УРОКИ КИТАЙСКОГО

Disclaimer
События, описанные ниже, никогда и ни с кем не происходили. Все географические, климатические, и гастрономические совпадения являются случайными.

Dr. Kao Lin давно не посещал Поднебесную. Он не помнил, в каком году последний раз пересекал её границы. Ясно было, что не в прошлой жизни. И не в позапрошлой. Это помнилось точно, а дальше память подводила: события и даты теряли чёткость, годы путались со столетиями, столетия с эпохами.

Скорее всего, предыдущее пребывание приходилось на XIV век и служил Kao Lin в русском полку Сеан-джу-улосы-хувэй-цинь-цзюнь. И был он не доктором никаким, а рядовым асом или даже темником, занимаясь кроме военного дела возделыванием земли да охотой на птиц, зверей и рыбу в просторах южнее Великой стены.

Память об этих событиях была тусклой, как двухтысячелетняя бронза, не знавшая рук реставраторов, и настойчиво требовала обновления.

Приглашение китайских товарищей было принято безоговорочно и благодарно.

До визита оставалось полтора месяца. За это время предстояло построить демонстрационный образец прибора и освежить знание языка древних мандаринов. Прибор был новым, никогда для требуемых целей не выполнявшимся, но Dr. Kao Lin был профессионалом и в успехе не сомневался.

В деле изучения новых языков Kao Lin был скорее любителем, но любителем умелым. Могучий интеллект позволял ему свободно чувствовать себя на пространстве всех европ и америк, ибо магическую фразу «где тут ближайший туалет?» он произносил без запинки на 15-ти языках, а с запинками – и на всех остальных.

Поездка в Китай была официальной, предстояли встречи с серьёзными людьми. Kao Lin справедливо полагал, что одной фразы может оказаться недостаточно для общения.

Dr. Kao Lin не одобрял людей, отправляющихся в какую-либо страну без предварительного изучения её истории, обычаев и языка. На изучение истории Соединённых Штатов Kao Lin потратил около двух недель непрестанных занятий с опытным преподавателем, сдавшим тест на американское гражданство с первой попытки. Несложный подсчёт показывал, что пятитысячелетняя история Китая займёт, примерно, в 20 раз больше времени, чем 230-летняя история Верхней Америки.

Что до языка, дело обстояло ещё плачевнее. Количество иероглифов превосходило численность букв англо-американского алфавита в сотни или даже тысячи раз.

Времени катастрофически не хватало.

К счастью, Dr. Kao Lin обладал эзотерическими знаниями, позволявшими ему расширять в необходимых случаях границы и без того могучего интеллекта. Быстрое увеличение памяти не относилось к числу сложных задач. Для её улучшения достаточно было соединить искусство древней гимнастики хатха-йога (которой Kao Lin овладел ещё в молодости) с простейшими приёмами аутогенной тренировки доктора Шульца.

Дважды в день Kao Lin расслаблял мышцы в «савасане» и мысленно произносил несколько ключевых фраз: «У меня идеальная память. Я схватываю на лету десятки слов и помню их через много месяцев. Изучать новый язык легко и приятно» - снова, снова и снова.

Эта процедура занимала не более 30 минут в сутки и увеличивала способность запоминания раза в 3-4 уже через неделю.

Новому языку он посвящал не менее четырёх часов в день. Когда новые слова и обороты утомляли мозг, Kao Lin давал ему разрядку, переключаясь на пятитысячелетнюю историю Китая и изучение традиций китайской кухни и этикета. Он узнал о таких подробностях, как обмен визитными карточками двумя руками, недопустимость оборачивания подарков в чёрный или белый цвета (цветы и часы дарить возбранялось вообще) и другие китайские церемонии.

Но главное, что удалось выяснить, это постоянное, воспитываемое в каждом китайце с детства, стремление сохранить лицо – «мианзе». Вернейший способ провалить любые переговоры – отпустить шутку по адресу собеседника, а ещё лучше – публично или перед лицом подчинённых.

Он обнаружил и очень приятную для себя вещь. Переговоры у китайцев ведёт, как правило, один человек – старший по положению. Kao Lin находил этот обычай полезным и естественным.

Супруга доктора, почтеннейшая госпожа Kaolina, имела обычай подкармливать диких животных на бетонной дорожке за их домиком. Слух о доброте госпожи разнёсся по округе и состав её подопечных постоянно расширялся. Госпожа Kaolina сделала интереснейшие наблюдения. Первым на дорожке появлялся бродячий сиамский кот и начинал уминать аппетитный кошачий корм. Через короткое время кот начинал нервно оборачиваться и неохотно исчезал. На дорожке появлялась чёрная кошка раза в полтора крупнее сиамца и приступала к трапезе. Ещё через несколько минут и ей приходилось убираться восвояси, ибо из-за угла выходил новый гость: опоссум. Не успевал этот приживала доесть горку корма, как его вытесняло семейство енотов, которое и завершало трапезу.

Животные разного ранга никогда не трапезничали вместе.

В группе китайцев роль выступающего берёт на себя старший по положению участник, а остальные, если и присутствуют, сохраняют молчание. Этот недемократичный обычай имеет глубокий смысл и не позволяет какому-нибудь выскочке нарушить неловким замечанием тонкую комбинацию, задуманную более опытным начальником.

Но главное, что выяснил Kao Lin во время своих занятий: китайский язык очень прост. Он ещё раз повторил для себя, не решаясь поверить этой радостной новости: КИТАЙСКИЙ ЯЗЫК ОЧЕНЬ ПРОСТ ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ.

 

Китайцы говорят на двадцати наречиях, не имеющих ничего общего одно с другим. Их связывает только родство иероглифов.

Ю.Галич, 1922 год.

 

В нём простая грамматика, никаких падежей, склонений, времён. Большинство слов являются односложными. Оказалось, что для общения с китайцами совершенно не обязательно изучать иероглифы. Казалось бы, после того, как китайцы придумали трёх китов, на которых основана цивилизация: компас, книгопечатание и порох, им уже ничего особенного изобретать не требуется.

Но из снисхождения к отсталым народам, китайские мудрецы сделали ещё одно важное изобретение, называемое «пинь-инь». «Пинь-инь» – это передача звучания китайской речи латинскими буквами.

Правда, несовершенный латинский алфавит не способен отразить все особенности многотональной китайской речи. Поэтому над гласными в «пинь-инь» ставятся специальные значки, обозначающие тона. В основном языке Китая – «мандарин» – таких тонов всего четыре. Их несложно выучить и к ним можно привыкнуть. Но пользоваться ими нужно, иначе возможен конфуз. Например, слово «май», произнесённое в одном тоне, означает: «покупать», а в другом тоне – «продавать». Зато, соединённые вместе, «май-май», они означают – «бизнес». «Купи-продай» - просто и логично, правда?

Так же просто и всё остальное в китайском языке. Единственная сложность при его изучении – отсутствие зацепок, подсказок, щедро рассыпанных в языках романо-германской группы.

Но и здесь Kao Lin обнаружил множество мнемонических вешек. Совершенно необходимое для визитёра слово «счёт» звучит, как украинское: «майдан». А другое необходимое путешественнику слово – «один стакан» - звучит как знакомое каждому название заочного аукциона “e-bay".

Спиртные напитки – «джоу». Запомнить это слово можно, припомнив популярную некогда кинокомедию о непьющем ковбое - «Лимонадный Джо». Разновидность такого напитка, после которой тянет на посещение туалета, называется «пи-и-джоу» и означает «пи-иво». Ещё одно необходимое слово: «цена», звучит совсем похоже: «чьен».

Через шсть недель полного погружения в среду языка и культуры, Dr. Kao Lin не только подготовил себя к визиту, но и модифицировал своё китайское имя. К его огорчению, великий и могучий китайский язык оказался бессильным передать звук Kao. Ближайшим по звучанию оказался иероглиф, произносимый как «Хао». «Хао Лин» означало: «яркая луна, восходящая над лесом». Звучало красиво, хотя и бессмысленно.

Визитные карточки на двух языках были заказаны и получены.

Драгоценный прибор изготовлен и испытан, билеты приобретены, расписание согласовано до минуты.

Всё было готово к поездке.

В ней была предусмотрена и персональная программа. В первом пункте назначения – Шенжене - к Kao Lin’у должны были присоединиться давно не виденные Брат и Племянник, специально прилетающие из Москвы через Катар, а в Северной Столице его уже ожидал личный гид и переводчик - Юная и Рыжеволосая. Летом Kao Lin и Рыжеволосая провели несколько незабываемых дней на Тихоокеанском побережье и мечтали о новой встрече.

В пункте досмотра личного багажа международного аэропорта Эмералд-сити прибор Kao Lin’a вызвал тихую панику. Бдительные сотрудники прогнали прибор через рентгеновскую установку по меньшей мере шесть раз и, не обнаружив надписи Made in China, зашли в совершеннейший тупик.

Собралась команда экспертов.

Kao Lin был готов к тому, что китайцы для решения даже самой маловажной, задачи непременно собирают коллектив. Но в стране, основанной на абсолютном индивидуализме, подобное явление было непривычным. Индивидуализм пасовал перед страхом ответственности. Наконец, прибыл главный специалист, тщательно осмотрел подозрительное устройство, уверенно ткнул пальцем в трансформатор, обозвав его словом “motor", и объявил товар безопасным для перелётов через Тихий океан.

Kao Lin выдохнул. Уникальный прибор, демонстрации которого так жаждали в Поднебесной, был допущен к выезду.

Одиннадцатичасовый перелёт в Токио прошёл гладко, но оставил некоторое разочарование. За полтора года, прошедшие со дня его последнего международного путешествия, качество обслуживания заметно снизилось. Пульт управления на консоли кресла был неисправен. (В разной степени неисправности были пульты управления на всех четырёх рейсах компании NorthWest). Спиртные напитки вдруг стали платными, как на внутренних рейсах. Глубокое впечатление оставила пожилая стюардесса, с тихой ненавистью принимавшая заказы привередливых пассажиров. Её можно было понять: одна нога у бедняги была короче другой и она с трудом ковыляла в проходах между креслами.

На высоте 12000 метров над уровнем океана Kao Lin размышлял о неравном положении женщин в бывшем СССР, где несчастных бортпроводниц отбирали по внешним данным и выпроваживали на пенсию в 27 лет.

Токио встретил неожиданной очередью на досмотр транзитных пассажиров и их багажа. Местная Security не доверяла зарубежным коллегам и багаж просвечивали ещё раз. Посадка на рейс в Шенжен заканчивалась, а очередь продвигалась с восточной неторопливостью. Обратиться за помощью было положительно не к кому. Kao Lin напряг волю и тут же перед его нижней половиной возникла миниатюрная японка в форме. “Am I all’right, mam?” - он протянул ей свой посадочный талон. “No!!!”, - завопила японка и немедленно потащила Kao Lin’a в самую голову очереди.

В своём сознании Kao Lin отметил, что первый его визит в Страну Восходящего Солнца продолжался ровно 30 минут.

Аэробус «Токио - Шенжен» был заполнен исключительно китайцами. Тем большим контрастом звучало объявление: «Спиртные напитки можно приобрести за наличные по цене 5 долларов США или 500 японских йен... (пауза)... китайская валюта тоже принимается».

Kao Lin задумался о бесконечных жалобах западных бизнесменов на коварство китайских партнёров. И обманывают они честных и безупречных американцев, и воруют интеллектуальную собственность, и вообще относятся без должного пиетета даже к заключённым и заверенным контрактам.

«Как же так? - изливали своё негодование кристалльно-правдивые и законопослушные деятели с Уолл-стрита. Мы приносим этим желтолицым дикарям лучшее, что создано человечеством, подписываем с ними bullet-proof контракты, выверенные самыми дорогими манхеттенскими юристами, а эти узкоглазые налаживают выпуск тысяч устройств и продают их нам в то время, как миллионы таких же устройств спокойно отгружаются через задние ворота («хоу-ман») и продаются неизвестно кому по вопиюще несправедливой низкой цене! Где равенство? Где взаимоуважение? С этими узкоплёночными невозможно иметь дело!»

«Где же взаимоуважение?» - размышлял Kao Lin, допивая вторую бутылочку Chardonney и тщетно ожидая от белокожего стюарда американской компании North West сдачи со своей 20-долларовой купюры.

 

По дороге попадались иногда русские, которые при встрече, например, их экипажей с китайцами без церемонии рвались, кричали и требовали, чтобы китайцы сворачивали немедленно, хотя бы от этого китаец рисковал со своей неуклюжей запряжкой свалиться под откос.

Н.Гарин-Михайловский, 1898 год.

 

В Шенжене было тепло. Стояла декабрьская полночь, быстро пройдены таможенный и паспортный контроль, обняты Брат с Племянником и представители принимащей стороны, подана машина, багаж отнесён в номер. А спать не хотелось.

Отель стоял на берегу Нефритовой реки. Улица, на которой он располагался, вполне оправдывала своё название. Она называлась – Bar street. Рестораны и бары с караоке были на каждом шагу, перед входом стояли приветливые китаянки, показывающие меню с фантастически доступными ценами и яркими фотографиями. Но Kao Lin’у и его родственникам меньше всего на свете хотелось в этот час двух вещей: петь и экономить.

Ресторан, в вестибюле которого была размещена загадочная статуя буйвола в натуральную величину (уж не буйволятиной ли здесь кормят?), привлёк их внимание полнейшей тишиной. Никто не встречал посетителей внизу, а на втором этаже люди занимали всего один столик, заставленный едой. Это были работники ресторана и стеснительный худощавый охранник.

Охранники в китайских заведениях – явление настолько же частое, как и в российских. Однако, китайские нисколько не похожи на своих быкообразных российских коллег.

Персонал ресторана мгновенно прервал трапезу, усадил троих посетителей за стол с большой круглой дыркой посередине и приготовился принимать заказ.

Заказаны были (отчасти ввиду бедности словарного запаса посетителей): утка по- шенженски, креветки острые и «пи-джоу» местного производства. Kao Lin решил блеснуть своим китайским и попросил также «хонг-джоу» - красное вино. В ответ доставили полный ассортимент ресторана au naturel: четыре бутылки «красного алкоголя», этикетки которых были заполнены иероглифами. Лишь на одной было добавлено внизу: Cabernet Sauvignon. Cabernet напоминал калифорнийские вина в такой же степени, в которой чай из пакетика напоминает настоящий китайский чай, но к шенженской острой пище вполне подходил.

Принесённые утка и с полведра креветок были водружены на газовый очаг (располагавшийся как раз под дыркой) и мерно бурлили, помешиваемые не отходящими ни на шаг официантами обоего пола. «Официант» по-китайски будет: «фувуюэн».

Через час «фувуюэн» принёс затребованный Kao Lin’ом «майдан». 32-хчасовый день подходил к концу. Последнее, о чём подумал Kao Lin с сомкнутыми глазами, это что границы удачного дня приятно и раздвинуть.

Утренний путь пролегал в первую испытательную инстанцию, находяшуюся в трёх часах езды по местной автомагистали. Но всего через пять минут автомобиль остановился у ресторана, специализирующегося на лучшей в мире шенженской кухне. Требовалось запастись провизией, приготовляемой маленькими, удобными для еды порциями, называемыми «дим-сам» (маленькие сердечки). Несмотря на рабочее время, в ресторане было полно посетителей. Между входом и столиками располагалось несколько деревянных бассейнов-аквариумов с неподозревающей о своей участи шенженской пищей: водоплавающими разных пород и размеров. В них обитали карпы, угри, черепахи, крабы, омары и какие-то чёрные жуки. Стояли террариумы со змеями и даже отдельная клетка с лисицей. Жители Шенжена гордятся своей всеядностью и утверждают, что из существ с четырьмя конечностями они не употребляют в пищу только автомобили, из летающих – самолёты, а из водоплавающих – подводные лодки.

 

Китайцы – исключительные гастрономы. Их кухня тоньше и острее прославленной французской кухни. В этом искусстве у них нет конкурентов. Все очень вкусно и вполне съедобно. Не следует лишь спрашивать о материалах.

Ю.Галич, 1922 год.

 

Завтрак был подан и поглощён в машине, ибо до пункта назначения – города Чжу Дай – ехать нужно было добрых три часа.

«Чжу» - может означать и «жемчуг» и «свинью». Казалось бы, переводчикам Евангелий было нелегко переложить на китайский фразу «Не бросайте жемчуга перед свиньями». Однако, на настояшем китайском (не «пинь-ине») эти слова обозначаются различными иероглифами.

Дорога шла через бесконечные просторы китайской индустрии. Километр за километром, час за часом оставались позади, но по обеим сторонам магистрали были только здания заводов, фабрик, примыкающих к ним рабочих посёлков, а незанятые постройками пространства были плотно усеяны посадками сахарного тросника, банановыми рощами и прудами для разведения рыбы. Ни квадратного сантиметра плодородной поверхности не пропадало. Китайский крестьянин в воображении иностранца – символ бедности. Может быть, это и так, но фермеры в Шенжене – люди зажиточные и даже богатые, ибо снимают со своих участков по три урожая за год.

Дома для рабочих стояли иногда просторно, а иногда были размещены так плотно, что стоящие на противоположных балконах люди могли бы пожимать друг другу руки и даже целоваться, не прилагая усилий.

«Совсем, как в Италии», - подумал Kao Lin.

«Вот где она, индустриальная мощь мира, - размышлял он, - отмечая в памяти знакомые вывески пролетаюших мимо предприятий: Philips, Samsung, Audi, Motorola, - вот откуда стекаются на полки западных магазинов товары и продукты, вот из какого неиссякаемого источника черпает свои блага «золотой миллиард».

 

Пишут же старые их книги, что есть тому ныне 1500 лет, как начали в той стране промышлять, и то подлинно есть, что подлинно шелковому промыслу от китайцев и иные государства научились, и не токмо то одно, но и пушки лить, и ходить по морю матицами навыкли, также и книги печатать от китайцев в Европе научились. Потому что, когда калмыки и татары взяли Китай, с ними пришли в Китай патер Одерик и Антон, армянин, и Марко Павел, венецианец, и подлинно они в Европу из Китая те художества принесли.

Николай Спафарий, 1675 год.

 

Но было и нечто странное в этом пейзаже. В нём начисто отсутствовал поток трейлеров, которыми товары должны были перевозиться для нужд счастливых «миллиардеров». Феномен этот объяснили Kao Lin’у сопровождающие. В Китае грузовикам отведено особое время для перевозки грузов, чтобы не создавать напряжённости на трассах.

Kao Lin отметил ещё одну особенность китайского транспортного пейзажа.

На дорогах отсутствовали пробки. Он ущипнул себя.

ПРОБКИ ОТ-СУТ-СТВО-ВА-ЛИ.

Ни в Шенжене, ни в Северной Столице он не наблюдал ни единого затора, ни одной заслуживающей упоминания задержки потока машин. После Москвы, европейских городов и американских мегаполисов это наблюдение озадачивало и приводило к выводу, что китайская изобретательность далеко не исчерпана тремя китами цивилизации и обладает впечатляющим потенциалом.

Избавиться от пробок – задача потруднее, чем отправить человека на Луну.

При этом машин на дорогах было множество и самых разных. Двигались Бьюики, Фольксвагены, Тойоты, Мерседесы, Ниссаны, Ауди и прочие знакомые и незнакомые модели – количеством ничуть не меньше, чем в Верхней Америке. На их багажниках известная марка автомобиля соседствовала с непонятной иероглифической надписью. Это - машины китайской сборки. Ввоз машин из-за рубежа обложен 200% налогом. Правительство имеет и другие рычаги регулирования транспортных потоков.

Бензин в декабре 2008-го отпускался по 80-90 центов за литр, в то время, как в Верхней Америке цена замерла на половине этой отметки.

Автомагистрали и даже улицы в городах имеют отличное покрытие – не придерёшься – но ... за проезд по ним нужно платить. Через каждые 5-6 километров дорога расширяется на несколько полос и дежурные в будках вручают водителям картонные жетоны. На следующем пункте жетон сдаётся и очередному дежурному вносится плата за проезд по участку дороги. Плата варьируется в зависимости от тоннажа машины. За минивэн она эквивалентна 15 американским долларам.

Кроме современных автомобилей на улицах китайских городов курсирует множество велосипедов. Они используются и как средство передвижения, и как грузовой транспорт. Все велосипеды были снабжены корзинами либо тележками. Китайские велосипеды – рабочие лошадки, а не средство развлечения. Они очень просты: ни на одном нет устройства для переключения скоростей.

«Совсем, как в Копенгагене», - вспомнил Kao Lin.

Обладателя автомобиля в Китае можно уподобить владельцу яхты в Америке: удовольствие доступно многим, но основные затраты начинаются после приобретения: причал, содержание и пр.

Через три часа возник прибрежный Чжу Дай, напоминавший черноморские курорты. Минивэн с Kao Lin'ом, попутчиками и драгоценным прибором припарковался у ворот крупной компании, оказавшейся мировым лидером по производству бытовых и промышленных установок своего класса. Предприятие образовано всего 17 лет назад, но обросло множеством корпусов, обзавелось собственным научно-техническим центром, насчитывающим до 1000 сотрудников, включая 200 человек исследовательского персонала.

Управленческий стиль и маркетинг этого предприятия изучаются в университетах. Дела идут так успешно, что мировой рынок уже насытился и руководство жаждет новых технических идей.

Территория компании велика и не перегружена зданиями. Между современными корпусами – зелень, пальмы, даже искусственные водопады. На втором этаже административного корпуса – просторное фойе с широченными креслами, в которых преспокойно возлежали работники компании. Оказывается, пока спутники добирались до Чжу Дая, наступило время китайской фиесты. С полудня до половины второго никто не работает: время ланча («ву-фан») и релаксации.

На стене фойе висела большая доска в какими-то надписями и цифрами. «Это, - объяснили Kao Lin’у сопровождающие, - список возвращённых компании взяток». В Китае коррупция ещё имеет место и «жертвами» её становятся чаще всего снабженцы. Компании-поставщики платят им за закупки именно их товаров.

Проще всего бороться с этим злом путём расстрела взяточников. Но гуманное руководство компании не пошло на крайние меры. Вместо этого сотрудникам предлагают добровольно сдавать взятки в пользу компании, а на своеобразных досках почёта публикуют размер возвращённой суммы и от кого она была получена.

 

Не знаю, кто из них кого мог бы цивилизовать: не китайцы ли англичан, своею вежливостью, кротостью да и умением торговать тоже.

И.Гончаров. «Фрегат «Паллада», 1854 год.

 

 

Kao Lin с попутчиками были приглашены на полудневную трапезу.

- Какую пищу уважаемые гости хотели бы принять в это время дня?

- Что-нибудь простенькое, местное, - простодушно ответили гости, полагая, что таким ответом доставят хозяевам меньше всего хлопот.

Но хозяева поняли по-своему и повезли посетителей в какой-то особенный ресторан, славяшийся приготовлением именно местной, чем-то прославленной кухни. Во всяком случае, плакат у входа рекламировал блюда из диковинных тварей, включая очковых змей.

На «ву-фан», поданный в отдельный кабинет, Бог послал в этот декабрьский день: сок из кукурузы, горячий, вкусный и питательный («почему в Америке никто не додумался выжимать сок из кукурузы», - задумался Kao Lin); тонкую вермишель, перемешанную с вкусными зеленоватыми волокнами (оказалось – плавники акулы) и не менее двух десятков других блюд, никогда не подаваемых в китайских ресторанах верхне-американского континента.

Фувуюэны немного переборщили с услужливостью: рядом с китайскими палочками для европейцев положили ножи и вилки. Это раздражало Kao Lin’а.

«Ву-фан» закончился, в лаборатории всё было готово к испытаниям прибора.

Собрался китайский коллектив.

Коллектив состоял из десятка худощавых молодых людей обоего пола с умными лицами и пытливыми глазами. Глаза эти были готовы выпытать всё, что угодно. «Вот вам хрен», - подумал Kao Lin и сказал по-английски: «no cameras». Не менее пяти фотоаппаратов тут же исчезли.

Прибор был распакован и установлен на стенде. Kao Lin торжественно нажал выключатель. Ничего не произошло. Kao Lin нажал выключатель ещё раз: не загорелась ни одна лампочка.

«No power», - твёрдо сказал Kao Lin, отказываясь верить случившемуся. «There is power», - не менее твёрдо возразил молодой инженер с умными глазами, показав на табло прибора. На нём светились цифры: 110 вольт.

Случилось самое страшное. Уникальный прибор, предназначенный для спасения всего человечества в экстремальных ситуациях и облегчения жизни сотен миллионов людей в обычное время, прибор, на создание которого были потрачены долгие годы и десятки миллионов единиц различной валюты, прибор, которого так ждали китайские товарищи, этот прибор ... просто напросто не ра-бо-тал.

Наступила мёртвая тишина.

Dr. Kao Lin не терялся в подобных ситуациях. За многие годы, проведённые в изучении электронных устройств и систем, он глубоко проник в их потаённую сущность и овладел эзотерическими знаниями полу- и просто проводников. Путём долгих размышлений и утончённых экспериментов ему удалось свести все возможные ситуации к двум простым, но универсальным, законам. Любая неполадка или отказ любого электронного устройства были следствием одной из двух причин:

- отказ 1-го рода происходил в случае наличия контакта в том месте, где таковой контакт не был предусмотрен.

- отказ 2-го рода вызывался отсутствием контакта там, где он был необходим.

Dr. Kao Lin протянул руку и в ней оказалась жёлтая отвёртка. 40 секунд ушло на откручивание четырёх винтов, 30 секунд понадобились, чтобы установить места отказа 2-го рода, ещё десять секунд – на его устранение, 40 секунд – на приведение винтов в исходное состояние. В течение двух минут Kao Lin сохранял абсолютное спокойствие и излучал уверенность.

Он нажал кнопку и ... прибор заработал, как ему и было положено.

Тишина стала настолько глубокой, что было слышно, как со лба Kao Lin’а на пол упала крупная капля пота.

Китайский коллектив с любопытством рассматривал внутренности работающего прибора через вентиляционную решётку. Разговаривала только одна – китаянка неопределённого возраста (Kao Lin уже знал, что китаянки посвящают не менее четверти часа ежедневно отшлёпыванию своего лица и у них не бывает морщин). Китаянка занимала пост завлаба и была бы по шкале госпожи Kaolinы Чёрной Кошкой.

Минут через пять после выведения результатов испытаний на экран компьютера Чёрная Кошка исчезла. Появилась она в сопровождении худощавого интеллигентного менеджера, в присутствии которого не произнесла ни единого слова. Из этого факта Kao Lin заключил, что ранг вновь прибывшего никак не ниже Опоссума, что и было подтверждено церемонным (двумя руками принял - поклон - двумя руками вручил - поклон) обменом визитными карточками. Опоссум вежливо выслушал объяснение результатов испытаний и, в свою очередь, исчез.

Через четверть часа Опоссум возник снова, но стал молчалив, так как с ним рядом образовались два Енота. Старший по положению Енот оказался младшим по возрасту и занимал должность директора научно-технического центра. Ему было всего 36 лет.

Прибор после демонстрации Енотам был упакован, а вся делегация перекочевала в просторную нору Старшего Енота. Никакого кофе, обмена любезностями, разговоров о футболе и погоде – all business, perfect English.

Было предложено сотрудничество. Kao Lin отвечал уклончиво: дескать, не следует торопиться, обсудим ваше любезное предложение, когда вернёмся в родные пенаты. «Вернуться» по-китайски будет: «хуй».

Вечером познания Kao Lin’а в языке «мандарин» были подвергнуты серьёзному испытанию. Решено было испробовать настоящий китайский массаж в аутентичном, не для туристов, месте для снятия накопившегося стресса и компенсации восьмичасовой разницы часовых поясов.

Место нашли быстро, но девушки, дежурившие на входе, не говорили ни по-английски, ни по-русски. Китайского слова «массаж» в словаре Kao Lin’а не было. Пришлось прибегнуть к языку жестов и демонстраций на теле принимающей стороны. Непонятливая китаянка смекнула, чего хотят её гости, только после третьего, продолжительного пояснения.

По основному вопросу: китайский или тайский массаж предстоял посетителям, ясности достигнуть не удалось.

Гостей препроводили в раздевалку, где молодые люди мужского пола помогли им раздеться, выдали ключи от шкафчиков и жестами предложили пройти в парные. Наступал ответственный момент: необходимо было подготовить тело к массажу для достижения максимального эффекта.

Dr. Kao Lin в совершенстве владел всеми клеточками организма и научился управлять активностью потовых желёз. Он погрузился в горячую парилку и через четырнадцать с половиной минут его поры расширились до нужного уровня. После этого Kao Lin встал под холодный душ и усилием воли заставил поры вернуться в суженное состояние. Тело было готово.

Впорхнувшая в отдельную массажную (ки)тайка оказалась настолько миниатюрной, что, казалось, выбивай она хоть чечётку на упругом теле Kao Lin’а, он почувствует её присутствие не в большей степени, как если бы на нём танцевала муха.

Но впечатление было обманчивым. Тоненькая (ки)тайка выкручивала его суставы с такой силой, что казалось, её тренингом занимались не утончённые восточные философы, но сбежавшие от правосудия отставные гестаповцы. Через полтора часа стрессы ушли в небытие.

Наутро Kao Lin поднялся с постели в половине шестого утра. Им владели нехорошие предчувствия. Перед пробуждением вспомнились строки из воспоминаний какого-то знаменитого путешественника, не то Марко Поло, не то Вадима Кожевникова о том, что в Китае полным-полно ... мух. Казалось бы, эти мелкие существа не должны вмешиваться в ход мыслей великого философа, однако, Dr. Kao Lin относился к редкому типу людей, недолюбливавших насекомых. Он не переносил комаров, содрогался при мысли о сушёных аскаридах, но в особенности Kao Lin’у были не по нраву мухи обыкновенные. То ли нежные прикосновения мушиных лапок вызывали у него щекотку, то ли его смущала поговорка «мухи не ошибаются», но только мух он не выносил никаких.

Этим утром Kao Lin планировал насладиться прогулкой по набережной Нефритовой реки в гарантированном одиночестве. Но ... мухи! Не испортят ли эти гадкие существа сладость утреннего, самого свежего и неомрачённого размышления?

«Однако же, - подумал Kao Lin, - мы находимся в стране самого развитого политического строя, государстве, которому удалось решить задачи планетарного масштаба. Неужели китайские товарищи, выбившие пробки из автомобильных потоков, не сумели за прошедшие пятилетки избавиться от такой мелкой помехи на пути к светлому будущему?»

 

Kao Lin закрыл глаза.

 

 

Ему представились газетные заголовки, транспаранты и гигантские толпы китайцев с интеллигентными лицами и пытливыми взорами. Десятки, сотни миллионов людей, охотно повинуясь призывам родного правительства, устремились к местам скопления мушиного поголовья: свалкам, мусорным бачкам, навозным кучам и ресторанам McDonalds.

Количественный перевес был на стороне китайцев!

Вооружённые дадзы-бао мужчины, женщины с веерами в руках подняли в воздух всё мушиное население страны и, распевая революционные песни вперемежку с декламацией лозунгов, держали разносчиков заразы на лету до тех пор, пока в измождении они не падали на землю, дрыгая ножками в предсмертных судорогах.

Kao Lin открыл глаза и ступил на тротуар. Мух не было.

 

В Пекине, Шанхае, Нанкине и других городах мы не видели мух. Истреблены они не бог весть какой химией – обыкновенными хлопушками – эластичная металлическая сеточка в виде лопатки на деревянной ручке.

В.Овечкин, 1955 год.

 

 

Набережная Нефритовой реки отнюдь не пустовала в этот ранний час. По ней пробегали люди в спортивных костюмах. Гибкие и стройные мужчины и женщины упражнялись на гимнастических снарядах. Пожилой китаец проделывал какие-то диковинные, до крайности замедленные движения, за которыми угадывалась скрытая энергия. Группа женщин среднего возраста проделывала танцевальные па под негромкую музыку. Поодаль женщина танцевала в одиночку, но с веерами в обеих руках.

По реке плыла баржа, силуэтом напоминавшая китайскую джонку.

Противоположный берег был покрыт вуалью. Верхушка трёхсотметрового Диванга едва угадывалась в дымке. Вуаль оказалась обычным смогом.

Плотность индустриальных колоссов в окрестностях Шенжена превосходит всё, существующее на планете. Население собственно Города - несколько миллионов человек, но окружающие его города-спутники ничуть не уступают по количеству населения на квадратный сантиметр ни немецкому Руру, ни Подмосковью, ни даже Silicon Valley.

Плотность предприятий следует умножить на занимаемую ими площадь, чтобы получить понятие о невообразимой мощи китайской индустрии, расположившейся в этом субтропическом районе.

Свидетельством мощи был смог, покрывающий сотни, тысячи квадратных километров сплошной пеленой. Kao Lin’у приходилось летать над промышленными районами различных стран мира. Украинские металлургические гиганты выпускали белые шлейфы, тянувшиеся через несколько областей. Детройт и Нью-Джерси испускали ядовитые дымы. Испарения Лос Анжелеса переваливали через хребты Sierra Leone и сокращали видимость в районе Central Valley до десятков метров. Но нигде ему не приходилось видеть подобную мощь, сконцентрированную в одном месте и подчиняющуюся единой воле.

Китай обладал не только мощью. Kao Lin сделал для себя два важных открытия, опровергающие мнения многих «экспертов» по китайскому вопросу.

Открытие №1: Китайские учёные ничуть не слабее западных.

Открытие №2: Решения в бюрократическом Китае принимаются быстро.

Он вспомнил лозунг из американского учебника по бизнесу: «быстрый побеждает большого». «А что произойдёт, - подумал Kao Lin, - если твой соперник большой и одновременно быстрый?»

Действительно ли демократия – наилучший способ человеческого существования? О чём думает всенародно избранный демократический сенатор? Думает ли он об избравшем его народе?

Yeh, right!!!

Избиратели в мыслях политика демократической страны находятся, в лучшем случае, на четвёртом месте.

Иерархия приоритетов выбираемого слуги народа обычно такова:

• Сохранить завоёванное место путём переизбрания.

 

• Доказывать, что соперничающая партия в 100% случаев некомпетентна, постоянно принимает неправильные решения и вообще не заслуживает доверия.

 

• Отработать средства, вложенные в его избирательную компанию различными группами.

 

• И, наконец, заботиться об интересах людей, отдавших за него свои голоса.

 

Китайская модель управления базируется, кроме централизованной власти, на традиционных Конфуцианских ценностях: иерархии, консенсусе, «мианзи» и «гьянзи». Последнее означает: связи; не совсем то, что русский «блат», но нечто схожее. Более точно значение «гьянзи» одним словом не передать.

Благодаря такой модели страна имеет наилучшие шансы пережить текущий финансовый кризис.

На персональном уровне китайцы гораздо менее уязвимы, чем американские жители. Американец активно залезает в долги и вкладывает сбережения в рискованные фонды. Он покупает в кредит. Он с удовольствием подсчитывает свою стоимость: «Подумать только: всего десять лет назад я был беден, как церковная мышь. А теперь – у меня долгов на два миллиона!»

Выросли акции, поднялась стоимость дома на рынке - американец «стоит» больше, чувствует себя увереннее и покупает всё новые вещи и услуги. Если акции и цены на недвижимость растут, такая тактика оправдана и позволяет сегодня жить за счёт завтра. Но если акции вдруг падают и рынок недвижимости рушится, американец с изумлением обнаруживает, что его цена стала отрицательной, то есть: долги перекрыли стоимость движимого и недвижимого имущества.

Китаец в долг не живёт. Дома и квартиры он покупает за наличные, имеет сбережения, позволяющие прожить пол-года, а то и год на приемлемом уровне. Кроме того, между работником и работодателем существует тесная связь («гьянзи»). В Китае не принято вышвыривать сотрудников на улицу даже, если предприятие переживает тяжёлые времена. Владелец фабрики скорее пойдёт на снижение зарплаты, в том числе и своей, чем на увольнение доверившихся ему людей.

Это на уровне личном. На уровне же государственном антикризисные меры принимаются эффективно и без проволочек. Никаких конгрессов, никаких голосований. Решение принято – решение выполнено.

Грянул мировой кризис – китайцы выделили аж триллион долларов. И начали осваивать их немедля.

В Верхней Америке продолжаются дискуссии и межпартийная борьба: когда, как и кому выделить всего 700 миллиардов. Да ещё нужно не забыть второстепенный вопрос: где эти деньги взять. В Китае уже нашли триллион в загашнике, а в Америке только собираются наскрести меньшую сумму за счёт будущих налогов.

Нужно учесть, что в Китае за доллар можно сделать гораздо больше, чем в Америке. Вот вам и соревнование двух систем.

Китайское правительство проанализировало, кто пострадал от кризиса в наибольшей степени. Оказалось: те предприятия, которые были ориентированы на экспорт, а не на внутренний рынок. Кончились у «золотого миллиарда» халявные деньги – стали на прикол контейнеровозы, перестали дымить заводские трубы.

Но ещё сильнее кризис ударил по тем, кто ничтоже сумняшеся копировал западную технику и клепал её в огромных количествах.

По первому вопросу товарищи в правительстве сделали правильные выводы и приняли ряд постановлений, направленных на укрепление внутреннего рынка. Нет сомнений, что эта проблема будет решена, ибо уже сегодня средний класс в Китае насчитывает сотни миллионов человек и увеличивается с каждым годом.

Для того, чтобы догнать и перегнать Запад по части научного прогресса, Китай также пошёл своим путём. Люди старшего поколения помнят, как поступали японцы в подобной ситуации. Они начинали с простого копирования западной техники, скупали патенты и подбирали всё, что не успевали или поленились запатентовать. И где сейчас Япония? Лучшая электроника – японская, самые надёжные автомобили – тоже японские и все считают это естественным. Кто бы мог подумать, кто рискнул бы предсказать такую «естественность» ещё 20-40 лет назад?

 

Японец – воинственный, лукавый, скрытый хищник, народ-завоеватель, националист до мозга костей, непревзойдённый подражатель, лишенный, в сущности, творческого размаха и глубины.

Китаец – мирный земледелец, купец и коммерсант, продукт своеобразной многовековой цивилизации, разносторонний, восприимчивый, одаренный творческою фантазией.

Ю.Галич, 1922 год.

 

 

Китайцы разработали куда более дерзкий план захвата, освоения и развития западной интеллектуальной собственности. Они творчески усвоили ленинский лозунг «Кадры решают всё» и стали выращивать эти самые кадры за рубежом. Процедура выезда одарённых китайских студентов на обучение была облегчена. В некоторых китайских университетах, как рассказывали Kao Lin’у его студенты, до четверти выпуска уезжало на обучение в американские, европейские, австралийские учебные центры. Они получали там дипломы, защищали диссертации, делали карьеры на самых передовых предприятиях мира. Они накопили огромную массу знаний, причём лишь немногие навсегда порвали связи со своей страной.

Китайское же правительство никогда не считало их утерянным поколением, но скорее видело себя в качестве осьминога, запустившего сотни тысяч своих щупалец в недра соперника, столь богатые новейшими научно-техническими достижениями.

В какой-то момент правительство пришло к выводу, что время разбрасывать кадры прошло. Настало время собирать кадры.

Попытки возвращения специалистов предпринимались и ранее. Были посулы и даже угрозы. Но сейчас, похоже, это направление в китайской политике приняло масштабный характер. Выделены солидные деньги и организованы бюро по репатриации наиболее перспективных учёных. Продуманы стимулы.

Желающих стало столько, что пришлось придумать специальный термин: их называют «возвращенцами» (returnees). В Шенжене неожиданно и без большого шума вырос научный центр с современным оборудованием, новыми зданиями и хорошим бюджетом. Площадь этого центра – 58 квадратных километров, в нём насчитывается до 50 тысяч сотрудников и рост продолжается. По территории курсируют бесплатные автобусы, функционируют торговые комплексы, спортивные залы, построены отели и жилые корпуса.

Именно в этом центре и ждали Kao Lin’а с его чудо-прибором. Но ждали при одном условии: прибор должен был пройти испытания в двух солидных производственных лабораториях.

«Как интересно, - продолжал размышлять Kao Lin, сидя на заднем сиденье машины, присланной вторым предприятием на следующий день после успешных испытаний на первом, - американцы ни за что не поверили бы результатам, полученным в китайской лаборатории, а китайцы не доверяют результатам, полученным американцами».

Приборы Kao Lin’а были уже испытаны-переиспытаны в разных странах и по различным методикам. Ему было хорошо известно, что не страна определяет достоверность испытаний, но конкретные люди, проводящие тестирование. Наиболее скрупулёзные и всесторонние испытания были проведены в России, но им не доверяли в Америке. Профессора из Гарварда (они называли его: Ха-а-авад) пользовались самой идиотской и дорогостоящей методикой. Kao Lin не доверял ни ей, ни профессорам, несмотря на положительные результаты.

Китайские специалисты Kao Lin’у может быть и доверяли, но на всякий случай проверяли.

Второе предприятие не было мировым лидером в своём классе оборудования. Оно занимало скромное четвёртое место, однако планировало выйти на первое в течение следующих семи лет. Оно жаждало новых технических идей. Для тестирования прибора собрался, естественно, коллектив с десятком пытливых глаз. Местный Опоссум проник взглядом за вентиляционную решётку, внимательно осмотрел прибор и вынес свой вердикт. «Он сказал, что прибор покажет 50», - перевели Kao Lin’у. Желаемой отметкой было – 100.

«Ну-ну», - подумал Kao Lin и решил ни во что не вмешиваться. Пусть делают, как знают.

Через час результат был доложен не только Опоссуму, но и Главному Еноту. Оказалось – 151. Коллектив утроился. Енот прибыл лично и предложил сотрудничество. Он горел желанием вывести предприятие на первое место в мире.

Kao Lin отвечал уклончиво: «Вот, дескать, вернёмся...»

После оглашения результата вторых испытаний принимавшая Kao Lin’а сторона заметно активизировалась. Принялись рассылать приглашения на завтрашнюю встречу. Ожидались местные профессора, директора институтов, руководитель всех 58 квадратных километров, представители предприятий. Обещался сам мэр Шенжена или его личный представитель.

Kao Lin начал подозревать, что попал в сумасшедший дом. С какой стати все эти занятые люди вдруг бросят свои дела и прибудут на встречу с каким-то «лао-вэем», как в Китае называют иностранцев. С какого-такого бодуна предполагаемый инвестор, он же - Могущественный Человек из Северной Столицы (было сказано: очень богат и имеет родственные «гьянзи» в Центральном Правительстве) в тот же вечер ринется в аэропорт и покроет трёхчасовое пространство между Севером и Югом огромной страны.

Наутро ощущение безумия усилилось до степени реальности.

Явились все.

В конференц-комнате стоял накрытый стол. На нём были расставлены тарелки с фруктами и орехами, бутылки с водой, стройные китаянки разносили чай.

Никто из приглашённых не опоздал, в Китае не принято опаздывать на деловые встречи.

Мэра не было, но его Личный Представитель – Директор городского бюро по науке и технике – прибыл и занял место во главе стола. Рядом с ним находился и Персональный Представитель мэра: его Единственная Супруга, фигурой напоминавшая Наину Ельцину.

Говорили на китайском. Знание английского в Китае – скорее исключение, чем правило. Он китайцам ни к чему. Разговор короткий: «Хотите общаться с нами – учите «мандарин».

Китай не мыслит категориями десятилетий, здесь планируют на сотни и тысячи лет. Через мизерный промежуток времени - к 2050 году - простой и логичный «мандарин» станет основным языком на планете. Поэтому не стоит суетиться и изучать какой-то английский. Русский уже изучали - хватит.

Презентация и последовавшее за ней обсуждение несли новый для Kao Lin’а элемент. Выступавшие задавали вопросы, выражали сомнения и давали рекомендации, но в конце обязательно хвалили прибор и стоящую за ним технологию.

Доброжелательность и готовность принять новое было довольно неожиданным для видавшего виды Kao Lin’а. На его Родине выступление оппонента считалось удачным, если ему удавалось поставить докладчика в затруднительное положение, а ещё лучше – завалить. Это считалось успехом, для этого приходили на доклады и защиты.

В Верхней Америке боязнь новшеств настолько вошла в обычай, что для неё придумали аббревиатуру – NIH (Not Invented Here). Трогательный обычай непрятия становился особенно забавным в случаях, когда для оценки демонстрируемой технологии американская компания привлекала инженера или профессора, эмигрировавшего из СССР.

В Китае подобное явление (естественная, в общем-то, ревность) тоже имеется в наличии, но выражено в значительно меньшей степени. Причиной тому – «мианзи» - лицо китайца, которое он ревностно хранит с самого детства и воспитан таким образом, чтобы сохранить и «мианзи» своего визави.

После презентации и демонстрации все присутствующие были приглашены на скромный «ву-фан по-шенженски» в местную столовку. Столовка напоминала цековскую по ассортименту, но превосходила её по интерьеру. Чисто, просторно, тихо, росли пальмы и прочие фикусы. Были накрыты три больших стола с вертушками (Lazy Susan) посередине. Столы ломились, гости провозглашали тосты («ган-бэй!!!»), чокаясь чаем за неимением спиртного. Kao Lin произнёс краткую речь на китайском, вместившую весь его словарный запас. Во время «ву-фана», как потом оказалось, были сделаны лестные предложения, ещё более усилившие ощущения нереальности. Kao Lin устал щипать себя, но проснуться не удавалось.

 

Эти желтые люди обладают четвертым измерением: они проходят чрез нас, а мы не можем...

Конечно, где же в другом месте и появиться этой первой звёздочке далекого будущего, как не здесь, на Востоке, в Китае.

Восток – сочетание догнивающего конца с каким-то началом, какой-то зарёй новой жизни, о которой только может мечтать самый смелый идеалист наших дней.

Н.Гарин-Михайловский, 1898 год.

 

 

Пора было готовиться к отлёту в Северную Столицу. Самое время раскрыть её название. «Знаем, знаем, - закричит энциклопедически образованный читатель, - столица Китая называется Пекин!» И ошибётся, ибо никакого Пекина в Китае нет и никогда не было. Есть город Бэйцзин (буквально: Северная Столица), некогда выбранный китайскими богдыханами благодаря близости к северным границам страны. Императорам некоторых династий было удобно смыться отсюда на свою историческую родину – Монголию – в случае бунта коренного населения.

В самолёте, выполнявшем внутренний рейс Шенжен – Северная Столица, Kao Lin оказался единственным пассажиром европейского вида («круглоглазым», как их называют жители азиатских стран). Несмотря на это, все объявления делались вежливыми китайцами на двух языках: «мандарин» и English. Последний считается европейским языком по умолчанию.

«Мандарин» в Китае - язык межрегионального общения. Правительство под управлением Великого Кормчего приняло в 1958 году декрет о том, что все жители КНР должны знать «мандарин» в качестве первого или второго языка. Мудрость этого выбора заключается в том, что некоторые из китайских языков имеют и поболее тонов, чем четыре. В иных насчитывается восемь. А так - иностранцам сделано облегчение. Иероглифы у всех китайских (корейского, японского) языков одинаковы, но разговорная речь отличается до такой степени, что жители различных регионов совершенно не понимают друг друга.

Такси в аэропорту было найдено быстро, адрес гостиницы «Столичная» оказался водителю знакомым и ... потянулась освещённая фонарями Олимпийская трасса, соединяющая гигантский третий терминал аэропорта с центром Города. Самолёт опоздал и нужно было звонить Рыжеволосой. «Ни йо-мэй-йо шоу-джи?» - на чисто мандаринском языке завернул Kao Lin, и о, чудо! – его поняли с первого раза. «Ё-моё!!!» ошеломлённо повторил пекинский водила, протянул руку и в ней возник современный «шоу-джи», готовый к набору номера.

Юная и Рыжеволосая откликнулась сразу же. «Куда ты пропал? Я уже изнываю, - закапризничала она, - приезжай быстрее».

Kao Lin был спонсором Рыжеволосой, но был уверен, что она любит его совершенно бескорыстно, несмотря на сорокалетнюю разницу в возрасте. Всего через полчаса дверь машины была распахнута с возгласом: «Welcome, sir!» и средних лет китайский bell-boy потащил багаж Kao Lin’а к стойке регистрации. Дежурный за стойкой нисколько не удивился намерению странной пары – Приезжего Европейца с пробиваюшейся в бороде сединой и Рыжеволосой Славянки восемнадцати лет от силы - провести три ночи в одном номере. Однако же, паспорта обоих были запихнуты в копировальную машину.

 

Kao Lin закрыл глаза.

 

 

Цифровые копии обоих паспортов пронеслись по каналам оптоволоконной связи и легли на стол Опоссума из Службы Контроля Иностранцев. В три секунды создан Коллектив, немедленно разосланы запросы в Инстанции, которые Никогда не Спят. Инстанции подняли имеющуюся у них информацию, выслали Куда Надо новые запросы, получили какие надо ответы, обработали информацию и отправили ответ закодированной электронной почтой. На стол Опоссума отчёт пришёл в виде одной фразы: «Рыжеволосая Славянка приходится Приезжему Европейцу родной внучкой». Дело закрыто, коллектив распущен.

Kao Lin открыл глаза.

Рядом с ним и Рыжеволосой стоял bell-boy, приветливо показывая рукой в сторону лифта.

В это позднее время в гостинице «Столичная» работала всего одна точка общепита. В отличие от Шенженских ресторанов в меню были широко представлены вина различных стран мира. Именно, на его страницах значились:

Вино белое французское

Вино белое австралийское

Вино белое итальянское

Вино белое испанское

и точно такой же набор вин красных. Все напитки отпускались по одной цене, что одновременно и затрудняло, и облегчало их выбор.

«Вино какой страны я предпочитаю в это время суток?» - спросил себя Kao Lin и заказал мартини.

Наутро побродить по Столице никак не представлялось возможным. Был крепкий мороз, приправленный свежим ветерком. Выстоять снаружи более пяти минут было настоящим подвигом, но обстановка взывала не к подвигу, а к расслабленности и созерцательности.

В китайском такси расслабиться и созерцать представлялось делом вполне реальным. В отличие от московских, мадридских или нью-йоркских таксистов, китайские вежливы, обязательны, рассчитываются строго по счётчику и чаевых не берут. Чаевые унижают их человеческое достоинство. Гиды из таксистов вполне изрядные, ибо слова «Форбидден сити», «Тяньяньмэнь» и «Олимпикс» стали международными, как «спутник», «но пасаран» и «пиндос».

Северная Столица оказалась до удивления похожей на столицу северного соседа: такая же бесконечная, с унифицированными жилыми массивами и претензиями на старинный стиль, то и дело пагодно возникающими на фасадах или крышах вполне современных зданий.

Запомнился олимпийский комплекс, но не набившими оскомину «птичьим гнездом» и похожим на bubble wrap (пузырчатая плёнка для упаковки) бассейном, а примыкающим к комплексу отелем с двумя телевизионными экранами высотой в четыре этажа каждый. Отель оказался семизвёздочным.

«Странно, - подумал Kao Lin, - могли бы и восемь звёзд организовать в стране чудес. Построили же самый большой в мире аэропорт, вбухали 40 миллиардов долларов в Олимпиаду, чего скупиться?»

Впрочем, и семизвёздочный «Morgan Plaza» пустовал. Кризис.

Вечером пожаловал в гости Могущественный Человек, оптимистично вернувшийся из Шенжена, и пригласил Kao Lin’а и Рыжеволосую на ужин («ван-фан») в стиле «лао бэйцзин» (старо-пекинский). Могущественный Человек владел английским так же свободно, как Kao Lin «мандарином», поэтому Рыжеволосая приняла на себя обязанности переводчика.

Ехали долго, сначала по магистральным улицам, потом по боковым, затем по совсем уже узким, петляя между грузовыми велосипедами и лотками промёрзших торговцев. Наконец, остановились у неприметного ресторана, отличительной особенностью которого было отсутствие дверей. Их заменял массивный кожаный полог.

В ресторане к Kao Lin’у и спутникам приоединилась супружеская пара, глава которой был представлен как Телеведущий с Центрального Канала. Очевидно, его лицо было знакомо каждому жителю Поднебесной. Kao Lin, впрочем, телевизор не смотрел и мог запросто перепутать Ларри Кинга с Львом Новожёновым.

Группа была препровождена в отдельный зал, в котором находилась ещё одна компания, похожая на большую семью. Супруге Телеведущего, Симпатичнейшей Китаянке, были вручены целых 100 юаней («и-бай квай») и она моментально исчезла.

Одно за другим были приносимы и поглощаемы старо-пекинские блюда, каждое из которых требовалось употреблять не только с отдельным соусом, но и оcобым образом. Кусочки мяса в сахарном сиропе, например, вынимали из общего блюда, при этом за ними тянулись ниточки сиропа, погружали в блюдо с водой, где сиропные ниточки отлипали, и только затем помещали на тарелку.

Телеведущий владел английским изрядно. Не прошло и пяти минут, как Kao Lin сообразил, что ему предлагают выпить. В полном соответствии с китайскими обычаями он отказался два раза, а на третий согласился. В сувенирной коробке была доставлена бутылка местной водки («Пшеничная», - объявил Телеведущий) и разлита по стаканам почти нормального размера.

В Шенжене водку пили из микроскопических рюмочек.

 

Пьют вообще мало, почему и чарочки для крепких напитков делаются не много более русского напёрстка.

О.Иакинф, 1821 год.

 

 

Вкус у водки оказался приятным и подходящим к трапезе, но трудно было отделаться от впечатления, что её производили на парфюмерной фабрике. «А может быть, наладить в Китае бизнес по выпуску настоящей водки 5-тикратной очистки?» – в голову Kao Lin’а пришла трезвая мысль.

 

Kao Lin закрыл глаза.

 

 

В необъятных размеров зале стояли огромные никелированные баки, от которых тянулись во все стороны блестящие трубы. Гудели нагревательные котлы. Прозрачная жидкость текла через угольно-серебряные фильтры и накапливалась в заиндевевших цистернах. Мощные насосы гнали её на разливочную линию, откуда полные до краёв бутылки шли на ленточный конвейер, позвякивали, запечатывались, крутились на автомате для наклеивания этикеток, поступали в ящики и складывались в контейнеры. Могущественный Человек пробивал в коридорах власти декрет об обязательном употреблении водки «Один Дом» в качестве средства, сплачивающего нацию. Телеведущий демонстрировал на экранах приёмы правильного разлива и употребления напитка. Симпатичнейшая Китаянка кокетливо поднимала стакан и подмигивала телезрителям.

Kao Lin открыл глаза. Компания за соседним столиком расшумелась. Телеведущий шёпотом сообщил, что там сидят о-очень богатые люди. Их лица были на редкость уродливыми и обладали чёткими признаками дебилизма.

«Господи, - подумал Kao Lin,- не дай мне когда-нибудь стать о-очень богатым». И немедленно выпил.

Появилась Симпатичнейшая и выгрузила на стол несколько коробочек со специальными китайскими пельменями. Очевидно, даже этот ресторан не владел искусством их приготовления в необходимой степени, почему почтенная дама была командирована в особое место, где секрет лепки не был окончательно утерян.

Вечер завершили в кофейном салоне гостиницы «Столичная», где с Kao Lin’а и Рыжеволосой было взято обещание звонить Могущественному Человеку, как только они вновь окажутся в Северной Столице.

На следующее утро им повезло: обнаружили место, в котором готовили кофе почти хорошо: чуть лучше, чем в Starbucks’e, но на два порядка хуже, чем это удавалось сделать госпоже Kaoline.

Стоил кофе немного дороже Starbucks’овского: около 5 долларов, зато подавался в фарфоровых чашках, а не в бумажных стаканчиках. В том же здании находились и знаменитые торговые ряды, где Kao Lin рассчитывал приобрести сувениры и настоящий китайский чай.

Прилавки с сувенирами занимали все шесть этажей, китайские торговки на каждом шагу хватали Kao Lin’а и Рыжеволосую за руки и кричали: «Пасматри! Я тебя видела! Тебе панравится! Галстук хочиш?»

Они обращались к Kao Lin’у на русском языке и это его раздражало.

«Как похожи наши два народа», - размышлял Kao Lin, - припоминая аналогичные сцены на Одесском Привозе.

 

Это смутное чувство близости, родственности, похожести – взаимное, оно-то и объясняет отчасти тот глубокий, захватывающий нитерес, с каким китайские студенты читают Ключевского, его мастерские описания старорусского быта. Послушайте их комментарии, и вы сами убедитесь, как, несмотря на все различия, много у нас общего, и не только в исторических переживаниях, но и в наших мыслях, наших чувствах, нашем миросозерцании...

А.Ивин, 1927 год.

 

 

Цены назывались несусветные, но очень быстро опускались до вполне разумных, снижаясь в 2, 3 и даже 6 раз в течение одной минуты. Kao Lin не торговался, он называл свою цену и поворачивался к прилавку спиной. Если цена устраивала торговку, она удерживала Kao Lin’а за рукав и совала ему покупку.

Но настоящий китайский чай отпускался по твёрдой цене и по стандартной процедуре. Его нельзя было купить просто на вес. Чай следовало предварительно попробовать. Горстка заварки размером с водочную рюмку обдавалась крутым кипятком, который тут же выливался в раковину. Кружка с заваркой заполнялась кипятком ещё раз и приобретшим первый цвет напитком ополаскивалась чашка. И только после этого ополоснутая заварка заливалась кипятком «набело», через пять секунд готовый зелёный чай переливался в ополоснутую ранее чашку и предлагался покупателю.

Чай необходимо было пить маленькими глоточками, перекатывать во рту, закатывать в наслаждении глаза, оценивать вкус и слегка вяжущее послевкусие всеми имеющимися рецепторами. Чай, как оказывалось, имеет не один, а по крайней мере десятки вкусовых оттенков, переливающихся во времени и пространстве полости рта и языка. Он так же богат нюансами, как марочное вино, отчего и процедуры дегустации столь схожи. Покупатель начинал сожалеть о бесцельно прожитых годах и бездарно выпитых цистернах чая различных сортов, отличающихся друг от друга, как вина в китайском ресторане: чай чёрный цейлонский, чай чёрный грузинский, чай чёрный индийский.

Чай в китайской чайной лавочке отличался от распространённых во всём мире чаёв в пакетиках в такой же степени, как вина плодово-ягодные от вин марочных. Такой чай нельзя было и помыслить испортить лимоном или сахаром. Вкус его объяснял покупателю, почему жители Китая не употребляют кофе и откуда возникла традиция чайных церемоний. Чаёв в приличной лавке предлагают многие десятки сортов, неторопливый покупатель может провести в ней целый день, не дойдя и до половины ассортимента. После такого дня он навсегда изгонит из своего словаря выражение «гонять чаи», ибо настоящий чай не гонят и не гоняют.

Kao Lin, к сожалению, торопился и выбрал пять наиболее популярных сортов, включая душистый «оолонг», целебный «пуэр» и кулёчек с «цветковым» чаем, эффектно распускающимся в чашке подобно розовому бутону.

 

Здесь [в Шанхае] есть всякий чай, какой только родится в Китае. Не для всякого носа и языка доступен аромат и букет этого чая: он слишком тонок.

...подождём, пока англичане выработают своё чутьё и вкус до способности наслаждаться чаем и притом заваривать, а не варить его по своему обычаю, как капусту.

И.Гончаров. «Фрегат «Паллада», 1854 год.

 

 

Семидневный визит в Китай заканчивался и следующим утром Kao Lin погрузился на борт Аэробуса-330, выбрав место у левого иллюминатора с расчётом на наибольшее количество впечатлений. Самолёт тащился в очереди на взлёт, проезжая мимо длиннющего третьего терминала, потом развернулся, выехал на взлётную, плавно набрал скорость, а затем и высоту. Осталась позади Северная Столица, под брюхом проплыл индустриальный Тянцьзинь, куда уже, наверное, добралась на сверхскоростном поезде Рыжеволосая, тянулись освещённые утренним солнцем предгорья Большого Хингана, рисовые поля и безошибочно узнаваемые атомные электростанции.

Китай оборвался Жёлтым морем, но уже через 30 минут показался новый берег. Это была Корея. На севере угадывался Пхеньян, прямо под самолётом прошёл густонаселённый Сеул, за которым следовали никем не обжитые горы, снова береговая полоса с небольшими посёлками и аэропортом приморского Каннына, где Kao Lin рыбачил, когда деревушка называлась Цанхэ при династии Хань, снова море, море, опять кусочки суши, теперь уже японские, остров Оджима, соединённый с берегом невесомой ниточкой шоссе. Внезапно во всём блеске возник усечённый конус Фудзиямы геометрически правильной формы, будто выточенный на токарном станке.

Самолёт, продефилировав над площадками для гольфа, которых Kao Lin насчитал четыре, сел в аэропорту «Нарита» с современными витринами магазинов, барами и кофе-шопами.

Здесь Восток, наконец, сходился с Западом.

Предстояло убить два часа. Kao Lin приземлился за стойкой бара. Он протянул руку и в ней оказалась жёлтая «отвёртка».

Сказка заканчивалась, возвращалась реальность. Менее, чем через один оборот короткой стрелки часов он окажется в Эмералд-сити.

На обратном пути Kao Lin сконцентрировал свою тренированную волю и переместил время в обратном направлении.

Пузатый Аэробус мягко воссоединился с бетоном в 6 часов 5 минут утра, начав свой полёт в 08 часов 55 минут того же дня.

Отвоёванные у беспощадного времени три часа Kao Lin решил потратить на приобретение нового словаря китайского языка.

 

Иллюстрации – Юрий Иванов