ГОЛОД И ГОРЕ ВОЕННЫХ ЛЕТ

02-05-2010

 

В назидание молодым

Ничто не уходит в прошлое навсегда, уходит, чтобы вернуться в новом качестве, чтобы заявиться в более изощренной форме.

Специально сведения о трагедии, которую пришлось пережить нашим родителям, дедушкам, бабушкам в военную эпоху 1941-45 г.г. и послевоенные годы, я не собирал. Ещё в детстве я услышал их в непринуждённых разговорах родственников, знакомых, соседей - односельчан, и слышу их до настоящих дней. Истинный масштаб той трагедии гораздо значительнее того, что я попытаюсь изложить вам ниже, ибо то, что я написал, взято из коротких воспоминаний, эпизодических рассказов нескольких людей.

В Великую Отечественную войну из Алмака и его хуторов были мобилизованы, по записям бывшего председателя колхоза в 1942-43 гг.

Исмаила Жантемирова, около 1000 человек, но по официальным данным, пока установлены около 400 мобилизованных, из которых живыми вернулись чуть больше половины. Говорят, что план мобилизации всего района был выполнен за счёт алмакцев. Большая группа мобилизованных добровольно попала на Сталинградский фронт, из них домой не вернулся ни один человек. В тетрадях того же председателя колхоза сохранилась следующая запись: "В 1942-43 годах в колхоз полевые работы не проводились, шли продолжительные дожди, мужчины от 18 до 55 лет ушли на фронт, царил ужасный голод, умерло много людей"

Чтобы хоть как-то выжить мололи сердцевину кукурузы и ели её. Но и это не всем доставалось.

Кто ещё мог держаться на ногах, шли работать в другие сёла, где от войны пострадали меньше. И за банку кукурузной муки целый день выполняли тяжёлую грязную работу

В своём колхозе за целый день работы давали по одной или две галушки из кукурузной муки, а женщины, которые не могли выйти в поле, умерли от голода и болезней.

Из воспоминаний одной женщины: "Когда не давали и этих галушек, на обед приносили съедобную траву, собирать которую отправляли одного или двух человек".

Весной крапиве даже не давали прорасти. Не заботясь о людях, почти весь колхозный урожай отправляли на "заготовку", для фронта.

Не раз бандиты, которые шастали в лесах, крали колхозную скотину. Грабежу подвергались и путники, которые шли в Хасавюрт или обратно в надежде обменять или купить что-то съедобное. Паша Камалдинов, водитель, прикомандированный в Кизилюртовское СМУ, рассказывал мне, что мать кормила их варённой съедобной травой, благодаря чему остались живы. А кто ел е в сыром виде, у тех опухали животы и позже они умирали. У всех лица были пожелтевшими от голода и болезней.

Некоторым детям, оставшимся без родителей, везло лишь тем, что их отправляли в интернаты. В селениях есть люди, выжившие благодаря этому.

Смертей в то время было столько, что к этому относились как к обычному событию. Умерших бывало некому хоронить. Были случаи, когда труп хоронили, выкопав небольшую яму, засыпав землёй, просто не было сил копать землю. О заворачивании трупа белой материей не могло быть и речи, ни у кого её не было. Пытаясь не нарушить похоронный обряд, вместо заворачивания саваном, трупы обеливали меловым раствором.

Вот так трагично отразилась Великая Отечественная война на алмакцах. Последствия этой войны испытывали на себе вплоть до 50-х годов. Всё это тяжело описать.

Не редко по российским телеканалам показывают и рассказывают о блокадном Ленинграде. Вот и недавно, по одному из каналов блокадник рассказывал, показывая кусок хлеба, как им приходилось делить его на три части, т.е. на завтрак, обед и ужин. Если бы такой кусок доставался моим односельчанам в то войну, сколько же людей смогло бы спастись от голодной смерти. Ведь понимающие толк в медицине люди всем больным рекомендовали доставать пшеничный хлеб - он считался лекарством. О блокадном Ленинграде знает, чуть ли не весь мир. О той трагедии тыла в некоторых дагестанских сёлах даже современники из этих сёл, мало что знают.

Хайбат и Зулай

Женщин, стариков, детей постарше, всех кто был в силах стоять на ногах, гнали в колхозное поле, где они работали от зари до зари.

Ухаживание за малолетними детьми или больными не было поводом для освобождения от работы. За малейшие провинности их били палками. Люди до сих пор помнят, как их подвергали жестокому обращению со стороны бригадиров, представителей власти, руководителей колхозов, сельисполкомов и т.д.

Каждый день тяжелобольную Хайбат выводили на работу.

Не выдержав дальше эти мучения, она порвала своё тряпьё и показала бригадиру свою больную грудь, на которой была большая гнойно-кровоточащая язва, и только после этого её оставили дома, но не надолго, на второй день она умерла. Всю жизнь её сестра Зулай, дожившая до наших дней, тяжело переживая за сестру и её сирот, попавших в то трудное время в интернат, рассказывала всё это. У самой Зулай во время войны от голода умерли два взрослых сына.

Труп последнего, пятнадцатилетнего, сына пролежал дома больше недели, некому было его похоронить. Даже в день его смерти, ей не позволили остаться дома, выводя на колхозное поле.

Как вспоминает 94-летняя Зулай, самое мучительное было в те дни не столько голод и тяжёлый труд, сколько возвращение к не похороненному трупу сына в доме.

Не доедая, и таким образом собрав за неделю кое-какие крохи еды для того, кто мог копать могилу, она сумела похоронить своего сына. Вместо савана труп завернули единственным, что оставалось в доме - старым покрывалом, которым накрывались во время сна.

Зубайдат

Голод, нужда, потеря близких на войне не обошли стороной и Зубайдат. Абубакарова Зайганат, рассказала, в то время она была девчонкой, помнит свою соседку Зубайдат, оплакивающую погибших сыновей Абида и Зирара, племянника Магомедхабиба, выросшего вместе с её сыновьями. Она получила на них один за другим похоронки

Ветеран ВОВ Магомед Харсмагомедов, вместе с которым служили в одном полку, погибшие бойцы, Магомедхабиб и Абид, рассказал, что под Витебском, где шли тяжёлые бои, видел, как смертельно осколком ранило в грудь Магомедхабиба, видел как прямым попаданием снаряда разорвало пулемётную точку, где находился и Абид+

- Целыми днями, выйдя во двор, Зубайдат молилась и рыдала, рыдала и молилась, и никакая сила не могла её утешить, не знала она и о судьбе своего третьаго сына Ханапи, воевавшего на передовой в составе штрафной роты. Как вспоминает Зайганат, от горя и голода Зубайдат была настолько истощена, что под рёбрышками исхудавщего тела можно было нащупать комочек бьющегося сердца До последнего вздоха она не прекращала плачь, мольбы, молитвы. В горьких страданиях и мучениях умерла Зубайдат, так и не узнав о судьбе своего третьего сына Ханапи.

- Да что там говорить - закончила свой рассказ Зайганат - она умерла как святая великомученица.

Киили

Незавидная доля досталась и моей прабабушке Киили, умершей в то военное время. Младший её сын Зайту был арестован ещё в 1933 году по ложному обвинению и расстрелян в Махачкале по решению "тройки" (реабилитирован в последствии). После этого, по прошествии нескольких лет, тяжело заболев, умерли её дочери, сначала одна, потом, в военное время, другая.

В начале войны умер средний сын Идрис. Последний из детей - мой дедушка Салих, вернувшись домой после оборонительных работ по возведению многокилометрового противотанкового оборонительного сооружения под названием "Терский канал", длившихся три месяца, заболел и находился при смерти.

Отец говорил, что бабушка Киили была волевой женщиной, пережив смерть своих детей, никто не видел слёз на её глазах.

Когда умирал её последний сын Салих, Киили, сидя у его изголовья, вымолвила: "Я-то думала хоть ты меня похоронишь, и ты вот уходишь, оставив меня одну". Какой бы не была волевой, смерть последнего сына сломила её. Киили постепенно стала сходить от горя и одиночества с ума. Отец рассказывал, оставшись одна без детей, она стала жить с ними. Чтобы забыть горе, Киили уходила в лес, будто за дровами, хотя нужды в них не было, возвращалась поздно с большой вязанкой дров. Позже и вовсе стала пропадать в лесу.

В конце концов, её пришлось удерживать дома. С большим трудом моим родителям удавалось удерживать её, пытавшуюся идти в лес, в "поисках своих детей".

Иногда Киили воображала, будто готовит хинкал, потом звала их всех к столу, звала всех их поимённо - Муъминат, Салихат, Зайту, Идрис, Салих. И сама себе вопрошала, где они, почему не идут.

Бывало, она, душераздирающе рыдая, звала своего старшего сына Салиха, чтобы тот приходил и за ней, чтобы забрать её туда, где все они.

Айшат, внучка Киили, вспоминает: "Изредка на какое-то время, придя в себя, глядя на свою исхудавшую морщинистую ручонку, она говорила:

- Вот этой рукой четверых похоронила, бедный Зайту, досталась ли тебе могила, похоронили ли тебя?".

Вот такой горькой была участь Киили. Оставшись одна на попечении моих родителей, Киили пережила собственных детей, воочию увидев их смерть. Умерла в 1943 году, пережив последнего сына на три месяца.

Комментарии

Добавить изображение