумия, совершив уже столько "сальто мортале" над бездонной пропастью, разделяющей возможное от невозможного…

У Адама, уже пожилого человека, измученного жизненными передрягами, еще были силы, чтобы зажить спокойной семейной жизнью. Он устроился на работу физиотерапевтом в районный футбольный клуб и вскоре познакомился с хозяйкой парикмахерской, своей ровесницей. Старик Ветронис, их друзья, соседи и футбольные болельщики уже готовились погулять на их свадьбе. К сожалению, этим радужным надеждам не суждено было сбыться. Адам умер от сердечного приступа на трибуне стадиона, приветствуя, в обнимку со своей невестой - большой любительницей спорта, победу своей команды. Он умер от радости и, покидая земную юдоль, счастливым отправился в мир иной, что хоть как-то утешило старика Ветрониса.

Годы его одинокой старости были бы совсем мрачными, если бы в нем не теплилась слабая надежда, которая вовсе не казалась ему безрассудной. Теперь Мадонна, которая, несомненно, следила издали за тем, что творилось в отцовском доме, узнает, что братьев ее нет в живых, и теперь уже ей не угрожают их безумные эксперименты. А значит, в один прекрасный день она вполне может появиться здесь, открыть калитку, войти в сад и крикнуть своим незабываемым хрустальным голоском: "Ау… Есть здесь кто-нибудь?" Он видел эту сцену во сне и наяву, она стала единственной силой, которая поддерживала в нем жизнь. Это была его собственная "Спящая красавица", которая, как он мечтал, проснется в один прекрасный день ему на радость. И тогда он умрет счастливым.

- Ау… Есть здесь кто-нибудь?

Был чудесный весенний вечер, когда он в самом деле услышал этот голос, - и это не было сном! Он вскочил со своего кресла, выбежал на веранду и увидел Мадонну, целую и невредимую. Она стояла внизу и улыбалась ему.

Бурный поток самых теплых слов выплеснулся из его души и готов был слететь с его губ, но так и не смог вырваться наружу и вернулся обратно, так что никто, кроме него самого, не смог их услышать: "Мадонна! Девочка моя. Наконец-то ты вернулась. Такая же прекрасная, молодая и свежая, какой ты была в день своего исчезновения. Как же случилось, доченька, что тебя не коснулись эти семнадцать лет? Ты все же нашла средство, чтобы остаться нетронутой временем, не с помощью ли той заморозки, о которой мечтал несчастный Архимидис, пытаясь выкрасть у Бога тайну бессмертия? Или все эти годы ты жила в некой таинственной стране, в которой люди не знают разрушения - этого смертоносного оружия времени?"

Девушка терпеливо ждала, когда старик придет в себя и сможет заговорить с ней нормальным человеческим языком.

- Мадонна! - наконец, выговорил Ветронис и разрыдался. - Доченька моя!

- Но я не дочь твоя, а внучка, - с ангельской улыбкой ответила девушка, являя изумленному старику воплощение истинного бессмертия, дарованного человеку Господом Богом…

Афины, 1989 г.

Комментарии

Добавить изображение