ПОДОНКИ

- А, по-моему, так называемая настоящая литература мало чем отличается от палп фикшен! - вонзился в ухо приятелю Федор. - Если вообще отличается! Ну чем, скажи, отличаются тефтели от фрикаделек?! Разве что размерами! А начинка у них почти одинаковая!

- Что?! А?! - крикнул Азарий.

Федору, невзирая на самолюбие, пришлось повторить свою реплику, приподняв тембр и голос. Но чтобы не вовсе ронять свое эго, он расширил финальный аккорд, пропищав:

- Ну разве пушкинский "Выстрел" или "Барышня-крестьянка" - не чистый палп фикшен?! В этом белкинском рукоделье больше бульварщины, чем в серийных шампунях. Ну, пожалуй, с безупречной матчастью и запасом словесной картечи для убоя читателей. Повести, а, точнее, сказки покойного Белкина сотканы в стиле кружевного минимализма. Там всего понамешано: любовь с мелодрамой, буколика, готика, водевиль, разбойные страсти-мордасти. Однако в нужных пропорциях, по правилу золотого буравчика. Но самое главное, что Пушкин первым открыл, что латентный сказочный алгоритм столь же успешно воздействует и на взрослого человека!

- Почему?! Я не согласен! - крикнул Азарий, драматически затрепетав огневыми ресницами.

Азарий проявлял осторожность даже в нейтральных водах, предпочитая не углубляться в тему и особенно в рему, и не пояснять, в отсутствие стимулов, прежде всего эротического характера, причины своих лапидарных ответов.

- - - - - -

Тут надо бы пояснить, что вопли друзей объяснялись не яростью спора, а нахождением в вагоне метро, который разухабисто волочил их от станции "Курская" до станции "Комсомольская". Состав только начал движение, и колеса особо яростно скрежетали, а движок отчаянно выл. Следует также заметить, что час был достаточно поздний - между одиннадцатью тридцатью и двенадцатью вечера. Более точной зарубки автор, увы, дать не может по причине неточности хода швейцарских часов "Вашерон Константэн", а потому со стыдом оставляет повестование на волю Сурабхи.

- - - - - -

Азарий и Федор служили писателями. Бестллетристами. А до этого явились буквально из ниоткуда и рвали пупы в газете "Акты и факты". Пока не поехали в гору, акционировав самые прибыльные боковые проекты - "Папины дочки" (Федор) и "Я - чумовой" (Азарий), и не канули юркими семенами в писательский чернозем.

У обоих, естественно, были хлесткие псевдонимы. Федор писал мистические артхаус-триллеры под ником Букияр Акинфеев, а Азарий - саркастические детективы под вуалью Вероники Истоминой.

Мода на культовый трэш менялась почти ежечасно. Но смена эпитета ни разу не посягнула на двухъядерный жанр - "боевик-детектив", ибо во все времена читатели жаждали крови, загадок и мурашек на коже. Сюда, казалось бы, можно было добавить и секс, но сексу заказано быть зарядом бомбы офисного мэйнстрима, так как даже самый прожорливый потребитель из секты белых манишек питает стойкую неприязнь к порно-наживке.

- - - - - -

- Почему? Да потому, что писатель пишет не для писателя, как утверждают эстетствующие одиночки, а для читателя! Писатели силы последние из себя изживают, наизнанку выдрючиваются, принимают для овуляции разума по десять чашек кофе за раз, про три женьшеневых капсулы каждые два часа, по штофу водки "Белуга" за сутки! А чтецы с обеих сторон - высокой и низкой пробы - одинаково пылкие, пассионарные, глотку за своих любимцев перегрызут!

- И за Донцову, да простят меня дамы? - потупил глаза Азарий.

- За Донцову дамы тебя в пух и прах разорвут. Да и велика ли разница между Донцовой или Татьяной Толстой? Писателей можно уподобить спиртным напиткам. Только разного качества и разной крепости. Дарья Донцова, к примеру, - это пиво "Невское светлое", а Татьяна Толстая - семилетней задержки настой на болотной морошке.

- А почему именно семилетней?

- Семерка вообще мистическое число, а для Татьяны Толстой - всемерне. Вот посчитай количество букв в ее имени. Т-а-т-ь-я-н-а. А теперь в фамилии. То-то! Сын у нее - Артемий Лебедев. Сестра - Наталия Толстая. А дед - Алексей Толстой.

- А "Кысь"?

- Причем здесь "Кысь"? Хотя в слове "Кысь" тоже семь букв. Просто три из них - невидимые. Вернее, видимые только для посвященных. Вот и вся разница. Читатели же - это потребители всех этих напитков, которые набираются ими в корзину с учетом зрелости вкуса и крепости разума. Но алкашами, которых раньше называли книжными червяками, становятся лишь немногие. Причем с каждым годом число запойных читателей стремительно падает.

- Это хорошо или плохо?

- Лично для нас? Я думаю, что ни хорошо и ни плохо. Поскольку таковых сейчас очень мало. А массовый читатель теперь чуть ли не по слогам и буквам слова разбирает, но требует к себе генеральского отношения. Наверное, по старой и доброй традиции. Когда не книга выбирала читателя, а читатель книгу. Но даже с массами можно работать. Я не хотел бы сейчас взлетать в эмпиреи пустых рассуждений о том, кто есть хороший читатель. Определений хорошего или даже идеального читателя - великое множество. Я бы выбрал такое: хороший читатель - это мертвый читатель.

- Что?! - закричал Азарий, но крик его слился со стуком третьего, особенно звонкого колеса и потому был низвержен до комариного писка.

- Шутка! Дурак! - Федор брезгливо отпрянул от друга.

- Не шутка-дурак, а дурацкая шутка! - огрызнулся Азарий.

- Тебе Катенька Лацис нравится?

- Читать - нравится. А так - нет, - сказал с грузинским акцентом Азарий. - А если серьезно, то я ее книги не понимаю. Лебеда какая-то.

- Катенька мне один раз такую странную вещь сказала: "Если я хоть раз надеваю новое платье, то считаю, что не зря потратила деньги. Вот так я и к книгам своим отношусь. Если мой новый роман прочтет хотя бы один читатель, то, значит, я не зря потратила время."

- Ну-у-у, это бабский лепет. Ничего за этим не кроется. Тем более, что она свои книги на деньги мужа штампует.

- Не знаю-не знаю. Мне Катенька очень нравится. Прямо Шанайя Твейн клубно-клубничной эпохи.

- Ты что? Опять шутишь?

- Я больше одной шутки в час бесплатно не отпускаю. Послушай, а тебе не кажется, что мы слишком медленно едем?

- Даже не знаю, - пожал плечами Азарий. - В метро я теряю чувство времени и пространства.

- Или перегон такой длинный?

- Да сказал же - не знаю я! Лучше вернемся к нашим писателям. Вот Пелевин, к примеру, кто?

- Пелевин, ясное дело, - текила с заспиртованным богомолом, вампиром или чапаем в каждой бутылке. То бишь в каждом романе. Акунин - контрафактный грузинский конъяк. Сорокин - абсент на треть с формалином. Елизаров - кальвадос из Тамбова. Гришковец - ностальгический вермут. Шишкин - первач на живом венерическом волосе. В каждой бутылке вьется длинный прозрачный волос, похожий на элитную аскариду. Волос этот не вреден, но даже полезен, поскольку содержит туйон, повышающий эластичность нейронов. Но многие почему-то его вылавливают и выбрасывают или выпускают в аквариум - для красоты, и пьют один лишь бульон. Говорят, в таком случае напиток теряет силу и вкус, и захмелеть от него невозможно. Хотя все это - мура, брат Азарио! Поскольку все сочиненные человечеством буквы все равно сотрет пламя вечности. Иными словами, содержимое всех бутылок сначала выдохнется, а потом улетучится сквозь тончайшие поры, пронизывающие тайную сущность стекла. И тут даже Шекспир с Гомером не устоят. Испарятся, как миленькие. А уж на что был мастаки угодить своей брагой и черни, и знати. Но это не означает, что все канет и обратится в сухое ничто! Все только изменит форму, потеряв содержание. Так лед превращается в воду, вода - в пар, пар - в облако, а облако - в верблюда или слона. На верблюда или слона сядет новый погонщик и споет человечеству новые песни со старым припевом. Нет, ну ты посмотри! Что это мы все ползем и ползем, как Ахиллес за Тортиллой?!

Поезд и в самом деле едва волочился, как будто его тянула не мощная электросила, а пара квелых лошадок. Зато говорить стало легче, не нужно было надсаживать горло.

- Жизнь приковала нас к письменному столу и сказала: "Ни месяца без романа!" Так насильно сажают за детей клавиши или пихают им в руку смычок, - Федор на миг превратил себя в хнычущего вундеркинда, пиликающего на скрипке. - Мы плачем и ропщем, но бунтовать не решаемся, соблазненные призраком славы и хрустом купюр.

- Я почти и не плачу, - пожал плечами Азарий. - Я это воспринимаю как позитивную неизбежность. Мне даже нравится пропускать костлявое мясо реальности через мясорубку души.

- А вот этого делать нельзя!

- Не вижу ничего неприличного в умении хорошо приготовить котлеты. Тем более, что котлеты готовим мы оба. И чем искуснее мы приправляем их специями для усиления вкуса и запаха, тем жаднее их пожирает читатель.

- Да я вовсе не против тефтелей, биточков и фрикаделек! А против того, чтобы втравливать душу в дело нарезки фарша! В таком случае ты становишься соучастником действий, будь то реальных или сбрендивших с потолка, а надо стараться быть исключительно наблюдателем. Соучастник мало что видит и слышит из-за горячечной вовлеченности, тогда как круг восприятия наблюдателя существенно расширяется благодаря его отстраненности.

- А есть еще фалафели и клопсы, - погрузился в кулинарный дурман Азарий. - Помню, я где-то их пробовал. Клопсы, вроде, - в "Бирхаусе", а фалафели - в "Шафране".

- К примеру, я - чистокровный игрок-наблюдатель. Ты меня слышишь? - Федор ущипнул Азария за кончик левого уха.

- Блин! Ты мне мочку уха порвал! - заскулил Азарий.

- Это - чтобы лучше слушал, бином человека! Итак, я - разведчик и одновременно дозорный. Поскольку вся жизнь - игра, я все время ищу новые игры, высматривая их в бинокль или притворившись случайным прохожим. А потом предлагаю читателю сразиться со мной в эти игры на на принципах состязательного равноправия, объявляя в эпиграфе или в первом абзаце правила очередной дуэли. Ты заметил, что у меня все романы с эпиграфами? Иногда я проигрываю. Игр без проигрышей не бывает. Но от проигрыша я только крепчаю и наливаюсь азартом. Глаз мой становится зорче, ухо - острее, поступь - мягче и легче.

- "Поступь моя легка, шерсть - нежна и мягка..." - засеменил языком Азарий.

- И что очень важно - в правилах игр, в отличии от жизненных правил, нет исключений.

- А как же тогда: "Вся жизнь - игра"?

- В любом обобщающем афоризме есть небольшая натяжка. Так же, как в не менее знаменитой фразе: "Весь мир - театр".

- А плачешь и ропчешь ты отчего?

- Я же говорил уже. Потому что жизнь приковала, а не сам выбирал.

- Тебе ли роптать? Ты за свои казаки-покойники такие бабки стрижешь, что никакой кризис не слижет!

- Кстати, на этой неделе я если не плачу, то дико страдаю. Я сейчас пишу ностальгический боевик. Время действия - конец девятнадцатого века с перевалом на подножье двадцатого. Завязка боевика - зверское убийство в конном трамвае.

- В конном трамвае? Конную милицию и полицию знаю, а это еще что такое?

- Да знаешь ты! Ну, конка! Конка! Трамвай, запряженный парой гнедых.

- Ах, да! Вспомнил, конечно. Было такое чудо при царе Додоне. Непонятно только, зачем ты на хвост Акунину наступаешь?

- Уже на первой странице я произвожу выстрел дуплетом, - пренебрег замечанием друга Федор. - В конном трамвае убивают из пистолета, при полном столпотворении пассажиров, сразу двух человек. Невзрачных, казалось бы, обывателей. Но кровь из их серых тел хлещет ярким фонтаном. Пассажиры трепещут, падают в обморок. Убийцы - а их было тоже двое - спрыгивают на ходу и растворяются в уличном муравейнике. Чуть позже кто-то из пассажиров спохватывается, тоже спрыгивает с подножки и бежит за городовым. Совершенно случайно среди пассажиров оказывается известный врач - профессор Иосиф Карлович Блохер. Профессор пытается оказать умирающим помощь... - Федор почесал гордо вздернутый нос. - Хотя зачем я тебе все это рассказываю? После сам прочитаешь, если все сложится, как всегда. Но тут ведь вот какая запинка! Настучал я, значит, такое начало с изложением правил игры, жахнул стакан "Рижского бальзама" - сам не знаю, отчего я так полюбил этот мерзкий напиток, - и прикорнул на диванчике. Очнулся только на следующее утро. И с тех пор роман не идет, хоть ты тресни! Каждый день я сажусь за компьютер, то есть шмыгаю серой тенью в злосчастный империал, пристраиваюсь где-нибудь в уголке и терпеливо жду, пока задвижутся-загалдят пассажиры. Но пассажиры застыли в немом испуге! Пятый день кряду я наблюдаю одни восковые, каучуковые фигуры. Застыли даже два кровавых фонтана. Они висят над телами, как два красных зонтика. Я их украдкой пощупал. Фонтаны упругие, как резина, и теплые, как парное молоко. Конечно, я знаю, что тут главное - уметь настойчиво ждать. Как на рыбалке или на утиной охоте. Но сколько же можно?! У меня же сроки горят! Раньше такого не было. Ну день, ну, самое большее, два покапризничают персонажи, а потом растаят-разговорятся. А нынешние герои стоят, сидят, лежат истуканами. Не трамвай, а музей восковых фигур! Можно, конечно, заставить их двигаться и говорить. Пинками, затрещинами, электрошоком выбивать из них реплики и телодвижения. Как родители высекают из малышей гостевые стихи или как карибские ведуны заставляют двигаться зомби. Но нельзя, ни в коем случае нельзя этого делать! Ибо это чревато! Ибо это чревато!

- Чем, чем черевато?! - заволновался Азарий и пару раз стукнул Федора кулаком меж лопаток.

- Потерей правды игры! - выдохнул, наконец, поперхнувшийся мыслью Федор. - А ничего более страшного в искусстве случиться не может. Конечно, если ты профи и руку набил, то почти никто из читателей этого не заметит. Скорее, даже похвалит. За живость и правдивость характеров - это, пожалуй, самая оскорбительная и позорная для писателя похвала, - за свежесть сюжета, за емкий и органический стиль, за то, что автор умело водил его за нос по сокровенным потемкам души. Да мало ли за что читатель способен хвалить писателя! О критиках не говорю. Это - каста неприкасаемых шулеров. У критика всегда при себе колода суждений на любой вкус по одному и тому вопросу. В зависимости от ситуации он из нее что угодно вытянет: тройку, семерку или туза.

Федор замолк. Но было видно, что это всего лишь секундный привал. Так оно и вышло.

- Вот сегодня утром снова попробовал. И снова облом! Словно горгона их всех покусала! И такое отчаяние на меня накатило! Потому что испугался: а вдруг они засекли мою тень в уголке и больше из летаргии не выйдут? И опять же - сроки, сроки прессуют! Вот что бы ты мне посоветовал делать?

- Я бы на твоем месте эти восковые фигуры горчичным газом опрыскал. Или паяльной лампой прижег. Но у тебя же прынципы, императивы! - усмехнулся Азарий, но не язвительно, а добродушно - чтобы не получить от друга новый щипок.

В этот момент поезд особенно сильно тряхнуло.

Он стал тормозить, потом резко дернулся, словно икнул, снова тронулся, но через несколько секунд окончательно встал. Да так плавно угас, что никто в вагоне даже не шелохнулся. Под полом что-то переливчато засвиристело. Словно кто-то жалобное коленце на жалейке исполнил. А потом стало тихо-тихо. Хотя нет: было слышно, как где-то под потолком гудел заблудившийся шмель.

Свет чуть притух. На самую малость. Хотя утверждать, что в вагоне до этого было светло, было бы слишком дерзко.

Пассажиры молчали и нехотя переглядывались. Хотя испуга в их вглядах не было. Такое в метро нередко случается. Бывало, и по получасу в кишке тоннеля страдали.

Людей в вагоне было немного.

Сами герои укромно сидели в дальнем левом углу. Их сектор, кроме них самих, был пуст. Только рядом валялась, бесстыдно раскинув страницы, газетка "Из рук в руки".

Дальше, в центральной части вагона по правую от них руку, тоже никого не было.

Только в самом конце вагона колыхалась головка блондинки, напротив которой ухмылялись, то и дело толкая друг друга в бока, два довольно молодых человека. А, может, и недовольно. Как-то невнятно смотрелись их лица, особенно издали. То ли это старые мальчики, то ли моложавые старички.

Один был в потертой кожаной куртке, подпоясаной брезентовым ремешком, в джинсах и высоких ботинках, а другой - в какой-то пухлой чухонке до пят, словно пошитой из старого одеяла. Из-под чухонки выглядывали ботинки с лобовыми стальными набойками. В таких ботинках на дисковых щепорубках работают, чтобы невзначай фаланги не обкусало.

На противоположной стороне, начиная с центра вагона и далее, сидели неплотным рядком четыре безмятежных клиента.

Пожилая тетенька в сиреневой вязаной шапке и белой кроличьей шубе. Руки она засунула обоюдно в полы шубейки, а взглядом сверлила сусальный замочек на сумке, которую баюкала на коленях.

Господин средних лет в песочном пальто и крапчатой кепке. Глаза господина имели цвет стали, его греческий нос длиною в гекзаметр невольно внушал уважение, а тонкий рот проступал идеально прямым надрезом над блестящей квадратной челюстью, что в целом указывало на его железный характер.

Грузный усатый мужик в мохнатой собачьей шапке, в распахнутом полушубке и в унтах. В руках мужик держал коричневый саквояжик с залысинами на углах.

Женщина в полушубке и мини-юбке с густо накрашенным ртом и глазами, что ее нисколько не красило, а превращало в печальную клоунессу.

Чуть поодаль, не примыкая ни к левым, ни к правым, сидел одиноко козлоногий верзила-подросток в круглых очках с "ай-подом" на шее и затычками на багровых ушах. Волосы на его голове торчали разноцветной соломой.

В проеме между вторыми дверьми держался за штангу короткой ручкой головастый мужчина в инвалидной коляске. Второй рукой инвалид держал раскрытую книгу. Растрепанный пепербэк в желтой обложке. Глаза инвалида сияли. Вместо ног у сияющего инвалида торчали туго спеленутые обрубки. Словно два младенца-двойняжки.

- Ну, пошел же, ради Бога! - взвизнул по-бабьи Федор.

Вагон примагнитило взглядами к Федору.

- Ты чего кричишь? - удивился Азарий.

- Пардон! По инерции! Ты же знаешь, какой я рассеянный.

В дальнем конце вагона два странных парня встали с сидений и начали неторопливо приставать к блондинке. Парней сильно качало, хотя поезд стоял, как вкопанный. Они то ли кашляли, то ли смеялись и трогали пальцами волосы девушки, словно проверяя на вшивость шерсть норковой шубки. Девушка откинула голову до отказа, но это ее не спасло.

- Ты смотрел фильм "Подонки"?! - снова крикнул Федор Азарию.

Последнее слово с ревом прокатилось по полу вагона, как кегельный шар.

- Ну чего ты все время кричишь? -зашептал торопливо Азарий. - Внимание к нам привлекаешь. На фига нам всякие бытовые проблемы?

- О черт! Опять по инерции! - Федор снизил голос до шепота. - Ты смотрел фильм "Подонки" (слово "смотрел" Федор произнес по-детски - "смарел")? Ста-а-а-рый такой американский фильм. Черно-белый. Я в "Госкино" его видел на закрытом показе. Давным-давно. Поэтому даже не помню, как он по-английски называется. И кто режиссер, тоже не помню.

Пассажиры вагона, пористый сгусток вселенных с редкими пригодными для жизни планетами, заерзали и, не отрываясь, смотрели на Федора. В их глазах читалось осторожное благоговение перед ухарем, бросивших вызов шпане.

Парни, пристававшие к девушке, тоже на миг оставили жертву и крутанули головами, видимо, тоже приняли подонков близко к тому месту, где у них должно было биться сердце.

- Эй, вы чего там бултызите? - сказал парень в чухонке. - Какие-такие подонки?

Говорил он как-то натужно и дребезжаще. Словно в горле у него застряла колбаска "Баунти" или "Марса", причем прямо в обертке.

- Ничего-ничего! - успокоил парней Азарий. - Мы тут о своем, о наболевшем толкуем.

- Ну потолкуйте-потолкуйте! - сказал молодой человек в кожаной куртке. - А там видно будет.

У парня в кожаной куртке был чисто московский выговор, без всяких дефектов и других неэстетичных примет.

-Е-мое! - выдохнул мерзло Азарий. - Мне уже как-то не по себе становится. Они сейчас девушку подербанят, а потом по вагону пойдут. Так и до нас доберутся. Когда поедем-то?

- Дурацкий вопрос! Кто же тебе на него ответит! А вообще-то уже долго стоим.

- Хотя у нас в каком-то смысле особое положение.

- Ты на что намекаешь? На корочки союза писателей и журналистов?

- Да на какие корочки! Ты чего? Этим гопникам что ли в морды тыкать? Да они еще сильнее разозлятся. Нет. Я то имею в виду, что в данном случае можно было бы применить твой концепт и исходить из того, что мы в каком-то смысле играем. В шпионов и наблюдателей.

- Опять - "имею в виду", "в данном случае", "в каком-то смысле"! У тебя, дружок, со словарным запасом проблемки. Ты же - писатель, бля! Или даже больше того - писательница! Представитель пиковой литературной элиты! Служебными формулами нужно уметь жонглировать и тонко играть, а не ляпать их всуе.

Слово "тонко" Федор произнес на французский манер - в нос и в растяжку. Видимо, ему нравилось смешивать в устной речи разные стили, жаргоны и языки.

- Слушай, мне тут мне одна затея в голову стукнула.

- Смотри, они у девушки сумку отняли, и в ней ковыряются!

- Ничего удивительного. Ценные вещи ищут. А вон, смотри, у кожаного в руках что-то плещется. Наверняка, кольца-серьги сняли.

- И ведь никто не заступится. Вот в чем весь казус белиссимо!

- А вот это ты красиво придумал. Браво, Азарий!

- Федор, мы уже четыре минуты стоим. Это уже где-то за гранью добра и зла.

- Я бы лучше сказал - по ту сторону. Потому что грань обычно ассоциируется со стаканом или графином, что плоско и материально, а сторона - со светом и треугольником. Как раз получаются освещенные звездами и луной верблюд, лев и дитя.

- А вот как правильно Ницше переводить, совсем не тебе судить! - отрезал Азарий. - Я немецким почти в совершенстве владею!

- - - - - -

Пассажиры, давно почуяв недоброе, по одному отторгались от треугольника тьмы.

Вернее, даже незримо плыли, как корабли, или парили, как ансамбль "Березка", подгоняемые ветром угрозы. Но движение их было слишком тягучим, чтобы наверняка отвратить опасность. Можно долго плыть головой, покрыв в физическом мире лишь несколько миллиметров.

- Знаешь, что я тебе хочу предложить, любезный Азарий? Пока суть да дело, давай-ка набросаем по-быстрому (Федор снова по-детски сказал - "по-бырому"), как будут здесь дальше события развиваться. Каждый - свою версию. А потом сверим и решим, у кого лучше получилось. Заодно отвлечемся, отряхнем тяжесть зла с наших ног.

- Лучше - это как?

- Лучше - это просто лучше! Сам ведь прекрасно знаешь, что это такое. Ну как тебе моя затея?

- Согласен. Но, чур, на интерес! И потом опять же условия надо определить: кто первый будет читать, сколько минут отвести на версию, ну и всякое прочее.

- Да это как раз очень просто. Пишем, складываем листики в кубики и суем ко мне в "самсонит". Вот в этот кармашек. А потом перемешиваем и достаем из кармашка. Хочешь - ты, хочешь - я. Чтобы не было распрей, кто первым должен читать. Но главное - краткость. Чтобы - как сгусток спекшейся крови.

- А интерес?

Блондинка в хвосте вагона жалобно пискнула.

Федор поднял голову, но ничего страшного не заметил: продолжалось вязкое хулиганское баловство.

- Да-а-а. Интерес. Ну вот есть золотая статуэтка Махатмы Ганди. Ты ее видел. Как тебе?

- Идет.

- А с твоей стороны что?

- Ну... - Азарий надолго замялся. - Ну... Слушай, а если поезд сейчас пойдет, тогда все насмарку?

- Конечно. Тогда все рушится и отменяется. Так что со своей стороны предложишь?

- Извините, что вмешиваюсь в беседу, но просто не могу удержаться.

- Что? Кто? - сказали одновременно Азарий и Федор.

Перед ними качалась огромная голова в инвалидной коляске.

Из коляски, кроме головы, торчали одни только руки, поскольку ноги присутствовали только в виде культей. В одной руке трепыхалась желтая книжка, похожая на букет чайных роз, а в другой шевелились мохнатые пальцы в уголовных перстнях.

Азарий пытался прочитать название книги, а Федор - понять тайный смысл размытых жиром и временем украшений. Но оба потерпели крушение.

- Вам что, господин? - сказал Федор.

- Там, в конце вагона, происходят жуткие вещи. Там два бандюка терзают красивую девушку.

- А мы-то при чем? - удивился Азарий.

- Мне показалось, что кто-то из вас бросил вызов подонкам.

- Вот так вот ничтожные обстоятельства препятствуют воплощению перспективных идей, - Федор вздохнул и спортивным пинком отправил коляску в жуткий конец вагона. - Так что ты готов предложить взамен, Азарий Истомин?

- У меня есть сюжет романа. И я готов его тебе уступить. Если проиграю, конечно.

- Ой, только не это! Гони другой вариант.

- Хорошо. Ставлю самохваловскую картину "Кондукторша".

- Га! Эта картина пылится в подвалах Русского музея.

- Там копия, а у меня - оригинал. Гадом буду!

- Ладно. Уговорил.

Федор достал из самсонитовой сумки тетрадь и выдрал из нее два листа. Второй лист получился никуда не годным уродом. Федор скомкал его и засунул в сумку. Снова выдрал листок, но резче и тверже.

- На вот тебе. Ручка есть?

- Нет.

- Ну скажи, какой ты писатель, Азарий? У писателя под рукой всегда должны быть писало, кресало и созерцало. Для фиксации рассыпчатых мыслей и юрких деталей. Или у тебя абсолютная память?

- Память у меня говенная, - признался Азарий.

- Ну вот! Ладно. Держи ручку. Дарю. У меня их всегда целых три про запас.

- "Мицубиши Пенсил Ко", - прочитал Азарий на толстой ручке с золотистой нашлепкой. - Выебщик ты, Федор!

- Ничего подобного! Я эти ручки в электричке купил. Когда ездил к дяде в Жуковский. Целую связку за триста рублей. У этой модели есть две редкие и очень полезные функции. Во-первых, гипер-танк. То есть стержень. А, во-вторых, ручка пишет в любом положении. Ею можно даже на потолке писать. Вот смотри.

Федор встал на сиденье и написал на внутреннем склоне вагона:

"Лей, ливень, всю ночь напролет".

- - - - - -

Блондинка вновь завизжала, а через секунду к ее визгу прилип мужской хриплый стон.

- А время?

- Пять минут. И ни секундой более. То есть без всяких вчерашних щей. Но чтобы кратко, емко, пассионарно. Максимальный объем - полстраницы.

- А как решать будем, у кого лучше получилось?

- Решать буду я. Наитийно. Ты же знаешь, я не умею жульничать и хитрить.

- Согласен. А этот фильм американский. "Подонки". Про что он? Расскажи хоть чуть-чуть. А то вдруг похоже получится. Неинтересно будет.

- Фильм совсем древний. Эпохи рок-н-ролла. Нью-Йорк. Ну, следует типа тоже электросостав. Только по подвесной железной дороге, над каменными джунглями. Стучит-громыхает. Время - ночное. Поезд, по всей видимости, последний. В кадре - вагон в разрезе. В нем всего несколько пассажиров. Представители самых разных социальных слоев. На одной из остановок в вагон врываются двое подонков. Типаж - Элвис Пресли с Эдди Кокрейном. С коками-баками, кривыми ухмылками, ножами-кастетами, брюками-дудками. Ну и начинают глумиться над пассажирами. Основной жертвой выбрали холеную фифу в бальзаковском вкусе. А в вагоне сидят два приятеля. Военные. Рядовые или сержанты. Вроде как в отпуск их отпустили после корейской войны. У одного - рука в гипсе на перевязи через шею. Первый приятель, который без гипса, - боязливый, законопослушный, не хочет вступаться за пассажиров, а второй, хоть и раненый, - рвется в праведный бой. В конце концов второй не выдерживает и начинает драку. И валит обоих бандитов. Мочит их гипсом по голове. Но один из шпанюг все же успел пырнуть его финкой в живот или в бок. Но не на смерть. На этой счастливой ноте фильм и заканчивается.

- То есть добро побеждает зло.

- Я бы сказал, что добро побеждает зло только тогда, когда само становится злом.

- Ну, это уже посторонняя метафизика. А сюжет я прочувствовал. Так что можно начинать.

Вагон два раза подмигнул пассажирам, и из динамика на потолке захрипело:

- Уважаемые пассажиры! В результате аварии вышел из строя главный мотор-вентилятор, поэтому состав возобновит движение не ранее, чем через двадцать минут. Бригада электропоезда прилагает все усилия, чтобы как можно скорее устранить неисправность. Убедительно просим всех сохранять выдержку и спокойствие. Благодарю за внимание. Старший машинист Водзянко.

Пассажиры гневно зарокотали, хулиганы засвистали соловьями-разбойниками, блондинка заголосила.

- Какая примечательная фамилия. Родзянко.

- А мне показалось - Морзянко.

- Да какая разница. Главное, что время у нас теперь точно есть.

- Может, тогда десять минут на прогноз? Чтобы хоть как-то художественно обработать.

- Я сказал - пять! Ну что? Начинаю отсчет. Пять, четыре, три, два, один. Поехали!

Друзья зашуршали ручками.

Из другого конца вагона потянуло сладковатым дымком.

Друзья разглядели сквозь дым, что хулиганы смолят самокрутки и попутно терзают девушку. Хулиган в долгополом пальто тянул ее за перехлестанный шарф, драл меховой воротник. Девушка сопротивлялась, растопырив тормозом ноги и плеская руками, но все равно постепенно съезжала с сиденья на пол. Кожаный хлопал в ладоши, криво нырял вприсядку и дребезжаще потявкивал:

- А-тя! А-тя! А-тя!

Сумочка девушки валялась в проходе с удивленно разинутой пастью.

Отстраненная сумрачность и гробовое молчание пассажиров, сонный электрический свет, варварский ритуал под чад анаши лишали реальность наждачности, превращали ее в дефиле пустотелой интенции.

- Песни и пляски мусора, - качнул головой Азарий. - Интересно, есть ли среди пассажиров военнослужащие? Хотя бы из отставных? Типа Голенищева или Кутузова. А еще я слышал, что в вагоне какая-то кнопка вроде бы есть. Для вызова милиции.

- Не отвлекайся! Пиши! - Федор отвесил Азарию дружеский подзатыльник. - Три с половиной минуты осталось!

- Как вам не совестно! - крикнула тетенька в заячьей шубке. - Битюги обкуренные!

- Цыц, старая стерлядь, - ласково сказал долгополый, достал из кармана заточку на рукоятке и метнул ее в женщину, целя в лицо.

Женщина даже не дернула головой, не заслонилась руками, а только зажмурилась.

Заточка клюнула вороное стекло, но не пробила его и рикошетом упала на пол.

Мужчина в песочном пальто наклонился, чтобы ее подобрать.

- Только тронь, падаль. Черепок размозжу, - так же ласково сказал долгополый и, приподняв ногу, погрозил мужчине ботинком с железным намордником.

Мужчина отпрянул от заточки, как от гадюки.

Ободренная сменой вектора беспредела, девушка поползла по сиденью в угол, но парень в кожаной куртке неожиданно развернулся и ударил ее кулаком по лицу: несильно, возможно, даже небольно, а только для того, чтобы показать, что любые поползновения будут немедленно пресекаться. После этого кожаный тоже вытянул из-под одежды оружие - бронзовый бюстик Толстого на стальной цепочке.

- Толстовцы, блин! - возмутился Азарий. - Образ гения в подельники привлекли. А ведь это еще подлее, чем живого человека на подлость подбить.

- Почему?

- Потому что бронзовый тотем беззащитен, как зародыш или спящий ребенок. С ним что хочешь гадкое можно проделать.

- По-моему, ты, Азарий, слишком уж высоко копаешь. А вообще - не отвлекайся! Через две минуты - финальный гонг. Как у тебя дело движется?

- Дело движется и не движется, - тихо пропел Азарий и уткнулся в листок.

- А я уже почти закончил. Осталось только две точки поставить.

Азарий удивленно посмотрел на Федора, но ничего не сказал.

Долгополый подобрал с пола заточку, чмокнул ее, как казак любимую шашку, и спрятал в карман. Потом он сорвал с головы тетеньки шапочку, под которой оказалась даже и не прическа, а какой-то мышиный пушок. Парень легким движением рук расчленил шапочку на две неравные части и бережно положил обе тряпочки на голову тетеньки.

- Теперь у тебя, мамаша, целых две шапочки будет. А хочешь: будет четыре, восемь или шестнадцать?

Тетенька затряслась, вскрикнула чайкой и, повалившись на бок, закатила глаза. Она и верно была похожа на гигантскую, грузную чайку.

- "Чайка"! "Чайка"! Я - "Сокол"! Как слышно? Прием! - сказал Азарий, прищемив себе пальцами нос.

- Не паясничай и не отвлекайся! Или написал уже, что ли? Всего полминуты осталось!

- Дописываю-дописываю! - изогнулся коньком-горбунком Азарий. Так, что рыжая его шевелюра пролилась на колени и сладострастно лизнула мысы итальянских ботинок за три тысячи баксов.

- - - - - -

Теперь уже парень в кожаной куртке притянул к себе девушку за концы красного шарфа, немного с ней побарахтался, а потом резко выпустил шарф, синхронно ударив ее коленкой в живот.

Блондинку отбросило метра на два. Она стукнулась головой о металлический поручень и сползла, как мешок, на грязный в подтеках пол, наверняка запачкав дорогую шубку.

Как ни странно, лиходеи тут же утратили к ней интерес и перекинулись на подростка с "ай-подом" в горячих ушах.

Раскрученный кожаным гопником бюстик Толстого жужжал, как пропеллер, рядом с лицом Гарри Поттера. Скарамуш в долгополой чухонке фехтовал у носа подростка десятком заточек. Конечно, в руке чухонца была только один инструмент, но мастерство, как известно, способно творить чудеса.

Грузный мужчина в унтах и женщина-клоун припали друг другу, как будто были любовниками. Вернее, сначала накрашенный манекен плотно прилепился к мужчине, а уж потом собачий мужчина раскрыл объятия-клещи и замкнул их после того, как в них защемило дородную самку. Мужик еще и унтами защелкнул добычу. Женщина замерла-отключилась, очевидно, витая в тумане сильного чувства. Она, как ни странно, утратила сходство с клоуном и стала чрезвычайно красива, а мужчина, напротив, превратился в облезлого, престарелого сенбернара.

- Ух ты! "ай-под" на сто шестьдесят га! - удивился парень в чухонке. - Я фигею! Откуда у такого мальчонки столько бабла?

- Родители балуют, - с укоризной плюнул на пол кожаный фраер. - А ведь такие вот вещи подростков и развращают. В четырнадцать ему - "ай-под", в пятнадцать - "икс-бокс" и "ай-фон", в шестнадцать - корейская тачка. Вот так и плывут. Жертвы культа консьюмеризма.

- Юрец, я что-то не догоняю.

- Прожигатели жизни, повелители дохлых мух.

- Точно. Таким только с мухами силами меряться.

Долгополый сдернул плеер с шеи подростка. Пробки наушников вылетели у него из ушей. Подросток окоченел, съежился, ссохся. Гиганская сушеная саранча. Мечта африканца. Ешь - не хочу.

Чухонец вставил в ухо наушники, забегал пальцами по интерфейсу "ай-пода".

- Полный торч! - дал он оценку трофею и покрутил головой, как собака. Наушники выпали из ушей. - Юрец, зацени! Лови!

Кожаный поймал "ай-под" бейсбольным финтом и приступил к досмотру.

- Я фигею! С последней прошивой! А уши, глянь, - "коссы". Просто барабаны судьбы!

- А меня "коссы" не вставляют. У них с басами отсос. На "кретиве" - еще туда-сюда, а на "ай-поде" - нелом. Усилок дохловат. Вот "фишеры" - другой коленвал. Прут как из пушки. Эппловский усь из говна поднимают.

- Не, ты не прав, Антоныч. Тут "Косс-Спорта-Про". Это - вещуха. А насчет усилка - нужно просто в эквалайзере поковыряться.

- Все равно "Спорта" против "Этерны" не катит. "Этерна" басы пропирает круче любой кастрюли. Ну, кроме профи, конечно.

- На вкус и цвет советчиков нет, - пожал плечами Юрец.

- Смотри, сидит, как памятник неизвестному Эрнсту. Интересно, чем мы его так напугали?

- Не знаю. Вроде, ничего плохого не делали. А, может, вправду его напугать? Методом шоковой терапии. А то ведь - непутевый. "Ай-подом" подпорченный. Может, ему уши пикалом отрихтовать? Или начес раздвоить? Дай ответ, Лев Николаевич! - кожаный приподнял гирьку Толстого вровень с лицом. Толстой, покачиваясь на цепочке, слепыми глазами смотрел то на парня, то на подростка. - Молчит Толстой, не дает ответа.

Прическа подростка заклубилась искусственным льдом, заискрилась снегом и инеем. Аж морозом закашляло. Во все стороны полетели, тарахтя стрекозиными крыльями, ледяные иголки и спицы. Это страх просачивался через голову, как сквозь дуршлаг, тонкими, вороватыми струйками.

- Молчание - знак согласия, - как-то не очень уверенно сказал долгополый.

Подросток неожиданно дернулся, то ли взбрыкнул, то ли разум совсем потерял.

Юрец ударил подростка в нос кулаком с зажатым "ай-подом". Нос подростка лопнул как маринованный помидор. Как из дырявого пульверизатора прыснули в разные стороны черные брызги. Три крупные капли шмякнулись о стекло и сразу сделались красными.

- Смотри, очкам - хоть бы буй! - сказал челубей в долгополом халате. - Титановые, что ли?

Кожаный парень булькнул горлом, ткнул палец в самое крупное убегающее пятно. Вывел красным на черном сердце, пронзенное стрелой, и надолго залюбовался рисунком. Сердце было похоже на мятый томат, а стрела - на обглоданную селедку. Потом вывел снизу: "Ксения +". На большее не хватило крови. А, может быть, чувств.

- - - - - -

- Азарий, осталось десять секунд. Начинаю отсчет, - сказал Федор.

- Можешь не начинать. Я уже опорожнился.

- Ну а я тем более. Правда, ошибки не проверил. Сворачивай листок.

Оба свернули бумажки в кривые квадратики и пометили именами. "Буки" - написал на бумажке Федор. "Аз" - написал Азарий. Федор отдал свой квадратик Азарию.

- Азарий, засунь листочки вот в это вот отделение, - Федор чиркнул молнией и оттянул пальцем один из карманов сумки. - Перемешай их хорошенько, а я потом тащить буду. Втемную.

Азарий засунул бумажки в карман "самсонита". В кармане зашуршало и зазвенело.

- Это у меня там мелочь. Ты вглубь-то не лезь. А то ведь я знаю - у тебя все к рукам прилипает! Ну, хватит! Вытаскивай миксер.

Азарий вынул из сумки руку и, растопырив пальцы, поднес пятерню к лицу Федора.

- На! Просвечивай, щупай!

- Отзынь! - Федор запустил руку в тот же карман, достал оттуда одну из бумажек. - Ну что? Мой листок. Я первый хожу.

- Ну ходи-ходи, - приготовился слушать Азарий, даже не взглянув на бумажку.

Вдали что-то скрипнуло, потом завыло тяжелым контральто.

Федор развернул лист и начал читать. Читать с выражением он, к сожалению, не умел. Поэтому просто оттараторил текст:

- "Жиганы щекотали ножами-щучками нежное горло барышни, разбили свинчаткой нос подростку-форейтору в круглых очках, пугали наганом с глушителем дамочку в заячьей шубке. Пассажиры в страхе вжимались в сиденья империала. Вдруг откуда-то сзади взметнулся желтый песочный фонтанчик. Это был господин в верблюжьем пальто и клетчатом кепи. Глаза господина имели цвет стали, его античный нос длиною в ексаметрон выдавал в нем потомственного аристократа, а тонкий рот, проходящий длинным надрезом над гладко выбритой челюстью, свидетельствовал о несгибаемой воле. "Извольте прекратить безобразие", - тихо, но твердо сказал господин, держа руки в карманах. Карманы были настолько глубокие, что руки господина утопали в них по самые локти. "Цыц, шмакодявка!" - крикнул "валет" господину в пальто, а фартовый стал целить в него из нагана. Руки античного господина вылетели из карманов, как горлицы из гнезда. В каждой руке - по бульдогу. Бульдоги тявкнули дважды, и воры, как снопы, повалились один на другого..."

Федор хлопнул по листочку ладонью.

- Всё! Ну как тебе?

- Замечательно! Просто Морис Леблан!

- М-да. Сомнительный комплимент. Ну, давай теперь свою версию!

В другом конце вагона зарыдал подросток. Как малый ребенок. С подвывами и неровными всхлипами.

- Тяжело мне будет тебя переплюнуть, - затосковал Азарий. - Но все же попробую.

- - - - - -

В этот момент состав вздрогнул и тронулся, медленно и натужно набирая ход.

- Ну вот и починили наш бронепоезд, - обрадовался Федор. - И двадцати минут не прошло. Так что поторопись.

Азарий достал из сумки Федора последний комок, расправил его на коленях и начал читать. В отличие от коллеги Азарий имел декламаторский дар, и потому прочел свою версию выразительно, как басню Крылова:

- "Пацаны щекотали дрелью нежную шейку горло девушки. Девушка нервно хихикала, или ей и в самом деле было щекотно? Потом раскроили бейсбольной битой нос подростку в круглых очках, как у Леннона. Пугали "макаровым" пожилую тетечку в белой заячьей шубке. Гравитация ужаса вжимала пассажиров в сиденья. Вдруг в проходе между сиденьями возникла фигура. Если не ферзь, то уж точно не пешка. Это был господин в желтоватом пальто и модной кепке с кантом на тулье. Глаза господина были стальными, как сталь, идеально прямой нос говорил о высоком происхождении, а тонкий рот, похожий на бритвенный надрез, кривился в усмешке. "А ну, немедленно прекратите содом и гоморру!" - едва слышно сказал господин. - "Иначе..." - "Иначе что, шмакодявка?!" - перебил его высокий пацан в плаще от "Версаче". Другой пацан в турецкой кожаной куртке начал медленно поднимать "макаров". Вереница дальнейших событий развернулась настолько стремглав, что пассажиры не поняли толком, что, собственно, произошло. А произошло на самом деле вот что. Господин в модной кепке выхватил откуда-то из-за спины короткое помповое ружье и мгновенно нажал на триггер. Пуля шестнадцатого калибра прошила насквозь сердца сразу двух пацанов и, ударившись на излете о мобильник подростка, упала на пол свинцовым орденом славы..."

Азарий поднял глаза на Федора и смущенно сказал:

- Ну вот, как-то так.

Федор сидел, открыв рот. Потом зашипел, как масло на сковородке:

- Да ты же у меня все списал! Подсматривал и сдувал! А для конспирации менял кое-какие детали. Ну, признайся, самому легче будет!

- Да не списывал я! - оскорбленно тряхнул рыжей гривой Азарий. - Честное слово! Вот-те крест мой нательный! - Азарий размотал шарф и выдернул из-под рубашки за черный шнурок золотой крест в серебряном обруче, больше напоминавший значок пацифиста, чем истинный крест. - Хочешь, на кресте поклянусь?

- Где ты такой чудной крест откопал? Никогда таких не видел.

- А около дачи нашел, - извернулся Азарий. - Слушай, Федор, ты лучше скажи: ты мне веришь или не веришь?

Федор стиснул скулы Азария большими ладонями и впился ему в глаза. Федор чувствовал, как под его руками бегали желваки.

- Верю, - наконец сказал он недоуменно.

- Я думаю, что мы в унисон с тобой мыслили и писали, потому что поймали за хвост реальность. В художественном, разумеется, преломлении. Но суть, по-моему, ухватили.

- Ладно, с этим разобрались. А теперь я скажу, чья версия лучше.

- Говори, не томи душу!

- Моя, - твердо сказал Федор.

- Почему?!

- Мой текст органичней и ярче выписан. Стилистика безупречная. Образность офигительная. К тому же чувствуется трепетное отношение к деталям. Дай-ка мне свой вариант.

Азарий понуро протянул Федору мятый листок.

- "Глаза господина были стальными, как сталь," - прочитал Федор. - Что за лажа? Уже одно это - нокаут. Поэтому обсуждать остальные твои погрешности не имеет смысла. Да и времени у нас очень мало.

- Хорошо. Проиграл. Не спорю, - безропотно согласился Азарий. - Ну что ж, бывает. Значит, за мной теперь Самохвалов.

- - - - - -

Состав завизжал, зафыркал, задергался, резко замедлил ход.

Лица Федора и Азария ошпарило пестрым сумраком извне.

- Станция! Станция! - взвизгнули хором почти все пассажиры вагона. За исключением гопников и героев.

Людей на платформе было немного. Только изредка мелькали плоские, черные силуэты, похожие на мишени в любительских тирах. Среди них зеленел пучок особых людей в камуфляжных одеждах.

- Станция "Комсомольская", - скрипнул динамик. - Осторожно. Двери открываются.

Как только поезд остановился и вдохнул в себя двери, пассажиры вагона рванулись к скоротечным прорехам.

Первым прорвался на станцию пассажир в инвалидной коляске, а остальные наткнулись на желто-зеленых людей в черных масках с короткими автоматами наперекос. Однако и они просочились, пусть и с трудом, сквозь живой щитомеч и канули в вечность, включая господина в песочном пальто.

Через секунду в вагон ворвались и окружили бандитов плотным кольцом широкие воины в камуфляже. Редкие люди, которые начали заходить с платформы в вагон, спешно отступали назад при виде омоновцев. В конце концов в вагон так никто и не сел, не считая спецназа во главе с капитаном в полевой униформе.

Снова заскрипел консервный динамик, двери захлопнулись, и поезд, насвистывая что-то легкое, почти опереточное, поскакал по туннелю, как суслик по подземным владеньям. Видно, лечение пошло поезду явно на пользу, и теперь он пытался заткнуть брешь в расписании.

Омоновцы ловко заломили руки бандитам, пригнули им головы к полу.

- А-а-а! Рука! Рука! - дребезжал долгополый. - Вы что, охренели, козлы?! А-а-а! Больно же!

А кожаный в тон подвывал:

- Отпустите меня! Не рвите волосы, суки!

Омоновцы ухмылялись и щелкали автоматами.

- Вот она, настоящая реальность. Суровое коллективное мужество без высосанного из писательской ручки супергеройства! - сказал Федор. - Но в нашей игре я все равно победил.

- Наверное, кто-то из пассажиров потайную кнопку нажал. Или по мобиле пробил, куда следует, - подытожил Азарий.

- Ну чего, товарищ капитан? - сказал один из омоновцев. - Вломить им за сук и козлов?

- Погоди. Успеется.

Капитан поправил полевую фуражку, шевельнул по-особому пальцами, и омоновцы тотчас расступились подковой.

- Прекратите применение силы и поставьте задержанных по стойке "смирно", - приказал капитан и добавил:

- Если дернутся - сразу прикладом по темечку.

Омоновцы отпустили руки и шеи гопников, и те стали нехотя разгибаться. Заметив отсутствие рвения, менты помогли им тычками стволов и прикладов между лопаток. Бандиты выгнулись, как воины на параде - грудь колесом, зенки навыкате.

- Я - капитан Воронцов, - обратился к задержанным офицер. - Георгий Владимирович. Командир отряда милиции особого назначения при Московском ордена Ленина и ордена Трудового Красного Знамени метрополитене имени Владимира Ильича Ленина. Предъявите, пожалуйста, документы, удостоверяющие вашу личность.

Кожаный и долгополый полезли за пазухи и одновременно протянули офицеру две схожие бурые книжицы.

- Так, - капитан развернул первые корочки. - Удостоверение номер сто тридцать пять... Товарищ районного прокурора по борьбе с организованной преступностью. Старший лейтенант Варейко Павел Антонович.

- Я это, - буркнул парень в чухонке.

- Товарищ прокурора? Что за странная должность? - засомневался какой-то боец.

- Только-только учредили, - пояснил долгополый Варейко. - Там, наверху. Или, вернее, восстановили. А меня, как одного из лучших молодых сотрудников, на нее назначили.

- И меня тоже совсем недавно назначили, - сказал, словно жалуясь, парень в кожаной куртке. - Как самого перспективного молодого работника.

- Так, теперь мы и вас пощупаем. На предмет работы и перспективы, - сказал капитан Воронцов и раскрыл второе удостоверение. - Эге! Заместитель начальника районной следственной группы по особо важным делам. Капитан Талеев Юрий Сергеевич.

- Товарищ капитан! А, может, у них документы фальшивые? - сказал из заднего ряда кто-то из бдительных.

- У меня, конечно, на документы наметанный глаз, но тем не менее, - кашлянул капитан Воронцов. - Гражданин Талеев, знакомы ли вы с подполковником Рябцевым?

- Ну как же мне не знать Валентина Петровича, если он мой непосредственный начальник? - с укоризной покачал головой Талеев.

- Пожалуйста, опишите кратко его внешность.

- Сорок шесть лет. Глаза - стальные. Нос - прямой. Рот тонкий, волевой. Особая примета - мочка левого уха надорвана...

- Достаточно, капитан Талеев. Очень рад познакомиться с сослуживцами. Возьмите, пожалуйста, свои документы и примите мои соболезнования. Извините, короче. Мы просто получили сигнал и оперативно на него отреагировали.

Капитан Воронцов крепко пожал руку сначала капитану Талееву, а затем - старшему лейтенанту Варейко.

- А что за вид у вас такой затрапезный? На задании, что ли?

- В "девятку" попали, товарищ капитан. Мы с задания возвращаемся. На Павелецком вокзале трое суток бомжевали. Вживались в местный паноптикум, прикидывали общую диспозицию в ожидании одного очень важного гостя. А попутно много всякой подозрительной всячины вскрыли.

- Мясо-кости варили, по казематам-пещерам нутрий гоняли! - засмеялся ни с того ни с сего Варейко.

Омоновцы напряглись, защелкали автоматами. Капитан Воронцов почесал на фуражке кокарду.

- Не обращайте внимания, капитан, - сказал Талеев. - Это у него нервный срыв. От переутомления и с непривычки. Он две ночи не спал. Да и я с ног валюсь. К тому же на вокзале Варейко получил ножевое ранение в руку. И потом эта ваша ошибка...

- Еще раз извините, - сказал Воронцов. - Сами понимаете, всякое в нашей работе случается.

Состав резко замедлил ход и пополз, будто за кем-то крался. Стало ясно, что впереди - очередная станция. Через несколько секунд полыхнуло лампочкой Ильича, и за окнами заплясали блеклые светотени.

Поезд остановился.

- Вот именно, "Проспект мира", - повторил вслед за динамиком капитан Воронцов.

Людей на платформе, как и на станции "Комсомольская", было совсем немного.

В вагон забежали два или три запыхавшихся человека, но, увидев, что там творятся чуждые прозе жизни дела, растаяли в воздухе, как сахарин в кипятке.

- Осторожно. Двери закрываются. Следующая станция - "Новослободская".

- Вот именно, "Новослободская", - опять повторил капитан Воронцов. - Да садитесь вы. Ведь с ног валитесь, - добавил он, обращаясь к Талееву и Варейко.

Омоновцы расступились. Талеев с Варейко плюхнулись на сиденья.

- Понимаете, к нам в штаб поступил сигнал с сотового телефона. Относительно того, что в одном из вагонов застрявшего в туннеле электропоезда бесчинствуют два хулигана.

- Это, наверное, кто-то из соседнего вагона что-то увидел, да толком не разобрался, в чем дело. Я сейчас все объясню, - сказал Талеев.

- Между прочим, из-за ваших кривых сигналов мы упустили опасного преступника, возможно, рецидивиста, - буркнул Варейко.

- Давайте прекратим выяснять отношения, - с чуть заметным нажимом сказал капитан Воронцов. - Координационный сбой не по нашей вине случился. Мы действовали безупречно. А сигналы, как вы сами знаете, часто бывают не только неточными, но и ложными.

- А вот что на самом деле здесь было, - доложил Талеев. - Мы пытались обезвредить одну опасную личность. Во время вынужденной остановки состава по причине поломки мотора-вентилятора один из пассажиров, а именно мужчина средних лет в песочном пальто, явно обкуренный легким наркотиком категории марихуаны или гашиша - чувствуете какая вонь до сих пор стоит? - стал приставать к другим пассажирам. Сначала его действия не выходили за рамки бытового хамства. Поэтому мы решили не вмешиваться.

- Это ты решил! - закричал вдруг Варейко. - Я сразу хотел приструнить негодяя! Поднять его на вилы и приколоть к потолку!

- Чу-чу-чу-чу! - Талеев стал утешать коллегу, словно ребенка, похлопывая его по прикрытой чухонкой коленке. - Закрой глаза и постарайся максимально расслабиться.

Какой-то омновец протянул товарищу прокурора фляжку.

- Глотни. Молдавский коньяк. Семь лет.

- Спасибо, - отвел сердобольную руку Талеев. - Ему нельзя сейчас пить. А то совсем развезет. По себе знаю.

- Так что дальше было? - поторопил капитан Воронцов.

- А дальше было вот что. Хулиган в песочном пальто не только не прекратил безобразничать, а совсем распоясался. Стал приставать к девушке. Отнял у нее сумочку. Потом нанес удар по лицу подростку. Смотрите. Вон сумка валяется. А вот пятна крови. На полу, на стекле. Потом хулиган ударил по лицу подростка и кровью начал выводить на стекле вот эту глумливую надпись. Но не успел ее дописать, потому что как раз в этот момент мы приняли решение обезвредить и взять преступника. Однако это оказалось не так просто сделать.

- Просто-просто-просто-просто, - зачастил Варейко и уронил голову на плечо товарищу.

- Преступник выхватил финку и стал умело обороняться, - продолжил Талеев. - Отсюда мы сделали вывод, что имеем дело не с хулиганом, а с опасным бандитом, возможно, рецидивистом. Личное оружие мы применить не решились. Во-первых, боялись зацепить пассажиров, а, во-вторых, хотели взять бандита живьем. Но тут поезд достиг станции "Комсомольская". А дальше вы все сами знаете...

- М-да, - сказал капитан Воронцов. - Значит, личное оружие при вас?

- А как же! Мы же на серьезном задании были, - сказал Талеев, растегнул куртку, и вытащил из-под ремня штанов пистолет Макарова.

Товарищ прокурора наклонился со стоном, расшнуровал правый ботинок и тоже достал откуда-то из-под пятки свой пистолет.

- Сержант Поляков!

- Я, товарищ капитан!

- Все слышал?

- Так точно!

- Свяжись по рации с ближайшими постами и патрулями и сообщи им основные приметы предполагаемого преступника. Мужчина средних лет в песочном пальто.

- И в крапчатой кепке, - добавил Талеев.

- И в крапчатой кепке, - повторил капитан Воронцов. - Пусть начинают операцию "Перехват-26"! Все понял?

- Так точно, товарищ капитан! Разрешите задать вопрос?

- Разрешаю.

- Там, в другом конце вагона, кто-то сидит. Или прячется. Может, проверить, кто это?

- Где-е-е?! - удивленно протянул капитан Воронцов.

- Где-е-е?! - спрыгнули с раскаленных сидений Талеев и Варейко. Вид у них был растерянный и очумелый.

- Да вон там, в уголке, парочка притаилась! Смотрите! Один - рыжий, другой - белобрысый! - сказал сержант Поляков. - Сидят, голубчики, даже не шелохнутся! Маскируются. Я их давно приметил. Когда мы своих-то приняли за бандитов и кольцом оцепили, они уже в том уголке сидели.

- Так ведь это живые свидетели! - стукнул себя по фургону капитан Воронцов. - То есть очевидцы событий! Сейчас мы с ними разберемся!

Капитан Воронцов машисто устремился к другому концу вагона.

За ним поспешили Талеев с Варейко. Вразвалку тронулся и сержант Поляков. Остальные омоновцы остались на месте.

Очевидцы действительно не шевелились. Просто легонько тряслись в унисон движению поезда. А так - сидели тихо, как мыши, прижавшись друг к другу и низко склонив головы.

Одна голова, склоненная, как на подушку, на черную сумку с фирменной металлической бляхой, была светлой, почти белесой, с розовой проступью зреющей лысины на макушке.

Другая же, падшая почти на колени, пламенела опрокинутой шевелюрой, свисающей до самого пола.

Капитан Воронцов осторожно потряс за плечо рыжего очевидца.

Рыжая голова легко соскользнула с колен и, урча, покатилась по вагону, как шар по боулинговой дорожке.

Варейко поймал рыжий шар за вихры и поднял на вытянутой вперед руке.

На капитана Воронцова смотрели кроткие выпученные глаза.

- Е-мое! - оторопел Воронцов. - А голова-то - из воска!

- А глаза-то - стеклянные, - сказал Талеев.

- А волосы - из крашеной пакли, - добавил Варейко.

Талеев потянул сумку блондина за длинный ремень.

Лишившись опоры, белокурая голова так же бойко спрыгнула с плеч и запрыгала по полу. Тело блондина, словно лишившись скрепляющего каркаса, развалилось на восковые куски, похожие на гигантские ломти рахат-лукума.

Запахло религией, музеем мадам Тюссо и восточными сладостями.

Тело рыжего малого тоже стало колоться или, вернее, крошиться на очень мелкие части, и в конце концов просыпалось на пол разноцветными леденцами.

- Музейные куклы? - предположил сержант Поляков.

- А, может, манекены рекламные? - сказал Варейко. - Кто-то из пассажиров их вез, а потом в панике бросил.

- А почему неупакованные? Это же просто жуть какая-то! Как будто с трупами едешь! - капитан Воронцов поднял с пола желтый восковой леденец.

- И что теперь со всем этим делать? - спросил сержант Поляков.

- А хрен его знает! - сказал капитан Воронцов. - А вы как считаете? - обернулся он к Талееву и Варейко.

- Мы ничего не считаем. Для нас сейчас главное - это выспаться хорошенько. Чтобы завтра начальству сводный рапорт представить. О результатах спецоперации на Павелецком вокзале.

- Тогда оставляем все на волю Сурабхи, - заключил капитан Воронцов. - И выходим на следующей станции.

- Правильное решение, капитан! - одобрил Талеев, вешая на плечо сумку воскового блондина. - Выходим на следующей остановке. И пусть история только попробует нас осудить!

- А что такое Сурабхи? - спросил Варейко.

- Да я и сам точно не знаю, - пожал плечами Воронцов. - В какой-то книжке про индусов вычитал и запомнил. Что-то с исполнением желаний связано. Вроде бы это Сурабхи помогает выходить из затруднительных ситуаций.

- Ну вы и книжки читаете, товарищ капитан! - подобострастно сказал Варейко. - Сурабхи, значит? Тоже на корочку запишу. Может, когда пригодится.

Вагон затрясло, закачало. Поезд сбавил скорость, засипел тормозами и вынырнул из тоннеля на пеструю станцию.

Механический голос сказал:

- Станция "Новослободская". Осторожно. Двери открываются...

Женева, апрель 2009 года.